Текст книги "Петля для полковника"

Автор книги: Владимир Сиренко

Соавторы: Лариса Захарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

XXIV

В министерстве полковника ждала новость. Исчез Киреев.

Этот факт больно уколол профессиональное самолюбие Быкова. «Предусмотреть подобный оборот дела было нетрудно, – думал он, – хотя не тот человек Киреев, чтобы безоглядно кидаться в бега. С другой стороны – что мне возмущаться собой. Ни один прокурор не позволил бы мне не то что арестовать Киреева, но даже взять у него подписку о невыезде. Доказательств пока нет, одни версии и доводы».

Подавив раздражение, Быков пригласил к себе очередного свидетеля по делу Пастухова.

Напротив следователя сидел худой молодой человек, которого с первого взгляда можно было принять за юношу, если бы не жилистые, натруженные руки и лицо, изрядно потасканное, серое, морщинистое. По паспорту Тимофееву Алексею Михайловичу двадцать три года, он женат и имеет двухлетнюю дочку.

Тимофеев был заметно обескуражен.

– Что я вам сделал? Или всех хулиганов уже переловили? Теперь на высоком уровне пьяницами занялись?! Я не тунеядец, я служу…

– Служите, – усмехнулся Быков, – грузчиком, стало быть. Нравится?

– А чего? Даже хорошо, спокойно, в системе коллективной безответственности не задействован. Что, на учет будете ставить? В ЛТП сдавать?

– Из какой вы семьи? – поинтересовался Быков.

– В анкете пишу из «служащих». Зовут Лехой-бичом, деклассированным элементом считают, – безразлично ответил Тимофеев.

– Так… Пьете давно?

– Извините, всю жизнь. Кроме последних лет. После указа о борьбе с алкоголизмом и так далее уже не пью, а только выпиваю. В ЛТП согласен. Чтобы навсегда исчезли желания – при отсутствии возможностей. Дом, где я вырос, хлебосольством славился. Мать любила на стол накрыть, а отец за столом дела решать. Он был директором завода.

– Где же теперь ваш отец?

– А где ему быть! От меня батюшка отказался, как я ПТУ при его предприятии бросил, – сообщил Тимофеев и вдруг добавил: – Не надо меня профилактировать, товарищ полковник. Меня очередь отпрофилактировала. Я очень не люблю очередей.

– Я вызвал вас вовсе не для профилактики, – Быкову надоела болтовня Тимофеева, – а для того, чтобы выяснить, на что вы пьете и как вы, с вашей нелюбовью к очередям, организовали перепродажу, то есть спекуляцию спиртным в кафе?

Лицо Тимофеева оцепенело от удивления.

– Я думал, дело закрылось. Штрафа мне мало, что ли?

– Вы не отвечаете на мой вопрос, Тимофеев. Чтобы спекулировать водкой, ее надо иметь. Где вы ее брали?

– Ладно. Коль до точки дошло. Меня, значит, подсадили… Ладно. Тем же отвечу. – Быков видел: парень решается на что-то нелегкое. – За молчание мне заплатили вперед три сотни без четвертака, а сами, значит, разнесли, как приперло! Она дала мне двести семьдесят пять, у нее не хватило…

– У кого – у нее? – нетерпеливо перебил следователь.

– Я же объясняю, подождите. На той неделе я зашел к Кирееву за недоданным четвертаком. Даже ту бумажку с собой взял, что он мне случайно отдал вместе с деньгами, с недельной платой. И деньги не на пропой – жене приспичило за детсад платить. – Быков решил не перебивать. – Она у меня гордая, баба моя. Из приличной семьи, как говорится. У нее, знаете, где родители живут? В высотке на Котельниках. Они ее прокляли, что со мной до сих пор не развелась. Она меня любит, я ведь человек интересный. Она художник, выставляется, но доход нестабильный. В общем, я к Кирееву. А он меня развернул. Ну, думаю, надо мне к ней, может он ничего не знает, он про нее много чего не знает, как я понял.

– Да кто же она?! В кафе всего две женщины, Пастухова и Киреева. Кто из них? С кем вы входили в сговор?

– С Лидией Сергеевной. Она спиртным заправляла. Она и меня нанимала.

– Вы что, давно знакомы с Киреевой?

