Текст книги "Веснушки — от хорошего настроения"

Автор книги: Владимир Разумневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава IX
«Ледовое побоище»

Валентина Григорьевна приглаживает ладонью и без того гладкие чёрные волосы. Ямочки на её щеках чуть-чуть вздрагивают. Она раскрывает книжку:

– Начнём урок. Сейчас мы продолжим чтение рассказа «Зимовье на Студёной».

Она читает тихим, мягким голосом. Стасик замирает, слушая жалобный рассказ об одиноком, обманутом купцами старике Елеске и его любимой собаке Музгарке, которая не раз спасала старика от волков и медведей, облегчала его несчастную жизнь. Однажды пёс захворал и сдох. «Музгарко, Музгарко… – повторяет несчастный старик, целуя мёртвого друга. – Что я теперь делать буду без тебя?»

Валентина Григорьевна как-то по-особенному печально читает эти слова. Стасик часто-часто моргает. Ему тоже до слёз жалко бедного старика Блеску.

Слушает Стасик рассказ, а сам думает о Бобике.

Любит Стасик его ничуть не меньше, чем Елеска Музгарку. Любит, как человека, как друга. И Бобик тоже любит его. От Стасика он ни на шаг. А если иногда и улизнёт вперёд, то всё время оглядывается: не заблудился ли Стасик?

Умная собака. О своём настроении умеет рассказывать. Только не языком, а глазами, ушами, мордой и даже хвостиком. Весёлое настроение – хвостом виляет, прыгает на месте. А нет настроения – хвост опускает и уши поднимает. Захочет Бобик есть, полегоньку ударит Стасика лапой: обрати, мол, на меня внимание! Смотрит при этом прямо в глаза, не моргает. А то, случается, нападёт на Бобика тоска – ляжет у порога и подниматься не желает, от пищи морду воротит.

«Совсем мой характер! – думает Стасик. – Когда у меня живот болит, то ни есть, ни пить, ни бегать не хочу».

Когда мальчишки гоняют по спортивной площадке мяч, то вместе с ними бегает и Бобик. Однажды собака чуть-чуть не забила гол, но помешал вратарь: выхватил мяч прямо у неё из-под лап.

Да, хорошо, когда есть любимая собака – жить веселее.

Валентина Григорьевна заканчивает чтение. В классе тишина. Девочки украдкой вытирают слёзы. Всем жалко Музгарку и старика Елеску, который не перенёс смерти своей собаки и сам замёрз в лесу под елью.

– К завтрашнему уроку вы ещё раз прочтёте рассказ сами, – говорит учительница. – А пока ответьте на вопрос: почему старый Елеска так сильно любил свою собаку?

Стасик поднимается из-за парты и совсем тихо отвечает:

– Без собаки жить нельзя.

– Вот сказал! – удивляется Женя Окунева.

– Без людей нельзя, а без собак можно, – уверяет Борька Титов.

– Много ты понимаешь! – косится в его сторону Колька Мерлин. – От тебя даже Бобик отворачивается. Ты его за хвост дёргаешь.

Учительница смотрит на Стасика. У него глаза блестят, лицо печальное.

– Люди, которые любят животных, – говорит учительница, – имеют хорошее, доброе сердце. Вот такое сердце было и у старика Елески.

Стасик взволнован. Ведь он тоже очень любит животных, и особенно Бобика. Ему кажется, что учительница говорит сейчас и про него. Стасик моргает глазами и смущённо смотрит на Валентину Григорьевну.

Второй урок – история. Его ведёт сам директор Владимир Семёнович.

На уроке истории повторяют материал, который проходили ещё в начале года. Владимир Семёнович спрашивает Петю Гусева, когда было Ледовое побоище. Он, не думая, называет 1905 год, потому что задано было учить про этот год. Забыл, наверное, что идёт повторение. Об Александре Невском слова не может сказать. Стасику даже стыдно за него: мальчишка, а таких полководцев не знает. А вот Стасик сам много раз был Александром Невским, когда в войну играли.

– Стасик, помоги Пете, – просит Владимир Семёнович.

Стасик не только рассказывает, что ранней весной 1242 года русские побили на талом льду Чудского озера немецких рыцарей, но и рисует на доске построение вражеского войска перед боем. Рыцари думали обхитрить русских. Они с мечами и копьями ехали верхом на конях, выстроив свои отряды в виде тупого клина или, как сказано в учебнике, «свиньёй». Стасик нарисовал не только эту «свинью», но и длинными стрелами изобразил удар русской конницы из засады.

– Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет! – гордо произносит он в заключение слова Александра Невского.

Владимир Семёнович ставит ему пятёрку.

Весь день Стасик находится под впечатлением своего собственного рассказа об Александре Невском. Вечером, когда все уроки уже выучены, он предлагает Пете:

– Давай в «ледовое побоище» играть! Как в снежную крепость…

– Сейчас темно уже. На улицу не выпустят, – возражает Петя.

– И не нужно. В спальне поиграем.

– А где мы лёд возьмём? Его в комнату не натаскаешь!

– Вот чудак! Лёд мы сами придумаем. Он будет у нас… мысленно. Понимаешь? А чтоб вокруг белым-бело было, можем простынку на полу расстелить. Согласен?

– Ну, если только мысленно, в голове, – согласен.

– Я буду Александром Невским, а ты, Петька, – тевтоном.

– Почему же я – пёс-рыцарь, а ты – Александр Невский? Ишь, хитрюга.

– Не можем же мы сразу оба быть Александрами Невскими! Вот я тебя зарублю, спущу под лёд и тогда – пожалуйста, сколько угодно можешь быть Александром Невским, а я – псом-рыцарем.

– Ну, это другое дело!

Стасик вскакивает на тумбочку:

– Ребята! Сдвигайте койки! Стелите простыни. Начинаем «ледовое побоище».

Жильцы комнаты разбиваются на два отряда и, махая подушками, готовятся к атаке.

В спальне начинается великое сражение.

– Стаська, только разозли меня. Только разозли… – петушится Мирон, и его толстые щёки смешно шевелятся.

– Смерть тевтонам! – восклицает Стасик и бьёт его подушкой по макушке.

– Ах так, ах так! – рычит рассерженный Мирон и тащит Стасика за штанину вниз.

Тумбочка шатается, скрипит и, наконец, валится набок. Стасик, потный и красный, лежит на полу. На лбу у него шишка.

Когда директор Владимир Семёнович перед ужином заглянул в ребячью комнату, то уже нельзя было разобрать, где псы-рыцари, а где храбрые воины Александра Невского.

Глава X
Веснушки

После «ледового побоища», организованного в спальне, Стасик приуныл. Унылым он стал вовсе не из-за сизой шишки на лбу и даже не из-за рубахи, которую в пылу сражения порвал разъярённый Мирон. Тревожит другое – странное поведение Владимира Семёновича. Даже разговаривать не хочет со Стасиком. Пройдёт мимо, кивнёт головой – и всё, словно Стасик не человек, а ничтожная букашка. Разве это не обидно?

Первые два дня Стасик ещё мог держать себя в руках. Придёт с уроков, пообедает и вместе с товарищами садится за учебники. И учебники были послушными – легко отдавали свои знания. Но на третий день заупрямились. Сколько ни зубри, ничего не остаётся в голове. А всё потому, вероятно, что Владимир Семёнович наказывает его своим молчанием.

– Странный он какой-то человек, – жалуется Стасик Пете. – Не ругается. И в круг позора не ставит.

– Слышал, что вчера Владимир Семёнович сказал? Сказал, что запрещает в интернате рисовать круг позора. У нас теперь будет круг почёта.

– Для хулиганов? Вот здорово!

– Нет, для спортсменов, которые победят.

После занятий Стасик приближается к двери с табличкой: «Директор». Ждёт появления Владимира Семёновича. Пока не поговорит с ним начистоту, не успокоится.

Директор выходит из кабинета. На Стасика – ноль внимания. Направляется в столовую. Стасик за ним.

– Проголодался, Комов?

– Я… Мне… – Стасик не знает, что сказать. – У меня в животе что-то колет.

– Тогда тебе не в столовую, а в медпункт нужной. Ступай к врачу.

Разговор не получается. Но Стасик не отступает от своего. Теперь он дежурит у дверей столовой. Должен же Владимир Семёнович выйти обратно!

– Караульным к щам приставили? – с издёвкой спрашивает, пробегая мимо, Женя Окунева.

Стасик хочет сказать в ответ что-то хлёсткое, но в этот миг дверь открывается, и появляется директор.

Он озабочен. Не замечая Стасика, спускается на нижний этаж, в мастерскую. Стасик едва успевает за ним.

