Текст книги "Условный разум (СИ)"

Автор книги: Владимир Моисеев

               Он довольно рассмеялся и похлопал в ладоши.

               – Не скрою, рад. Боялся, что «хармонтский феномен» будет объяснен так банально.

               Мне хотелось объяснить Молниеву, что реальность не обязана подчиняться выдуманным правилам построения сюжетов, которые заменяют фантастам повседневную жизнь, но понял, что это бессмысленно. Он все равно не поверит.

               – Рано или поздно, мы все равно узнаем правду, – сказал я примирительно.

               – Что-то я сомневаюсь.

               – Почему?

               – Все вы, современные ученые, слишком увлечены поисками рационального знания, чтобы понять истинную природу мира. Вы не можете признать, что вокруг вас могут встречаться иррациональные проявления, для которых ваши причинно-следственные связи ничего не значат. Так вы воспитаны, и тут ничего не поделаешь. Вы все равно останетесь учеными.

               – Правда, в волшебную палочку я не верю.

               – Это понятно, – сказал Молниев раздраженно. – Но в Хармонте люди встретились с явлениями, которые не имеют простого рационального объяснения. Вы способны это признать?

               – Обязательно. Если это будет подтверждено опытным путем.

               – Скучно с вами, фанатиками. Неужели непонятно, что у науки нет аппарата, который бы позволил объяснять чудеса?

               – А что такое чудо?

               – Нарушение по воле всемогущего Бога естественного хода вещей.

               – Нет необходимости вводить и учитывать фактор, который по определению не может быть исследован. Ваши фантазии приведут нас в тупик.

               – Религиозные фанатики явно терпимее вас, ученых. Однажды какой-то Папа Римский, номера не помню, решил проверить твердость  веры своей паствы и задал простой вопрос: «Если завтра, к примеру, прибудет экспедиция с Марса, придут к нам, и один из них скажет: «Я хочу креститься!» Как с ним следует поступить?». А потом сам и ответил: «Конечно, инопланетян следует принять и обращаться с ними, как с равными. Христиане никогда не должны закрывать дверь перед желающими креститься».

               – И что из этой притчи следует? – спросил я.

               – Больше всего на свете ученые желают убедиться в том, что их привычные научные взгляды совпадают с представлениями выдуманных марсиан. Что, какими бы продвинутыми не были пришельцы, их возможности не должны противоречить законам природы, которые мы земляне установили или только собираемся установить. Мы разрешаем инопланетянам только что-то добавлять или уточнять к нашим взглядам.

               – Прежде чем выяснять с пришельцами такие тонкие вопросы, неплохо было бы их поймать и установить контакт. Нельзя договориться с кем бы то ни было, если он ничего не говорит в ответ, – я постарался вернуть Молниева на грешную землю из мира фантазий.

               – Это явно не наш случай. Артефакты, оставленные пришельцами – это и есть их ответ. Мы пытаемся понять явление Посещения с помощью установленных законов природы. А они подтверждают или опровергают наши попытки своими артефактами. Пусть молчаливый и косвенный, но диалог уже идет. Аналогией «крещения» стало бы разумное объяснение чудес «хармонского феномена» в терминах нашей науки. Таким образом, мы смогли бы ввести наших неуловимых инопланетян в круг наших понятий. То есть «крестить».

               – Но признай, что у вас пока это не получается.

               – Да, пока мы не можем этого сделать, – признал я. – Мы не способны даже решить, с разумным явлением мы имеем дело или естественным. Не хватает ума. Я рассчитывал, что смогу обнаружить чужой передатчик. Это был бы самый разумный и простой способ установить контакт. Но – ничего не вышло. Нет там передатчика. И это очень обидно.

               – Вот я и говорю, – не унимался Молниев, – если ваша наука не способна даже на такое решение, не пора ли начать применять методы исследований, отличные от естественнонаучных: магию, эзотерику или другие сверхъестественные подходы?

               Вот, когда я окончательно понял, что мне нужно как можно скорее очутиться в «Боржче» и принять пару стаканов виски без закуски. После Зоны участвовать в философских диспутах у меня не было сил.

               – Наверное, ты прав, дружище. Только я заниматься этим не буду. Пусть кто-нибудь другой. Я желаю ему успеха. Кстати, попробуй сам. У тебя получится. Напиши книгу про пришельцев призраков, она будет иметь успех у читателей.

