Текст книги "Золотой поезд"
Автор книги: Владимир Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– Как же они найдут нас? – спросила Валя Надю, безучастно дремавшую за столом.
– Мудрено сыскать, – согласилась Надя.
– Надо пойти по селу, может быть, встретим их.
– Я бы рада, да меня так растрясло, что я на ноги не встану, – пожаловалась Надя.
– Ты побудь дома, а я пойду, – сказала Валя, надевая жакет.
Она вышла из дома, прошла несколько улиц по разным направлениям. Молчаливые избы, казалось, неодобрительно хмурились на позднюю путешественницу и были загадочны. Валя добралась до площади, где стояла церковь. В большом доме светились огни. Она подошла ближе и сквозь окна увидела в первом этаже несколько мужиков, сидящих около стола. «Наверное, волостное правление», – подумала Валя и поднялась по лесенке до дверей. Двери легко открылись. Мужики подняли головы, уставившись с недоумением на незнакомую посетительницу.
– Чего ты? – спросил один из сидящих поближе.
– Где у вас земская квартира? – спросила Валя.
– Земская – напротив. Да ныне там никого нет, – ответил опять тот же мужик. – Ты кого ищешь-то?
– Мужа, – ответила Валя и повернулась, чтобы идти, как вдруг под окном раздался топот копыт; кто-то застучал палкой о перила крыльца и закричал:
– Староста, выходи. Разведи людей по квартирам!
Мужики повскакали с мест. Валя вместе со старостой вышла на крыльцо. Перед домом стоял отряд всадников в военной форме. Староста торопливо засеменил куда-то в сторону, отряд тронулся за ним.
Валя быстро спустилась с крыльца и побежала. Она долго плутала в темных улицах, прежде чем нашла свой дом.
– Надя, – запыхавшись, сказала она, дергая за рукав подругу, – в селе учредиловские драгуны.
На другой день рано утром Ребров и Мекеша обошли весь Дубовый Умет, но нигде не нашли своих потерянных спутниц. Приходилось возвращаться в Лопатино. Мекеша приуныл и наотрез отказался идти с Ребровым назад.
– Не пойду, – упрямо твердил Мекеша, – опять попадешь к драгунам. На тот свет мне еще рано торопиться.
Ребров не стал уговаривать Мекешу. Он понял, что его не переубедишь.
– Эх ты, товарищ, – сказал Ребров и один двинулся в путь.
За околицей опять степь, залитая лучами утреннего, еще красного солнца. Та же тишина, что и вчера, и снова видна вдали белая Самара с золотыми куполами церквей. Уже версты три отшагал от села Ребров, наблюдая, как далеко по бокам деревенские, стада рассыпались по сжатым полосам. Черные и белые овцы правильными цепями двигались с пригорка на пригорок, и близорукому их легко можно было принять за солдат, наступающих в сторону невидимого неприятеля. Вон там, впереди, они бросились бегом через дорогу, словно желая пересечь ее, отрезать и преградить путь ему, Реброву. Пробежали дальше через дорогу, оставляя за собой облако пыли. Вдруг смешались. А на дороге снова замаячили какие-то точки, как будто другое стадо бежит за первым. Откуда оно? Ребров пристально стал всматриваться в эти движущиеся фигуры и только тут заметил, что навстречу ему верстах в двух впереди скачут верхом какие-то люди.
«Опять драгуны», – выругался про себя Ребров. Он оглянулся по сторонам, почувствовав, как пробежал по телу холодок. Но прятаться было некуда, надо было идти навстречу.
Всадники не торопились. Заметив Реброва, они поехали шагом. Впереди на черном коне ехал офицер в непромокаемом плаще, широколицый и угрюмый. Коренастая фигура и плащ делали его похожим на Наполеона. Молча проехал он мимо Реброва, а за ним человек двадцать пять учредиловских драгун с кокардами из георгиевской ленты на фуражках. Один из них отделился от товарищей и подъехал к Реброву:
– Откуда идешь?
– Из Дубового Умета.
– Красных не видал?
– Нет.
Всадник хлестнул лошадь и догнал уехавших вперед.
