Текст книги "Золотой поезд"
Автор книги: Владимир Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
III
Старинный деревянный домик на одной из отдаленных улиц города затерялся среди десятка новых построек, за густыми акациями палисадников. Глубокие морщины-трещины бороздили почерневшие от солнца стены дома и крышу. В пазах стен и на деревянных колодках-стоках бархатом зеленел мох.
Недаром этот домик прятался в густой зелени. В нем помещалось секретное закордонное бюро.
Из домика выходили люди, которым бюро давало поручения пробраться в тыл врага. За ставнями день и ночь шла работа: фабриковались документы, паспорта, печати. Здесь можно было получить удостоверение, начиная с метрического свидетельства о рождении до пропуска со свежей печатью чехословацкого генерала Гайды.
Мужчины, женщины, иногда целые семьи подготовлялись здесь к опасной задаче перейти фронт.
Ребров уже две недели живет в Перми. Работы у него много: он успел отправить своих товарищей в Кизеловский район, чтобы они там дождались прихода чехов. В городе остался только Запрягаев. Военные специалисты уверяют, что через две недели белые займут весь Урал. Скоро поедет и Ребров. Там, в тылу чехов, он станет во главе подпольного отряда, чтобы зорко следить за спрятанным золотом.
В последние дни, после отправки дружинников, Ребров редко заглядывал в домик. Но сегодня ему нужно взять документы и двинуться в опасный путь. Ребров хочет перейти к чехам в Екатеринбурге. Так меньше подозрений. Вместе с чехами он войдет в Кизел. Нужно поторопиться, – чехи быстро движутся на запад. Не сегодня-завтра падет Екатеринбург, а за ним и весь Урал.
Ребров попал в домик к обеду. За столом сидело человек шесть, двое из них в ближайшие дни готовились перебраться через фронт. Распоряжался всем маленький толстенький человечек, похожий с виду на юркого подрядчика, со странной фамилией Краска. Он подошел к Реброву.
– Когда, Ребров? Сегодня?
– Что сегодня? – недовольно ответил ему вопросом Ребров.
– Едешь, – хитро подмигнул Краска и, улыбнувшись, похвастал: – Мне ведь уже известно.
– Если известно, то и помалкивай, – резко ответил Ребров.
Однако Краску не смутила резкость Реброва. Он только чуть понизил голос:
– Как ехать думаешь? Прямо на Екатеринбург?
– Не знаю.
– Вдвоем?
– Не знаю, – повторил Ребров и, рывком поднявшись со своего места, пошел к выходу.
– Куда, куда, Ребров? – побежал за ним следом суетливый хозяин домика. – А документы-то, явки… Погоди.
Ребров, не обернувшись, закрыл за собою дверь, оставив у порога изумленного Краску.
Он шел в бывший губернаторский дом, где помещался горком, чтобы предупредить товарищей о своем отъезде. Около самого губернаторского дома он неожиданно столкнулся лицом к лицу с Нечаевым.
– Ребров, ты, говорят, едешь? – остановил его тот.
– Да. Пришел предупредить…
– У меня небольшой план в связи с твоим отъездом.
– Что такое?
– А вот пойдем в горком. Потолкуем.
Они вошли в длинные и темные коридоры губернаторского дома. В комнатах справа и слева виднелись стойки с винтовками. На письменных столах спали вооруженные люди. Другие полудремали на бархатных губернаторских стульях, не обращая внимания на гул людской волны, которая катилась по коридору взад и вперед.
– Сюда, Ребров. – Нечаев открыл первую дверь налево и шагнул в комнату.
Ребров вошел за ним. В комнате у стола сидел Запрягаев, а рядом с ним девушка. Ребров не видел ее лица и ждал, когда она уйдет, чтобы заговорить о деле.
– Вы не знакомы? – сказал Нечаев.
Ребров ближе подошел к столу. Девушка повернулась ему навстречу.
– Ну вот, этому товарищу, – сказал Нечаев, – до зарезу нужно попасть в Екатеринбург. У нее там больные. Не возьмешь ли с собой, Ребров?
– Я не уверен, что попаду в Екатеринбург, – сухо ответил Ребров. – Знаешь сам, что делается.
– Возьми, Борис, – встал со стула и подошел к Реброву Запрягаев, – мы с ее отцом вместе ссылку отбывали в Туруханске.
– Я готова на все, – сказала девушка.