               – Не попробуешь, даже если окончательно убедишься, что твой труд бессмысленный?

               – Когда пойму это, тогда и поговорим. Но ключевое слово здесь – «пойму».

               Молниев замолчал, наверное, попытался отыскать  в моих словах признаки того, что его слова произвели должное впечатление, и он заставил меня поверить в магию и эзотерику. Но довольно быстро понял, что сбить меня с толку у него не получилось.

               Я тотчас воспользовался заминкой, тепло попрощался с фантастом, и стремглав бросился в «Боржч». Лечиться.

В «Боржче»

               Народу в зале было немного. Я подошел к стойке бара. Эрнест посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. За последние годы он научился безошибочно узнавать сталкеров, только что вернувшихся из Зоны. Глаза, наверное, у них тускнеют как-то по-особенному или наоборот, сверкают неестественно. А удивился он тому, что я – теоретик из Института рискнул своей жизнью и побывал в Зоне по собственной инициативе. Но долгое общение со сталкерами научили его тому, что есть вещи, которыми ему интересоваться не положено. Он молча налил мне порцию виски и пододвинул миску с орешками. Эрнест лучше других знал, что нужно сталкеру в первую очередь.

               – Погоди, Эрни, – сказал внезапно невесть откуда появившийся Шухарт. – Тащи целую бутылку и стакан побольше, русскому твои рюмочки без надобности. И запиши на мой счет.

               Эрнест довольно кивнул. Хороший клиент – хорошая новость.

               Я был рад тому, что Шухарт не бросил меня. Пить в одиночку было тоскливо. Не могу сказать, что мне нужен был собеседник, но то, что рядом сидел человек, который знал, что пью я не со скуки, а потому что у меня есть веская причина, чтобы поправить здоровье, для которого виски – самое лучшее лекарство.

               И вот я сделал хороший глоток, рассчитывая, что туман в моей голове исчезнет, и я смогу опять здраво мыслить. А подумать мне было о чем. Неудача с поиском передатчика практически разрушила стройную теорию инопланетного вмешательства в наши земные дела. И теперь нужно было начинать сначала, придумывать что-то другое.

               Шухарт плеснул мне в стакан следующую порцию виски. Я послушно выпил. Неужели мне и в самом деле придется заниматься эзотерикой и мистикой? А что тут возразишь? Если не останется другого выхода, стану метафизиком. Задачку все равно придется решать.

               – Некоторые люди не понимают разницы между параллельными мирами и высшими измерениями, – сказал я. – Все параллельные миры – привычные для нас трехмерные вселенные. А четырехмерный мир от нашего отличается принципиально. В нем действуют совсем другие законы природы. Если удастся доказать, что «хармонтский феномен» есть проявление многомерности мира, многое станет понятнее. То есть все еще больше запутается, но мы поймем, что нам придется о своих законах забыть и устанавливать законы четырехмерного мира, что согласись очень любопытно. Захватывающе интересно. О, нам повезло, что мы можем заниматься этим не теоретически, а исследуя конкретные проявления новой физики. Не новой физики в том смысле, в котором мы привыкли использовать эти слова. А другой физики, не имеющей к нашей Вселенной никакого отношения. Понятно?

               – Нет, – признался Шухарт. – Но ты говори, может, тебе и полегчает.

               – Мы попали в трудную ситуацию. Честно говоря, мы не знаем, что такое пространство и что такое время в нашем трехмерном мире. А в четырехмерном это вообще невообразимо. Мне кажется, что у нас даже нет таких слов, чтобы описать эти понятия. Но нужно это сделать. И мы это сделаем.

               – Нет, Кирилл, так дело не пойдет. Такие разговоры тебе не помогут. Выброси из головы все эти глупости.

               – Это не глупости.

               – Не буду спорить. Я говорю, что сейчас это тебе не полезно. Знаешь ли ты какую-нибудь русскую песню? Спой.

               Идея показалась мне интересной.

 
Я иду широким шагом,
Вытесняя луж холодных,
Жижу грязную в пространство,
Все, что движется – прекрасно.
 
 
И несдержанно нисколько
Во весь рот я улыбаюсь,
И любуюсь откровенно,
Тем, что видеть не желают.
 
 
Никогда не знаешь точно
Где найдешь, где потеряешь,
Не дает нам результатов
Каждый, вновь пришедший опыт.
 
