Текст книги "Петля для полковника"

Автор книги: Владимир Сиренко

Соавторы: Лариса Захарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

IV

Человек с лицом, на котором самым приметным был нос – одновременно и греческий, и кавказский, с горбинкой, – держал в руках ключи. Борис подумал, что таким – приземистым, худым – должен выглядеть ростовщик в «Скупом рыцаре» у Пушкина. Казалось, сейчас он своими ключами отомкнет эту неказистую, обитую оцинкованным железом дверь – и за ней окажется тот Сезам, который полтора часа назад описывали ему брат и Киреев. Разумеется, со всеми причиндалами Сезама – сундуками, дукатами, жемчугами и, конечно, джиннами в бутылках. «И верно, – думал Борис, – не выпустим ли мы этими «кафешками», «шалманчиками» джинна из бутылки? Арабские сказки утверждают, что джинны не всегда благодарили тех, кто срывал пробку с их «тюрьмы».

Человек с примечательным носом долго открывал дверь. Наконец она поддалась, навстречу пахнуло застойным воздухом. На полу в коридоре валялись какие-то упаковки, стояли прислоненные к серой стене жестянки, рамы, похожие на те, что используют художники для этюдов.

Они шли гуськом по изломанному коридору, приходилось заворачивать за угол. Миновали очередной угол – и в глаза ударил яркий свет.

– Стекло, бетон… – констатировал Глеб, оглядывая просторное помещение, четвертой стеной которого служила витрина от пола до потолка. – Тут зимой не околеем? Не Гавана, не Калькутта…

– У нас хорошо топят, – заверил человек со связкой ключей.

– Раньше тут был выставочный зал, – начал объяснять Киреев вполголоса. – Потом у художников что-то разладилось, арендатора не стало, вот Казимир Харитонович и предложил нам освоить данную целину. – Киреев расшаркался перед «ключником». – Как председатель правления, он оказал нам огромное доверие.

Казимир Харитонович скучно посмотрел на Киреева.

– Я ключики вам оставлю, – сказал он голосом невыразительным и пасмурным. – Вы, Виктор Николаевич, позже зайдите, распишитесь. – Уныло помолчал и добавил: – А там, глядишь, и за другие ключики распишетесь. Главное – начать. Успеха вам. – И, не уделив внимания остальным, пошел к темнеющему в стене проему.

В углу большого зала стояла одна табуретка. Виноградов, которого они успели захватить с собой, огляделся и, не стесняясь присутствия дамы, уселся на нее.

– Это еще про какие он ключи? От чего? От подсобок? – поинтересовался Глеб, глядя вслед уходящему.

– Да так… – неохотно бросил Киреев. – Пойдем,

посмотришь, где я мыслю кухню и кладовые. – Он кивнул на неприметную дверь.

В бывшем выставочном зале остались Борис с женой и Виноградов. Бывший спортсмен вдруг засмеялся:

– Ну вроде бы все пробовал, все перепробовал, только дворником не был. Теперь и это попробую.

– Если не прогоришь, – насмешливо сказал Пастухов-младший.

– А чего прогорать? Люди, видно, солидные. Раз за дело взялись люди солидные, чего прогорать?

– Ох, Кирюша…

– А ты не вздыхай, Боренька, – сказала Люся, – ты соглашайся. Может, от твоего согласия и зависит, прогорят они или нет. Ты ведь специалист!

– Вот именно! Я слишком хорошо знаю, что такое кооперация! – В голосе Пастухова-младшего послышалась горечь. – Глеб хорош только у плиты, организатор он никакой.

– Вот и стань организатором, – настаивала Люся.

– У меня для такой оргработы кишка тонка, милочка моя.

– Да не горячись, Борюня, – беззаботно сказал Виноградов. – Тут сразу видно, кто играющий тренер. Этот Виктор Николаевич все сорганизует. Будь спок. А от тебя, Борюня, требуется мозговой трест. Со мной тоже все понятно. Двигаться нужно, а этому соответствует вся моя профподготовка. Значит, кухню им достать? Расстараюсь, ей-богу, расстараюсь. Почему не попробовать, правда, Люсенька?

Люсе Виноградов был явно симпатичен. Особенно после того, как ей сказали, что он дважды выезжал с нашей сборной за океан.