– Давно. Я у нее свидетелем в загсе был. Она, извините, была фиктивной женой моего приятеля. То есть оно, конечно, жить с таким пацаном она не жила, но ведь прописка в Москве стоит кое-чего. Они по таксе расписались. По таксе и развелись. И прописывалась она в квартире моего приятеля, и разменивались они потом тоже по твердой таксе. Она уже от Киреева беременная была, когда они разводились. Лида – девушка такая – ух! Коня на ходу остановит! Что она Киреева под себя подмяла, так то ерунда для нее…

– Ваш приятель чем занимается? – Быков подумал, не он ли доставал для Тимофеева водку, естественно, тоже за отчисления.

– Он профессиональный фиктивный муж. Фамилию называть не стану. Официальный статус – поэт-модернист.

– О господи!.. – невольно вздохнул Быков. – Где водку брали?

– Лидочка доставала. По прямым связям.

– Неплохо… – процедил полковник сквозь зубы.

– Конечно, милое дело. У нее в исполкоме приятель есть, он ей за отчисления выписывал такие талоны – то на похороны, то на свадьбу. Можно взять ящик. А то и два.

– Фамилию исполкомовца знаете? – Быков подумал о Квакине.

– Секреты фирмы на заборе не пишут.

– Слушайте, Тимофеев, – Быков испытал к этому типу с подвешенным языком подлинное отвращение.

Я передам вас вашему участковому. Если вы сами не понимаете, что так жить нельзя…

– Да все я понимаю! Я всегда хочу по-хорошему, – заторопился Тимофеев, видимо, обрадовавшись, что дело кончается для него «легким испугом» – подумаешь, проработка участкового! – Я всегда все миром-ладом! Я и с этим хлюстом Киреевым хотел по-хорошему. Не только за четвертаком приходил. Я ему его же бумажку нес. А он выпер меня как собаку!

– Что за бумажка? Вы говорите о ней уже второй раз.

– Это, как ее… Ну, выписывают-то… Квитанция! И пустяковая. На пять кусков. – Тимофеев значительно посмотрел на Быкова.

– Вы вернули Кирееву документ?

– Да говорю – нет. Не успел. Он меня выгнал.

– Где же документ сейчас? – как можно спокойнее спросил Вячеслав Иванович. Он чувствовал – сейчас решается судьба всего дела. У Быкова даже пальцы похолодели от мысли, что этот тип мог запросто выкинуть важное вещественное доказательство.

– Где? – Тимофеев порылся в карманах. – Может… – вытащил кучу мятой бумаги, в том числе два истертых рубля. И среди мусора Быков высмотрел край тонкого шершавого листочка.

Он бережно взял его, расправил – вот она, накладная на мясопродукты, полученные Пастуховым в «Зеленодолье». На ней подпись Балакина. Быков уже помнил те номера накладных, что зафиксировала ГАИ, – это была та самая накладная.

Когда процессуальные формальности были закончены, полковник направился к генералу с двумя представлениями – о прекращении уголовного преследования и немедленном освобождении гражданина Пастухова Б. В и об аресте гражданина В. Н. Киреева, производстве обыска в его квартире и объявлении его самого во всесоюзный розыск.

XXV

Разрешения на внеочередное приобретение винно-водочных изделий на имя Лидии Сергеевны Киреевой и на имена подставных лиц выписывал именно Квакин.

Разговор Павлова с Квакиным шел тяжело, ведь, помимо махинаций с водкой, прокурор должен был выявить целый ряд должностных преступлений Квакина, так или иначе связанных с делом Киреева. ОБХСС уже представил свои материалы.

«Так злоупотреблять, – думал Александр Павлович, – можно либо надеясь на крепкую поддержку «сверху», как это бывало еще недавно, либо за большие деньги. Киреев как раз и располагает такими деньгами».

Квакин держался, однако, свободно. У него находился ответ на каждый вопрос прокурора.

– На каком основании вы предоставили Кирееву помещение для кафе вопреки решению общего собрания пайщиков ЖСК?

– Я не предоставлял помещение. Исполком утверждает. Но я скажу. Потребности дня – в расширении узких мест с общественным питанием – вот причина.

– Почему же вы позволили именно Кирееву открыть кафе? Не было других претендентов? Вот заявления с предложением открыть кондитерскую и пиццерию.

– Он инвалид второй группы, к тому же предприимчивый человек, можно сказать, человек новой формации, – важно ответил Квакин.

– У вас были основания считать Киреева предприимчивым человеком? Вы сталкивались и до открытия кафе?