 
С темнотой пронаблюдаю
Чудо перевоплощенья:
Как изменится свеченье
Разлетающейся грязи
 
 
И в промозглое унынье
Буду радоваться снова
Разлетающейся грязи
Я иду широким шагом.
 
 
Никогда не знаешь точно
Где найдешь, где потеряешь,
Не дает нам результатов
Каждый, вновь пришедший опыт.
 

               – Красиво, – признал Шухарт. – О чем песня?

               Само собой, я спел песню группы «Колибри» по-русски. И попробовал пересказать ее содержание Шухарту.

               – Человек продвигается по глубокой луже. Каждый его шаг вызывает многочисленные брызги. Он изучает их, как умеет: оценивает красоту разлетающейся грязи и смотрит, как изменяется их свечением со временем. Почему так происходит, он не знает, для него это чудо. Но ему очень-очень нравится его занятие. И хотя особых результатов достичь не удается, он будет продолжать, потому что хочет.

               – Русские сочинили песню о Посещении? – удивился Шухарт.

               – Нет.

               – Но очень похоже.

               – Зачем нужна песня, если она не помогает жить? – сказал я с пониманием.

               Честно говоря, я раньше не замечал, что песня так точно описывает мою работу в Институте. Наверное, поэтому она мне так всегда нравилась.

               Мы еще долго о чем-то беседовали. Точнее, говорил только я. Не смог удержаться и подробно рассказал о своих планах. «Пустышка» явно четырехмерный объект. А это значит, что я должен научиться отличать трехмерные объекты от четырехмерных. Понятно, что их присутствие должно нарушать физические законы нашего мира. В Хармонте таких объектов должно быть много. Вот и надо сосредоточиться на изучении нарушения причинности и начал термодинамики. И еще много чего интересного рассказал… Шухарт был прав, спиртное действительно оказалось отличным лекарством и помогло успокоиться и отделаться от навязчивого ощущения Зоны.

               Но вот бутылка опустела, песня была спета, планы работы озвучены, пора было отправляться в гостиницу. Я даже поднялся, но в зал вошел доцент Мэрфи и, увидев меня, замахал рукой. То ли хотел поприветствовать, то ли побить.

               – Мистер Панов! Хочу сказать вам кое-что, – крикнул Мэрфи.

               Пить я уже не мог. Но о чем еще мог со мной говорить доцент Мэрфи в «Боржче»? Нет, погодите! Это я должен ему многое сказать. О том, что нельзя писать научные статьи, используя непроверенные данные. Я не счел зазорным проверить их, не так уж это было и трудно. И что же я узнал? Нет в лаборатории № 1522 никаких передатчиков. Это я установил самостоятельно, и никто отныне не смеет при мне говорить о передатчиках и радиосигналах таинственных инопланетян. Потому что их там нет. Я проверил.

               Но несчастный Мэрфи еще не знал о том, что его данные не подтвердились, и потому выглядел этаким победителем – гордым и самовлюбленным. Нехорошо, наверное, разочаровывать его, но придется. Я не скажу – никто не скажет. Но как ученый Мэрфи должен быть мне благодарен. Потому что для нас, ученых, главное – стремиться к истине. Ну, пусть не к истине, а к правде. Настоящий ученый должен быть кристально честным, потому что наука не терпит обмана…

               – Хорошо, что я встретил вас здесь, в «Боржче», мистер Панов. Будет приятно, если вы разделите со мной минуты моего успеха.

               – Что случилось? – спросил я растерянно, наверное, я что-то пропустил.

               – Наконец-то, мне улыбнулась удача, – торжественно сказал Мэрфи. – Сегодня я получил официальное уведомление о том, что Отдел планетарных наук Американского астрономического общества присудил мне Премию Джерарда Койпера за выдающиеся достижения в области планетологии.

               – Поздравляю! – сказал я. – Обязательно сообщите, какая ваша работа была так высоко отмечена, хочу ознакомиться.

               – Так высоко была отмечена моя статья об открытии непериодических радиосигналов из хармонтской зоны на волне в 21 сантиметр.

               – Но подождите, Мэрфи, – не сдержался я. – Пока не получено достоверное доказательство инопланетной природы этих радиосигналов, говорить об открытии рано. Нужна независимая проверка.

               Мэрфи обиделся.