Борис стоял у витрины, смотрел сквозь пропыленное до зеленой ряски стекло на прохожих. Им не было никакого дела до этого заброшенного пустого зала – они даже не смотрели в сторону этого дома. А ведь людям свойственно, шагая по улице, рассматривать витрины и окна. И Борису почему-то стало обидно. За тех людей, что выстроили этот зал. Наверное, не для того, чтобы тут разгуливали мыши, валялись ржавые ведра и густела пыль. За бесхозяйственность, которая торжествовала тут годами. За упущенные возможности. «А может быть, зря я скептически отношусь ко всему? – подумал он. – Что держит меня в Малаховке? Привычка к людям, с которыми сработался? Уверенность, что у нас в магазине честный коллектив? Да, пожалуй, именно это. Но на дорогу трачу почти два часа. На автомобиль, на свой домик в Малаховке я вовек не заработаю».

– Как играть кончил, – рассказывал Люсе Виноградов, – так будто все оборвалось. Вот не поверите… Пустота. Лягу спать – заснуть не могу. Объяснимо: нагрузок нет, не устал. Дурак я, конечно, сам виноват. Надо бы в инфизкульт, хоть в областной, хоть на заочный… А я как-то подумал: школу окончил под давлением тренера. Куда ж мне в вуз? Честный был. А у нас в команде за то время, пока я сомневался, ребята не то что в дипломированные тренера, в кандидаты наук повыходили! Один сезон играет студентом, другой – уже аспирантом. Когда что сдавал? Когда готовился? Если мы с ним на одних сборах едва-едва до койки каждый день доползали? А я, дурак, пример не брал. Теперь жалею. Куда идти? С пацанами в детской секции не смог – не педагог я. Туда сунулся, сюда… В цирк пробовал. На силовые номера. Говорят, не сценичный. Артистизма нет. Вот на ипподроме у меня одно время пошло… Да… Денег тех я уже домой не приносил. И Верка моя… Разочаровалась. А я под это ее разочарование как пошел… Одеколоном, правда, брезговал. Это меня, наверное, и спасло. Водка-то не по моим заработкам. Тем более я хорошо закусывать люблю. Под сукнецо у меня не идет.

– Кем же вы сейчас? – сочувственно спросила Люся.

– Да, можно сказать, никем. Числюсь на спасательной станции спасателем-водолазом. Работы никакой. Пруд как в Останкине, у телецентра, там и кошка не утонет. Тем более пьяных не стало. Ну и денег за такую «работу» – кот наплакал. Если здесь выгорит – женюсь. И детей нарожаю. Знаете, за рубежом как считается? Чем у человека больше детей, тем он, стало быть, состоятельней, а значит, авторитетней. У канадских профи у всех ребятни навалом – авторитет! – Люся только улыбнулась.

– …Тут поставим стойку бара… – послышался голос Киреева, – я на выставке в доме Хаммера, на Краснопресненской, такие завлекательные вещи видел! Представляешь, в эту стойку что только не вмонтировано! И комбайн, и взбивалки, шинковки, хлеборезки…

– У нас тоже такое есть, – отозвался Пастухов-старший.

– Я и на внешторговские конторы выход найду!

– Будет у нас соответствующий оборот – тогда и найдешь!

Они вернулись в зал.

– Ну как? – бодрячески спросил Киреев. – Нравится?

– Да тут пока еще особенно нечему нравиться, – отозвался Борис. – Но место бойкое, народу, как я наблюдаю, много здесь ходит.

– А как вам, Кирилл Степанович?

– А мне все всегда нравится. Были бы люди хорошие.

– Тогда решим первый вопрос. Какие работы, какими силами необходимо произвести в первую очередь?

– Убраться бы тут надо, – оценивающе глянув на полы, сказала Люся. – Прямо и не знаю, кто тут возьмется. Из «Зари» такие капризные…

– Сейчас, Люсенька, я поднимусь наверх, позову жену, вы с ней, как добрые хозяюшки…

– Как наверх? – оторопел Глеб. – Разве ты тут?..

– Ты не узнал дом моей мамы?

V

Кафе назвали «Ветерок». Без претензий. Киреев устраивал конкурс названий, но путного ничего не выходило, все крутились вокруг стандартных «посадов», «харчевен», «огоньков». Хотели назвать и эдак, по-прибалтийски, – «У… чего-то». Или кого-то. Однако архитектурных и прочих городских достопримечательностей поблизости не имелось, кругом стояли блочные дома, никаких ассоциаций со стариной. Да и райисполком торопил. Открываться было пора, рекламу давать. Вот и назвали как назвалось. Люся придумала «Ветерок». А почему бы нет?