– Погоди, погоди, Валя, – перебил ее Нечаев, – ты поди к себе, мы здесь потолкуем втроем.
Девушка вышла. Запрягаев зашагал взад и вперед. Ребров только сейчас заметил, что у него на боку висит черная казацкая шашка. Нечаев взъерошил рукой волосы на голове и, посмотрев поверх очков на Реброва, спросил:
– Не хочешь брать? Досадно. Мы рассчитывали, что Шатрова будет полезна в Екатеринбурге.
– Может быть. А если через фронт придется переть? Куда же с этой куклой? Не бросать же ее по дороге?
– Я ее знаю и ручаюсь, – снова сказал Запрягаев.
– Чудак, – продолжал Нечаев, – если не успеешь проскочить в Екатеринбург, с ней только легче будет перейти фронт. Кто подумает, что она большевичка? Кажись, не похожа. Коса до пят и глазки к небу. Возьмешь, Борис?
– Пожалуй, вы и правы, – усмехнулся Ребров, – попробуем. – И, указывая на шашку Запрягаева, спросил у него: – Что это ты нарядился?
– Не знаешь? Военком дивизии, еду на юг. Пожалуй, долгонько не увидим друг друга.
– Золотопогонников крепче бей, тогда увидимся скоро, – пошутил Ребров и стал прощаться.
В двенадцать часов ночи на старом вокзале на дальних путях незаметно остановился одинокий вагон. Высокая солдатская фигура промаячила на подножке, вслед за ней промелькнула фигура поменьше, и двери вагона закрылись на ключ с внутренней стороны.
Несмотря на спешку, Ребров решил отправиться не в двенадцать, а часа в два ночи. Он знал, что все, что делается на станции до последнего момента стоянки поезда, привлекает внимание железнодорожников. Только с двух до шести утра железнодорожник спит, а вместе с ним спит и его железнодорожное любопытство. Если поезда и отправляются в этот промежуток времени, то лишь по необходимости: дежурный во сне выписывает путевку, сцепщик во сне прицепляет паровоз к составу. Ничто не в состоянии нарушить сон железнодорожника. Он ко всему приучен. Даже в былые эвакуации, под угрозой наступающих и уходящих бронепоездов, железнодорожный персонал всегда в эти часы ночи спал.
В половине третьего к одинокому вагону прицепился паровоз; дежурный взмахнул фонарем; без свистка сдвинулся маленький состав.
В большом пустом темном вагоне на жесткой лавке уложил Ребров свою спутницу спать. Сам решил дежурить всю ночь, чтобы не подсел кто-нибудь на станции. Прифронтовая полоса чувствовалась уже повсюду. Поезда все шли в одном направлении, на проходящих товарных составах можно было видеть необычайные грузы: подбитые или недоделанные орудия, части машин, а иногда домашнюю мебель и пролетки. В предутренней мгле мелькали знакомые дачные платформы, и здесь на обычно пустых, уходящих вдаль путях выстроились в бесконечные коридоры составы с углем, рудой и еще чем-то. Близкая опасность собрала в кучу и швырнула вниз с Уральских гор эти бесчисленные эвакуирующиеся эшелоны. Железнодорожные ветки на Лысьву и Кизел, где еще несколько дней назад проезжал Ребров со своим золотом, были неузнаваемы. Запасные пути всякого, даже маленького, разъезда были забиты товарными и пассажирскими составами, почти каждые десять-пятнадцать минут мелькали уходящие на запад поезда. Дежурные по станции носились как угорелые, гоняя маневрирующие составы от одной стрелки до другой, чтобы очистить основной путь. Не дожидаясь сигналов с соседних станций, они гнали поезда в затылок один другому. С большим трудом двигался вперед маленький состав.
– Товарищ комиссар! – неожиданно окликнули Реброва со встречного эшелона на одном из разъездов.
Ребров оглянулся. Из теплушки махнул ему рукой служитель Академии.
– Куда вас? – крикнул Ребров вслед уходящему поезду.
– В Казань. Александр Иванович раньше выехали. Мы последние. Корзиночка!.. – кричал в ответ служитель.
Перед Тагилом Ребров разбудил Валю.
– Вставай. Тагил. Пойдем чай пить.
В буфете было людно и шумно. Много народу было в военных гимнастерках. Невкусный, но горячий чай и духота разморили Реброва. В дежурной ему сказали, что раньше двенадцати паровоза для вагона не будет. Ребров, сердитый, вышел на платформу к Шатровой.
