Текст книги "Петля для полковника"

Автор книги: Владимир Сиренко

Соавторы: Лариса Захарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Лариса Захарова, Владимир Сиренко
Петля для полковника

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I

Такси остановилось между двумя интуристскими «Икарусами», перекрывшими всю стоянку.

– Ждать не надо, – бросил Виктор Николаевич шоферу, протягивая две купюры – красную и синюю. Таксист попытался отсчитать сдачу, но клиент уже хлопнул дверью.

Отъезжая, водитель такси видел, как щедрый клиент стоял перед резным крыльцом ресторана «Былина», словно не решаясь войти.

«Нет, – думал Киреев, – этого «псевдо» нам не надо. Почему, интересно, у нас обычно охотней мыслят стереотипами, обращаются к удачным образцам, нежели утверждают свое собственное, новое? Обязательно старина, непременно – трактир. А мы не ямщики, чтобы сидеть по трактирам. Мы современные люди и должны иметь нечто свое. Пожалуй, недурственная тема для полемического эссе. Мак, – так про себя он называл главного редактора Макина, – оценит. Почему бы, кстати, мне не предложить ему новую рубрику – «Как я стал директором?». Это может прозвучать. Не то что детская игра «Если бы директором был я», как у умненьких ребят с бульвара».

Он легко поднялся по ступенькам. Кивнул швейцару, тот, упредив гардеробщика, принял от него пальто, шляпу, потянулся за спортивной сумкой с изображением теннисной ракетки.

– Возьму с собой. Глеб на месте?

– Глеб Васильевич всегда на месте, – улыбнулся швейцар, ладный сухопарый парень с выверенными движениями недавнего сержанта.

Виктор Николаевич с легкой досадой обнаружил, что за его любимым столиком в глубине эркера сидит не то шведская, не то норвежская группа, судя по пристрастию к бело-голубой гамме в одежде и совсем непонятному говору, и под руководством бывшей инязовки поедает интуристский комплексный обед, меню которого входит в программу постижения экзотики «а-ля рюсс»: свекольный салат под майонезом – правда, о таком соусе на Руси слыхом не слыхивали, однако салат разложен в городецкие плошки, отсюда и колорит; солянка, о которой только в девятнадцатом веке узнали русские люди, но тоже сходит за экзотику; вот поросячий бок с кашей, пожалуй, даст иностранцам некое представление о русской национальной кухне, если по этой микродозе можно судить о хлебосольстве русских.

«Пища должна быть простой, но отменного качества, – подумал Виктор Николаевич, – если это ветчина, пусть будет хороший кусок свежайшей нежирной ветчины, если отбивная, то рыночная. Даже если элементарные сардельки с картофельным пюре, пусть это будут те сардельки, что Лида покупает в кооперации, и пюре – из рыночного картофеля и с хорошим датским маслом «от Елисеева». Такой подход сделает нарочитую экзотику просто необязательной». К нему подошел белокурый парень в косоворотке и плисовых штанах, которые сидели на нем как современные «бананы», – официант. Посадил за свободный накрытый столик, достал блокнот.

– Похлебку по-петровски, – заказал Виктор Николаевич. – Икры, лучше красной. Масла, конечно. Горячих калачей.

– Посмотрю, если есть.

– Посмотрите, – вздохнул Виктор Николаевич, запуская руку во внутренний карман пиджака. – Будете смотреть, передайте мою визитку Глебу Васильевичу, – и протянул официанту глянцевую белую картонку с русской и латинской вязью.

– Напитки?

– Кофе. И не торопитесь с ним.

– Понял, – на лице официанта появилось озадаченное выражение; мужика этого, приятеля шефа, он давно приметил, а вот водки он не заказал впервые. И первый раз приехал один.

Когда Виктору Николаевичу несли заказ, за столом интуристов уже закончили трапезу, однако вслед за официантом потянулось немало точеных нордических носов. Он нес фирменное блюдо «Былины» – похлебку по-петровски – грибной навар благоухал на весь зал.

«А что стоило вместо протокольной солянки поставить перед каждым скандинавским гостем по горшочку, запечатанному блином? И содрать за эту настоящую экзотику, в Европе невиданную, втридорога. Они бы выложили валюту, с удовольствием выложили бы, хотя тогда обед в «Былине» не входил бы в стоимость поездки. Но ведь ни у нас, ни у них нищие зарубежным туризмом не интересуются».