Открылись, составили недельное меню. Народ поначалу шел робко, но к концу третьей недели в обеденное время у дверей уже стояла очередь, и волей-неволей Кириллу пришлось-таки исполнять обязанности швейцара. Теперь он в шутку именовал себя «экспедитором-уборщиком, и. о. швейцара» – и Люся поняла, что не особенно лестны сии занятия закатившейся спортивной звезде. А сама Люся теперь после работы пулей летела в кафе, чтобы помочь Лиде прибраться, перемыть посуду, поставить пироги к утру (с завтраками пока не клеилось, народ все же не приучен по утрам бывать в заведениях, а приезжих в этом районе почти нет), но пироги шли и так. Иногда Кирилл выходил с ними к метро – раскупали споро. Киреев стал прикалывать к корзине картонную рекламу – «Кафе «Ветерок» – и адрес. Так что покупатели теперь знали, куда идти, чтобы отведать пироги с черемухой, с куртом и яйцом, курники и банницу с брынзой. И по утрам начала появляться клиентура. Для ранних посетителей стали покупать творог у частников на рынке. К двенадцати он расходился целиком. Лида не могла нарадоваться. Она теперь ходила на службу через день, используя льготы для матерей малолетних детей. А Ленусю сдали в детсад. Лида не ленилась, как это бывало дома, – вертелась. Тут все вертелись.

Прошел месяц. Киреев подсчитал прибыль – и все обомлели… Хорошо! Не зря вертелись день и ночь до седьмого пота.

– Эдак через год импортное оборудование купим, – довольно улыбался Пастухов-старший.

– Подождите, что скажет фининспектор, – невесело предупреждал Киреев, поглядывая в ведомость. – Не круто ли забираем? Ладно, я в райисполком…

С утра Кирееву позвонили из прокуратуры. На вопрос, по какому поводу его приглашают, молодая, судя по голосу, женщина ответила уклончиво: «За вами замечены нарушения соцзаконности». Киреев тут же подумал о работе «Ветерка», о том, кто и что мог «накапать». По существу, беспокоиться было не о чем. Но на всякий случай он попросил перенести встречу в прокуратуре на вторую половину дня, рассудив, что с документами в руках, с документами, в которых полный ажур, ему будет проще объяснить, что он и его сотрудники-кооператоры работают честно, исключительно в рамках законности.

По пути в исполком он вспомнил мемуары об Алексее Толстом, где Наталья Крандиевская очень выразительно обрисовала, как писатель в сердцах разбил пишущую машинку потому как при «таких налогах писать вовсе бессмысленно». Вспоминал и «Разговор с фининспектором…» Маяковского. То была, конечно, литература, но на мажорный лад она, однако, не настраивала.

Но в райисполкоме все прошло гладко. Отчитался, получил нужные бумаги, зашел в ближайшую сберкассу, уплатил. Все как по маслу.

Не рассчитал, что освободится так быстро, на прием в прокуратуру было еще рано. Взял такси, поехал за Ленусей в детский сад, хотя туда тоже было рано. Не отпускал такси, пока собирал дочку. Она упрямилась, уходить не хотела – ее уже укладывали спать. Но он настоял, посадил девочку в такси. Она перестала капризничать, увлекшись ездой в автомобиле, но вид был утомленный – бледненькая. «Это и к лучшему, что она так смотрится…» – подумал Киреев и заколебался: не стоит ли и ему переодеться? Впрочем, костюм на нем был далеко не новый, и рубашка не первой свежести, как и положено в конце педели человеку, который работает, а не дурака валяет. Они немного погуляли с Ленусей в небольшом скверике напротив того старинного особняка, который пригрел прокурорских работников. Киреев специально избрал для прогулки аллейку погрязней, чтобы его новые ботинки утратили блеск и издали напоминали стоптанные.

Ровно без пяти три к особнячку подкатили голубые «Жигули». Высокая молодая женщина в широкополой кокетливой шляпе, меховом ондатровом жакете – последний крик моды – привычным жестом вогнала ключ в замок автомобильной дверцы. «Однако!..» – оценил Киреев, поняв, что это и есть та самая Татьяна Львовна Сергеева, ему описали ее достаточно подробно.