«Хоть бы обернулся, – обиженно думает Стасик. – Молчит. Лучше бы обругал».

Чтобы как-то привлечь к себе внимание, Стасик начинает громко, на весь коридор, стонать. Тут Владимир Семёнович замечает его:

– Опять живот болит?

– Хуже – всё тело.

– Хитришь ты что-то, Комов, – говорит директор. – Виноватым себя чувствуешь? Теперь, пожалуй, самое время поговорить по душам. Идём ко мне в кабинет.

Они заходят в знакомый директорский кабинет. Садятся друг против друга. Стасик вспоминает, как ещё совсем недавно пили они здесь с директором чай. Теперь Владимир Семёнович, конечно, не угостит его чаем.

– Ты, поди, ждёшь, что я ругать тебя начну? – спрашивает директор. – А мне что-то не хочется. Думал, мы друзьями станем – не вышло. Жаль.

Стасик огорчён ещё больше. В носу щекотно, чихать хочется.

– Я хочу дружить, – бубнит он.

– Тебе-то хорошо. А мне, директору, с таким непутёвым дружить нельзя. Каждый скажет: «Директор, а повлиять на него не может».

– Не скажут. Всё я уже понял. Всё!

Владимир Семёнович не отвечает, молча направляется к шкафу:

– Чайку бы не мешало попить. Чайник ещё тёплый.

Они пьют душистый, крепкой заварки чай.

– Слушай, Стасик, – говорит ему директор, – я видел, как ты однажды кувыркался на полу и вверх ногами ходил. Для цирка готовишь себя?

– Нет. Хочу в космос слетать.

– В космос? Зачем же для этого вверх ногами стоять?

– В космосе по-всякому придётся: и вниз головой, и на боку, и кувыркаться. Невесомость. Вот я и тренируюсь.

– Что верно, то верно: в космос без подготовки не пустят. Только ведь одним кувырканием тут не отделаешься.

– Я ещё на брусьях тренироваться буду, чтобы мускулы затвердели.

– На брусьях без опытного наставника трудновато. Хорошо бы для этой цели тренера-спортсмена иметь.

– Можно ещё и военного, – подсказывает Стасик и вздыхает. – Только где военного-то возьмёшь? Был генерал и ушёл. Одна пуговица осталась.

– Не только пуговица, – улыбается директор. – Генерал нас не забывает. Утром по телефону звонил. Сказал, чтобы гостей-танкистов честь по чести в интернате встретили.

– Вот бы! А когда?

– Сегодня. После ужина.

– Да мы их так встретим! С барабаном и трещотками!

– Барабаны у них и свои имеются. Трещотки же лучше оставить в покое. А то, чего доброго, танкистов оглушите.

– Как же тогда встречать? Может, в их честь пальнуть из пушки-снегометателя?

– И пальбы не надо. Чего-нибудь другое придумаем. Только ты пока об этом никому. Договорились?

Вечером пионерская линейка, вытянувшись из конца в конец зала, замирает в ожидании приятных новостей. Сейчас ребята услышат что-то необычное и очень важное. Торжественно поблёскивают глаза пионервожатой. Она в белой шёлковой кофточке, по-праздничному нарядная. Руки её то ложатся по швам, то тихо щупают кончик галстука, то прячутся за спину. Волнуется Любовь Павловна. И ребята, глядя на неё, тоже волнуются: что-то она скажет им?

Вожатая отбрасывает со лба светлую лёгкую прядь. Но волосы не слушаются её, снова падают на лоб.

Любовь Павловна обводит взглядом пионерский строй и спрашивает:

– Помните, ребята, к нам генерал приходил?

– Конечно, помним!

– Вы о военной тайне говорили…

– А мы подслушивали…

– Так вот, – подождав, пока ребята успокоятся, продолжает вожатая, – отныне тайна перестала быть тайной. Я вам её сейчас раскрою…

– У-у-ух! – довольно гудит пионерский строй.

И только Стасик хитровато помалкивает: уж он-то точно знает, что это за тайна.

Но Любовь Павловна не спешит разглашать её. Она медленно проходит вдоль строя. Стук каблучков звучно рассыпается по залу.

Пионерам не терпится. Минута молчания им кажется целой вечностью.

– Вот увидишь, в боевой поход поведут, – шепчет Мирон Стасику, который стоит слева от него. – Как ты думаешь?