«Вернется или нет?» – думал Ребров, идя вперед и не оборачиваясь. Топот копыт замолк. Ребров обернулся. За пригорком исчезли последние всадники.
«Почему, – думал Ребров, – они спрашивают о красных? Ведь красные еще вчера, по самарским газетам, были где-то далеко под Сызранью. А они здесь, в тридцати верстах от Самары, спрашивают о красных. Может ли быть, что за одну ночь фронт подвинулся на сто двадцать верст? Нет. Просто трусы. Ведь если бы красные были так близко, то неужели на подступах к Самаре вместо сильных воинских частей болтались бы вот такие кавалерийские отряды из двадцати-двадцати пяти человек. Нет, этого быть не может».
Через три часа показалось Лопатино. Ребров вошел в село и пошел в ту сторону, где виднелась белая церковь с голубым куполом. Деревенские улицы, как и вчера ночью, были пустынны. Даже днем трудно разыскать двух исчезнувших женщин. После долгих поисков Ребров снова подошел к белой церкви с другого конца улицы. Вдруг из крайней направо избы застучали в стекло, и послышались чьи-то голоса. Ребров оглянулся. К нему через улицу бежала Валя.
– Борис, Борис! – радостно кричала девушка и, схватив его за руку, потащила в избу.
Через полчаса, напившись чаю, Ребров лег отдохнуть. Вчерашняя ночь и сегодняшнее раннее путешествие давали себя знать. Ребров быстро заснул. Он не помнил, сколько времени спал, но проснулся от почудившегося ему орудийного выстрела. Сел на скамью, прислушался. В деревенской горнице – ленивая тишина. Вали и Нади не было; они, очевидно, вышли в другую половину, чтобы не мешать ему. Мирно горела лампада перед образами (какой-то праздник был в эти дни). Белые деревянные стены избы, чисто вымытые и как-то по-особенному уютные, располагали ко сну. Ребров снова лег, закрыл веки и хотел еще немного вздремнуть, как вдруг снова удары далекой орудийной стрельбы нарушили тишину. «Опять стреляют», – вскочил Ребров. В ту же минуту открылась дверь, и в ней показалась Валя. Она быстро подошла к Реброву.
– Я тебя не хотела беспокоить, но это уже второй раз. Слышал?
– Надо скорей удирать из Лопатина. Здесь под Самарой может быть бой, – ответил Ребров.
– Я говорила с хозяевами, никто из них не дает лошади в такое время. С Надей нам не добраться быстро до Дубового Умета.
– Ничего, может быть, опять подвернется попутчик, – успокоил Валю Ребров.
В самом деле, не успели они выйти из Лопатина на трактовую дорогу, как, обгоняя их, проехало несколько деревенских подвод. На них сидели странные пассажиры: в большинстве это были женщины, одетые в яркие праздничные крестьянские платья. Ямщики, крестьяне, подгоняя лошадей, с усмешечкой поглядывали на свою живую кладь. Они прекрасно понимали, что везут горожан, убегающих от красных.
– Эй! Посадите больную женщину! – крикнул одной из проезжающих подвод Ребров.
– Нас и самих достаточно! – прокричал кто-то с подводы.
Однако, немного обогнав пешеходов, телега остановилась, и женщина, подвязанная крестьянским платочком, махнула рукой Наде.
– Садитесь, мадам.
Она приняла ее, очевидно, тоже за переодетую барыню. Ребров помог усадить больную, телега двинулась вперед. Долго облако серой пыли виднелось на дороге, постепенно уменьшаясь, и, наконец, растаяло без следа.
Верст десять уже прошли Шатрова с Ребровым. Орудийный гул то усиливался и учащался, то как будто удалялся и замолкал на время.
– Близко наши, Ребров? – почти после каждого выстрела спрашивала Валя.
Оба они тщательно вглядывались по сторонам в степь, но там далеко вокруг было пустынно.
– Что же это за война, – изумлялась Валя, – палят целый день из пушек, а ни одного солдата на десятки верст вокруг?
Ребров улыбнулся.