Когда они встретились в кабинете, уже не было экстравагантной шляпы и шикарного жакета – был строгий синий прокурорский мундир, который, впрочем, сидел на ней как костюм от дорогого портного и, несомненно, шел к стройной фигуре и светлым пышным волосам.

«Она либо дочь весьма достойных родителей, либо прекрасно выдана замуж, – подумал Киреев, почувствовав запах «Же-Озе» – восьмидесятирублевых французских духов. – Либо…»

– Извините, Татьяна Львовна, что я с ребенком. Оставить, понимаете ли, не с кем, – извиняющимся тоном проговорил Виктор Николаевич.

Сергеева так холодно посмотрела на девочку, что Киреев сразу понял – своих детей у нее пока нет.

– Хорошо, – сказала она, поправляя обеими руками прическу, словно перед ней сидел не мужчина, а так… нечто. – На вас, гражданин Киреев, поступили сигналы о противоправных поступках.

– Минутку, Татьяна Львовна. Я, кажется, несмотря на сигналы не совершил доказанно противоправных действий, чтобы вы могли именовать меня гражданином. Так что в социальном отношении мы с вами пока на равных, и будьте любезны…

Сергеева наконец увидела его. Посмотрела с минуту в лицо, криво улыбнулась:

– Ради бога… Привычка. Так вот, товарищ Киреев, на каком основании вы сняли пломбы, – она придвинула к себе какие-то документы, – с опечатанной участковым инспектором двери квартиры номер двадцать три дома номер два по улице Алых Роз, в которой до апреля этого года проживала умершая Киреева?

– Прежде всего умершая, как вы говорите, – он печально потупился, – умершая Киреева – это моя мать, вот ее бабушка. А снял пломбы я невольно. Я живу в этой квартире, и, выходя утром, даже не заметил, что сорвал. Поставил об этом в известность нашего участкового. Но я напомнил ему, что квартира отходит мне, поэтому ему не стоит волноваться и повторять неуместные манипуляции с пломбами.

– Как это не стоит волноваться? – Сергеева надменно подняла брови. – Вы, товарищ Киреев, что, не знаете закона?

– Я все знаю, Татьяна Львовна. Я понимаю, что после смерти мамы я должен был выехать из квартиры, в которой прожил с семьей более пятнадцати лет, ведя при этом общее с родителями хозяйство. Оставлять насиженное место, отлаженный быт…

Он вовремя сказал о ведении общего хозяйства, отлаженном быте – на гладком, покрытом персиковой крем-пудрой лице Сергеевой появилось замешательство.

– Позвольте, – медленно проговорила она, – какое общее хозяйство?.. Вы же прописаны в другом месте. На улице Даргомыжского.

– Совершенно верно. Но я пятнадцать с лишним лет жил с матерью, вел с ней общее хозяйство. Людские судьбы складываются настолько по-разному, что… Татьяна Львовна, моя больная мать не могла жить одна. А я не могу сейчас вернуться туда, где прописан. В той квартире проживает моя замужняя старшая дочь от первого брака со своей семьей – мужем и двумя детьми. На площадь к своей нынешней супруге, ее маме, – он кивнул на Леночку, сонно покачивающуюся на стуле, – я тоже не имею морального права: там. в комнате коммунальной квартиры, буквально ютятся моя теща и свояченица. Куда же нам деваться? Честно говоря, я был крайне удивлен, когда увидел эти пломбы. В отделении милиции прекрасно известно, что па правлении кооператива, к которому относится дом два по улице Алых Роз, сейчас решается вопрос о моем приеме в члены ЖСК и передаче квартиры матери мне как сыну и единственному наследнику. Вопрос в стадии оформления.

– Так… Следовательно, проживать по месту своей прописки и прописки своей жены вы не можете. Документы у вас с собой?

– Простите, какие?

– Ну, на квартиру, меня интересует выписка из домовой книги по улице Даргомыжского. Документы по месту прописки вашей жены. Копия заявления в ЖСК. Мне ведь нужно реагировать.