– Не спрашивай. А то я проболтаюсь раньше времени…

Любовь Павловна останавливается на другом конце линейки:

– Так вот слушайте: генерал сказал тогда, что танковая часть решила взять шефство над школой-интернатом…

Линейка разом оживает, ребята радостно стучат ногами.

– Ура! – кричит Стасик.

Ребята подхватывают его крик.

– Это ещё не всё, – говорит Любовь Павловна, успокаивая их жестом. – Как нам сообщил товарищ генерал, военные будут у нас с минуты на минуту. С оркестром! Покажут свой первый концерт. Мальчики, не забудьте ботинки почистить. Военные во всём любят порядок и дисциплину… А теперь можете расходиться.

Но никто не расходится. Все обступают Любовь Павловну. Галдят, суетятся, о танкистах расспрашивают.

– Эх ты – «в боевой поход поведут»! – напоминает Мирону Стасик и смеётся. – На танке не водят, а возят!

– Это ещё лучше! Раз такие шефы, всякое может случиться…

Когда военные появляются в большом зале, ребята начинают смеяться, хлопать в ладоши и кричать. В фойе, сверкая трубами, громко играет военный оркестр. Когда оркестранты, устав дуть в трубы, делают передышку, около сцены начинает звучать певучий баян.

– Сыграй нам немножко, солдатская гармошка! – слышится весёлый голос баяниста.

Стасик пробирается сквозь толпу мальчишек и девчонок к сцене. Прорвать их плотный круг не так-то просто! Каждый стремится стать поближе к баянисту.

Стасик поднимается на цыпочки и видит баяниста с погонами ефрейтора. У него ясные-ясные глаза и веснушчатый нос.

Стасик подаётся вперёд, наступает на ногу Борьке Титову, отстраняет локтем Тому Асееву и её подружек, вплотную подходит к баянисту. Тот не может теперь не обратить на него внимание:

– Откуда такой шустрый птенец выпорхнул?

Мальчишки наперебой объясняют:

– Он не птенец, он Стаська Комов!

– Александром Невским был…

– Вверх ногами умеет стоять…

Кажется, что баянисту почему-то приятно слышать такие отзывы о Стасике.

– Характеристика что надо! Порядочек! – смеётся он. – Тогда будем знакомиться: ефрейтор Тимофей Савельев!

– А я командир крепости.

– Это где же твоя крепость?

– Разве не видели? У нас во дворе. Целую неделю её лепили. Мы с Мироном пушку-снегометатель придумали…

– А веснушки у тебя свои? Не с моего ли носа, случайно, ты их на свой нос переманил?

Мальчики так и покатываются со смеху. Рассматривают Стасины веснушки.

Смущённый вниманием к своему носу, Стасик уверяет:

– Веснушки у меня собственные. С самого детства! Как снег сойдёт, так и появляются. А нынче весны не дождались. Откуда только взялись?

Баянист усмехается:

– Настроение у тебя нынче какое?

– Хорошее, – отвечает Стасик.

– Вот видишь! Веснушки – от хорошего настроения! Коли веснушки на носу, значит, и на душе весело. Верная примета. И вообще они даются лишь счастливым людям. По себе знаю. Так что смотри, не позорь наши веснушки!

Он широко раздвигает мехи баяна, и зал наполняется знакомой мелодией. Задумчиво перебирая лады, баянист не торопясь, как будто рассказывая, начинает:

 
Кругом война, а этот маленький…
Над ним смеются все врачи:
«Куда такой годится маленький?
Ну разве только в трубачи!»
А что ему?
Всё нипочём,
Ну, трубачом так трубачом!
 

И тут песню подхватывают не только стоявшие в кругу. С разных концов зала несутся, набирая высокую силу, детские голоса:

 
И встал трубач в дыму и пламени,
К губам трубу свою прижал,
И за трубой весь полк израненный
Запел «Интернационал».
И полк пошёл
За трубачом,
Обыкновенным трубачом.
 

На сцене появляется Любовь Павловна. Она ждёт, когда ребята допоют песню. Потом просит детей поставить стулья на место. Сейчас шефы начнут свой концерт.

– Славная девушка. Кто она у вас? – показывает баянист на Любовь Павловну.