– Поедем не раньше двенадцати. Пойду спать.
– Конечно, ложись. А я погуляю, послушаю, что поговаривают кругом.
Ребров, пересекая пути, пошел в вагон. Валя долго бродила в окрестностях вокзала. Когда же вернулась назад в буфет, то увидела группу людей, которая собралась в центре комнаты и прислушивалась к словам военного. Долетели обрывки фраз: «перерезали», «разъезд», «восемь сразу, ни один не ушел»… Толпа становилась все больше. Неожиданно появился комендант станции. Словоохотливый оратор замолк. Комендант пробежал на платформу, за ним два красноармейца. Несколько минут спустя послышался шум приближающегося поезда. Подходил поезд со стороны Екатеринбурга. Странный вид его издалека обратил на себя внимание толпы. Без трубы, без четких линий бегущего локомотива, двигалась к станции бесформенная сплошная глыба металла. Из узких бойниц торчали стволы орудий и пулеметов. Чудовище, тяжело лязгая железом, остановилось, из стальной коробки выпрыгнул молодой человек в засаленной кожаной тужурке, с револьвером на красном шнуре у пояса, подошел к коменданту, и они вместе направились в вокзал.
Грохот подошедшего броневика разбудил Реброва. Он открыл глаза, потянулся, вновь впал в забытье, потом резко вскочил и начал одеваться. Странный шум, доносившийся со станции, беспокоил его. Было около двенадцати, и предстояло двигаться дальше. В накуренной комендантской сидел комиссар бронепоезда и рассказывал, как прорвался казачий разъезд на участке Таватуй – Исеть и на время прервал сообщение с Екатеринбургом, который все еще держится.
– Восстановят? – торопливо спросил Ребров у комиссара.
– Навряд ли.
– Твой броневик пойдет туда?
– Нет, отдохнем здесь и потом будем курсировать по предписанию командарма в районе Тагила.
– Когда сдадут, по-твоему, Екатеринбург?
– Пожалуй, сегодня к вечеру. Поэтому меня и держат здесь: впереди делать нечего.
– Тогда мне ехать немедленно. Комендант, паровоз!
– Все равно не попадешь наверно, – предупредил Реброва комиссар.
После Тагила меньше стало встречаться эшелонов, только запоздавшие, вышедшие еще вчера из Екатеринбурга, изредка попадались в пути. Миновав Уральский хребет, поезд проходил самые глухие места Горнозаводской линии. Густые леса покрывали скалы, ложбины и вершины гор. По этим лесам можно было от дерева к дереву пройти весь Северный Урал и всю сибирскую тайгу. Ни полей, ни пашен не было по сторонам, только штабели сложенных дров и бревен виднелись вокруг. Линия находится в центре лесозаготовительных площадей. Раза два при свете красного заходящего солнца промелькнули мимо молчаливые ряды кроваво-красных товарных вагонов. Они спешили уйти от врага.
На разъездах и станциях не было слышно людского говора, люди как будто попрятались в лесах сурового Урала. Мохнатые увалы гор, переходя с места на место на горизонте, словно строились в какую-то боевую колонну, чтобы обойти, отрезать и раздавить дерзко вторгшийся в их недра маленький состав. Ребров думал, какой незаметной козявкой, вероятно, кажется этим великанам его поезд.
Лесная цепь неслась мимо окон, вращаясь вокруг поезда, как огромная зеленая карусель. Поздний вечер вскоре слил леса с небосводом, и казалось, что под темной чащей свода поезд стоит на месте, только потряхиваемый слегка чьей-то рукой.
В одиннадцать вечера показался Таватуй. Пьяный начальник железнодорожной охраны, из бывших офицеров, ничего толком не мог объяснить Реброву. На путях стояли бесконечные теплушки, в них крепко спали красноармейцы. По обычаям эшелонной войны в то время сражались вдоль линий железных дорог: теплушка заменяла окопы. В комендантской Ребров нашел товарища Зомбарта. Зомбарт – латыш, командир какой-то части, сегодня скатился с остатками ее на Таватуй с главной линии после упорного боя. Он плохо понимал по-русски, еще хуже говорил. Но все станционное начальство прекрасно понимало и беспрекословно исполняло все его распоряжения.
– Товарищ Зомбарт, Екатеринбург не сдан? – обратился к нему Ребров.
– Шорт его снает. Связь прерван, имеем только провод Исети. Надо посылайт разведку.