– Я хорошо чувствую людей. Моя служба…

После долгого утомительного разговора о пресловутой «киреевской» квартире в ЖСК, когда Квакин, подобно остальным заинтересованным лицам, упирал на альтруизм, Александр Павлович выложил перед ним разрешения на приобретение водки.

– Сколько же свадеб сыграла Киреева за эти полгода? Кого же хоронила так часто? Сколько платил вам Киреев за каждый талон? Сколько он заплатил вам за «обработку» райотдела милиции и народного судьи?

Квакин дернул свой галстук, сорвал верхнюю пуговицу с белоснежной коттоновой сорочки:

– Позвольте письменно…

Павлов потянулся за бумагой, но в это время зазвонил телефон.

– Привет, сват. Ты не знаешь, твой сын еще не сделал предложения моей дочери? Так сказать, в предварительном порядке? – услышал Александр Павлович неожиданно веселый голос полковника Быкова.

Павлов опешил:

– Вячеслав Иванович, я как-то…

– Ладно, я тебе делаю предложение. Поехали на обыск к Кирееву.

XXVI

Киреев жил у своей второй жены, к которой порой возвращался в память о молодости, и она принимала. Виктор Николаевич рассчитал, что у оставленной, следовательно, оскорбленной им женщины его не станут искать, так что укрытие вполне надежно. Лидия, конечно, не знала, у кого он. Приятелей много. Лидия верила, что он ночует у всех по очереди.

С тещей договорились, что телеграмму из Магнитогорска она даст на Даргомыжского, соседке, на любое имя – старуха безвылазно сидит дома, телеграмму ей принесут, она от нее откажется, но ведь расскажет, как приносили по ошибке. Кирееву был важен факт доставки телеграммы, больше ничего. В тексте ее всего три слова: «Доехала благополучно, целую».

Но ждал он эту телеграмму с надеждой и страхом. Три слова означали, что теща у своих, и все, что она везла с собой – а с собой она везла, можно без преувеличения сказать, всю киреевскую жизнь, все состояние, – все это запрятано на совесть. Киреев уже знал об обыске в квартире на улице Алых Роз. Знал, что оперы побывали и на даче. Но понял, насколько плохо дело, когда обыск провели даже в коммуналке, где жила теща. Вовремя он ее отправил. Тут повезло!

Хорошо, что его дом на Даргомыжского стоит на углу. Выйдя из леска, которым ближе идти от метро, Киреев сразу увидел милицейские «газики» и черную «Волгу» «Большое начальство явилось по мою душу, – хмыкнул он в отпущенную бороду, – пусть порадуется творческой удаче!» – Перешел на другую сторону улицы, стараясь держаться ближе к деревьям, густо развесившим низкие ветви, и юркнул в парадное дома напротив. На третьем этаже встал у окна лестничной площадки и принялся смотреть на окна своей квартиры, ждать…

– Похоже, в двери стальной лист, – констатировал молодой лейтенант. – Да такая сталь! По блату, прямо из Магнитогорска!

– Что ж, похоже, – отозвался местный участковый.

– Товарищ полковник, – обратился лейтенант к Быкову, – разрешите вызвать бригаду с автогеном. В косяки стальные штыри загнаны. Не выломать.

Полковник взглянул на часы.

– Хорошо. Идемте в машину, мне тоже нужно позвонить.

Быков вышел из полутемного, пахнущего нечищеным мусоропроводом подъезда. К нему подошел Павлов.

– Сиволодскому звонить пора? – кивнул па машину. – Нужно узнать, как дела в Магнитогорске. И все– таки, – заворчал, – надо бы брать ее прямо на вокзале…

– Не горячись, – буркнул Быков, – успеем.

Они сели в машину. Вячеслав Иванович набрал номер и тут же услышал голос Сиволодского:

– Встретили. Она с внучкой. На телеграф, на переговорный пункт не заходила. Поехала на автобусе. Судя по всему, на квартиру к брату. У него есть личный автомобиль, а у его жены – дом в деревне.

– Имейте в виду, – сказал Быков, – телеграмму в Москву можно дать по телефону, а также позвонить по автоматике или заказать разговор в кредит. Держите постоянную связь с Магнитогорском. Разрешение на задержку корреспонденции Киреева у нас есть. Я еще буду звонить. Привет, Мишель.

– Не понимаю, – тем же ворчливым тоном снова сказал Павлов, – как можно позволить старухе с чемоданом денег и золота мотаться по стране… Давно пора задержать ее.