– Привет, Виктор! – раздался за спиной голос старого приятеля. – Как угощаю? Десертом брезгуешь?

– Потом. Садись, Глеб.

– Ты чего какой-то не такой? – Шеф-повар «Былины» снял крахмальный колпак, фартук, нарукавники, небрежно бросил их на лавку с прялкой под стилизованным оконцем и вполне цивильным гражданином присел к накрытому на одну персону столу.

Официант сейчас же поставил второй прибор.

– Кофейку захвати, Шурик, – лениво сказал ему Глеб Васильевич, отодвигая выстроенный как при банкетной сервировке хрусталь – рюмки и фужеры.

– Очень мне плохо, Глеб, – вздохнул Виктор Николаевич, когда официант отошел. – После того как похоронил маму… – Он отвернулся, наморщил высокий, благородных очертаний лоб и принялся глядеть поверх голов куда-то вдаль. – Такая пустота… Ты не представляешь. Легче самому лечь туда.

Глеб неестественно заерзал:

– В таких случаях, старик, не знаешь, что и сказать. Выражаю соболезнование, так, вроде? Но мы же старые друзья, чтобы официальными кирпичами изъясняться. Может, и легче туда лечь самому… Да, говорят, нет ничего тяжелее ребенка отпевать. Наоборот-то естественней.

– Чем больше живу, тем больше убеждаюсь – смерть противоестественна в сути своей. Сначала Сонечка, Машина мама. Потом папа. И вот теперь мама…

Они помолчали.

– Чем поддержать тебя? – участливо спросил Глеб, со страхом наблюдая, как на глазах у Виктора наворачиваются слезы.

Наконец он справился с собой, перевел дыхание; ладонь, лежащая на столе, сжалась в кулак.

– Спасибо за участие. Ты сам знаешь, как ко мне тянутся люди. Да и я… Я ведь много в своей жизни делал для людей. Может быть, теперь наступил момент, когда и я могу что-то взять от них для своей души. Маму отпевали в Новодевичьем. Эраст помог.

– Все было на уровне? – деловито осведомился Глеб.

– Для нее зажгли синодальные люстры…

– Ох, Виктоша, в этом деле что синодальные, что хрустальные… Но главное – ты доволен. Эраста я найду чем отблагодарить…

– Все как надо. Но, знаешь, такая пустота… Я ведь все пятнадцать лет после отцовской смерти был при маме.

– Честно говоря, ты мог бы и лучше провести эти годы. Если бы одна твоя сестричка меньше каталась в зарубежи…

– …А другая меньше выясняла, каковы мои намерения? Дело прошлое, я их простил. Я о другом. У мамы в доме все знают, как я жил, чем я жил… И вот правление, точнее, председатель правления, ты должен его помнить, Круглис, мы были здесь в прошлый Первомай… Он знает, что у меня экономическое образование. Сделал мне предложение – у них пустует первый этаж, и он предложил мне его под кооперативное кафе. Не скрою, он рассчитывает на мои связи. Поскольку дом кооперативный, прибыль от кооперативного кафе будет влиять и на казну ЖСК. Аренда и прочее… И представь себе, я получил разрешение во всех инстанциях. – Виктор Николаевич сделал многозначительную паузу. – Для меня, если хочешь, это способ заполнить ту зияющую душевную пропасть… Новое дело, где надо крутиться, люди рядом.

Глеб поднял брови:

– Поздравляю. Никогда не сомневался в твоей пробойной силе. Но ты понимаешь, на что идешь?

– Разумеется. И хочу пригласить тебя идти со мной вместе.

– Смотрю, ты не пьешь… – в растерянности проговорил Глеб. – Вообще-то сегодня у нас и пить нечего. Коньяк дагестанский, водочка рязанского розлива, а из сухого…

– Отвечай по существу. Я не пить сюда приехал. Мне нужен хороший, классный, высококлассный повар. Лучше тебя я никого не знаю.

– Поваров, что ли, нет? Это не проблема для кафе – завпроизводством найти.

– Я говорю, не знаю никого лучше тебя, Глеб, – в голосе Виктора Николаевича появились властные нотки. – Уж если открывать заведение, то такое, чтобы туда шли охотнее, чем в «Берлин» или в «Прагу».

