Текст книги "Золотой поезд"
Автор книги: Владимир Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Утром на длинных стенах коридора бывшего епархиального училища висел
ПРИКАЗ № 1
Со вчерашнего числа вступил в должность политического комиссара Академии Генерального Штаба.
Предлагаю:
1. Профессорам, преподавателям, слушателям и служителям Академии в течение сегодняшнего дня до 6 часов вечера сдать лично мне все имеющееся в их распоряжении оружие: как огнестрельное, так и холодное.
2. Снять с головных уборов обтянутые красной материей значки и заменить их установленным в Красной Армии значком – пятиконечной звездой.
3. Ввести в учебный совет Академии представителей от слушателей, для чего произвести выборы в течение ближайших трех дней.
Комиссар Академии Б. Ребров.
II
– К телефону! Голованов вызывает, – кричал в три часа ночи дежурный, стуча кулаком в дверь номера Реброва. Ребров вскочил с постели, накинул шинель и побежал по длинному коридору к телефону.
– Ребров, ты?
– Я.
– Немедленно приезжай ко мне. Через сколько можешь быть?
– Через 15—20 минут.
– Хорошо. Приедешь, – если засну, разбуди.
Через 15 минут Ребров будил Голованова, спавшего в одежде и высоких сапогах на диване.
– Егорыч, я приехал. В чем дело?
– Это ты? – встряхиваясь, пробормотал Голованов. Он устало поднялся, потянулся за папироской и сказал: – Кажется, кончается… Ребров.
– Что кончается?
– Советская власть.
– Что? Что случилось?
– Посмотри вот это, – протянул Голованов несколько листов. – Это сводки из-под Челябинска. Бегут наши. От собственных выстрелов бегут. Сегодня к вечеру чехи могут быть здесь.
– Ну, брось ты. У тебя это со сна, Егорыч.
– Дураки будут, если не займут сегодня Екатеринбурга. На это только мы и можем рассчитывать. На, вот, прочти московскую шифровку, – подал он Реброву знакомый бланк с рядами цифр, где под каждой цифрой был уже текст.
ТЕЛЕГРАММА
В случае дальнейшего продвижения чехов на Екатеринбург весь золотой запас, платину, денежную наличность немедленно эвакуируйте в Москву под надежной охраной, с вернейшими людьми. Потеря ценностей – удар Советской власти. При перевозе избегайте опасных мест. Возможно преследование. В случае невозможности доставить в Москву – скройте ценности на месте. Организуйте боевую дружину, чтобы оставить ее в тылу чехов для партизанских действий и охраны района, где будет спрятано золото.
Предцик Свердлов.
– Борис, поедешь?
– А Академия? Там надо бы нажать…
– За ними присмотрим сами. Возьми мандат.
Ребров взял бумагу. На ней было напечатано:
РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАТИВНАЯ РЕСПУБЛИКА СОВЕТОВ
Уральский Областной Совет Рабочих, Крестьянских и Армейских Депутатов
Президиум
№ 4437
Екатеринбург
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Настоящее выдано тов. Борису Реброву в том, что он является начальником чрезвычайной охраны поезда специального назначения, отправленного областным Уральским Советом Раб., Кр. и Арм. Деп. по распоряжению Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.
Место назначения поезда и цели его движения составляют государственную тайну, поэтому никто из должностных лиц не имеет права входить в рассмотрение целесообразности того или иного маршрута.
Маршрут определяется т. Ребровым согласно имеющимся у него инструкциям, и он имеет право его изменять. Никто, кроме Совета Народных Комиссаров, не имеет права отменить распоряжение тов. Реброва о продвижении поезда, ни военные, ни гражданские власти.
Все железнодорожные советы и агенты, и начальствующие лица обязаны всячески содействовать т. Реброву в выполнении его задачи.
Основанием к выдаче настоящего удостоверения служит шифрованная телеграмма Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.
Пред. Обл. Совета Урала Голованов.
– В золотосплавочной получишь золото и платину, всего пудов 600. В банках – деньги: полмиллиарда. Для охраны командируем человек пятнадцать наших с Запрягаевым во главе: Его я предупредил. Да столько же левых эсеров…
– Зачем же эсеров?
– Пока они наши союзники, мы должны с ними считаться. Рядовые дружинники у них – ребята хорошие, а вожди могут подвести, – надо смотреть, в оба. Прямо отсюда вали к Жебелеву, он должен предоставить тебе состав. Для перевозки золота возьми в горпродкоме грузовики и пленных австрийцев. Разговоров с ними поменьше, да они и не поймут, что грузят. Когда кончишь, приеду на вокзал, договоримся о маршруте. Нечаев поедет вперед с почтовым посмотреть удобные места, чтобы спрятать золото, если не проскочишь в Москву. – Подойдя к Нечаеву, спавшему на полу, Голованов пихнул его в бок: – Вставай, пора! Вставай!
Нечаев поднялся, протер припухшие от бессонницы глаза и стал искать очки.
В пятом часу утра в штабе партийной дружины все, кроме дежурного, спали. Дежурила какая-то работница. Она внимательно посмотрела пропуск Реброва и указала на дверь по коридору:
– Разбуди там Запрягаева в комнате налево, на полу.
Ребров вошел в комнату. Светало. На полу вповалку, одетые в солдатскую форму, валялись дружинники. Под головами у них были походные, туго набитые сумки. У изголовий стояли винтовки, прислоненные к стене, а на полу у винтовок – подсумки с патронами.
Ребров негромко позвал:
– Запрягаев!
В углу зашевелился и сел на шинели высокий круглоголовый дружинник. Даже в полутьме были видны могучие плечи и широкая выпуклая грудь. Ребров сразу узнал его. Это был тот самый детина, который бежал во главе цепи у вокзала.
– Это ты, Ребров? – спросил Запрягаев, вглядываясь в Реброва, потом вскочил на ноги и громко крикнул:
– Эй, эй! На работу!
Дружинники зашевелились, стуча сапогами, быстро поднялись, схватили подсумки с ремнями и винтовки.
– Мы тебя ждали ночью и приготовились с вечера, – сказал Запрягаев. – Теперь за эсериками? – спросил он, нахмурившись.
– Не нравится? – ответил Ребров. – Да, к ним!
Дружинники вышли на улицу и построились. Левоэсеровский штаб недалеко. В старинном деревянном доме маленькие окна наглухо закрыты ставнями. Железные перекладины болтами схвачены изнутри. Высокое скрипучее крыльцо ведет в штаб. Ребров взбежал на крыльцо. Дверь закрыта. Долго стучал, пока не услыхал шаги.
– Кто там? – спросил из-за дверей чей-то бас.
– Ребров.
Дверь открылась, и Ребров увидел двоих вооруженных мужчин. За ними стоял третий – небольшой человек в пенсне, с маузером на боку.
– Вы Ребров?
– Да.
– Документы?
Ребров протянул мандат и записку Голованова. Маленький прочел, пристально вглядываясь в документы, и, подойдя к Реброву, протянул руку:
– Я – Воздвиженский, начальник сводного левоэсеровского отряда.
Воздвиженский повел Реброва куда-то в темноту. Сквозь щели ставен еле пробивались красные лучи зари.
– Чего это вы за ставнями сидите? Ни черта не видно, – сказал с досадой Ребров. – Тьма кромешная.
– Зато никто не влезет.
– Куда?
– К нам.
– Кто к вам полезет?
– Разведчики, шпионы…
Воздвиженский повернул электрический выключатель. Лампочка осветила маленькую, хорошо обставленную комнатку с мягким кожаным диваном, на котором белели простыни и подушки.
– Подождите здесь! – сказал он и исчез за дверью.
Ребров прислушался. Где-то в комнатах застучали прикладами, зашевелились люди. Слышно было, как Воздвиженский визгливым тенорком вызывает центральную телефонную станцию. Потом глухо захлопнулась дверь, и Воздвиженского не стало слышно.
«К своим вождям звонит, – подумал Ребров. – Развели канитель».
Через полчаса отряд в тридцать человек шагал по Клубной улице к золотосплавочному двору. Впереди всех в драповом пальто, в шляпе, с маузером через плечо шел Воздвиженский.
Золотосплавочный двор находился под горой у самого берега Исетского пруда. Железные ворота толщиной в вершок, на чудовищных петлях, вели в двор, обнесенный высоким забором. Там стояло двухэтажное здание. Необычайная, очень большая труба над белым, чистым домиком. Широкие, почти квадратные окна с тонкими решетками. Опрятный двор зарос сплошь зеленой, свежей травкой. Очевидно, лишних посетителей здесь не бывало, и только едва заметная тропинка пробивалась от калитки ворот к белому домику.
Пленные австрийцы на грузовиках уже ждали у железных ворот, когда дружинники начали спускаться с горы к пруду. Машины загремели, заворчали, как жуки, задвигались вперед-назад, выстраиваясь в очередь. Сторожа поспешно захлопнули тяжелые ворота, как только отряд вошел во двор. Грузовики безжалостно мяли траву, оставляя за собой две широкие полосы.
Ребров вошел в домик и попал в отделение плавильных печей. Холодные печи покрыты пылью. Они давно прекратили работу. Тихо и пусто. Толстый человек в старой, с тугим околышем фуражке, на бархатной тулье которой еще не стерся отпечаток кокарды, встретил Реброва у входа и провел в кладовую золотосплавочной. Там на полу в деревянных ящиках и стеклянных банках хранилась платина. Рядом несколько десятков холщовых мешков, едва-едва завязанных, без печатей. Ребров развязал один мешок, сунул в него руку – на дне слитки золота. Толстый человек в фуражке с бархатом пренебрежительно махнул рукой:
– Берите… Вот.
– Где же список? – спросил Ребров.
– Нет никаких списков.
– Как нет? Откуда же знать, сколько его тут?
– Взвесили мы: двести пудов платины, четыреста пудов золота. Упаковывать и запечатывать некогда. Да и не к чему, – иронически добавил он, – все равно растащут…
– Кто растащит?
– Воры, – многозначительно промычал толстый.
Партиями по три человека военнопленные стали проходить в золотосплавочную и перетаскивать груз в автомобили. В первой тройке здоровяк австриец, увидав небольшие мешочки, нагнулся и схватил несколько сразу, да так и остался в согнутом положении, – тяжелые мешочки не сдвинулись с места. Схватив обеими руками один мешок, он едва приподнял его и выругался.
– Шорт! Нишего не понимай!
Частой сеткой рельсов покрыт товарный двор. Красные вагоны рядами выстроились около платформы, в тупиках, на запасных путях. Можно легко перешагнуть с крыши одного состава на другой, так тесно стоят ряды груженых вагонов. На дверцах вагонов везде тяжелые замки или засовы, обмотанные проволокой. У каждого замка небольшая свинцовая пломба и пометка мелом на стенке вагона.
Желтый забор из остроконечных досок отгораживает товарный двор от площади.
На дворе у пустынной платформы ждет состав из четырех вагонов. Два пассажирских – видимо для охраны, два американских товарных – для груза. По платформе ходит сторож.
– Зачем забросили сюда пассажирские? – спрашивает он у сцепщика.
– Поди спроси! Комиссары какие-то секретные! Да вон, кажись, они! Подъезжают.
Сторож бросился к воротам:
– Што за груз? Накладную на вагоны предъявите!
– Посторонитесь! Накладные после… – крикнул Запрягаев с первой машины.
Во двор въехали грузовики, набитые мешками. На мешках сидели дружинники. Сторож с любопытством осмотрел их и вдруг стал пристально вглядываться в одного из дружинников.
После двух часов дня Ребров, погрузив золото и платину, приступил к перевозке денег из банков.
В первую очередь грузовики подошли за деньгами к Сибирскому банку. Ребров прошел через операционный зал, сияющий стеклянными перегородками и вощеным паркетным полом. В дверях он наткнулся на молодого секретаря.
– Где директор?
– У себя. Как доложить?
– Комиссар областного Совета.
– Пожалуйста, за мной! – холодно сказал молодой человек и открыл дверь в кабинет директора.
Директор, высокий тощий старик в стоячем воротничке, был у себя.
– Где у вас деньги? – спросил Ребров и протянул директору постановление областного Совета.
Директор сбросил с переносицы пенсне и ответил спокойно и строго:
– Милостивый государь, для меня этот документ не действителен.
– Почему?
– Я распоряжаюсь средствами только по указанию Москвы.
– Но ведь областной Совет действует по распоряжению ВЦИКа.
– Мне это неизвестно.
– Отказываетесь выдать деньги?
Директор пожал плечами. Ребров вышел. Через несколько минут он вернулся в кабинет в сопровождении Запрягаева. Из соседней комнаты послышался дружный топот сапог.
– Где кладовая? – спросил Ребров, подходя к директору.
– Веди в кладовую, старое чучело! – крикнул Запрягаев.
Директор тяжело оперся на стол, поднялся и пошел к двери. Они прошли по каменной лестнице в полуподвальное помещение. У железных дверей, выкрашенных в зеленый цвет, их встретил дряхлый банковский сторож с огромным смит-вессоном на красном шнуре через плечо.
– Открывай! – снова крикнул директору Запрягаев, срывая деревяшку с сургучной печатью.
– У меня нет ключа, – прохрипел директор. – Ключи у Сергея Сергеевича, у главного бухгалтера.
– Подавай сюда бухгалтера! – сказал Запрягаев.
Тяжело отдуваясь, явился главный бухгалтер. Дрожащими руками снял он тяжелый висячий замок, потом открыл внутренний замок и с трудом распахнул зеленые двери. За первыми дверями оказались вторые, решетчатые.
Новые три ключа открыли решетку, и все вошли под низкие сводчатые потолки кладовой Сибирского банка.
По стенам на длинных полках, похожих на книжные, лежали толстые пачки, перехваченные бумажными ленточками крест-накрест.
– Как в типографии, – удивился один из дружинников.
– А это что? – спросил Запрягаев директора, указывая на гладкую стену кладовой, из которой торчали металлические ручки, похожие на ручку дверного звонка.
– Сейфы, – ответил главный бухгалтер.
– Открыть!
Дружинники стали выносить пачки денег, сваливая их без счета в холщовые мешки. Ребров подошел к сейфам. В них было пусто.
– Где же ценности? – спросил он директора.
– На-ци-о-на-лизированы.
– Но где они?
– Вон в том несгораемом ящике, – указал директор на небольшой квадратный ящик, стоявший на полу.
– Откройте!
– Ключей нет.
– Как нет?
– Они в Государственном банке.
– А дубликаты?
– Затеряны.
– Затеряны? – переспросил Ребров. – Арестовать! – крикнул он дружинникам, и перед глазами директора выросли две винтовки.
– Господин комиссар! – жалобно сказал директор, но закашлялся и смолк. Его крахмальный воротник сбился набок, манишка топорщилась, он съежился и стал меньше ростом. Дружинники быстро вывели его из кладовой.
– Дьяволы, – ругался Ребров, – саботажники! Теперь таскайся с железным ящиком…
– Зачем? – перебил его Запрягаев, – сейчас откупорим. Эй, кто там! – крикнул он оставшимся в кладовой дружинникам, – тащи дрель. Да пошарьте наверху, нет ли зонта.
Главный бухгалтер с изумлением взглянул на Запрягаева.
– Зачем вам зонт? – спросил он.
– Увидишь, – ответил Запрягаев, плюнул на руки, потер их о свои засаленные штаны и, подойдя к ящику, вдруг нагнулся и тяжело приподнял его.
– Посторонись! – крикнул он бухгалтеру и поставил шкаф в нишу замком к стене.
– Восемнадцать пудов, – с ужасом прошептал бухгалтер.
Дружинники вернулись с дрелью и дамским кружевным зонтиком. Запрягаев схватил дрель, приставил к задней стенке несгораемого шкафа, надавил грудью. Сверло запело и врезалось в сталь. Через пять минут небольшое отверстие было готово. Запрягаев своими твердыми черными руками разорвал шелк, вырвал из кружев зонта тонкую упругую спицу, сунул в отверстие и ковырнул несколько раз. Потом снова взялся обеими руками за ящик и осторожно поставил его на пол. Толстая дверца легко приоткрылась.
– Готово, – сказал он, вытирая рукавом со лба пот.
Ящик был набит драгоценными камнями и золотыми монетами.
Скоро все было погружено, и Ребров с отрядом уехал из банка.
Главный бухгалтер выбежал из кладовой и бросился к телефону.
– Петра Ивановича арестовали, – глухо сказал он в трубку, – большевики падают. Деньги увозят, делить будут. Сейчас к вам приедет комиссар.
Когда Ребров приехал в Русско-азиатский банк, там денег оказалось совсем мало, – правление банка успело выдать служащим жалованье за шесть месяцев вперед.
– Назвонили, шкурники, на весь город, – сказал Ребров Запрягаеву. – Теперь придется расхлебывать. Ты держи ухо востро. Поезжай на товарный двор. Выставь оцепление, а на крышу американского вагона посади парня, чтобы смотрел по сторонам. Ворота товарного закрой и часового поставь. Боюсь, чтобы в городе буза не началась. Я еще съезжу в последний банк, а оттуда прямо на вокзал.
Длинный июньский день уже давно кончился. Стемнело. Только в вышине тускло блестел купол Вознесенского собора. Голованов вое не приезжал. Ребров в раздумье шагал по платформе. В десятый раз он подходил к прицепленному, тихо фыркавшему паровозу Н216.
Около паровоза возился маленький юркий человек с раскосыми глазами. Он держал в одной руке масленку, а другой бережно вытирал могучий шатун.
– Красноперов, сколько в среднем в час можешь идти?
– Семьдесят пять.
– А долго можешь держать такой ход?
– Покуда не свалюсь, – ответил Красноперов и юркнул куда-то под паровоз.
– Не бойсь, – сказал Реброву измазанный сажей человек, смотревший из окна паровоза, – наш косой, как схватит, так уж поволокет. Только вот скорей бы отправляли. В депе ребята бузить собрались. Еще задержат.
Ребров невольно подумал: «Не потому ли и задержка произошла, что где-то в депо бузят?»
На крыше американского товарного вагона, вдоль железного поручня, по длинному деревянному настилу шагал часовой-дружинник, поглядывая с высоты по сторонам. Как бы в ответ на догадку Реброва, он неожиданно остановился и стал внимательно смотреть в одну из улиц.
– Товарищ Ребров! Какие-то люди идут, кажись, с винтовками.
Ребров схватил бинокль и полез по железной лесенке к часовому. Посмотрел на улицу. Посреди дороги шел, подымая пыль, вооруженный отряд. Ребров спустился на платформу и свистнул. Из вагона выскочили дружинники и столпились вокруг него.
– Восемь человек к воротам! Запрягаев, веди! Остальные – вокруг состава. На площадках – приготовь пулеметы!
Все заняли свои места. Запрягаев пошел к воротам. Воздвиженский с маузером в руках бегал возле вагона.
– Огонь по ним! Огонь! – кричал он.
– Да подожди ты, – сказал Ребров, – узнай, в чем дело.
– Товарищ Ребров! – вновь крикнул часовой. – К воротам подходят.
Через несколько минут вооруженный человек в тужурке с блестящими пуговицами, по виду конторщик или кладовщик, стоял перед Ребровым.
– Я делегат железнодорожников, и мы требуем, – начал он, косо посматривая на торчавшее с площадки дуло пулемета, – мы просим, чтобы вы никуда сегодня не отправлялись. Сообщите, что за груз вы везете?
– А если не сообщу?
– Тогда мы принуждены будем задержать вас. Мы от комитета.
– Чего проще, – сказал Ребров, – так вы и сделайте. А пока передай своему комитету, что если кто подойдет близко к товарному двору, я дам две пулеметные очереди. Если нужны справки, обратитесь в областном Совете к товарищу Голованову. Ну, иди, да не возвращайся!
Делегат молча пошел к воротам. За воротами загалдели, но скоро затихли. Дружинники разошлись по вагонам.
Через полчаса верхом на лошади въехал во двор запыхавшийся Голованов. За ним скакал начальник гарнизона Долов. Они привязали лошадей и вошли в вагон.
– Не мог раньше, – сказал Голованов Реброву в купе. – Наделали мы с тобой делов: в городе паника, везде кричат: «Большевики падают – деньги увозят». А тут еще эсеры железнодорожный комитет на выступление подбивают, того и гляди, делегатов пришлют…
– Присылали уже, – ответил Ребров.
– Тогда немедленно выезжай, а то будет поздно.
– А маршрут?
– Сперва на Невьянск – Пермь по Горнозаводской. Это, кажись, безопасней. Верно, товарищ Долов? – повернулся Голованов к начальнику гарнизона.
– Так точно. Чехи вот-вот выйдут на Главную – по ней опасней, – подтвердил Долов.
– А там в Москву, – продолжал Голованов. – До Вятки спокойно, а дальше осторожней, в Мурманске высажен англо-французский десант. Могут ударить на Вологду. Что это?.. Слышишь?
– Тревога!
– Долов, скачи, узнай, в чем дело! – крикнул Голованов.
Долов побежал к коню.
Ребров и Голованов выскочили на платформу. Далеко, у пассажирского вокзала, тревожно гудели гудки железнодорожных мастерских. К ним присоединились гудки паровозов. Заревели винный и дрожжевой заводы в городе. Длинные, заунывные свистки с короткими перерывами. Сомнений быть не могло, – железнодорожники созывают свой отряд.
– Егорыч, – тихо сказал Ребров, – а ведь лучше нам ехать не на Невьянск, а по Главной. Кстати, не нравится мне этот твой офицер, – указал он на скакавшего вдали Долова. – Мимо чехов-то мы авось проскочим, а по Горнозаводской больше опасных мест. Не попасть бы в ловушку к эсерам.
– Пожалуй, ты прав, – после минутного раздумья сказал Голованов. – Меняй маршрут. Я буду знать один. Не попадешь в Москву, – спрячь золото в Кизеловском районе, а там спеши сюда назад. – Ну, двигай, – и он пожал Реброву руку.
Они побежали к паровозу. Ребров протянул жезл:
– Красноперов! Едем! Держи путевку. Сквозная по Главной.
Мягко снялся с места и двинулся вперед в неизвестность поезд с золотом. Звуки паровозных гудков все шире и шире расползались над городом, а поезд развивал предельную скорость. Золотой запас мчится дальше и дальше по Главной в Москву.
В Невьянске в комнате дежурного сидят штатские люди с маузерами на боку. Один из них, высокий, с черной окладистой бородой и золотыми зубами, басит в телефонную трубку:
– К черту. Бросьте заниматься мелочами. Здесь полмиллиардом пахнет. Шлите немедленно отряд ко мне на вокзал. Поезд подходит.
Черный бросил трубку и перебежал к другому телефону:
– У семафора?.. Не пропускать назад, если попробует удрать! Переведите стрелки, как только пройдет.
– На перрон! – закричал он людям, сидевшим на деревянном диване в дежурной. – Подходит!
Люди с маузерами вышли из комнаты. Из зала третьего класса высыпала толпа вооруженных мужиков.
На заводской дороге, по ту сторону полотна, послышался дробный топот сапог, смутный говор людей, задребезжало и залязгало железо, словно там перекатывали железнодорожные тележки на чугунных колесах. На минуту шум затих. Послышалась команда:
– Разомкнись! Ложись!
Защелкали затворы винтовок. Снова покатили куда-то чугунную тележку.
– Тарабукин! – прокричал голос из темноты.
Чернобородый с фонарем в руке подбежал к краю перрона и, приставив ко рту полусогнутую ладонь, крикнул:
– Как подойдет, – по крыше!
– Ладно, – ответил голос, и за полотном все стихло. Вооруженные люди на перроне кучками попрятались за скамьи, за ларек, за керосиновый бак, за изгородь станционного садика.
Далеко за станцией зеленый фонарик семафора висел высоко в воздухе. Отдаленный шум скатывающегося с горы поезда донесся до слуха и затих. Зашумело ближе. Сперва запели, потом задрожали мелкой дрожью рельсы. Из-за поворота вылетели две светящиеся точки и понеслись на семафор. На платформе вдруг стало светлее от полосы светящихся окон поезда.
– Тра-та-та!.. – неожиданно ворвался в шипение паровоза пулемет. На паровозе затормозили. Страшный толчок потряс вагоны. Посыпались вылетевшие из рам стекла. Из окон раздались голоса:
– Спасите!
С подножек попрыгали полураздетые пассажиры: мужчины, женщины с детьми на руках. Сбились в кучу.
– Ракету! – крикнул Тарабукин.
Сзади треснул выстрел. Зеленой змеей взвилась в небо ракета и рассыпалась над пассажирами. Со всех сторон бежали вооруженные люди, сжимая поезд в кольцо.
Рядом с Тарабукиным бежал здоровый парень в войлочной шляпе. Винтовка казалась игрушечной в его узловатых руках. Брюки навыпуск смешно раздувались клешем, когда он большими прыжками перескакивал через железнодорожную колею.
– Масло с яйцами! – ругался он, разглядывая выскочивших пассажиров. – У комиссаров бабы золото возят!
Тарабукин на бегу, наткнулся на какую-то мягкую кучу. Он поднял фонарь и увидел на земле женщину. Она лежала, раскинув руки, а около нее жались притихшие в испуге ребятишки.
– По местам! В вагоны! – закричал Тарабукин, размахивая маузером.
Пассажиров загнали в вагоны.
– Что за поезд? Где золото? – снова кричал Тарабукин, хватая главного кондуктора за шиворот.
Толстый кондуктор в испуге спрятал голову в плечи и забормотал:
– Почтовый уральский…
– Где комиссар поезда? – взревел Тарабукин, замахиваясь рукояткой маузера.
– Комиссар? – лепетал главный, – комиссар в вагоне номер два, третье купе.
– За мной! – бросился ко второму вагону Тарабукин, оттолкнув кондуктора. Малый в войлочной шляпе в два прыжка обогнал его и первым заскочил в вагон.
– Эй, выходи! – толкнул он ногой дверь купе, не решаясь открыть ее. – Хуже будет. Выходи! Масло с яйцами!
Тарабукин тихонько подкрался с противоположной стороны коридорчика, осторожно дернул дверь за ручку и отскочил в сторону.
Дверь открылась: на нижней полке спокойно сидел полный пожилой человек в очках – волосы бобриком.
– В чем дело? – спросил он.
– Сдавайтесь! Застрелю! Ты Ребров? – заорал парень в шляпе.
– Ты комиссар золотого поезда?! – закричал Тарабукин, подняв маузер.
Полный человек улыбнулся, вынул из кармана бумажник и протянул Тарабукину удостоверение.
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Предъявитель сего т. Нечаев Александр Васильевич, командируется Областным Советом в Нижне-Тагильский, Чусовской и Кизеловский районы по делам Областного Совета. Всем советским организациям предписывается оказывать т. Нечаеву всяческое содействие.
Председ. Обл. Совета Голованов.
– Не тот, сволочь! – выругался Тарабукин. – Прохлопали полмиллиарда. Говорил – узнайте точно: здесь ли поедут. «Здесь, здесь»… а вот теперь они уже по Главной, наверное, за Каму перемахнули.
– Так мы при чем тут? – оправдывался парень в шляпе. – Телеграфировал из Таватуя начальник станции, ему из Екатеринбурга свой человек сообщил…
– «Свой человек», – передразнил Тарабукин. – Дурак, а не свой человек. Губошлепы! Надо по линии дать знать, чтобы ловили. – Тарабукин захлопнул дверь купе и повернулся к выходу.
– А этого куда, комиссара? – спросил парень, указывая на дверь купе.
– Всех советских в штаб: в завод, – распорядился Тарабукин и исчез в дверях вагона.
Нечаева вывели на платформу. Из других вагонов к нему присоединили еще несколько человек. Парень в шляпе крикнул кому-то:
– Давай охрану!
По платформе бегали люди, вооруженные старинными берданками, палашами и пистолетами, будто кто-то раздавал тут оружие из музея. Через несколько минут к арестованным подошел небольшой отряд столь же странно вооруженных людей, и процессия двинулась. Конвойные гнали арестованных по булыжникам заводского тракта. Сутолока станции сменилась ночной тишиной. Невьянская падающая башня, наклонившаяся набок, темнела вдали.
Шли долго и медленно, пока не показался большой двухэтажный деревянный дом. Арестованных ввели во двор, крытый навесом, потом в темную комнату.
– Ну, вы, масло с яйцами! Сидеть спокойно, – сказал старший конвоир и замкнул дверь.
– Так. Попали к эсерам в гости, – сказал Нечаев. – Ну, ребята, утром виднее будет. А пока ложись спать. Чего зря нервы трепать. – Минуту спустя он забормотал: – Вот лешие! Очки мои забрали – ни черта не вижу.
Арестованные легли, но никто не мог заснуть до утра.
Светало, когда из Невьянска длинной колонной уходили в леса пестро одетые и разнокалиберно вооруженные люди. Это отступали правые эсеры.
С двух сторон дороги от времени до времени словно откупоривались гигантские бутылки, – это ухали пушки броневиков. В двухэтажном доме у Невьянского завода арестованные чутко прислушивались к звукам пальбы. Они не знали, радоваться ли им или ждать смерти.
– Эй, вы, масло с яйцами, – вдруг прокричал в окно знакомый голос. – Держи гостинцы!
В тот же миг со звоном посыпались осколки оконного стекла. Что-то тяжелое влетело и с шипом покатилось по полу. Через мгновенье ударил вихрь и задрожали стены. Взрыв! Все, кто был в комнате, упали на пол.
Нечаев поднялся первым, бросился к окну и выглянул наружу. Пустынные улицы упирались в поле. Ставни соседних домов были закрыты наглухо. Где-то тявкали собаки. Ни одной живой души не было видно. Нечаев, несмотря на свою грузность, легко спрыгнул на деревянный тротуар. Добежал до первого перекрестка, – там было так же пустынно, как и на других улицах. Он вернулся обратно.
– Ребята, утекли эсеры. А ну-ка, кто ранен?
Осмотрели друг друга. У одного оказалась расцарапанной щека. Другой держался за ухо. Никто серьезно не пострадал.
– А бомбы-то у эсеров никудышные. Сами состряпали наверно, – засмеялся Нечаев.
С высокого Уральского хребта поезд Реброва стремительно падает вниз. Красноперов держит предельный ход. На крутых поворотах по склонам хребта кажется, что поезд сломается пополам. Стекла пассажирских вагонов не выдерживают и в двух купе уже разбиты вдребезги. Мелькают хмурые тени станций и разъездов. Луна прыгает в клубах дыма, перелетая с одной стороны поезда на другую. На площадках классных вагонов пулеметы, как живые, с любопытством подняли свои узкие мордочки кверху. Часовые стоят без винтовок, с наганами на боку. С грохотом проносится мимо сероватой тенью камский мост. За Камой ровный железнодорожный путь, – и еще быстрей мчится золотой поезд. Красноперова после двенадцатичасового пути сменяет его помощник.
– Веди спокойно, – хрипло говорит Красноперов, стирая со лба черный пот. – Здесь путь хороший. Воду бери только на маленьких станциях, там меньше народа. Большие станции веди сквозным, чтобы никто не подсел.
Ближе к Вятке почти на каждой станции железнодорожники задерживают поезд.
– Одноколейная дорога, ничего не поделаешь, – говорят железнодорожники.
Но дело не в одноколейной дороге, а в том, что в железнодорожных комитетах сидят эсеры.
– Впереди встречный, – заявляет начальник станции, – придется подождать.
Даже у честного железнодорожника так устроена голова, что он больше всего думает, как бы замедлить движение. Скучно жить на полустанке за сотни верст от городов. Может быть, поэтому он и задерживает у себя на станции пассажирские поезда, которые мелькают перед ним, как интересная кинолента.
Ребров бежит со своим кольтом в дежурную комнату. За ним Воздвиженский и морзист из отряда.
– Встречный, говоришь? А о нас имел извещение, – почему не задержал его? Ну-ка, постучи – узнай, в чем дело? – Морзист играет дробь ручкой аппарата. По белой ленте ползут тире и точки. Никакого встречного нет. Воздвиженский вскакивает вперед:
– Безобразие! – кричит он и стучит кулаком в стол. – Я телеграфирую в железком.
Железнодорожник молчит.
– Ты, мерзавец, обманывать! – говорит Ребров. – Возиться некогда! Передай по линии, что за следующую задержку – к стенке.
Паровоз, устало отдуваясь, тянет хоботом воду. Дышат паром цилиндры. Одинокий полустанок прячется в тополях. Деревья тревожно шепчутся.
Из-за водокачки вышли два странника, заросшие волосами, в домотканных коричневых зипунах, с палками в руках, и, оглянувшись, побежали к поезду.
– Эй, товарищ! – крикнули они бородатому дружиннику, который выскочил из вагона с чайником. – Дозвольте на машину сесть?
– Не можно, – степенно ответил дружинник.
– Пошто, родной? Один перегон нам.
– Поезд государственный. Не можно, – повторил дружинник, подставляя чайник под кран.