– Нынче частенько враги бьют друг друга на расстоянии десятка верст… А впрочем, – неожиданно добавил Ребров, – кажется, вон идет кто-то за нами, – и он пристально стал всматриваться в клубы пыли на дороге позади.
Пыль приближалась быстро. В ней показались сперва один-два всадника, а затем отряд человек в двадцать. Пахнуло пылью и потом. Один из кавалеристов нагнулся в седле:
– Красных не видали?
– Нет, – сказал Ребров, – никто не попадался.
Всадники с георгиевскими кокардами проскакали вперед. Человек пятнадцать из них через небольшой промежуток времени свернули с дороги к заброшенной бахче и пустили лошадей к стогу сена. Остальные пять шагом двинулись вперед.
Медленный подъем идет от самого Лопатина до Дубового Умета. Только совсем близко перед селом, версты за три до него, дорога круче вздыбливается на пригорок, а затем так же медленно спускается к селу.
Валя с Ребровым, не спеша, двигались вперед.
Вдруг частые удары ружейных выстрелов застегали по степи. Диким галопом пронеслись обратно пять кавалеристов. Ребров и Валя шарахнулись в сторону от дороги и остановились на месте. На бахче повскакали сидевшие там люди. Ловили лошадей и с криком мчались назад. Успели зажечь стог. Он запылал, задымил грязным дымом высоко вверх. А впереди навстречу Реброву и Вале летело новых пять всадников. На минуту они остановились на пригорке, стреляя из карабинов. Пули плюхались в дорожную пыль, жалобно свистели и землей и пылью брызгали на Реброва и Валю. С недоумением Валя спросила:
– Стреляют?
– Да, подними руки вверх, – ответил Ребров.
Всадники подъехали вплотную, все еще держа на руке карабины.
По красным лампасам и верхам бараньих шапок можно было принять их за казаков.
Подъехавший белокурый детина крепко выругался, ткнул слегка Реброва концом своего сапога и закричал:
– На землю чего не лег? Убили бы тебя, сукин сын.
– Я руку поднял, – спокойно сказал Ребров, заметив красные ленточки на плечах кавалериста. – Можно идти дальше?
– Пшел… – и всадник снова крикнул подходящее к случаю ругательство.
Ребров с Валей шли скорым шагом, изредка останавливались передохнуть и снова шли.
Уральский тракт терялся в степи. Самара скрылась из виду еще после пыльного пригорка, на котором сражались конные разведчики. Сухая, пыльная колея убегала вперед, по бокам ее все чаще и чаще стали попадаться обглоданные кем-то костяки павших верблюдов и лошадей.
Дубовый Умет медленно приближался.
– Скорей, Борис, – торопила Валя, сразу почерневшая от воздуха и пыли, – те вернутся назад.
– Навряд ли: удирали быстро, – ответил Ребров.
Они подошли к селу. Глиняные серые изгороди сиротливо торчали среди раскинувшейся позади степи. Кругом было безлюдно. Далеко вперед уходила деревенская улица, в конце ее белело странной формы пятно.
«Что бы это могло быть?» – думал, приближаясь к пятну, Ребров. Мало-помалу он различил крылья и контуры аэроплана. Какие-то люди возились вокруг него. Из переулка внезапно выскочило несколько кавалеристов в лампасах и бараньих шапках. Они проскакали к аэроплану, спешились около него и, привязав лошадей к воротам, вошли в дом. Ребров и Валя подошли ближе. Аэроплан с трехцветными кругами, нарисованными на крыльях, стоял перед небольшой деревенской избой. Несмотря на ранний час, деревенские ребятишки, взрослые мужчины и бабы сгрудились вокруг аэроплана и с любопытством рассматривали гигантскую птицу, залетевшую к ним впервые.
– Чей это? – спросил Ребров стоявшего рядом мужика.
– Был вчерась белый, а сёдня красный, – засмеялся мужик.
– А где командир? – спросил Ребров.
– Начальство? В избе. Спроси товарища Шарабанова.
Ребров вошел во двор и толкнул дверь в избу.
– Где тут товарищ Шарабанов? – спросил он, перешагнув порог избушки.