– Я еду при всяких обстоятельствах, давай ребят, – вот и будет разведка.
Зомбарт вскинул свои холодные голубые глаза на Реброва, долго вглядывался в него, что-то соображая, наконец, как бы нехотя, ответил:
– Поезжай, возьми три ребят и пакет для командарм… Звони Исеть, што молшишь? – крикнул он дежурному по станции.
Длинные вызовы по железнодорожному телефону долго оставались без ответа: наконец, звонок отбрякнул два раза сигнал Исети.
– Исеть? Исеть? – кричал дежурный. – Путь в Екатеринбург свободен? А? Что? Кавалерия? Какая кавалерия?
Телефонная трубка хрипела. Кто-то кашлял в ней металлическим кашлем. Потом послышался пронзительный свист, похожий на шипение трамвая, наконец, треск и – совершенная тишина. Телефон не действовал. Дежурный отошел к столу, за которым сидел Зомбарт.
– Исеть передает, что через пути проходит неизвестно чья кавалерия. От Екатеринбурга ничего не слышно.
– Ну? – повернулся к Реброву Зомбарт.
– Поезд. Давай ребят.
Паровоз с потушенными огнями стоял, готовый двинуться в путь. Зомбарт пытался вызвать из запасной бригады добровольца машиниста. Все отказались. В молчании Зомбарт размышлял, кого бы ему назначить, взглядом изучая лица машинистов. Вдруг из сгрудившейся толпы угрюмых вышел старый машинист и, обращаясь к Зомбарту, сказал:
– Я поеду. У меня в городе семья. Мне все равно.
Ребров пробурчал:
– Если предашь, подохнешь первый!
Трое красноармейцев с винтовками устроились на паровозе, боясь выпустить из-под своего наблюдения странного машиниста.
От Таватуя до Екатеринбурга пятьдесят верст. Надо было спешить.
Поезд тронулся и помчался, как шальной. Видимо, машинист и в самом деле торопился в город.
Он все больше и больше поднимал в котле пар, не жалея топлива. Паровоз с каждой минутой усиливал свой бег по этому мертвому участку. Среди кромешной тьмы стальное чудовище наобум неслось вперед. Пелена дыма и искр не отрывалась от трубы локомотива, а словно резиновая, растягиваясь, тянулась низко над составом, гасла и исчезала. Освещенный дождем искр, поезд мчался по темной просеке окружавших его со всех сторон лесов.
– Нас очень видно, – сказала Валя, – могут обстрелять.
– Не бойся. Сейчас приедем. «Вот только не спустили бы под откос», – подумал Ребров про себя. Валя притихла; не сознавая всей опасности, она ее чувствовала. Ребров не отходил от окна, тщетно вглядываясь в темь. С большим трудом он различил будто в одно мгновенье промчавшиеся строения Исетского разъезда. Машинист не остановился, не сбавил хода, и поезд промчался дальше, на Екатеринбург. «Что он, с ума сошел?» – подумал Ребров и схватился уж за рукоятку тормоза, но вспомнил, что трое красноармейцев, наверное, не дремлют, и, значит, путь свободен впереди. Вдруг раздался резкий свист.
Ребров невольно вздрогнул. «Машинист предал, – подумал он. – Белые услышат свист». Он выскочил на переднюю площадку вагона. Открыл дверь, ведущую на буфера: ни соединительного железного листа, ни перил у вагона не оказалось. Впереди темная масса тендера кидалась из стороны в сторону, словно хотела соскочить с рельсов и умчаться от страха куда-нибудь в лес. Ребров добрался до края полукруглой крыши вагона и ухватился руками за выступ угла, но вагон качался с такой силой, что Ребров понял: ему все равно не устоять на крыше вагона и не сделать оттуда прыжка на паровозный тендер.
«Чего они там смотрят?» – выругал он про себя оставшихся на паровозе красноармейцев и пожалел, что не оборвал в Таватуе троса у свистка.
Вот уже кончилась лесная стена, еще несколько минут – и покажутся предместья города. По высокому насыпному полотну летит состав, а машинист свистит беспрерывно. Окраины города сливаются с пригородными полями. Ни одного огонька, ни одной живой души. Открыт ли семафор, переведены ли стрелки, есть ли кто на станции – ничего неизвестно. Паровоз делает судорожные усилия и врывается на станцию.