– Саша, не учи меня жить. Мне нужно, чтобы Киреев телеграмму получил и тем себя обнаружил. Понимаешь?

– Сколько времени киреевская теща уже гостит у братца?

– Три часа.

– Вот. Телеграмма уже должна дойти. Кстати, ее не обязательно посылать Кирееву. Можно направить на имя родственников, знакомых. И не обязательно подписывать именем любимой тещи. Можно вообще не подписывать и не указывать обратного адреса.

– Попытались и это предусмотреть.

– А не зря ли мы вообще гоняемся за старухой? – засомневался Александр Павлович. – Она с девочкой могла просто уехать подальше от неприятностей. Квартиру тряхнуть надо как следует. Это же квартира-сейф, дорогой. Просто так наборные замки не ставят, дверь не бронируют, стальные штыри в косяки не загоняют. Жаль, долго нет техников, время уходит…

– Вот именно, Саша, – Быков бросил на Павлова недовольный взгляд. – Мы тут время теряем.

– Привезут автоген…

Вячеслав Иванович раздраженно махнул рукой:

– В этот автоген весь запал и уйдет. Квартира пустая. Ничего там нет. Или есть ровно столько, сколько Кирееву нужно, чтобы нас успокоить. А остальное таскает по стране, как ты изволил выразиться, старушка. Видел я ее фотографию. Она чуть старше нас с тобой и крепка, как героиня первых пятилеток. А взор истовый как у раскольников времен молодого Петра. В огонь – и не дрогнет…

– Я готов согласиться с тобой, – степенно начал Павлов, – что, вероятно, за дверью только тот мизер, что приготовлен нам для конфискации. Но по этой логике Киреев должен накинуть на дверь крючок и запереть ее на один оборот металлоремонтовского ключа. Однако…

– Он умный человек.

– Поэтому делает вид, что на сто запоров закрываем действительно последнее. Он же считает, что ничего, кроме дел с «Зеленодольем», мы ему не предъявим. Не знает, что мы вышли на Дьяченко и тот его отдал с руками и ногами. Не знает и о показаниях Квакина.

– Если ты такой прозорливый, Слава, – Павлов скептически вздохнул, – скажи, где Киреева искать?

– А зачем его искать? Он вот-вот с повинной явится Охота за тещиной телеграммой – это так, на всякий случай.

– За что я тебя всегда любил, друг Быков, так это за романтику…

– В тайгу Киреев не побежит. И по вокзалам ночевать не будет. Интеллигент как-никак!

Из-за угла появилась машина с автогенной установкой.

Входили в квартиру, лавируя в маленьком коридоре тамбуре между наставленных друг на друга коробок и мешков. В кухне – допотопный столик со следами мышиного помета: первый этаж есть первый этаж. В комнате стояла старая продавленная тахта, несколько разнокалиберных стульев, колченогий стол и детская кроватка со снятыми колесиками. Во вторую комнату квартиры-распашонки зайти оказалось непросто – сразу за дверью громоздились коробки и старые чемоданы. Оперативники кинулись раскрывать их.

– Ну вот, а ты говорил, – пробормотал Павлов, с интересом заглядывая через плечо участкового.

– В коробке, которую тот разбирал, лежал старый гусь-хрустальский набор рюмок и фужеров. В других коробках были сложены крепдешиновые и кримпленовые отрезы, палехские шкатулки, старые нейлоновые мужские сорочки в нетронутой упаковке, нераскрытая упаковка французских духов – тонкий бельгийский целлофан обтягивал двадцать нарядных коробочек «Кристиана Диора», пакетики с гэдээровскими дамскими колготками…

– А ведь все любовницам, большой, видно, маэстро, – посмеивался милиционер-водитель.

Быков крякнул:

– Еще одна форма помещения денег, только и всего. Нечего тут разглядывать, начинаем осмотр.

Аритмично застучали молоточки, кулаки и ладони – по стенам, по полу, по потолку.

– Тут какая-то коробка старая, – услышал полковник голос из ванной. – Ой! Вот это да!

Все кинулись на возглас.

Молодой лейтенант стоял на коленях на кафельном полу перед блекло-синей, с маркой «Цебо», коробкой из– под дамских сапог. В ней лежали деньги. Аккуратные пачки купюр.

Вячеслав Иванович бросил небрежно:

– Для Киреева это не деньги. Тут тысяч пять.