– Я – Шарабанов, – ответил ему военный, сидевший в переднем углу за столом.
На столе стояли тарелки с гусем и несколькими курами, моченые яблоки, четверть молока и горячий самовар.
Военный был похож лицом на Петра Первого: черные гладкие волосы, завивающиеся на концах, небольшой нос и выдвинутая нижняя челюсть. Но зеленый суконный зипун, шелковый маленький шарф вокруг шеи, золотая цепочка часов, многочисленные кольца на руках, сережка в ухе, бархатные с напуском штаны и лаковые в гармошку сапоги делали его похожим на Степана Разина.
– Я – комиссар, – сказал Ребров. – Только что перешел фронт.
Шарабанов порывисто вскочил.
– Да здравствуют наши вожди! – крикнул он. – Курицу ему, ребята. Угощай.
Товарищ Шарабанов закричал «ура!» и усадил Реброва в передний угол под божницу.
– Товарищ Ребров, – рассказывал между тем Шарабанов, – мы – разведчики полка имени Степана Разина, да вот поотстали от своей части: аэроплан бросить жалко. Возим его с собой. Как только соберут мужиков, поедем догонять своих.
В одиннадцать часов перед избой собрался весь отряд Шарабанова – человек пятьдесят. Все бойцы одеты, как сам Шарабанов, в зеленые зипуны с шарфами вокруг шеи и в бараньи высокие шапки с красным верхом и кистью. Они выстроились в конном строю перед Шарабановым, подняли вверх по команде карабины, дали залп в небо и с песней «Шарабанов командир…» двинулись малой рысью вдоль улицы.
Сразу за отрядом везли на крестьянских лошадях аэроплан. Мобилизованные, мужики поддерживали его хрупкие крылья. За аэропланом в пролетке ехали Ребров с Шатровой, сзади – подвода с яблоками, специально остановленная Шарабановым на Уральском тракту для Вали, а еще дальше, в телеге, сидел какой-то подозрительный человек, выдававший себя за отставшего от Красной Армии артельщика и захваченный Шарабановым.
Резвились на конях бойцы. Только на улицах деревни соблюдали они строй, а в степи носились друг за другом, настегивая коней.
Шарабанов ехал впереди. Без шапки и в глубоких резиновых галошах скакал он на коне.
– Почему вы в галошах, товарищ Шарабанов? – спросила Валя.
– А это галоши товарища Чапаева. Он их забыл у нас и просил ему послать. Вот, чтобы не потерялись, я и надел их. – Шарабанов улыбнулся и дернул коня вперед.
До позднего вечера не мог шарабановский отряд догнать своих. Очевидно, наступление красных шло быстро; армия, к которой принадлежал полк Степана Разина, двигаясь с юга на юго-восток, торопилась поглубже зайти во фланг белым.
В небольшой деревушке отряд расположился на ночь. К Реброву и Шатровой был прикомандирован Цветков, чтобы устроить их на ночлег. Цветков выбрал дом богача и к нему повернул пролетку.
– Эй, хозяин, открывай, – постучал он кнутовищем в ворота.
Двери открылись не особенно быстро, и в них показалась заспанная и недовольная хозяйка.
– Родимые, тесновато у нас, – встала она посреди ворот.
– Шевелись, – тотчас же дернул лошадей прямо на бабу Цветков. – Разоспалась, когда большевиков встречаете; небось, офицерам сама двери настежь открывала, – сказал он, проезжая во двор.
Баба зашевелилась быстрей и ввела лошадь под навес. В избе спали.
– А ну, самовар! – вновь крикнул Цветков хозяйке.
– Давно сами не ставили, – ворчливо ответила та.
– Самовар! – коротко повторил Цветков.
– Мы ведь и без самовара можем обойтись, – сказала Цветкову Валя.
– Врет она, товарищ Шатрова. Мы их знаем. Вон и мужика нет, у белых наверняка, – сказал Цветков. – Где мужик? – спросил он бабу.
– В городе. Право слово, в городе, – забожилась хозяйка. – Третьёго дни на базар поехал, и все нет. Не знаю, чего доспелось.