Красноармейцы бросились к темному вокзалу, машинист выскочил и исчез, оставив на произвол судьбы горячий паровоз. Ребров тоже побежал по путям к станции. В комнате коменданта не горит электричество. При свете сальной свечи Ребров узнал начальника военных сообщений Жебелева. Без пояса, в голубой батистовой рубашке, он сидел у стола и отдавал кому-то последние приказания. При свете огарка трудно рассмотреть вошедшего. Наконец, узнав Реброва, Жебелев бросился ему навстречу:
– Ты откуда?
– Из Перми.
– На чем приехал?
– На паровозе.
– Откуда? Я ни одного встречного поезда с Егоршина последние пять часов не принимал, – с удивлением уставился на него Жебелев.
– Я по Горнозаводской. Разве не слышал нашего свистка?
– Что ты врешь? Горнозаводская с утра перерезана. Свистели со стороны чехов. Мне звонил начальник гарнизона…
– Кто это? Долов? Струсил, наверное, и надул. Да ты пойди посмотри, паровоз еще горячий.
– Вот мерзавец, – выругался Жебелев.
– Не лайся. Где штаб? – прервал его Ребров.
– На четырнадцатом пути. Если хочешь застать, иди скорее, сейчас отправляю. За ними последний поезд, на котором еду сам. Да вот теперь твой паровоз пригодится.
Ребров в темноте перескакивал через рельсы и старался не сбиться со счета; на четырнадцатом пути, против станции, никакого состава, однако, не оказалось. Он пошел вдоль полотна, заметив направо в темноте что-то похожее на вагоны. Это был поезд командарма. Ребров подошел к подножке вагона, вскочил на нее, хотел открыть дверь и только тут заметил, что за стеклом кто-то стоит.
– Кто там? – послышался голос из-за двери.
– Командарма!
– Кто это?
– Ребров.
– Неужто ты? – Дверь поспешно открылась, и Ребров очутился лицом к лицу с командармом.
– Успел, Ребров? А мы думали, застрял. Ну, иди, иди скорее в салон, там ждут тебя. Надо спешить. Через полтора часа город сдаю.
В салоне спало несколько человек. На голос командарма поднялся Голованов.
– Опоздал, Ребров, – сказал Голованов, – ложись спать, поедем вместе обратно. Перейдешь к чехам в другом месте.
– Брось шутить. Давай явки, документы и деньги, времени осталось мало. Меня ждут.
– Не шучу я. Ты не успеешь добраться до квартиры. В городе, наверное, уже чехи, зачем рисковать?
– Командарм сказал – до чехов час с лишним осталось. Попробую успеть. Скорее.
Голованов взглянул на Реброва, хотел что-то сказать. Потом полез в карман и достал бумажник.
– Ну, вот тебе. Тут паспорт на двоих, адрес квартиры, пароль и явка.
– Спасибо. Телеграфируй Запрягаеву, что я уже у чехов, – сказал Ребров. – А что с Николаем? – вспомнил вдруг он.
– Шестнадцатого расстреляли, а опубликовали вчера, – указал Голованов на номер «Уральского рабочего» от 23 июля.
– Ну, будь здоров, Егорыч! Держи! – протянул Ребров Голованову свой револьвер, партбилет и документы.
– Будь здоров, Борис. Удачный путь.
На площадке Ребров снова встретил командарма. Он расхаживал взад и вперед, по временам останавливаясь и чутко к чему-то прислушиваясь. Очевидно, решил не спать всю ночь.
– Час продержишь? – спросил Ребров.
– Продержу. Ночью они вряд ли сунутся.
– До свиданья, – сказал Ребров. – До скорой встречи.
Командарм кивнул головой.
Ребров сделал несколько шагов по насыпи, оглянулся назад: из дверного окна вагона виднелась стриженая голова командарма. Стеклышки его пенсне, отражая падавший откуда-то свет, слабо поблескивали.
Валя была одна в пустом и темном вагоне. Минуты текли одна за другой. Ребров все не возвращался. Валю охватило чувство полного одиночества. Ей казалось, что там, на станции, уже хозяйничают неизвестные чехи. Может быть, Ребров попал прямо им в руки и теперь его уже нет в живых? Что же в таком случае грозит ей? И это тогда, когда они уже почти у цели. Вот там близко, в той темной котловине должен быть город. Почему же Ребров не идет, когда нужно торопиться? Она тщетно вглядывалась в окно.
– Валя, – неожиданно позвал ее Ребров с другой стороны вагона, – все в порядке, идем.