– Высоко берешь… Иди, Шурик, спасибо за кофе. В следующий раз только шевелись активнее, – хмуро сказал Глеб Васильевич официанту, и тот мгновенно ретировался. Виктор Николаевич понял: на парне Глеб сорвал досаду от замешательства. И еще поднажал:

– Сколько ты тут имеешь, извини за некорректную постановку вопроса?

– Двести тридцать. В общем, мне тут хорошо и уходить отсюда я не собираюсь.

– Не собираешься? А я ухожу из редакции, хотя престижность моей конторы будет повыше вашей «былинной». Значит, двести тридцать… Ну, еще сыты твои домашние. На круг выходит рублей пятьсот. Учти, твой охламон скоро бабенку приведет, тоже на шею посадит, ему ведь еще не скоро диплом вручат… Сам отец, знаю, как это бывает. В кооперативном кафе ты будешь иметь не двести тридцать, не пятьсот, а куда больше, и главное – вполне о-фи-ци-аль-но! – Виктор Николаевич значительно поднял палец. – Официально! Понял, о чем я?

– Подумать надо… – Глеб усмехнулся. – А ты правда уходишь из редакции?

– Устал, честно говоря. Да и Мак стареет, времена… Инвалидность у меня, ты знаешь. Мамина смерть больно ударила.

– Ага, – отрешенно буркнул Глеб.

– Вот, смотри, что я вчера купил, – Виктор Николаевич наклонился к сумке и дернул молнию. – Коньяк крымский, массандровский. Гляди, головка-то сургучом залита!..

– По-моему, такого я не пробовал. – Глеб с интересом рассматривал бутылку. – Нет, не пробовал…

– А я пил очень давно. Но букет помню, и ты сейчас оценишь. Отец, царствие ему небесное, прямо-таки гонялся за крымскими коньяками.

– Помню… – задумчиво сказал Глеб. – Николай Михайлович был знаток!

II

Лида бесцельно ходила по квартире. Ленуська и Виктор еще спали. Ей не хотелось начинать утреннюю уборку, хотя по полу уже который день летали ошметки свалявшейся пыли. Уговаривала себя, что не стоит пока шуметь. Завтрак готовить тоже не хотелось, вообще не хотелось ничего делать. Встанут, тогда… «Здорово будет, – мечтательно думала она, глядя в окно, – если Витина затея с кафе выгорит. Спустился и наелся, и никаких хлопот».

Телефон с убавленным звонком звякал с утра – Лида трубку не снимала. Сидела в кухне, курила в форточку. Но пришлось встряхнуться, когда настойчиво позвонили в дверь. «Наверное, опять председатель правления, – лениво вставая, досадливо подумала она. – Сколько можно договариваться? Так и тянет его толочь воду в ступе!»

Но на пороге стоял незнакомый человек.

– Здравствуйте, Лидочка, – сказал он. – Я – Глеб Васильевич Пастухов, не слышали от Виктора? Не смог дозвониться, он должен ждать меня для решающего разговора. – Мужа человек почему-то называл на французский манер с ударением на «о».

Лида невольно опустила глаза на свой махровый халат, из-под которого торчала ночная рубашка, запахнулась.

– Проходите, – неуверенно произнесла. Про Пастухова она вообще-то слышала, но кто это – сейчас не помнила. – Пожалуйста. Но… у нас еще спят. Муж работал ночью.

– Не угасает жажда творчества? – усмехнулся гость. – Я подожду. И все-таки вы уж напомните ему, что двенадцатый час. Как говорится, пора и честь знать.

Случалось, к Виктору иногда вламывались незнакомцы. Из тех, кого он задел в своих выступлениях. Или герои положительных очерков – с благодарностью.

Виктор уже не спал – она видела, – хоть и лежал с прикрытыми глазами.

– Кто там? – спросил полушепотом, покосившись на Леночку. У девчонки после смерти бабушки появилась манера среди ночи являться в спальню к родителям и бухаться посередке!

– Какой-то Пастухов, – тяжко вздохнула Лида, подчеркивая, какой обузой явился для нее нежданный визит.

– Эт-то не какой-то! – отчеканил муж, хватая с тумбочки спортивный костюм. – Я оденусь, иди к нему, прими по-человечески. Как следует прими! – прикрикнул вдогонку шепотом.

«Икру, что ли, открыть? Колбаса у нас из кооператива, жалко резать, да, видно, придется», – наскоро переодеваясь в ванной, соображала Лида.