«В конце концов эта муть, склока семейная, перетрется. Есть пломбы, нет пломб… Говорим о человеческом факторе, а в формальности упираемся, как бараны в новые ворота. Действительно, какие же могут быть пломбы, когда в квартире живут люди?» – подумала Сергеева, но, словно споткнувшись о свою мысль, тут же спросила недоверчиво:

– Одно неясно, гражданин Киреев, если вы находились дома в момент опечатывания дверей, почему не вышли, не отозвались?

Он неопределенно пожал плечами, но нашелся довольно быстро:

– Вероятно, дело происходило утром. Жена ушла на службу, дочку увела в садик, а я, видите ли, Татьяна Львовна, человек свободной профессии. Я вполне мог накануне этого события всю ночь работать. После этого я так сплю, хоть канонада – не услышу.

Она вяло улыбнулась.

– Счастливый вы человек. Так вы поняли, какие документы вам следует принести?

– Разумеется. Думаю, в самом скором времени я принесу вам и копию постановления правления о моем приеме в члены кооператива. И все ваши вопросы окажутся автоматически сняты.

– Что ж, я очень рада, что недоразумение так легко разрешилось. Всего доброго, товарищ Киреев. Но не тяните, это в ваших интересах.

«А что, собственно, мне тянуть? Бумаги подделывать мне не нужно, – подумал он. – Одного я не выяснил, кто же заявил на меня в прокуратуру? Соседи?»

– Извините, Татьяна Львовна, я заранее готов принять ваш отказ, если мой вопрос нарушает служебную тайну. Но не могли бы вы объяснить, кто пожаловался? Повторяю, начальник отделения милиции, начальник паспортного стола полностью в курсе дела и в виде исключения…

– Да-да, – кивнула Сергеева, – сигнал поступил не из милиции. Пришло письмо за подписью граждан Киреевой и Пожарской.

– Вы знаете, что это мои родные сестры? – потрясенно спросил Киреев.

– Конечно, – равнодушно отозвалась помощник paйонного прокурора. – Собственно, это и позволяет мне в известной степени допускать исключение из обязательного общего правила. Видимо, у вас семейный спор? Я не ошиблась?

– Да нет, вовсе нет…

– Ну, словом, это ваше семейное дело. И тем не менее формальности я соблюдать обязана. Так же, как и вы, товарищ Киреев. Жду вас через… Думаю, недели на оформление вам хватит.

Он опять взял такси, подъехал к дому. Сквозь витрину за одним из столиков своего кафе увидел Лиду.

– Иди к маме, – сказал Леночке, – пусть она тебе мороженого даст, с вареньем, дядя Глеб сегодня готовил… – а сам направился на кухню, к Глебу.

– Привет, Глебушка, как дела?

– Скоро вечерний гость пойдет.

– Потчевать чем будешь?

– Борис привез отличную баранину с рынка и языки. Уже объявили в меню шурпу, чанахи, плов, манты. Из выпечки сегодня шаньги – с картофелем, с зеленым луком, с творогом… Про языки я тебе сказал?

Они зашли в маленькую комнатку, где стоял сейф с документами, выручкой и рабочий стол с телефоном, за которым обычно сидели Виктор Николаевич или Борис, если ему нужно было делать заказы.

– Что-то меню у тебя больно обширное сегодня, – с сомнением проговорил Киреев, – успеешь все блюда распродать?

– Конечно. У меня всего понемножку. А Боря придумал над меню плакат вывесить: «Сегодня мы угощаем блюдами из баранины».

– Длинно. Надо короче, ярче. Например: «У нас в гостях чайхана». И заваривай зеленый чай.

– А вот зеленого чая у нас как раз и нет. А мысль недурна.

– Сейчас пошлю Виноградова на Кировскую.

В зале Виноградов уже включил недавно купленную в кредит акустическую систему. Звучал Рей Кониф. «А ведь это только у нас, – с гордостью отметил Киреев. – Только у нас можно теперь послушать настоящую джазовую музыку, а не модный трень-брень, от которого глохнут в ресторанах и на дискотеках». Он поспешно пошел к выходу, даже не поговорив с женой. Ленуська ей расскажет все – и что надо, и что не надо.

VI

Александр Павлович Павлов четвертый год работал в Прокуратуре РСФСР. Десять лет назад он не мог бы себе и представить, какие люди окажутся сидящими напротив него, следователя по особо важным делам, на привинченном к полу табурете в камере следственного изолятора. Шлюзы прорвались, и звания, чины, должности, деньги, связи – все, что многие годы служило всеоткупающей индульгенцией, оказалось сметено.