– Хорошо. Дай руку.
Они шли рядом по темному перрону. Прошли сквозь пустой вокзал; у выходной двери одиноко стоял часовой. Впереди чернела широкая площадь. Город притаился. Даже собаки не нарушали лаем жуткого спокойствия. Ни часовых, ни патрулей. Город переживал то обычное перед сдачей мгновенье, когда одни уже боятся оставаться в его запутанных улицах, а другие еще не решаются в них войти. Был поздний ночной час. Вале казалось, что они с Ребровым находятся на какой-то давно уже погасшей, мертвой планете.
И все же город не спал. Ребров слышал неясный угрожающий шорох из подворотен домов, будто за воротами скрываются молчаливые наблюдатели. Из каждого переулка, из каждой улицы, из ворот и потухших окон можно было ждать нападения. И, в самом деле, сотни людей не спали в эту ночь, сидели у окон, затаив злобу на уходящих большевиков и с радостью ожидая чехов. В юго-восточной стороне екатеринбургские белогвардейцы уже занимали позиции на огородах и пустырях, чтобы неожиданным нападением помочь приближающимся чехам. Выступление, однако, опоздало, как потом оказалось, из-за того, что белогвардейцы, услышав неистовый рев паровоза, на котором приехал Ребров, приняли его состав за бронепоезд, пришедший на помощь отступающим красным.
Минут через десять после ухода с вокзала Ребров с Валей расслышали стук уходящего поезда, но не обменялись между собой ни словом. Даже тяжелые шаги Реброва теперь пугали Шатрову. Ей вдруг захотелось броситься назад к вокзалу, но возвращаться было поздно. Вдали стучал колесами уходящий поезд командарма.
– Здесь, Валя, – остановился, наконец, Ребров. Он толкнул калитку, со скрипом распахнувшуюся перед ним, и шагнул во двор.
– Наверно, вон там, – указал он Вале на стоящий вдали темный одноэтажный домик и пошел вместе с ней в глубь двора.
– Ничего не вижу, – споткнувшись, рассердилась Валя. – Да что они здесь все вымерли, что ли? Тьма кромешная. – Ребров взглянул на дом: нигде не было видно даже признаков света.
– Осторожней. Вот крыльцо, – предупредил он Валю и, поднявшись на ступеньки, забарабанил в дверь кулаком. Глухие удары по двери долго оставались без ответа. Потом послышалась приглушенная возня, словно там отодвигали от двери громоздкие вещи, и стало снова тихо. Ребров опять забарабанил по двери, и на его стук послышался боязливый шепот:
– Кто это?
– Откройте. Ваш квартирант Чистяков, – ответил Ребров.
Комната для него была снята давно, но ни он, ни хозяева еще ни разу не видели друг друга в лицо.
За дверью снова притихли, потом нерешительно стали отодвигать задвижки. Дверь тихо приоткрылась. Ребров шагнул через порог: внутри дома было еще темнее, чем на дворе.
– Сюда, сюда, – прошептал кто-то невидимый в стороне.
Ребров и Шатрова ощупью пошли вслед за ним.
– Кто вы? – спросил невидимый человек.
– Я – Чистяков. А это моя жена.
– Откуда вы, господин Чистяков? В такое время? Что с вами случилось? – заговорило сразу несколько голосов.
– Свечку, свечку, – потребовал женский голос.
Через минуту Ребров и Шатрова знакомились с хозяевами.
– С последним поездом, – говорил Ребров, – проскочили до Билимбаевского завода, а оттуда – на подводе. Чуть к большевикам не попали. Ямщик отказался ехать в город и высадил нас на тракте около железнодорожного переезда. Едва доплелись.
– Зато, слава богу, кажется, завтра кончатся все наши мученья! – добавила Валя.
– Вот герои, – засуетилась хозяйка. – Никак, никак вас не ждали. Думали даже комнату сдавать…
Муж посмотрел на нее сурово, и она, поняв ошибку, любезно поправилась.
– Я сейчас вам постелю постели. Наверное, с дороги устали, – заторопилась она.
Широкая кровать даже в темноте манила своей чистотой. После тревожных волнений захотелось скорей погрузиться в сон. Хозяин все еще стоял в дверях.
– Простите, что нельзя электричество. Без вас совсем в темноте сидели – опасно: большевики заметят огонь, начнут стрелять по квартире или грабить придут. Мы с женой решили не спать всю ночь.