– «Не знаешь», – передразнил Цветков. – Все они на базар ездят… А ну, пожарь что-нибудь.
– Чего пожарить – ни мяса, ни картошки нету…
– Пожарь, тебе говорю, – снова приказал Цветков.
Хозяйка вышла, вздыхая, из избы.
Когда жаркое и самовар были готовы и все сели за стол, Цветков неожиданно увидел пустую сахарницу. Он встал и вышел за перегородку на хозяйскую половину.
– Сахару, хозяйка, – послышался его голос. – Быстро.
– И чего ты навязался? Сами его не видывали три месяца, – неожиданно резко взвизгнула хозяйка.
Очевидно, сахару у нее действительно не было.
– Сахару, тебе говорят! – рявкнул взбешенный Цветков.
Из-за перегородки послышались быстрые шаги хозяйки, скрип дверей и калитки. Цветков подошел к столу.
– Кулачье, – сердито сказал он, не обращаясь ни к кому.
Через несколько минут хозяйка вернулась, неся с собой добытый где-то у соседей сахар. Через час изба спала крепким сном. Только на половине хозяйки слышались вздохи и бормотание. Верно, и во сне ей не давал покоя Цветков. На другой день разведчики въехали в село, пугая кур и свиней, валявшихся в пыли. В раскрытых дворах изб, под навесом, ржали, перекликаясь с деревенскими, оседланные кони. По улицам шли спешившиеся кавалеристы с буханками хлеба и котелками.
– Эй, «разведчики»! – крикнул Шарабанову поравнявшийся с ними парень в лампасах и бараньей шапке, с кринкой молока в руках, – разведку-то в тылу делали?
– Я тебе, кобылка! Получи! – Шарабанов неожиданно огрел парня нагайкой, наезжая на него грудью лошади.
Парень отскочил, расплескивая молоко, и заругался. Шарабанов с хохотом помчался дальше по улице.
Отряд выехал на площадь около церкви. У крыльца деревенской избы с резными окнами и железной крышей колыхалось красное знамя. Несколько лошадей было привязано к перилам крыльца.
– На-пра-во! – крикнул протяжно Шарабанов и резко оборвал: – Стой!
Разведчики соскочили с коней, привязали их к церковной ограде и исчезли в ближайших дворах. Только двое караульных остались у церкви, да Шарабанов показывал мужикам, куда поставить аэроплан.
– За этим глядите, – сказал караульным Шарабанов, указывая на подозрительного артельщика, – а мы в штаб.
В избе с красным флагом много народу. Люди в бараньих шапках мелькают в окнах. Они удивленно поглядывают на Реброва, Валю, Шарабанова. Как только они вошли, в комнате стало тихо. Командир полка смотрит из-за стола на Шарабанова.
– Где же ты пропадал, дьявол? – говорит он. – У меня тут военкомдив часть осматривает, а ты по тылам гуляешь?
Шарабанов тихонько постукивает рукояткой нагайки по лаковому сапогу.
– Задержался, – говорит он. – Сперва вон тот змей захватили, – указал он пальцем за окно на аэроплан, – да возле Дубового Умета поцапались немного с беляком и вот товарища достали…
– Какого «товарища»? – спросил командир, поглядывая на Валю. – Вы кто? – спросил он Реброва.
– Я был комиссаром в Екатеринбурге.
– У белых остался?
– На подпольной работе.
– Как же в Самару попал?
– Из тюрьмы вышел. Решил фронт перейти.
– Белые комиссара живым выпустили? – сухо сказал командир, вставая на ноги. – Шляешься с бабой? Вкручиваешь, прохвост, – неожиданно крикнул он, – арестовать!
Реброва и Шатрову отвели в соседнюю комнату. Захлопнули дверь и щелкнули задвижкой.
– Дурак, – ругал Шарабанова за перегородкой командир полка, – веришь первому встречному. Возишь с собой. Ну и влетит тебе, от военкома.
Валя притихла. Сидеть под арестом у своих она не рассчитывала.
В соседней комнате вдруг зашумели сильней.
– Военком! – крикнул кто-то за перегородкой.