– Александр Павлович, – к Павлову подошел участковый, – посмотрите, что я обнаружил. Документы вроде. Может, для следствия как раз то, что надо?

В фанерном чемодане без ручки навалом лежали листы и листки, покрытые старинным, давно утраченным в обиходе бисерным почерком, выцветшими фиолетовыми чернилами. Чертеж от руки, колонка расчетов, беглые записи, слова с сокращениями, с ятем, дата – 6.XII.1915.

Павлов медленно покачал головой:

– По-моему, это архив генерала Киреева. Сыновний долг, горячие слезы… Квартира-музей! Не должно пропасть ни единой книги, ни единой картины, говорил. Да… Слава, ты только посмотри! Вот подлец!

– Что, накладные? – подлетел Быков и тут же остыл, потер подбородок.

– М-да… Как любишь говорить ты, Саша, – «что характерно»… Штрихи к портрету любящего сына. Ладно, я поехал.

Уходя, Быков благодарно пожал руки понятым.

У подъезда в растерянности стояла старая женщина. В ее авоське перекатывались пакет молока и два апельсина. Увидев Быкова, она несмело подошла:

– Извините, здесь некого спросить. Могу ли я пройти? Я здесь живу. Пойдемте со мной, покажу документы.

– Пожалуйста, проходите!.. – обескураженно проговорил Вячеслав Иванович Быков, предупредительно потянув к себе дверь подъезда. – Проходите…

– Какой неприятный переплет! – поморщилась старая женщина. – Не зря я видела дурной сон. Утром приносят странную телеграмму, а вслед за этим милиция вскрывает соседнюю квартиру! Прямо не знаю… – Она пожала плечами.

Быков насторожился:

– Минутку. Вы читали телеграмму? Что в ней было?

Киреев видел, как полковник Быков говорил с его соседкой. Видел выражение лица полковника. И все понял «Теперь они знают о телеграмме, – думал он. – Ну что ж… Закономерно и это. Лиды в Москве нет, я скрываюсь чтобы меня найти, они начнут «трясти» тещу, поскольку только она из всей компании обнаружила себя. Но ее они не подозревают, иначе перехватили бы с чемоданом в поезде, на вокзале, да где угодно! Значит, все в порядке. Телеграмма самого житейского содержания, адекватная ситуации, ну, ошиблась старуха номером квартиры, в которой зять лишь прописан… Даже если они будут интересоваться тещей всерьез, то только ради того, чтоб найти меня. Она, конечно, кадр железный. Но их внимание к ней совершенно излишне. Переключить же его может только одно: мое появление. Что ж, явка с повинной – это очень смягчающее обстоятельство. Я им чистосердечно покаюсь в грехах гражданина Балакина и в некоторых своих заблуждениях, – он усмехнулся. – Вот только не многовато ли я им оставил? Впрочем, пять тысяч есть сейчас у любого уважающего себя слесаря».

Он увидел, как черная «Волга» с полковником Быковым отъехала от его дома, и начал спускаться по лестнице.

Он шел к метро перелеском.

«А подземкой я доберусь до центра, пожалуй, быстрее, чем он на своем телефонизированном лимузине», – прикинул Киреев и почувствовал, как сзади кто-то ускорил шаг. Он невольно обернулся. Нет, не милиция. Его догонял молодой человек в спортивной куртке ярко-лимонного цвета. «Японская или фээргэвская», – невольно отметил Киреев.

Только опытный взгляд смог бы определить, что куртка двойная – если ее вывернуть, из желтой она становилась голубой. Киреев осмотрелся. Ни души. У него екнуло сердце. Он втянул голову в плечи и побежал.

На труп Киреева едва не наступила женщина, акушерка расположенного рядом роддома. Она не растерялась и привела в лесок постового милиционера. Тот узнал в убитом человека, вчера объявленного в розыск. Через час о случившемся стало известно в МВД СССР.

…Полковнику Быкову казалось, что кто-то умышленно выбил почву у него из-под ног.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Телефон зазвонил в тринадцать десять. Лейтенант услышал в трубке шум, разноголосицу и хорошо поставленный, но взволнованный женский голос:

– С вами говорят из пятьсот девяносто третьей школы.

– Слушаю вас. Лейтенант Сиволодский.

– На моем уроке ученик седьмого класса «В» Вадим Саблин сделал заявление, что в прошлую пятницу видел убийцу, о котором написала газета… В лесочке на стыке улиц Даргомыжского и Бородина. Вадим гулял там с собакой. И видел одного и того же человека сначала в куртке желтого цвета, а потом в такой же, только голубой.