Сегодня Павлов занимался необычной для себя работой – вел прием граждан. По специальному графику его осуществляют все ответственные работники Прокуратуры России.

В кабинет вошли две немолодые, но очень следящие за собой женщины: хорошая косметика, неброские, весьма элегантные туалеты. Павлов понял, это сестры. Очень похожи.

Женщины переглянулись, словно опросили друг у друга, кому из них начать – начала та, что показалась выше ростом:

– Видите ли, мы так устали ходить по замкнутому кругу, мы так устали, извините, от вранья в самых авторитетных кабинетах, что… Нам о вас говорили как о человеке знающем и, главное, справедливом. Как о неподкупном человеке.

– Пожалуй, это главное, – тихо заговорила вторая сестра. – До чего же мы дожили! Все только за деньги.

И закон поворачивается куда угодно. Но ведь правда-то существует? От нее все равно не уйти?

– Хотел бы на это надеяться, – кивнул Павлов. – Он не любил комплиментов. При его должности порой комплимент нечто вроде взятки.

– Понимаете, – снова заговорила та, что была повыше. – Нам с сестрой уже ничего и не надо. Но до того обидно! Мы хотим одного – справедливости. Да, Варя?

Ее сестра кивнула:

– Смешно, но он нам даже по сувенирчику не дал на память о маме.

– Кто? – не понял Павлов. – Районный прокурор, на которого вы, судя по заявлению, жалуетесь?

– Брат. Районный прокурор, начальник райотдела милиции, районный нотариус, завотделом распределения жилплощади в райисполкоме – это все марионетки у него в руках. В руках нашего брата.

Павлов глянул на женщин с любопытством. Кто же такой их брат?

– Давайте познакомимся для начала, – сказал Павлов. – Это вы подписывали жалобу на помощника прокурора Сергееву? Стало быть, вы, – он повернулся к той, кого сестра назвала Варей, – Киреева Варвара Николаевна. А вы, значит, Анна Николаевна Пожарская?

– Да. Урожденная Киреева. Киреев Виктор Николаевич – наш брат. Таких, как он, давно надо сажать на скамью подсудимых.

– Вот как! – недоверчиво покачал головой Павлов.

В последние годы в судах все чаще стали слушаться дела по разделу наследуемого имущества между родственниками. Да, люди теперь живут обеспеченнее. Но как эти дела обнажают подчас глубоко спрятанную, спящую в людях жадность, как сеют они рознь между самыми близкими! Вот, пожалуйста, не поделили на троих дачу, и засудить готовы родного брата! Ну да, в своем заявлении они уже намекают и на взятки, и на круговую поруку, и на прочее лихоимство, обеспеченное якобы кошельком братца.

Павлов склонился над документами, аккуратно сложенными сестрами в тонкую голубую папочку. Итак, помощник районного прокурора Сергеева обвинялась ими в том, что сквозь пальцы посмотрела на действия милиции, не опечатавшей своевременно квартиру умершей гражданки Киреевой М. В., не воспрепятствовавшей проживанию в квартире не прописанных на этой площади сына покойной и членов его семьи. Далее сестры жаловались на Сергееву, что она не рассмотрела их жалобу на нотариуса Ивлеву, которая якобы нарушила закон о наследовании, умышленно не проведя описи имущества, подлежащего разделу. А это уж совсем любопытно: Сергеева не приняла надлежащих мер против незаконного решения районного народного суда об отмене решения общего собрания членов ЖСК, отказавшего Кирееву в приеме в кооператив. Значит, в деле не все так просто, как кажется этим милым с виду женщинам.

– Кто ваш брат? – спросил Павлов.

Варвара Николаевна покраснела:

– Стыдно сказать, в кого он превратился. Наш отец, генерал Киреев, перевернулся бы в гробу!

«О господи, – мелькнуло в голове у Павлова. – Началось! Сразу норовят задавить титулами. Генералы, министры, маршалы… Отцы, дядья, знакомые… Надоело. И при этом сами же требуют социальной справедливости!»

Сестры ничего не прочитали на его лице. Все их мысли были сосредоточены, видимо, на более выгодных для себя ответах на вопросы о брате.