Хлопнула ставня окна, стукнула деревянная лавка: очевидно, сидевшие там бросились к окнам. За окном раздался топот лошадей. Через минуту послышались голоса, потом тяжелые шаги, под которыми заскрипели половицы.
– Здорово, здорово, – говорил басом, очевидно, вошедший. – Ну, давай карту, – зашелестел он бумагой. – Командиры и комиссары все здесь?
– Все, – ответил голос командира полка.
– Ладно. Теперь об операции: идет успешно, – строго продолжал говорить военком. – Самара может продержаться день-два, а надо бы нажать сегодня. Кабы ковырнуть в этом местечке железную дорогу, Самаре крышка. А? Как? Возможно?
В комнате замолчали.
– Да кто же днем туда полезет? – ответил командир полка, – кругом видать как на щеке. Ну, кто? – безнадежно повторил он.
– Я, – сказал вдруг Шарабанов…
– Вали, вали! – заговорил бас неожиданно ласково, – поди зови охотников. Я поеду с тобой.
Снова хлопнула дверь, загудели голоса, и Ребров с Валей снова услышали голос командира полка:
– Чудной он. Иной раз два-три дня нет, неделю. Пропал, думается. А он по тылам беляков носится, что пьяный. Едва ноги унесет. А то в нашем же тылу потеряется, как иголка в стогу.
– Такого тут и нужно, – сказал бас, зашелестев бумагой.
– Вот только что, – продолжал командир полка, – привез аэроплан и какого-то хлюста с девицей. Барышня румяная. С одного взгляда видно: бежали к белым, а попали к нам. А Шарабанов в пролетке с собой их сутки возил: говорит – комиссар.
– Комиссар? – перебил бас. – А ну-ка, дай-ка его, поговорим.
Двери раскрылись. Ребров снова увидел за столом командира полка. Рядом с ним сидел огромного роста человек в порыжелой гимнастерке, обросший бородой. Он молчаливо поднялся, вглядываясь в Реброва. На правой щеке его виднелась синяя сыпь, засевшая глубоко под кожей.
– Запрягаев! – вдруг вскрикнула из-за спины Реброва Валя и бросилась к военкому.
– Как, ты?! – схватил ее за руку военком и тотчас повернулся к Реброву: – Борис! Вот черти! Живы!..
– Постой, постой, что с золотом? – перебил его Ребров.
– Давно в Москве: Губахин в неделю выкопал. Ведь мы тебя искать ребят в Екатеринбург посылали. Писали: пропал – повешен. А ты жив, – все еще с радостью смотрел Запрягаев на Реброва.
– Да ведь и тебя искали, – засмеялся Ребров, – прочти бумажку, – вынул он старый номер екатеринбургской газеты с объявлением генерала Дитерихса.
Полковые комиссары и командиры окружили кольцом военкома, с изумлением наблюдая неожиданную встречу. Командир полка протиснулся вперед, несколько раз порывался что-то сказать и не решался.
– А я думал… – начал наконец он, обращаясь к Запрягаеву, как вдруг скрипнула протяжно дверь и в избу влетел Шарабанов.
– Готово… – сказал он и, взглянув на военкома, замялся от неожиданности: Запрягаев крепко держал за руки Шатрову и Реброва.
– Готово, товарищ военком, – проговорил через минуту Шарабанов, сообразив, в чем дело, – можно ехать.
Запрягаев выпрямился. Он снова стал серьезен и озабочен. Его рука машинально ощупала пояс, кобуру револьвера, кожаную сумку на боку. Он взял со стола фуражку с красной звездой и надел ее.
– Через три часа я буду здесь, – сказал он командиру полка. – И поговорить не успели, – с досадой повернулся он к Реброву.
– Ты в разведку? – спросил Ребров. – Так я с тобой. Поговорим в дороге.
– Вали, – радостно пробасил Запрягаев.
– Пролетку! – закричал с крыльца Шарабанов.
– На что ему пролетка?
– В ней поедем.
– На пролетке в разведку? Первый раз слышу, – засмеялся Ребров.
– На пролетке меньше подозрений, – серьезно сказал Запрягаев.