               – В комиссии Премии заседают заслуженные люди, которые тщательно проверили полученные мной данные и признали их заслуживающими внимания.

               – Однако никакого радиопередатчика в лаборатории № 1522 нет.

               – А вы откуда знаете?

               – Я там был.

               Мэрфи был потрясен. Мне показалось, что на какое-то время он растерялся. Но быстро взял себя в руки.

               – Когда вы там были?

               – Сегодня. Два часа тому назад.

               – А тогда все понятно, – засмеялся Мэрфи. – Прежде чем отправляться в Зону, вам необходимо было со мной поговорить. Сигналы регистрируются не всегда. Через  определенное время. Скажем, следующий радиосигнал мы ожидаем примерно через три-четыре часа. Приглашаю вас принять участие в его регистрации. Придете?

               – Конечно. Но не один. Шухарт, пойдешь с нами?

               – Нет, – твердо ответил Шухарт. – Я буду занят.

               – Отложи свои дела, Рэд, – попросил я. – Проверка научного наблюдения – дело серьезное.

               – Справитесь без меня.

               – Как хочешь. Мое дело, предложить. Будет интересно. И познавательно.

               – Сомневаюсь, – ответил Шухарт.

На следующий день

               Утром я долго не мог проснуться, и до своего кабинета добрался только к обеду. Хорошо, что в Институте всем глубоко наплевать на то, когда я прихожу на работу. Думаю, что если вообще перестану появляться на своем рабочем месте, никто и не заметит.

               Шухарта не было. И это было хорошо. Мне нужно было обдумать результаты вчерашней регистрации сигналов из Зоны. Как раз в то время, которое предсказал Мэрфи. Я при этом присутствовал, так что отрицать их реальность не было смысла. Меня пока не интересовала информация, которую мог содержать этот сигнал. Но понять, как генерируется сигнал без материального передатчика, было бы интересно.

               Если считать реальной радиопередачу, которую мы вчера прослушали вместе с Мэрфи, то следующим шагом станет признание существования внеземного разума. И нам, землянам, придется смириться с тем очевидным фактом, что предполагаемые инопланетяне не только значительно превосходят нас в техническом отношении, но и, как бы это выразиться понятнее, в размерном отношении. Эти существа должны быть как минимум четырехмерными, раз уж они используют четырехмерные артефакты. Пока трудно загадывать, захотят ли столь могущественные существа общаться с нами. Но разве мы способны понять и оценить выгоду, которая могла бы их привлечь?

               Вероятно, для нас, землян, было бы спокойнее, если бы они не заметили нашего существования и прошли мимо, или, что еще лучше, остались равнодушными, обнаружив нашу цивилизацию, как мы остаемся равнодушными, обходя стороной большой муравейник.

               Но зачем думать о событиях, повлиять на которые мы не в состоянии? Заметят, – мы поговорим с ними, не заметят, – займемся своими делами, радуясь, что одной трудной проблемой стало меньше.

               Способен ли четырехмерный объект стать источником радиоизлучения? Ответа я не знал. Но, скорее всего, – нет. Если бы излучение из четырехмерного мира доходило до нашего трехмерного, мы бы уже давно захлебнулись от его обилия. Но я уже стал привыкать к пониманию того, что в измерениях большей размерности законы природы должны значительно отличаться от наших, трехмерных. А может быть, и не значительно. Но все равно очень трудно понять, зачем четырехмерникам понадобилось опускаться в наш ограниченный мир?

               Скорее всего, чтобы это понять, нужно провести целый ряд экспериментов с четырехмерными объектами. И в Институте это можно сделать, если считать таковыми добытые сталкерами артефакты из Зоны. Например, я считаю весьма перспективными для таких исследований  использовать «черные брызги». Эти загадочные штуки наверняка имеют выход в четвертое измерение.

               Как все быстро изменилось. Сколько десятилетий нам придется изучать «хармонтский феномен», прежде чем мы начнем хоть что-то понимать?

               Но труд не пропадет даром. Каждое новое открытие или удачная догадка наверняка приведут нас к знаниям и умениям, о которых мы сейчас даже подумать не в состоянии. Только мечтаем или предвкушаем. А вот мне хотелось бы жить в мире, где реализована нуль-транспортировка. Многие путают нуль-транспортировку с телепортацией. На самом деле, это не совсем верно, потому что нуль-транспортировка – это одновременно и телепортация, и машина времени, и мультипликатор.