От красной икры и колбасы гость отказался.

– Я, видите ли, Лидочка, профессиональный повар.

Повар в ресторане, – объяснил он. – Холодный цех у меня и ночью перед глазами стоит. Поэтому еду люблю непритязательную, домашнюю. Например, омлет, котлеты, жареный рублевый хек. С утра пеку себе оладьи. Жена их с вечера поставит, они аж во какие, – он показал толщину.

– Может, твоя жена и для общества такие оладьи печь станет? – спросил с улыбкой входящий на кухню Виктор Николаевич. – Чего ради вы тут уселись, Лида? – Он укоризненно покачал головой. – Неужели нельзя было накрыть в гостиной на кофейном столике?..

– На журнальном? – тупо переспросила Лида. – Можно. Но… Глеб Васильевич сам здесь пожелал. Он курит.

– Ты давай, Лида, организуй там, – повторил Виктор Николаевич, – а мы пока немного потолкуем. Ну что? – обратился к Пастухову. – Решился, Глебушка?

– На пятьдесят процентов. Остальное зависит от тебя, точнее, от твоих ответов на два очень принципиальных для меня вопроса. Только, Киреев, договоримся сразу: лапшу ты мне на уши не вешаешь и журналистскими тропами далеко не уводишь. Точно и по существу. Из болота в болото перелезать смысла нет.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурился Виктор Николаевич.

– Очень просто. В общепите после известных тебе событий и указов работать стало непросто. Даже если ты честный человек. А я человек честный, мне перед тобой распинаться не нужно. Но жизнь пошла такая… Ты и знать не будешь, а виноват окажешься. В чем именно, тоже знать не будешь, а ответишь по всей строгости. Поэтому если переходить, то с уверенностью, что на новом месте будет не только прибыльно, но и спокойно.

– ОБХСС везде один.

– Я не о том. Всегда есть на чем подловить, если очень захотеть и не слишком разобраться. Сегодня это качество продукции, завтра санитарное состояние кухни…

– Понял. Итак, твои вопросы?

– Первый. Откуда у тебя первоначальный капитал?

Киреев пожал плечами:

– Я же говорил тебе прошлый раз о разрешении. Мое материальное положение официально признано вполне достаточным, чтобы начать собственное дело, совершенно «чистым», если так можно выразиться. Накопления трудовые, это гонорары за книги, ну и к тому же я получил наследство родителей. Так что теперь дело за помещением. Тоже все официально. Плюс кредит в Госбанке.

– Да, я помню, ты говорил о ссуде. Но я не первый год работаю в системе, Киреев. При твоем замахе – это капля в море.

– Доложим свое, все окупится.

– Окупится… Гм… У меня на книжке тысяча триста пятьдесят рублей, оставшиеся от страховки. – Пастухов полез во внутренний карман пиджака и вытащил серенькую, увенчанную государственным гербом книжицу. – Вот, не вру. И другой книжки у меня нет. Веришь на слово?

– Если бы я тебе не верил, я вообще не стал бы обращаться к тебе, – осклабился Киреев.

– Я не могу оставить семью без гроша. Только безоглядные социальные оптимисты утверждают, что черных дней у наших людей нет. Есть! Черные дни, когда нужны деньги, много денег. Те же похороны. Или болезни, или…

– Да не прошу я у тебя твоих денег, – укоризненно сказал Киреев. – Тем более, я повторяю, мы с Лидой договорились: наследство, полученное после мамы, – он судорожно вздохнул, – вложим в дело. Да, одним кредитом не обойтись, если хочешь открыть не просто пельменную.

– Ты так говоришь, будто у твоей мамы был миллион, – усмехнулся Пастухов. – И потом, ты не единственный наследник, ведь есть еще сестры.

– Во-первых, я единственный наследник, – важно проговорил Киреев. – Есть такой закон, Глебушка, если Н. проживал с наследодателем более года, вел совместное хозяйство, он считается единственным наследником. Я жил с мамой все пятнадцать лет после смерти папы. Да и существует нравственный аспект. Сестры должны считаться с тем, что я, мужчина, ухаживал за совершенно больной женщиной, не считаясь с элементарной… щепетильностью…

– Да что твое наследство… – вдруг хмыкнул Глеб. – Что я, не знаю, какая пенсия у генералов?