Анна Николаевна иронично подняла брови:

– Что ты говоришь, Варя! Он у нас всегда на острие событий. Наш брат недавно поменял профессию журналиста на дело председателя кооперативного кафе. Это же так популярно! Он, правда, экономист по образованию, так что, возможно, наконец-то оказался на своем месте. Организовал себе справку об инвалидности второй группы… Как жениться на шестом десятке и дитем обзаводиться – он здоров как бык! А, что там!.. Он делец. И всегда был дельцом.

«Значит, их отец тот самый генерал Киреев… Довольно известный военный конструктор, – наконец понял Павлов. – Каково же может быть наследство, за которое вступили в борьбу эти трое? И все трое, видимо, далеко не нищие люди, что характерно!»

– Наш отец, генерал Киреев, военный инженер, профессор… Он вел кафедру в академии, он лауреат трех Государственных премий, у него много трудов. Больше всего я страдаю от того, что гибнет, просто гибнет уникальная библиотека отца. Сожительница нашего брата половину уже отправила к букинистам, – скова заговорила Варвара Николаевна.

– Минутку… Однако среди документов, – Павлов постучал карандашом но папке, – я не вижу самого необходимого. Коли у вас имущественный спор, почему же вы не обратитесь в суд?

– У нас не приняли иск, – ответила Анна Николаевна.

– Почему же?

– На том основании, что мы не предъявили опись имущества, да и нет ее у нас. Нотариус же нам заявила, что, по словам нашего брата, все документы и сберкнижки находятся у нас. А на самом деле все эти документы он из рук не выпускает.

– В том числе и опись имущества?

– Опись имущества, повторяю, вообще не производилась. Нотариус нам объяснила, что брат не впустил в квартиру мамы нотариального исполнителя, а нотариус не имеет полномочий принудить брата.

– Более того, – перебила сестру Варвара Николаевна, – брат подал в суд, и его признали единственным наследником. Это же прямое оскорбление памяти родителей! Разве нас не существует? Или нас мама не стороне прижила?

– Но ведь деньги по вкладам в сберкассах вы получили… – пожал плечами Павлов. Он уже ничего не понимал, сестры говорили о нарушениях настолько элементарных правил, что он с трудом верил в подобную реальность. – Раз вам выдали часть вкладов отца и матери, следовательно, наследницами вы признаны. Не так ли?

– В этой части, наверное, да, – дружно кивнули сестры.

– Ну что ж, я попытаюсь разобраться в этом деле, – Павлов постарался улыбнуться помягче.

Когда Киреева и Пожарская ушли, Павлов внимательно, делая выписки, еще раз прочитал все документы. Они вырисовывали картину по меньшей мере странную. Чтобы разобраться, нужно ответить хотя бы на следующие вопросы: почему правление ЖСК после смерти Киреевой не опечатало квартиру? Почему районный отдел милиции, куда обратились сестры с жалобой на администрацию ЖСК, не предпринял соответствующих мер? Какова была реакция районной прокуратуры на жалобу сестер о непринятии мер милицией по выселению из квартиры их матери незаконно проживающих лиц и обеспечению охраны имущества? По каким причинам до сих пор не составлена нотариальная опись имущества, подлежащего разделу между наследниками? Как понимать позицию руководства ЖСК, не выселившего Киреева с жилплощади, однако согласно решению общего собрания не принявшего его в члены кооператива? На каком основании суд признал неправомерность решения общего собрания ЖСК об отказе Кирееву в приеме в кооператив?

Павлов пунктуально выписал все вопросы и, перечитав их, вышел в коридор, чтобы пригласить следующего посетителя. По коридору шел его старый друг полковник МВД Быков.

– О, привет… Ты случайно не ко мне?

– Нет, к твоему начальству. А ты что не в своем кабинете сидишь? Опять повысили?

– Пока нет, – улыбнулся Павлов. – Сижу на приеме. Втравливаюсь в наследственную тяжбу. Кстати, между детками человека уважаемого и известного генерала Киреева. Вот кошмар!

– М-да, – согласился Быков, – знакомая фамилия. Летающие танки… крепости… Сын, по-моему, журналист. Он что, тоже судится?!

– Это с ним собираются судиться сестры. Надо же, какой ерундой заниматься приходится! – вздохнул следователь.

Полковник положил руку ему на плечо:

– Ладно, Саша, я побежал. Звони, не пропадай.