               Как же мне повезло, что я попал сначала в Центр особо важных исследований, а потом в Институт внеземных культур. У меня появилась возможность заниматься наукой и технологиями далекого будущего.

               И, слава Богу, что я не один такой. Совместными усилиями мы сумеем понять, что такое «хармонтский феномен». И это станет настоящим прорывом в наших представлениях о среде нашего обитания, а некоторые из нас наверняка сумеют использовать полученные знания для пользы человечества.

               Мои приятные размышления были внезапно прерваны. Невесть откуда появился Шухарт. Он был в прекрасном настроении.

               – Мечтаешь о светлом будущем? – спросил он. – А вот некоторые работают за тебя.

               – Кто же эти святые люди? – спросил я.

               – Я, конечно, кто же еще!

               Он достал из своего рюкзачка какую-то металлическую коробку и бросил ее мне на стол.

               – Что это?

               – Тот самый пресловутый радиопередатчик, который ты не сумел отыскать в Зоне.

               Я всегда думал, что меня очень трудно чем-то удивить. Но, как оказалось, я был слишком высокого о себе мнения. На некоторое время я потерял способность хоть что-то понимать.

               – Где ты его взял? – спросил я, успокоившись.

               – Отобрал у одного нехорошего человека. Он не хотел отдавать, пришлось его ударить по голове лопатой.

               – Человека? Ты уверен, что это был человек? – я с ужасом подумал, что Шухарт мог ударить лопатой по башке инопланетянина, и теперь нам прилетит ответка. И наша цивилизация бесславно закончит существование из-за дурацкого передатчика.

               Он задумался.

               – Человек. Вообще-то он Стервятник. Мы привыкли его так называть, а он откликается. Стервятник Барбридж. Слышал, наверное? Кровь у него из ран течет красная. Значит, человек.

               – Он сталкер?

               – Один из первых.

               – Ну, а он где нашел передатчик? Спросил его?

               – А как же. Только он его не находил, с собой принес. Передатчик ему вручил деятель из нашего замечательного Института. И показал, как эта штука работает, что нужно нажимать и когда.

               – Из Института? – переспросил я, потому что уже ничего не понимал.

               – Ты его, наверное, знаешь. Его фамилия Мэрфи.

               – Не верю!

               – Ты хочешь обидеть меня? Зачем я буду врать? – разозлился Шухарт

               – Это тебе сам Стервятник Барбридж рассказал про Мэрфи?

               – Да. Я же говорил, что мне пришлось его ударить. А он удара не держит.

               Я рассвирепел, у меня даже давление поднялось. Как можно строить какие-нибудь теории и изучать явления, описанные, кстати, в официальном Бюллетене Института, которые являются нагло сфабрикованной  фальшивкой? Можно ли теперь верить другим публикациям ученых из Института?

               Я немедленно позвонил Мэрфи. Сначала он никак не мог понять, чего я от него добиваюсь. Потом стал рассказывать, что его мысленный (?!) эксперимент прекрасно показал, что инопланетяне вполне могут воспользоваться, в случае необходимости, радиосвязью для передачи друг другу срочной информации, а также для контактов с землянами. Для этого вполне подходит волна длиной 21 сантиметр. Его, Мэрфи, эксперимент есть всего лишь приглашение инопланетянам установить с землянами контакт. Теперь они знают, какой способ общения предпочитают земляне. Очередь за ними. Лично он, доцент Мэрфи, теперь с нетерпением ждет ответного сообщения.

               – Но послушайте, Мэрфи, в вашей статье черным по белому сообщается о том, что вами был зафиксирован радиосигнал неизвестной природы. Это прямая ложь и обман мирового научного сообщества.

               – Даже не понимаю, о чем вы? На что вы намекаете? Как эксперимент может быть обманом?

               – Я не намекаю, а прямо говорю: вы фальсифицируете данные. Это преступление против науки.

               – Ерунда. Моя статья принесла науке больше пользы, чем вся ваша сомнительная деятельность за двадцать лет. Не знаю, что вы у себя в России называете наукой. Здесь у нас свои порядки.

               – Но вы получили за свою ложь серьезную научную премию.

               – А вот с этого и начинайте. Все ваши глупые обвинения объясняются просто – вы мне завидуете. Вы премию не получите никогда.

               Он довольно засмеялся и прекратил разговор.