– А, старичок, тебя волнует, чисты ли деньги, что я намереваюсь вложить в кооператив? Не конфискуют ли?.. М-да, хорошо ты обо мне думаешь, мой старый друг… – Пастухов хотел возразить, но Киреев оскорбленно и великодушно пояснил: – Ты не забывай, папа никогда нe был пенсионером, работал до последнего дыхания. Можно сказать, умер на кафедре. – Киреев на секунду прикрыл глаза в ответ на второй жест Глеба – извиняющийся, горестный, мол, попал впросак. – Ты забыл, что у папы было несколько государственных премий, изобретения, печатные труды? Он был не просто военный инженер, не просто профессор, его работы…

– Что, танки? – заинтересованно спросил Пастухов, очевидно, выискивая возможность сменить тему.

– Да, – Киреев уклончиво повел бровью, – с крыльями…

– О…

– В общем, деньги чистые. Это тебя волновало больше всего? Не думай, я не обиделся. Пойдем, Лида уже накрыла. Крымского коньяка нет, но кое-что найдется.

– Я за рулем. Постой. У меня второй вопрос. Если ты вложишь, помимо ссуды, и собственные деньги, значит, ты должен свои траты компенсировать. Следовательно, твоя доля прибыли будет больше?

Киреев приподнял брови:

– Милый, то, о чем ты говоришь, – завуалированная эксплуатация чужого труда. Я не покушаюсь на коренные установления нашего государства – как тебе могла прийти такая мысль? Мы с Лидой решили употребить доставшиеся нам по наследству средства на кафе лишь потому… Я же объяснил. Чтобы это было достойное дело. А не шалман «Рваные паруса». Да и ничем я не рискую. Всегда могу изъять из оборота свой пай. Конечно, если к тому моменту мы не прогорим. А это зависит и от меня в том числе. Твой второй вопрос?

– Ты рассчитываешь, мы вдвоем потянем?

– Нет, – сразу ответил Киреев. – Я прекрасно знаю, что вдвоем это вряд ли возможно. Нужно еще по крайней мере два человека. И как об одном из компаньонов я думаю о твоем брате.

– О Боре? – удивленно спросил Глеб. – Он не пойдет.

Киреев молчал, сразу стало слышно, как официальный голос теледиктора сообщает о программе передач – Лида обычно включала телевизор с утра, используя труд работников Останкина и Шаболовки в целях воспитания дочки и обеспечения личного покоя.

– Но ведь у него специальное образование, – наконец задумчиво проговорил Киреев. – Он ведь кончал в свое время кооперативный техникум. Я не ошибся?

– Кончал. Было.

– А до этого – как и ты, кулинарное училище.

– Да об этом он давно забыл…

– Ничего, как чистить картошку, при надобности вспомнит. Кстати, где он теперь? Все на комсомоле?

– Давно ушел. Возраст. А сейчас установка – в комсомоле пенсионеры не нужны.

– Сколько Борису?

– Тридцать шесть.

– Да, выбыл из комсомольского возраста. Так где он теперь?

– В кооперативном магазине, в Малаховке, замдиректора. Его устраивает.

– Но все же, может быть, стоит переговорить с ним? Позавтракали бы – и к нему. Тем более сегодня суббота.

– Он может быть и на работе. Но телефона у него нет.

– Тогда поедем. Слушай, Глеб, неужели не понятно: чем брать кого-то лучше своего.

– Допустим. Кто четвертый?

– А это уж на ваше с Борей усмотрение. У меня готовых предложений нет. Этот четвертый должен, как мне видится, иметь крепкие ноги и руки. В общем, быть экспедитором, подметалой, уборщиком, швейцаром, официантом, если надо – вышибалой.

– Что, спиртное будем продавать?

– Нет, конечно. Мы же кафе открываем. Там нельзя спиртное.

– А посуду кто помоет? Лида?

– Лида моет посуду раз в три дня.

– Вроде бы ты был доволен молодой женой, – сказал Глеб без иронии.

– Недостатки человека суть продолжение его достоинств. Пойдем в гостиную, чтобы ты мог убедиться в последнем.

Глеб убедился, что накрывать на стол Лида умеет. И выглядит не всегда так неряшливо, как сегодня с утра. И девочка, их дочка, довольно мила. Но больше всего Пастухову понравился телевизор. Он висел на стене, экран у него был большим, квадратным и плоским.