После его ухода Ребров закрыл на крючок дверь. Он лег полураздевшись, Валя последовала его примеру. Сон почти мгновенно овладел обоими, все вокруг провалилось куда-то и исчезло. Через несколько минут до сознания Реброва докатился отдаленный глухой удар. Он заставил себя открыть глаза и прислушаться. За первым ударом последовал второй, затем третий, четвертый, пятый, и так – до бесконечности.
– Валя, стреляют, – прошептал Ребров.
Валя поднялась, оперлась на локоть и тоже стала слушать удары артиллерийских орудий.
– Это они, Ребров, – тихо прошептала Валя. – -Наших уже нет.
– Хорошо, что наши выбрались. Спи, – сухо сказал Ребров.
Сам он лег, но уснуть не мог. «Благополучно ли только выбрались?» – думал он, вспоминая стук колес уходящего поезда.
Уже у самого города стучали невидимым гигантским молотом.
Двадцать пятого июля 1918 года рано утром вошли в Екатеринбург чехословаки. В шесть часов утра въехали с песнями казаки. К вокзалу двигались чешские эшелоны, а на северо-востоке еще трещали ружейные выстрелы. Какие-то забытые коммунары, укрывшись на старом паровозе, расстреливали последние патроны. Им некуда было отступать, и они спокойно ожидали смерти. Мальчуган лет шестнадцати сумел укрепить пулемет за паровозными колесами, и долго недоумевали чехи, откуда на них брызжет свинцовый дождь. Но скоро и эти последние выстрелы замолкли. Кончилась перестрелка и у вокзала.
Пассажирский вокзал украшен зеленью и цветами. На белых стенах здания издалека виднеется сделанная из пихтовых гирлянд надпись:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ДОРОГИЕ БРАТЬЯ!
Часовые, в новеньких австрийских шинелях, с лодочками на головах, застыли на своих местах. Чехи, видно, стараются поразить екатеринбуржцев своей выправкой. Их эшелоны стоят на железнодорожных путях, где несколько часов тому назад стоял поезд командарма. Любезные офицеры принимают бесчисленных посетителей. Вокзал с утра полон народу.
Барышни и дамы в кружевных платьях с цветами на груди щебечут и смеются. Они позабыли, что еще вчера здесь были большевики.
– Поручик! – кричит одна из них безусому юнцу. – Когда будем в Москве?
В зале буфета представители города уже чествуют банкетом «победителей», гремит духовой оркестр. А рядом с вокзалом на каменную мостовую выброшено семь трупов, – это те самые большевики, что стреляли с паровоза. Их головы разбиты пулями, кровавые впадины глаз еще источают темно-бурые слезы. Трупы брошены друг на друга. Большая толпа жмется вокруг них и рассматривает. Трупы не пугают толпу.
– Накомиссарились, будет с них! – басит лысый, похожий на церковного старосту, человек.
– Эти что! Главные-то утекли! – говорит другой в поддевке и картузе.
– А вот это пулеметчик, Тонечка, – рассказывает молодой человек в студенческой тужурке стоящей с ним рядом барышне, – совсем маленький, а дольше всех, говорят, торчал на паровозе, не желая ни за что сдаваться.
– Этот? – тычет зонтиком барышня в вытянутую ногу. – Звереныш!
По вокзальной площади вскачь несется телега. За ней бегут, спотыкаясь, два полураздетых красноармейца. Руки их привязаны к задку телеги. Один из них падает, казаки плеткой заставляют его подняться и вновь бежать за скачущей по мостовой телегой. Ребров с утра вместе с хозяином дома наблюдает с крыши вступление в Екатеринбург победителей. Хозяева не подозревают, кто такой Чистяков, и Реброву приходится радоваться вместе с ними.
– Кажется, конец? – говорит он хозяину.
– Да и то уж пора. Подумать только! Сколько времени сопротивлялась эта вшивая команда. Пойдемте пить чай, а потом на станцию. Счастливо вы приехали, простите, как ваше имя, отчество?..
– Василий Михайлович.
За чаем принесли первые экстренные телеграммы. Жирным шрифтом напечатано сообщение:
Вождь уральских большевиков Голованов захвачен казаками, при нем обнаружена огромная сумма денег, дамские кольца и нательные кресты.
– Поймали, значит. Вот ловко. Прочтите.