Разговор с Валентином Пильманом

               Не люблю наглецов и мошенников. Однако не следует забывать, что я в Институте чужой, более того, русский. То, что я считаю Мэрфи ничтожеством и подлецом, ничего не меняет. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом соваться не следует.

               – И что теперь прикажите делать? – спросил я у самого себя, но ответил Шухарт. Наверное, я задал свой вопрос вслух.

               – Следует действовать по инструкции, – сказал он сурово, но потом все-таки заржал.

               – По какой инструкции? – спросил я раздраженно.

               – По любой. У тебя, я подозреваю, их штук десять. Для внутреннего пользования. Выбери ту, которая больше нравится, и действуй.

               Не понял, о чем он говорит. Мою работу в Хармонте никто не ограничивал, неприемлемых требований не выдвигал. Более того, часто создавалось впечатление, что мои исследования никого не интересуют. Правда, статьи мои читали. На семинарах упоминали. «Как недавно установлено доктором Пановым…». И все это было очень мило. До поры до времени. Но сегодня я поймал доцента Мэрфи на подлоге. Оставаться в Хармонте я больше не имел права. Надо следить за своим реноме.

               Наступил момент, когда нужно было принять решение, и я медлить не собирался. Немедленно отправился к директору почтенного Института внеземных культур доктору Пильману, посчитал, что обязан лично объяснить причины своего увольнения.

               Пильман принял меня радушно, не догадывался, что я собираюсь закатить ему скандал.

               – Проходите, Панов, должен сказать, что мы довольны вашей работой.

               Я не был расположен вести светскую беседу, поэтому без предисловия рассказал о гнусной афере Мэрфи. Надо сказать, что я не использовал нецензурных выражений, и не опустился до прямых оскорблений, хотя высказался неодобрительно и закончил тем, что собираюсь уволиться и вернуться на Родину, поскольку оставаться в Хармонте считаю для себя оскорбительным. Неужели я и в самом деле «романтический ученый по поределению Алмазова?

               Пильман искренне удивился.

               – Дорогой, господин Панов, не ожидал, что вы так близко к сердцу примете сомнительный, но рядовой поступок нашего сотрудника. Конечно, мы не одобряем столь опрометчивое поведение. Доценту Мэрфи будет указано, что впредь подобные действия недопустимы. Но вы должны понимать, что им, конечно, руководили самые похвальные мотивы, неправильно понятые, но это другое. Вам, наверное, известно, что работы нашего Института, финансируются правительством Соединенных Штатов. Не буду подробно рассказывать об особенностях подобного функционирования. Вам же эти тонкости неинтересны. Но система прекрасно выстроена и эффективно работает. Менять в ней что-либо было бы опрометчиво. И не в нашей компетенции.

               Я кивнул.

               – Но должен отметить, что финансовое положения Института напрямую связано с результатами нашей работы. Большое значение имеют не только научные достижения, но, в первую очередь, открытия, которые могут быть признаны сенсационными. Ничего плохого в этом нет. Почему результаты наших исследований не могут быть сенсационными? В конце концов, мы здесь занимаемся специальными вопросами, которые не могут рассматриваться как обычные. Нет ничего удивительного в том, что от нас требуют необычных результатов. Вы понимаете?

               Я кивнул.

               – В конце концов, доцент Мэрфи не сделал ничего предосудительного. Можно рассматривать его действия, как признание того, что он является ярым сторонником гипотезы, в рамках которой считается, что «хармонтский феномен» вызван мусором, который оставили на нашей планете инопланетяне. Я специально употребил слово «гипотеза», чтобы показать вам – утверждение Мэрфи не окончательное, и может быть пересмотрено в любой момент в ходе дальнейших исследований.

               – Чушь какая-то – не выдержал я. – Подтасовка фактов не может быть оправдана.

               – Но почему же подтасовка? Вы не хуже меня знаете, что гипотеза о Посещении нашей планеты пришельцами, имеет много сторонников. Вероятность, что она верна, никак не меньше 50%.

               – Ага. Или были, или не были.

               – Любые действия, которые способны помочь нам сделать правильный выбор, должны приветствоваться. Вот так я расцениваю действия Мэрфи. И присуждение ему авторитетной научной премии, только подтверждают мои слова.

               – Но его статья лжива.