Я сейчас приеду. Где вы находитесь?

– На улице композитора Бородина, рядом магазин «Овощи», стандартное школьное здание, белое, блочное…

I

Утром в субботу Федор Филиппович Преснецов как обычно вывел машину из гаража и поехал на Арбат за минералкой. Он всегда ездил туда, в фирменный магазин. Заодно в киоске «Союзпечать» покупал «Неделю», «Огонек», «Крокодил», чтобы потом, потягивая «Арзни», наслаждаться разоблачениями, на которые ныне стала щедра пресса. Читая, злорадствовал – дураки попались, допрыгались, а вот он – нет, значит, умен…

Но сегодня он подошел к киоску «Союзпечать» сразу, еще не отоварившись минералкой. В «Неделе» за прошлую субботу появилась заметка об убийстве Киреева, призывающая откликнуться свидетелей, находившихся в такое-то время в том треклятом лесочке. Артем клялся, что его никто не видел – никто! Ну а вдруг?

Получив в руки пачку газет, Преснецов направился к магазину. Купил воду и все же не утерпел, зашел в недавно открытую кофейню.

Отхлебнув кофе, сразу же раскрыл предпоследнюю страницу «Недели». Нет, он не упал, даже не вздрогнул. Он только хотел было сказать бармену: «Сто коньяка!..» – но вспомнил, что до двух теперь не подают, а вообще здесь не подают – Арбат не только пешеходная зона, но и безалкогольная.

Со страницы «Недели» на Федора Филипповича смотрел Артем. Преснецов чисто автоматически единым махом заглотил весь кофе и начал читать текст под снимком. И тут от сердца отлегло: на снимке, оказывается, всего лишь фоторобот! Господи, фоторобот! Федор сам читал раньше, сколько следственных ошибок с этими фотороботами… Суета сует… Стал разглядывать снимок пристальнее, всматриваться в несколько искусственные черты и вдруг подумал, что портрет похож на Артема только по первому впечатлению. А так… Так он может смахивать на… «А ведь это мысль! – вдруг подумал Преснецов. – И не просто мысль, это спасительная мысль!»

Зашел на почту и заказал срочный разговор с Астраханью. Переговорив, доехал до Арбатской площади и в кулинарии при ресторане «Прага» купил все, что там имелось из готовых закусок и горячих блюд, в расчете на шестерых. «Сколько водки у меня осталось от ящика? – прикинул. – Впритык, должно хватить. И повод достойный – сегодня как раз девять дней покойничку, рабу божьему Виктору. Пожалуй, и вдове будет уместно брякнуть. Как-никак старые друзья… А кафе, говорят, перешло к Борьке Пастухову. Эх, золотое дно!» – но Пастухову не надо завидовать. Натерпелся парень.

Преснецов пригласил всех, кого считал близкими друзьями Киреева. Недаром же их всех вызывали к следователю, полковнику Быкову! Поминать, согласились все, так поминать – дело святое. Но при этом Федор оговаривал, что идти к вдове всем скопом неудобно. Лучше к нему. Разве непонятно? И следствие еще не закопчено, и на Виктора Николаевича покойного переложили всю вину Пастухова. Кроме того, из генеральской-то квартиры вдову выгнали, на имущество покойника наложили арест.

Исподволь, вроде бы в естественном течении поминальной беседы, Преснецов выспрашивал, о чем вел речь следователь с каждым из теперешних его гостей. И убеждался, что ничего настораживающего Быков вроде не выяснял, и никто вроде бы ни о чем лишнем не проговорился. А ведь этот Быков – мужик скользкий. Федор никогда не забудет допроса, который учинил ему полковник за несколько дней до смерти Киреева. Полковника даже не интересовало, на что купил скромный главный инженер третьеразрядного холодильника «Волгу» последней модели, его интересовало, как, через какие потаенные ходы он купил ее! Нечто новое в следственной практике!..

А потом Быков доказал вину Киреева – что было вообще немыслимо с точки зрения обычной логики. Вот чем Быков страшен. Своей нестандартной логикой. Любыми средствами нельзя позволить ему выйти на Артема.