– И давно, Виктор, у тебя эта роскошь? – спросил невольно.

– Пришлось купить, когда мама перестала вставать. Ты ведь помнишь, какая она была театралка. Вот так все о ней напоминает. Куда ни ткнись. Посмотришь кругом – все с ней связано!

– Мама и говорит, – вдруг прозвучал детский голос, – меняться нужно, пока бабушку не выписала милиция.

– Лена, смотри телевизор! – строго прошипела Лида.

Киреев развел руками:

– Нынешние дети – особенно поздние, мой случай – склонны размышлять… Свои выводы. А ведь ничего не понимает. С кем меняться, глупышка?.. При чем тут милиция… Бабушку не вернешь. Присаживайся, Глеб. Лида, вы бы поехали с Леной погулять в Нескучный сад. Возьми там, знаешь, на такси и кафешку.

III

Борис сидел, слушал и улыбался недоверчиво. Да, конечно, газеты он читает, программу «Время» не пропускает, материалы пленумов в системе партучебы прорабатывал. Все так. Перспективы Виктор и Глеб раскрывают широкие. Но словно стена какая-то стоит.

– Вы что, Боря, не доверяете нам? – с пафосом негодования вдруг спросил Киреев.

Не доверять Виктору Николаевичу и Глебу у Бориса оснований не было. Однако, как ни крути, в нэпманы зовут, если уж теперь принято называть вещи своими именами.

– А разве нэп, нэп, провозглашенный Лениным, – не дождавшись ответа, снова заговорил Киреев, – разве нэп не дал стране экономической передышки после тяжелейшей эпохи военного коммунизма? Разве новая экономическая политика, коль уж вы, Борис, хотите вести беседу привычными вам, молодежному работнику, категориями, не дала возможность нашей экономике создать платформу, на которой потом поднялись три кита – коллективизация, индустриализация, культурная революция?

– Нас все больше призывали быстрее коммунизм строить, чем военный коммунизм вспоминать… – неопределенно отозвался Борис. Но вот его голос посуровел: – И вовсе не был нэп платформой! Он был лишь одним из факторов быстрейшего восстановления народного хозяйства, о чем так и говорили на X съезде ВКП(б). Я знаю историю партии, Виктор Николаевич. А вы что же, считаете, что через семьдесят лет после Октября мы в такое положение попали, что опять надо новую экономическую политику устанавливать, чтобы поддержать экономику? Ни войны, ни разрухи мое поколение не знало.

Киреев беспомощно посмотрел на Пастухова-старшего и тихо возразил:

– Но застойные явления… Развертывание, пробуждение инициативы… Это в данный момент важно обществу.

Глеб откашлялся и деловито сказал:

– Ладно, митинговать до утра можно. Говори: согласен, нет – и дело с концом. Не у тебя одного диплом кооперативного техникума, имей в виду.

– А что ты меня понукаешь? – усмехнулся Борис. – Тут вот Виктор Николаевич интересовался, доверяю ли я вам. Доверяю. Но сомневаюсь. Не сомневаются только круглые идиоты.

– Я же говорил, мы не ошиблись в кандидатуре твоего брата. Он человек умный, знающий… – проговорил Киреев горделиво.

– Да не задабривайте меня… – почему-то огрызнулся Борис. – Я или решу, или нет. Морочить голову вам не стану. А чтобы решить, должен понять.

Вдруг дверь соседней комнаты распахнулась. На пороге маленькой спальни стояла жена Бориса, Люся, – голова поверх бигудей повязана старым японским шелковым платком, из которого там и сям торчали истершиеся люрексные нити:

– А что тут понимать? – заговорила она с откровенным возмущением. – Что тут понимать?! Тебе люди предлагают начать жить! Жить! Тебе тридцать шесть лет, а ты жил когда-нибудь? Я жила когда-нибудь? Мы что парню оставим? Долги? Тебе парню велосипед купить не на что! Тебе не надоело копейки считать? Нищета! Долги, долги, долги… Вы думаете, я не экономная? Или он пьет, что у нас денег нет? – не меняя крикливого тона, обратилась Люся к Кирееву. – Ничего подобного! Уж всяко изворачиваюсь, а он, – Люся резким жестом указала пальцем в сторону мужа, – еще до борьбы с этим самым алкоголизмом никогда в рот не брал! Он идейный, понимаете? Идейный! Поэтому сидит в этой Малаховке! У меня мои кровные инженерские сто шестьдесят – и на сапоги, и на яйца всмятку! И у него еще семьдесят пять под отчет и сто в аванс. А жизнь какая? Все прожираем. Все!

– Люсь, Люсь… – безвольно протянул Борис. – Посторонние в доме…

Видимо, к грозным эскападам жены он давно привык. Но Киреев понял, что в лице Люси он нашел мощного сторонника.

– Жизнь, Людмила Тимофеевна, во всем мире изрядно подорожала. Был я, скажем, в Венгрии, в ГДР. – Женщина посмотрела на Киреева с интересом и улыбнулась. – Кстати, о моих поездках. – Киреев обратился к Борису. – Я наблюдал там за сотрудничеством кооперативов с государством. Выгодно обеим сторонам. А основы… Основы незыблемы. Мы вам предлагаем почти четыреста рублей. – Он бросил быстрый взгляд на Людмилу, у той глаза потемнели от расширившихся зрачков. – Четыреста приблизительно, по нашим расчетам. Предприятие законное. Разумеется, дело будет делаться чистыми руками. Почему, собственно, мы и стремимся, чтобы в общем нас окружали свои люди. Кстати, нам нужен еще один человек. Экспедитор. У вас никого нет на примете?

Борис опять только усмехнулся.

– Да хватит тебе фыркать! – цыкнула на него Люся.

– Вам нужны люди особого склада, – тяжело вздохнул Борис, – умеющие через себя перешагнуть. Через представления, укоренившиеся понятия и так далее. Экспедитор нужен? – Пастухов-младший задумался. – Есть у меня один парень, у него «Волга»-пикап. Все, что осталось от былой славы. – «Опять, – отметил про себя Киреев, – эта тонкая, будто приподнимающая его, Бориса Пастухова, над женой, братом, гостем усмешка». – Спортсмен был неординарный. Но давно уже в тираже. А амбиции не смиряются с бытием. Их продолжает определять сознание кумира… «Виноградов, шайбу, шайбу!» – орали стадионы – от дворового, где мы мальчишками консервную банку пинали, до тех, где он гонял шайбу с известинским снеговиком…

– Ты что, про Кирюху Виноградова? – полуудивленно-полуобрадованно спросил Пастухов-старший.

– Про него.

– Как он сейчас? Это, – пояснил Глеб Кирееву, – наш старый сосед. Боря с ним еще в одном классе учился. Он хоть сейчас не пьет, а, Борис?

– Говорит, не пьет.

– «Торпеду» вшил?

– Нет. Пить не на что.

– А вообще это мысль… – сказал Глеб. – Борь, сведи нас накоротке.

– Свести могу. Слушайте, – он серьезно посмотрел на Киреева, и Виктор Николаевич наконец увидел в его взгляде интерес, – если у вас все тип-тон по официальной части, то и помещение есть?

– Если хотите, можем поехать посмотреть прямо сейчас.

– Борьк, поехали, пока парень в школе. Интересно же! – зачарованно проговорила Люся.

– Так… А оборудование? Я ведь отчего вспомнил про Кирилла. Не только из-за пикапа. Помните, после Олимпиады по Москве много сиротливых павильончиков под брезентом стояло? Там кухонное оборудование первоклассное было. Его списали. Свезли куда-то. Но оно не пропало. И вряд ли им пользуются. Я думаю, если оно записано за спорткомитетом, Кирилл мог бы помочь приобрести его. Это будет и дешево, и по-хозяйски.

– Ваше предложение, Борис, я расцениваю как косвенное согласие вступить в наше сообщество, – любезно проговорил Киреев. – Так куда мы сначала? К Кириллу? Или взглянем на будущее хозяйство?

– Согласие я дам, когда разберусь, на что вы там замахиваетесь… А Кирилл здесь рядом живет.

– Насчет оборудования, наверное, придется в Лужники тащиться… – с заминкой сказал Глеб.

Киреев посмотрел на него, сунул руку в карман брюк. Из красноватой денежной пачки отсчитал пять десятирублевых купюр.

– Вот на бензин, – сказал, протягивая деньги Глебу. – Первое время, пока с экспедитором не определились, придется же твои «Жигули» гонять.

Люся Пастухова жадными глазами проследила, как деньги из одних рук перешли в другие.