С трудом отделавшись от обременительной любезности хозяев, Ребров с Валей перед завтраком направились в город, чтобы разыскать родных Шатровой. Улицы Екатеринбурга наполнены празднично одетыми обывателями. Около дома инженера Ипатьева по-прежнему тесовый забор, как будто Романовы продолжают оставаться там. По-прежнему ходят часовые и отгоняют народ.
– Ищут, – сказал Ребров, и они прошли мимо.
Около Соборной площади большая толпа любопытных: арестованные красноармейцы под конвоем чехов выкапывали из братской могилы красные гробы. Это была могила красногвардейцев, павших на фронте в боях против атамана Дутова. В одних кальсонах, истерзанные, подгоняемые враждебными криками толпы, красноармейцы работали изо всех сил, стараясь как можно скорее кончить страшную работу. Выкопанные гробы бросали на телеги и везли на свалку.
– В могилу их самих! – кричали из толпы.
Ребров и Валя шли дальше. На стенах домов были уже расклеены афиши о большом гулянии в Харитоновском саду по случаю избавления от большевиков.
– Сюда, сюда! – потянула Валя Реброва через дорогу к двухэтажному дому. – Подожди здесь!
Она быстро вбежала по лестнице во второй этаж, позвонила и скрылась за дверью. Ребров ждал, что дверь снова откроется и его позовут, но дверь не открывалась, и его никто не звал. Прошло минут десять. Он нетерпеливо расхаживал около деревянного крыльца. В окнах ничего не было видно.
Наконец снова скрипнула дверь. Ребров оглянулся, по лестнице тихо спускалась вниз Валя.
Он пошел к ней навстречу и хотел спросить, все ли в порядке, как вдруг увидел на глазах у нее слезы.
– Валя, что случилось?
– В доме никого нет. Наши уехали вчера. Мы разъехались. Что я буду делать одна у чехов? – плакала девушка.
– Пустяки. Не беспокойся. Завтра утром я схожу на явку. Найдем товарищей, они устроят тебя. А теперь – домой!
Перед самым домом навстречу попался отряд гимназистов с белыми повязками на рукаве: «Белая гвардия».
Валя невольно улыбнулась:
– И эти туда же!
Шедший впереди отряда не расслышал ее слов, но заметил улыбку хорошенькой девушки. Он еще больше выпятил грудь и сорванным голосом молодого петуха крикнул:
– Ать! Два! Левой! Левой!
– Исчезновение царской семьи! Вечерние телеграммы! – вдруг с криком вынесся из калитки дома мальчишка. – Исчезновение царской семьи! – побежал он вдоль улицы с развевающимися по ветру длинными полосками напечатанной бумаги.
– Мальчик, телеграмму! – крикнул вслед ему Ребров и через минуту вслух читал Шатровой:
ОТ ОСОБОЙ КОМИССИИ
Особая комиссия, образованная по распоряжению командующего фронтом генерала Дитерихса для расследования обстоятельств, связанных с заключением императорской семьи в г. Екатеринбурге, настоящим сообщает:
Обследование дома инженера Ипатьева, в котором помещалась при большевиках фамилия Романовых, ощутительных результатов не дало. Извлечено несколько десятков предметов, принадлежащих царской семье, однако, присутствие семьи не обнаружено. Судьба царской семьи неизвестна. Поиски трупа якобы казненного большевиками царя во дворе и садике успехом не увенчались. Траленье Исетского пруда оказалось также безрезультатным. Сообщение большевиков о казни Романовых, таким образом, вызывает сомнение.
Комиссия обращается к гражданам, имеющим сообщить что-либо о царской семье или могущим указать на лиц, причастных к исчезновению ее, помочь комиссии в ее работе.
Следователь Наметкин
СПАСЕНЬЕ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ?
(Беседа с начальником уголовного розыска гор. Екатеринбурга г. Кирста)
На вопрос нашего корреспондента о судьбе царской семьи начальник уголовного розыска г. Екатеринбурга сказал:
– Пока особая комиссия не закончила своей работы, по понятным причинам я не могу широко информировать печать о результатах следствия.
Тем не менее работа моей агентуры принесла известные плоды, и есть основание думать, что царская семья в настоящее время вне опасности.
Во всяком случае я хочу подчеркнуть тот факт, что свидетельскими показаниями точно установлено, что все члены царской Семьи, одетые в авиационную форму, были заблаговременно уведены из Ипатьевского дома.
– Врут? – спросила Валя Реброва, вспомнив сообщение Голованова.