…Чесноков не пил. Ну конечно, ему завтра на службу, нельзя. Во взлетел парень! Да, есть у него в пере разоблачительный пафос. Как ни раскроешь печатное издание – вот он, Валентин Чесноков, с очередным всплеском негодования от того или иного негативного, как теперь принято говорить, явления. Говорят, многие большие двери ногой открывает. Правда, Преснецов особенно этому не верил. Знал, любит Валентин себе цену набить. Но кое-какие связи покойник Виктор ему, конечно, передал – несомненно.

– Старик, хочу кофе, – сказал Чесноков.

Кофе – это всегда повод для разговора наедине. Особенно если учесть, что остальные для кофе еще не созрели.

– Иди ко мне в кабинет, – предложил Федор.

Там, в кабинете, опять предложил гостю водки.

– Нет-нет, только кофе… – Валентин жадно схватил хрупкую чашечку.

– Ну, упокой его, господи, – опрокинул Преснецов рюмку. – Действительно, какая глупость – нет Вити…

Макин в себя не может прийти, – проговорил Валентин. – Первый день все подсчитывал, на сколько он старше Киреева. Еще не знал, что имел место факт насильственной… Теперь Макин считает, что это провокация. Во-первых, против кооператорского движения… Со стороны тех, кто орет про «новый нэп»… Во-вторых… – Это «во-вторых», видимо, ни Макин, ни сам Валентин еще не изобрели, поэтому ему нечего было сказать, и он предпочел налить себе еще одну чашечку кофе

А Преснецов подумал, что подобная интерпретации происшествия с Киреевым совсем недурна – она вполне способна отвлечь следствие от Артема и вообще от поиска истинной причины убийства, увести дело в сторону так сильно, что Быкову придется с этим делом расстаться. Да, Киреева могли убрать противники перестройки, следовательно, это дело уже не полковника милиции Быкова. Точно так же Киреева, планировал Федор, могли убрать те, кто хотел вытащить из тюрьмы Пастухова. А больше всех этого хотел Виноградов. Тоже неглупая мысль… У Кирилла Виноградова кулак такой, что «пришить» среднего мужика ему – раз плюнуть. Но делиться этой ценной мыслью с Валентином он не стал. Если следователь вызовет еще раз – надо ему подкинуть эту мысль, предварительно выискав для нее хорошее оформление. И пусть Быков теряет время, отрабатывая, как говорит Штирлиц, пустую версию… А Артема необходимо спрятать еще дальше. Но потом ведь… Эх, надо бы придумать что-то радикальное.

– Этот следователь, Быков, как он тебе показался Ничего? Можно на него положиться? Сможет он отомстить за нашего Витька? – Голос Федора неподдельно дрогнул. – Ты вращаешься в журналистских кулурах – что там слышно?

– В общем, ничего особенного. Но представь себе – я не очень, правда, в это верю, однако, как мне сказал помощник замминистра – именно в связи с делом Киреева в Москву решено этапировать Треухова. Ничего новость, да?

– А зачем? Зачем его тащить из лагеря? – потеряв уверенность, возмутился Преснецов.

Собеседник только руками развел.

– Честно говоря, – сказал он, помолчав, – не нравится мне вся эта история. Есть в ней, я бы сказал, полицейский душок. Смотри, Федор, что выходит: Киреев, человек известный не только нам с тобой, творчеством своим отразивший время, можно сказать, яркий шестидесятник, наш товарищ, первым понявший нужды перестройки и вышедший на ее зов, сменив профессию журналиста на дело кооператора, представлен вором, его имущество описано, семья буквально выставлена на улицу, и сам он убит накануне ареста. Мне говорили, прокуратура уже выдала ордер на его арест. Что-то за этим стоит.

– Может, дали взятку?

– Кто и кому?

– Те, кто радел за Пастухова, – тому, кто собирался сажать Киреева. То есть Пастуховы – следователю.

Чесноков глянул с интересом, но отрицательно покачал головой:

– Едва ли. Да и доказать это нереально.

– Вот мне, – ехидно заметил Преснецов, – ты рассказываешь интересные версии. Понятно, что у следователя ты воздержался развивать их. Но почему бы тебе не выступить на эту тему? Вседозволенность действий милиции… Ты любишь обличать – так обличи!

Чесноков засопел. Обличить, конечно, можно, думал он, но на каком материале? Случай с Киреевым настолько темный, что… Да и как собрать материал? Собрать информацию о полковнике Быкове и пойти от его личностных качеств? А как на это посмотрит Макин? Он и так недавно получил взбучку за оголтелую статейку про проституток.