– А если нарвешься – не ускачешь.
– Посмотрим, – сказал Запрягаев, и все пошли к дверям.
У крыльца стояла кованая пролетка, запряженная парой. Кожаный верх был поднят, несмотря на сухую, солнечную погоду. На козлах сидел разведчик, в пролетке спиной к нему – двое других с металлическими квадратными банками в руках.
– Садись, – сказал Запрягаев Реброву и залез в пролетку, за ними полез Шарабанов.
– Трогай! – крикнул командир полка вознице.
– Счастливо! – замахала рукой с крыльца Валя, когда кованые колеса пролетки застучали по убитой земле.
– Этот и есть Ребров – комиссар золотого поезда? – вдруг спросил командир полка Валю, как только пролетка скрылась за углом.
– Он, – ответила Валя.
– То-то я сразу понял, когда они заговорили о золоте, – сказал командир.
Пролетка выехала за околицу. Перед глазами открылась степь. Далеко впереди темной лентой лежала железнодорожная линия. Самара виднелась слева к северу, а направо, где-то за садами и рощицами, должна была быть Кинель. Дорога убегала вперед мягкой, волнистой чертой, и запряженная парой пролетка двигалась быстро, быстро.
Вдруг тракт пошел под уклон, спускаясь в балку. Самара и железнодорожная линия исчезли из глаз. И, когда лошади вынесли пролетку на другую сторону балки, снизу навстречу из соседней балки неслись учредиловские драгуны с георгиевскими ленточками на фуражках.
Не разглядев вооруженных людей в пролетке, конники остановились не сразу. Запрягаев и Шарабанов, воспользовавшись этим, швырнули по гранате в приближающийся отряд. Возница круто заворотил. Лошади понеслись вниз и вынесли пролетку из балки. Сзади раздались взрывы, вихрем ударившие в уши. Еще сильней задребезжала пролетка. Выстрелов слышно не было. Проскакав минут пять, лошади сбавили бег. Позади было тихо и безлюдно.
– Ушли, – вздохнул свободно Шарабанов. – Теперь ночью попытаем.
– Твоя правда, лучше было ехать верхом, – повернулся Запрягаев к Реброву.
Весь день шумела далекая канонада. Она нарастала и приближалась, казалось, с такой быстротой, будто орудия передвигались на быстроходных автомобильных платформах. Близко подошла Красная Армия к Самаре, и стучали орудийные удары у самого города.
По Самаро-Златоустовской дороге по обеим колеям уходили из Самары эшелон за эшелоном. Они хорошо были видны на желтой насыпи, и, будь у разинцев орудия, плохо пришлось бы учредиловцам.
– Подорвать, подорвать! Эх, промазали, – ругался озлобленно Запрягаев. – Не ушли бы они.
До поздней ночи гудели орудия. Вспышки выстрелов зарницами сверкали вдали. Только наутро прекратилась стрельба, и наступившая тишина была так неожиданна, что спавшие на полу в избе Запрягаев, Ребров и командир полка проснулись и вскочили на ноги.
Вдруг совсем близко раздались частые удары пушечных выстрелов. Все схватили бинокли, выскочили на улицу и стали смотреть на насыпь. Там, позади уходящих эшелонов, медленно полз по рельсам на восток серый стальной бронепоезд, выплевывая из четырех башен трехдюймовые плевки. Флаги, очевидно георгиевские, развевались над ним.
– Последний, – сказал комиссар. – Самара свободна.
Он не ошибся. Броневик прикрывал последние отступающие части.
– Смотри, – показал Запрягаев Реброву на небольшую точку, парящую высоко в небе над степью.
Ребров посмотрел в бинокль: вслед за бронепоездом, опережая его, летел на восток аэроплан с пятиконечной звездой на крыле. С аэроплана сбрасывали вниз невидимые свертки, рассыпавшиеся в воздухе тысячами лепестков.
За полчаса перед выступлением в штабной избе пили чай.
В горницу вошел Шарабанов и, улыбнувшись, протянул Вале небольшой синий билетик. На билетике стояло:
А на обороте:
