Текст книги "Веснушки — от хорошего настроения"

Автор книги: Владимир Разумневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава II
Мышонок

– Будешь моим заместителем по кроликам. – Стасик смотрит на Петю Гусева так, словно посылает дружка не в крольчатник, а в полёт на Луну.

Петя не ожидал такого доверия.

Спрашивает:

– А за что меня в заместители?

– Вид у тебя тихий, как у кролика. Ты, случаем, им не родственник?

– Не-е-т, – в тон ему отвечает Петя. – У меня на коже ни шерстинки, ни пуха. Был бы пух, меня бы каждый день расчёсывали. Как-никак польза.

– Давай, Петька, пока ребята не пришли, собирать пух с Белки.

– Давай. Я сию минуту за гребешком сбегаю. У него, правда, зубьев не хватает…

Петя – заместитель что надо! Только слишком старательный. Он расчёсывает кроликов так усердно, что Стасику становится немного страшновато: как бы он вместе с пухом не содрал с беззащитного кролика и шкурку.

– Поосторожнее, – предупреждает Стасик. – Он не игрушечный.

Когда подходит время кормить зверьков, Петя приносит из кухни обрезки свёклы и моркови, набивает кормушку овсом и клевером, прибавляет от себя лично краюху хлеба и конфетку «Раковая шейка».

– С ума спятил?! – возмущается Стасик и забирает обратно хлеб, куски свёклы и «Раковую шейку». – Хочешь, чтобы кролик лопнул?

…Темнеет. Сумрак из мрачных углов сарая расползается по всему крольчатнику. Наверное, пора уже идти в столовую ужинать. Стасик по-хозяйски ещё раз осматривает клетки. Петя кладёт в ящики свежую подстилку и вдруг пронзительно взвизгивает.

– Чернявка укусила? – спрашивает Стасик.

Петя дрожит, словно только что вылез из студёной воды. Даже в потёмках видно, как побледнело у него лицо.

– Там мышонок…

Стасик тормошит подстилку, но мышонка нет. Улизнул. Мыши, как предупредил Владимир Семёнович, переносчики заразы. Кролики могут от них заболеть, погибнуть. Нужно немедленно что-то делать.

– Мышеловку бы…

– Мышеловки у нас нет, – вздыхает Петя.

Вечером, когда все ребята уже лежат в постелях, к Стасику под одеяло забирается кот Васька. Он трётся о его ноги, щекочет усами коленки.

Стасик вскакивает:

– Петька, я придумал, как избавиться от мышонка! Мы Ваську в клетку посадим. От него мышь не убежит… Здорово я придумал?

Петя молчит. Лишь пружины в матраце жалобно стонут.

– Ты что, язык проглотил?

– Я скажу, а ты ещё скажешь, что это совсем не то, что надо. Уж лучше я помолчу…

Стасик быстро одевается, прижимает к груди кота и, бесшумно проскочив по коридору, убегает во двор.

В крольчатнике одному страшновато. Кругом тьма, таинственные шорохи, странные вздохи. Стасик торопливо суёт кота Ваську в клетку к Чернявке и выходит во двор. Но на душе неспокойно. Он возвращается в крольчатник и видит страшную картину: взъерошенный кот, выгнув спину и задрав хвост, готовится к решительному броску на Чернявку. Трусливо прижавшись к стенке, крольчиха жалобно смотрит на него.

– Васька! Не смей! – Стасик берёт кота за шиворот и даёт ему такой щелчок, что тот сразу теряет свой воинственный вид. Вырвавшись из Стасиных рук, он без оглядки удирает из сарая.

Мысль о мышонке не покидает Стасика и на уроках. Решая задачку по арифметике, он вдруг ни с того ни с сего начинает рисовать мышеловку. Когда на занятиях по русскому языку Валентина Григорьевна просит его составить и написать простое предложение с подлежащим и сказуемым, он выводит на доске: «Мышонок забрался к кролику».

– О кроликах думаешь? – спрашивает после уроков Петя. – И я тоже.

– Ну и как?

– Не пойму, откуда мышь могла забраться в клетку? Ведь она со всех сторон обита досками.

– Значит, дырка где-то есть… Постой! Новая идея. Нужно заделать дырку замазкой…

– Где сейчас замазку возьмёшь? Вот разве теста спросить в столовой.

– Умник! Если мы тестом дыру замажем, тогда все мышата сбегутся отведать сдобненького. Придумал же!

– Что придумывается, то и придумал.

Они стоят у окна, из которого хорошо видно, как за интернатским забором строят дом. Там без конца снуют машины, поднимаются ажурные стрелы кранов, бегают взад и вперёд вагонетки с раствором бетона. Раствор, должно быть, мягкий и тёплый – от него поднимаются лёгкие струйки пара.

– Видишь? – спрашивает Стасик, кивая за окно.

– Вижу.

– Что видишь?

– Воробьи прыгают.

– Сам ты воробей. Ты на стройку смотри. Видишь, бетон везут. Им можно, как свинцом, любую щель залить. Понял?

К вечеру все щели и дырки, какие только обнаружились в стенах и полу кроличьих клеток, старательно, накрепко замазываются густым раствором бетона.

Стасик радуется:

– Кроликам теперь не страшны мыши. И сквозняк их не продует. Ни одной дырки не оставили. Жаль только, мышонок улизнул.

Глава III
За семь вёрст киселя хлебать

Встретившись со Стасиком, Любовь Павловна справляется:

– Значит, нравится на крольчатнике? Рада за тебя. В Студёных Ключах, между прочим, школьники по вашему примеру тоже кролиководческую бригаду организовали. Смотри, опередят они тебя!

– Им опережать легко: колхозная ферма под боком. Чего не знают – спросят, чего не хватит – дадут, чего не могут – помогут. А у нас? Жмыха нет – раз. Соли-лизунца тоже нет – два. И мыши жить мешают – три. Без жмыха и лизунца какое же воспитание! Организм у кроликов слабеет.

– Ты бы у дяди Мити попросил. Для Сильвы он, помнится, и жмых и лизунцы привозил. У лошадей и у кроликов, оказывается, одинаковые вкусы.

– Дядя Митя, конечно, дал бы. Да Сильва давно весь жмых съела. А от лизунцов в кормушке лишь комочек остался. Не отнимать же у Сильвы последнее! Ей каждый день нужно тридцать граммов соли, а кролику хватит и одного грамма. А где взять?

– Жмых – не проблема. Достанем как-нибудь. Поблизости от Студёных Ключей маслобойный завод работает. Там масло из семечек выжимают, а из того, что остаётся, жмых прессуют. Его ещё макухой называют. Владимир Семёнович директору завода позвонит, и, мне думается, макуха будет.

– А лизунцы? Не только кроликам, Сильве тоже полизать хочется.

– Свяжись со школьниками Студёных Ключей. У них лизунцы наверняка найдутся. Поделятся по-братски.

– Как же, жди! Там мальчишками Стёпка Батов командует. Осенью мы в войну с ним играли. Он ночью своего разведчика в интернат подослал, и пулемёт с трещоткой у нас похитил. Мы с Мироном тот пулемёт из фанеры целую неделю делали.

– Боевые трофеи, было б тебе известно, противнику не возвращают, – улыбается Любовь Павловна. – Что же касается лизунцов, то они к военному делу ни малейшего касательства не имеют. Попросите как следует, думаю, что не откажут.

От Владимира Семёновича вожатая возвращается с радостной вестью:

– С заводом – полная договоренность! Считай, что макуха уже у вас в крольчатнике. Завтра, как мне сказал физрук, в вашем классе лыжные соревнования. Будете соревноваться на трассе интернат – Студёные Ключи. Сразу, как говорится, двух зайцев убьёте: соревнования проведёте и корм кроликам доставите. Хорошо я придумала?

– Получается, что мы соревноваться будем не просто так, а для кроликов?

– Вот именно!

В пионерской комнате, где ещё совсем недавно висел приказ о том, чтобы «назначить комендантом кроликофермы тов. Комова С. П.», утром появляется новое директорское распоряжение. Оно тоже из трёх пунктов:

«1. Провести лыжные соревнования 4 «А» класса на трассе интернат – посёлок Студёные Ключи.

2. Разбить класс на два отряда, во главе отрядов поставить тт. Комова С. П. и Мерлина Н. К.

Первому отряду поручается доставить с маслобойного завода 30 плиток макухи, второму отряду – привезти лизунцы для кроликов.

3. Отряд, который раньше справится с ответственным заданием, признаётся победителем. Командиру его вручается награда – «ночная» авторучка».

– Ну как – посоревнуемся, Николай Кузьмич? – многозначительно спрашивает Стасик Кольку.

– Посоревнуемся, Станислав Порфирьевич! – также многозначительно отвечает Колька. – Мы уже лыжи мазью натёрли.

– Мы раньше вашего натёрли. Первое место нашему первому отряду обеспечено.

– Откуда ты взял, что ваш отряд первый? В приказе так не написано.

– Моя фамилия там первая. Значит, и отряд первый.

– Ничего это не значит! Она просто по алфавиту первая. Ты на «К», а я на «М». Вот и всё.

– Значит, не хотите быть вторыми? Тогда будете просто «лизунцами».

– А вы – «макухами»!

– Ха-ха! – радуется Стасик. – «Макухи» так «макухи»! Весело! Можешь считать, что «ночная» авторучка уже в кармане главного «макухи».

– Это ещё бабка надвое сказала, – кривит губы Колька. – А ты, «макуха», знаешь хотя бы, почему авторучка «ночной» называется?

– Наверное, потому что ею можно только по ночам писать. А днём чернила автоматически, под влиянием света, отключаются.

– Скажешь тоже – «чернила отключаются»! Так не бывает. Просто авторучка, я думаю, светится, как гнилая деревяшка в темноте.

– После соревнования я тебе, «лизунец», так и быть покажу, какая это «гнилая деревяшка»…

Встав на лыжи, ребята по команде Стасика и Кольки строятся в две колонны – и в путь!

По другую сторону дороги, вдоль канавы, бойко работая лыжными палками, один за другим мчатся «лизунцы». Они стараются изо всех сил. Но колонна «макух» с самого начала берёт такой стремительный разбег, что угнаться за ней трудненько.

«Макухи» раньше «лизунцов» приближаются к роще за военным городком. Стасик вскидывает палку и на ходу командует:

– Отряд, направление на лес, в линию марша!

Круто развернувшись, юные лыжники устремляются за своим командиром в лесную чащу. Скрываются за деревьями и «лизунцы». Теперь каждый отряд пробирается через лес скрытно друг от друга, чтобы встретиться затем на мосту, перед Студёными Ключами, как приказал физрук.

Надо спешить, иначе «лизунцы» могут опередить. Стасик, налегая на палки, не сбавляет темпа, упрямо преодолевает высокие снежные навалы и, оглядываясь назад, командирским голосом подбадривает своих уставших, но неукротимых «макух».

Лес заметно редеет. В просветах деревьев сверкает снежной белизной широкая поляна. Снег, мерцая под солнцем, лежит ровно, как скатерть на столе. Вдали, за полем, смутно проступают очертания длинного амбара. За ним – спуск к мосту. Там должна произойти встреча двух отрядов: «макух» и «лизунцов».

На лесной опушке, что находится по правую сторону от Стасика, маячат мальчишечьи фигурки. Стасик догадывается – отряд соперников вырвался вперёд. Чего доброго, они раньше Стасика приблизятся к мосту. Тогда всё пропало!

– Бесстрашные «макухи», вперёд! – распоряжается Стасик. – Стремительным броском опередим «лизунцов»!

Он со своими товарищами вырывается из леса на заснеженный простор. Лыжи легко скользят по искристому, схваченному лёгким морозцем снегу.

Каждый берёт равнение на командира, каждому хочется быть ближе к нему. Но догнать Стасика удаётся лишь Пете Гусеву. Он торжествует, машет палкой над головой. И тут – бац! – лыжи на что-то натыкаются. Слышен треск. Петя вскрикивает и шлёпается в сугроб. Барахтаясь в снежном бугре, он кое-как поднимается.

Вместо лыж – жалкие, расщеплённые обломки.

Петя отбрасывает их в сторону, пытается идти, но ноги по колено вязнут в сугробе.

– Эх, проклятье! Не выбраться. Подведу весь отряд…

И тут он чувствует, что кто-то подхватывает его под руки. Это Стасик возвратился назад. И Мирон с ним. Они подлетают к Пете на лыжах с двух сторон, тянут за собой. Но не так-то просто вытащить его из сугроба.

– Оставьте меня, – умоляет он друзей. – Я один как-нибудь…

– Ишь какой храбрый герой-одиночка! – язвит Стасик и, нагнувшись, стягивает с правого валенка лыжу. – Бери! По одной на брата. Всё-таки не так вязко будет.

Мирон встаёт между Стасиком и Петей, протягивает им лыжную палку, чтобы они держались с обоих концов, помогает двигаться дальше по направлению к амбару.

Стасины «макухи» только-только приближаются к амбару, а «лизунцы» уже стоят, прислонясь к перилам, на мосту над речкой Студёной.

Вид у них горделивый. Победители!

– Всё из-за меня, – ноет Петя.

– Не каркай раньше времени, – одёргивает его Стасик. – Посмотрим, как они с главным поручением справятся…

После пятнадцатиминутной передышки на мосту отряды направляются выполнять директорское задание: «макухи» – за макухой, «лизунцы» – за лизунцами. Ребята, со Стасиком во главе, сворачивают на лыжах влево, туда, где у дальнего края поля видно высокое кирпичное здание маслобойного завода. «Лизунцы» пешим ходом, перекинув лыжи через плечо, добираются до Студёных Ключей по хорошо укатанной дороге. Впереди важно шагает Колька Мерлин. Свои лыжи он отдал Пете Гусеву, хотя тот и из другой команды. Чего не сделаешь ради друга!

На заводе мальчишек встречают как желанных гостей, без лишних разговоров выдают тридцать больших плиток жмыха. По цвету они похожи на шоколадины, а по вкусу – на пережаренные подсолнечные семечки. Плитки такие твёрдые, что Стасик, куснув, чуть зуба не лишился.

– А жмыходробилка у вас есть? – спрашивает кладовщица. – Можем подарить. У нас в избытке.

– Не надо, – отвечает Стасик. – Дядя Митя изобрёл дробилку. С зубчатым барабаном! Он жмыхом Сильву кормит.

– Сильву? – изумляется кладовщица. – Девочкам жмых нельзя.

– Какая же Сильва девочка? – смеётся Стасик. – Она – лошадь.

– Тогда другое дело, – говорит кладовщица и, провожая ребят за ворота, суёт Стасику в заплечный рюкзак ещё три плитки жмыха. – От меня лично. Для Сильвы!

Стасик ещё в интернате условился с Колькой Мерлиным, что они, как только выполнят задание, сразу же возвратятся на мост и затем одной колонной отправятся по шоссе в интернат. Но «лизунцов» на мосту нет. Должно быть, дела задержали.

– Будем ждать, – принимает решение Стасик и, обращаясь к Борьке Титову, громко произносит: – Разжечь костёр!

– Шашлык жарить? – недоуменно спрашивает Борька. – Из макухи шашлыка не сделаешь. А баранины нет.

– А спички-то хотя бы есть?

– Как же повару без них! Всегда при себе.

– Вот и разводи костёр. Не для шашлыка, а чтобы нам не замёрзнуть.

Борька бежит к амбару, извлекает из-под сугроба хворост, доски, палки – всё, что может гореть. Костёр чадит, не разгорается. Мальчишки, присев на корточки, долго раздувают огонь. И вот наконец костёр вспыхивает ярким пламенем.

Греясь у костра, мальчишки беспрестанно поглядывают в сторону Студёных Ключей: не идут ли «лизунцы». Час ждут, два… А их нет и нет. И лишь на третьем часу ожидания на дороге появляется Колька со своим отрядом. Плетутся понурив головы, чуть живые…

– Облизнулись, видно, наши «лизунцы», – определяет Стасик. – У Стёпки Батова и снега-то зимой не допросишься…

Рюкзак Кольки Мерлина и на самом деле оказался пуст.

– Ну и жмот же этот Стёпка! – ругается Колька. – К нему по-человечески, а он: «Мы ваших кроликов обеспечивать лизунцами не обязаны. Вам отдадим, а наши кролики чего сосать будут? Сосульки из-под крыши?» Так и не дал. Завуч, чтобы мы не очень огорчались, нас в столовой киселём угостил. Такая вкуснятина! Вишнёвый…

– Выходит, за семь вёрст киселя хлебать ехали, – невесело ухмыляется Стасик и грозно тычет лыжной палкой в сторону Студёных Ключей. – Ну, Стёпка, погоди. Ты у нас ещё попляшешь!

Глава IV
«Позвольте мне вас щёлкнуть…»

Стасику и Кольке Мерлину поручено написать в газету о лыжном походе «макух» и «лизунцов».

Стасик, положив тетрадь на тумбочку, пишет авторучкой, которую вчера ему вручил как высшую награду директор Владимир Семёнович. Авторучка и действительно «ночная» – с маленькой лампочкой возле стержневого кончика. Чуть повернёшь влево белый колпачок – вспыхнет огонёк. Можно в тёмной комнате на бумаге писать – всё видно. Стасик ночью уже попробовал. И друзьям дал пописать. Хотя авторучка и слишком громоздкая, держать её неудобно, пишет она вполне нормально и, главное, светит не хуже карманного фонарика.

Колька, придвинув стул к подоконнику, склонился над тетрадным листком. Изредка он, не без тайной зависти, поглядывает на Стасину авторучку. Ничего не скажешь – заслужил! Жмыха в интернат привёз больше, чем даже директор просил. А вот они, «лизунцы», остались без лизунцов. Хорошо ещё, дядя Митя, съездив в Студёные Ключи, выпросил в колхозе несколько белых булыжников соли. Это и есть те самые лизунцы, которые необходимы кроликам и Сильве. Дядя Митя вот раздобыл, а он, Колька, не смог, как ни старался. О чём писать в газету? О том, как они на лыжах опередили отряд соперников? Но ведь этого мало. Надо было ещё и главное своё дело сделать – лизунцы привезти.

Колька мусолит кончик карандаша и напряжённо морщит лоб. Карандаш химический, и язык от него становится фиолетовым. Но Колька, конечно, не замечает этого. Он мучительно подбирает самые верные слова, чтобы описать всё так, как было на самом деле. Колькин рапорт о походе умещается на двух страничках. Зато Стасик за это же время исписывает всю тетрадь, от корки до корки. Ему есть о чём писать. Не то что Кольке…

Свои сочинения они показывают пионервожатой. Любовь Павловна сначала читает Стасину тетрадку, потом Колькино сочинение. Вид у Кольки смущённый. Он не поднимает глаз, пока вожатая пробегает взглядом по его записям на листочке. И неожиданно слышит одобрительный голос:

– Ты, Коля, хорошо написал. Кратко и точно. Без бахвальства. Чего, к сожалению, про Стасика не скажешь…

Колька поднимает голову и видит перед собой пристыжённого Стасика и Любовь Павловну. Как и всегда в минуты волнения, она то и дело отбрасывает со лба непослушную светлую прядь, говорит торопливо и сбивчиво, обращаясь на этот раз к одному Стасику:

– Не так, не так надо… Опять за своё… Словно ты один на свете, и больше никого… Что ни предложение, то: «Я приказал. Я повёл вперёд. Без меня они бы не достигли». Не спорю, ты многое сделал. Может быть, даже и больше, чем остальные, но нельзя же самого себя так выпячивать… Пусть другие заметят, одобрят, оценят… Победил-то ведь не только ты. Весь отряд! К тому же в лыжном соревновании «лизунцы» вас опередили. Не знаю, стоит ли такое в газету… Вроде ничего неверного и нет. Ты так действовал и так говорил. А если разобраться по существу… Нет, в газету, пожалуй, нельзя…

Стасик стоит перед вожатой мрачнее тучи, виновато переваливается с ноги на ногу.

– Дайте. Перепишу. Будет как у Кольки. – Он забирает тетрадку и бежит к себе в комнату.

Через час у него готово новое сочинение. Стасик несёт его вожатой в пионерскую комнату. Оно ещё меньше, чем у Кольки, уместилось на одной страничке тетрадного листа.

В пионерской комнате вожатой нет. Зато ребят полным-полно. Участники вчерашнего похода, перебивая друг друга, галдят, спорят, размахивают руками. Стасика они сначала не замечают. Ему, конечно, приятно, что и о нём говорят и даже кто-то хвалит его. Почему бы и не послушать? Это же не он сам о себе, а другие о нём.

Стасик свёртывает листок вчетверо, суёт в карман и делает шаг вперёд. И тут видит в углу комнаты, в мальчишечьей толчее, незнакомого молодого человека в тёмных очках и полушубке.

В комнате жарко. Полушубок распахнут. Мог бы и совсем снять. А то вон взопрел как – пот градом со лба. Очкастый суетлив, разговорчив. То к одному обращается, то к другому. Его знакомят со Стасиком.

– Стасик Комов? – переспрашивает тот. – Я тебя с самого утра ищу. Скажи-ка мне, мой бледнолицый друг…

У Стасика нет охоты разговаривать с незнакомцем, и он насмешливо перебивает его:

– Какой же я бледнолицый, если нос в веснушках?

– Веснушки лицу не помеха, – не смолкает очкастый. – Хочу побеседовать с тобой, мой бледнолицый друг. Как себя чувствуешь после похода? О чём думал, когда вёл ребят в поход?

– О кроликах думал. О ком же ещё?

– Можно думать и шире. О чувстве долга и обо всём человечестве, например, – подсказывает очкастый. – А гимнастикой по утрам занимаешься? Возникали ли драки во время игр?

Стасик чистосердечно, как в поликлинике, отвечает на его вопросы о здоровье и самочувствии.

Когда Колька Мерлин, появившись неизвестно откуда, кивает на незнакомца и спрашивает, кто он такой, Стасик отвечает, что доктор, наверное. И Колька недолго думая показывает доктору язык, полагая, что ему это интересно.

Но тот отворачивается от Колькиного языка и по-прежнему нацеливает свои очки на Стасика.

– Вчера ваш отряд отлично проявил себя. Кому из своих товарищей ты, как командир, готов отдать пальму первенства?

– Какую такую пальму? – прикидывается непонимающим Стасик. – Никаких пальм у нас в интернате не растёт…

– Да я и не о пальме вовсе! – сверкает очками незнакомец. – Это же образно так говорится – «отдать пальму первенства». Ну хорошо, спрошу проще: кого ты считаешь главным виновником победы?

– Разве мы виноватые? – вновь разыгрывает очкастого Стасик.

– Скажешь тоже! Конечно же, не виноватые! А вот ты, кому бы ты лично хотел прежде всего спасибо сказать?

– Ясно кому – Тиму Савельеву!

– Тиму? Из какого класса? Познакомь меня с ним.

– А его нет здесь. Перед самым походом он уехал от нас.

– Уехал, говоришь? За что же тогда благодарить его? В самый ответственный момент оставил товарищей…

– Он бы не оставил. Ему очень не хотелось. Но раз поступил приказ – надо подчиниться. Такой уж порядок у военных.

– Выходит, Тим – человек военный?

– Танкист. А у нас он шеф-инструктор. Вот это человек! Лучший в мире! Научил нас играть по всем правилам. За это ему и спасибо!

– Интересно, интересно. Расскажи-ка о нём поподробнее, – требует незнакомец, и его авторучка начинает быстро-быстро бегать по блокноту.

Потом из-под полы своего полушубка он выхватывает фотоаппарат, ставит Кольку рядом со Стасиком и предлагает:

– Сделайте весёлые лица! Позвольте мне вас щёлкнуть…

– Лоб подставить для щелчка? – смеётся Стасик. Ему явно понравилась такая игра «в непонимайку».

– И никакой он не доктор! – догадывается Колька Мерлин. – Журналист из газеты, для которого мы сегодня свои рапорты писали. И зачем только я ему язык показывал!

Очкастый, второй раз щёлкнув фотоаппаратом, поворачивается к Кольке:

– А я и был прежде доктором. И язык твой, прямо скажу, мне не понравился. Про поход ваш и про то, как вы снежную крепость штурмовали, непременно напишу. А вот стоит ли про язык писать – не знаю. Он у тебя, между прочим, в чернилах.