               – Мы не должны обсуждать суждение профессионалов. Но со своей стороны я поддерживаю решение комиссии. Такие лауреаты как Мэрфи укрепляют репутацию премии. Специалисты будут еще долго говорить, что они заглянули в будущее. Дело верное. Рано или поздно такие сигналы будут обязательно зафиксированы. Заслуга Мэрфи в том, что он обратил внимание на возможность обнаружения таких сигналов. Как бы успешно смоделировал событие. Вы же не станете протестовать против математического моделирования?

               – Не готов спорить с вами. Только работать в вашем Институте больше не желаю.

               – Дорогой мистер Панов, надеюсь, вы понимаете, что я обязательно получу Нобелевку, а вы – нет? – спросил доктор Пильман неожиданно.

               Вопрос показался странным, не связанным с нашим разговором. Не могу сказать, что тайная кухня присуждения Стокгольмской премии когда-либо меня интересовала.

               – Вы возглавляете Институт, который многое сделал для изучения «хармонтского феномена». Благодаря вам, уже сейчас можно сказать, что наше знание о Мироздании значительно расширилось.

               – Вовсе нет. Вы изучаете свойства пространства и времени, до которых людям вообще и членам комиссии по присуждению премии в частности нет никакого дела. А я обещаю человечеству долгожданный контакт с чужим разумом. Почувствуйте разницу. Вы, кстати, видели мое интервью на канале.… Забыл его название, но это неважно. Наука – массам, так сказать. Меня часто приглашают в околонаучные шоу для ведения заумных разговоров.  Для создания подходящей атмосферы, как мне объяснили. Я лишь упомянул о работе Мэрфи, только упомянул, и это принесло мне больше известности и славы, чем любая из моих научных статей.

               – Я читал некоторые из них – сказал я вежливо. – Ваши работы заслуживают самой лучшей оценки. Мне кажется, вы близки к разгадке тайны Посещения. Гипотеза о путешественниках во времени…

               – Нет-нет. Все гораздо проще. Я думаю о практической пользе, которую инопланетные штучки обязательно принесут людям, о неминуемом техническом прогрессе, связанном с ними, а вы, Панов, только о поднадоевшем всем познании и отвлеченных философиях.

               – Еще одно основание покинуть ваш Институт. Мы друг другу не подходим.

               – Смешной вы человек, Кирилл Панов, – сказал доктор Валентин Пильман и состроил, как ему показалось, доброжелательную ухмылку. Это чтобы я не обиделся, так далеко он заходить не собирался.

               Рано или поздно это должно было случиться. Я должен был пробить его удивительную начальственную броню. Это была даже не самоуверенность, а маниакальная убежденность в собственной избранности. Он впервые назвал меня «смешным», таким образом нарушил важное правило, согласно которому начальник не должен демонстрировать подчиненному свои чувства. Но не сдержался, а это показало, что он прекрасно понимает гнусность поступка Мэрфи, но обстоятельства (надежда на щедрое финансирование и расчеты на успешность дальнейшей карьеры) заставили его быть предельно циничным.

               – Да, я – смешной. Давайте вместе посмеемся, только я все равно увольняюсь.

               – Простите, но решение о вашем увольнении я не могу принять самостоятельно.

               – Конечно, потому что это мое право, – улыбнулся я.

               – Нет, нам надо получить согласие еще кое-кого.

Чудо Питера Мозеса

               – Кто же этот тайный хозяин моей судьбы? – спросил я и приготовился услышать неизвестное мне имя.

               – Ваш давний знакомый. Питер Мозес.

               Никогда бы не подумал, честно говоря. Пильману удалось меня удивить.

               – Я сам недавно об этом узнал, – сказал Пильман задумчиво. – Вам, наверное, рассказывали о том страшном дне, когда новое здание Института внезапно ушло под землю во время церемонии открытия. Собственно, так образовалась Зона. Для меня это был полный крах надежд, крах предполагаемой успешной карьеры. Я преждевременно размечтался, и был повержен в прах вместе со зданием Института. Это был тяжелый день, я ждал, что меня выгонят взашей, как нагадившего песика. Но меня оставили. Как потом я узнал, по прямому приказу Мозеса. Не знаю, кто он такой, и почему обладает такой несуразной властью, но советник президента по науке Нил Кларк лично заверил, что Институтом по-прежнему буду руководить я. А Нилу Кларку приказал Мозес. Понимаете?