– Она не девушка. Она вожатая, – разъясняет Стасик. – Справедливая. Меня защищала…

– Это хорошо… Ты, хлопец, карауль место возле себя, – поднимаясь, наказывает баянист Стасику. – Выступлю, к тебе подсяду.

Концерт начинается с пляски. Какой-то военный старательно, часто-часто и громко-громко бьёт каблуками, исполняя «Яблочко». В зале трясётся пол, и кажется, вот-вот с потолка прямо на голову полетит штукатурка. Плясунов сменяют ещё два солдата. Встают посреди сцены плечом к плечу, и всем видно, как они похожи друг на друга. Не различишь. Словно их под копирку делали. Близнецы поют «Во поле берёзонька стояла…». Высокий танкист с погонами старшины читает стихи Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». Стасик аплодирует ему громче всех. Старшина, посматривая на Стасика, чинно раскланивается.

Но всех затмевает своей игрой веснушчатый баянист.

Мальчишки орут на разные голоса:

– Ещё, дядя Тимоша! Ещё разок!

Баянист играет снова. А они опять галдят:

– Ещё! Ещё!

Лоб у баяниста отсвечивает капельками пота. Стасику жалко дядю Тимошу, и он старается перекричать зал:

– Хватит! Хватит!

– Тебе что, не нравится? – подлетает к нему Борька Титов. – Ты против общественного мнения?

– Я не против мнения. Я против того, чтобы мучили дядю Тимошу.

– Так бы и кричал. А то дядя Тимоша подумает, что мы его слушать не хотим, и обидится.

Теперь уже Борька кричит вместе со Стасиком:

– Хва-тит му-чить! Хва-тит му-чить!

Зал постепенно затихает. Борька садится на пустой стул рядом со Стасиком.

– Уходи отсюда, – отпихивает его обеими руками Стасик.

– Это почему же?

– Я для дяди Тимоши занял.

– Станет он здесь сидеть. Так ты ему и нужен!

– Это место, молодой человек, действительно принадлежит мне, – раздаётся голос баяниста.

Борька краснеет, как помидор. Он просит прощения и уходит на своё прежнее место, садится рядом с Томой Асеевой.

Концерт продолжается. Но Стасику теперь не смотрится и не слушается. Он чувствует рядом локоть дяди Тимоши. Так и подмывает задать баянисту какой-нибудь вопрос, рассказать ему о штурме снежной крепости, о «ледовом побоище». Да неудобно: дядя Тимоша внимательно слушает выступающих и изо всех сил, как мальчишка, хлопает в ладоши.

После концерта он говорит Стасику:

– Показывай, как живёшь, в каком порядке содержишь свою боевую точку.

– У нас не боевая, а только спальная точка. С кроватями.

Стасик ведёт дядю Тимошу в свою комнату.

– Ну что же, порядочек! Чисто и культурно, – говорит дядя Тимоша, осматривая ряды коек, и, дойдя до второй койки от окна, качает головой: – Один неряха на всю комнату. Заправить не сумел…

У Стасика от стыда горят уши. Как тут признаешься, что это его постель?

Но дядя Тимоша человек наблюдательный:

– Ясно – твоя кровать. Не ожидал.

Он сбрасывает одеяло, подушку и начинает стелить заново. Стелит быстро, ловко, по-военному. Минута – и всё готово! Аккуратно прибрано, лучше, чем на любой другой койке.

– Учись. В армии будешь – пригодится. В жизни всё надо уметь самому: и стирать, и гладить, и электропробку вставить, и пуговицу пришить. Попробуй отдери-ка на моей гимнастёрке хотя бы одну.

Стасик берётся за среднюю пуговицу. Сначала тянет легонечко, только для видимости. Потом со всей силой. Пуговица – ни с места.

– Сам пришивал, – поясняет дядя Тимоша.

– А мне генерал свою пуговицу подарил! – хвастается Стасик и лезет в тумбочку. – Она у него от шинели отлетела.

– Должно быть, он её очень давно пришивал, вот нитка и истёрлась. Случается. А вообще-то генералы получше солдат пуговицы пришивают. Долгую жизнь в армии служат, всему научились.

Дядя Тимоша хвалит генеральскую пуговицу и заглядывает в выдвинутый ящик тумбочки. Берёт в руки рогатку, морщится:

– Первобытное орудие. Нам, веснушчатым, оно не к лицу. Ты, Стасик, забрось-ка её подальше. Я тебе из дерева наган вырежу.

– А свой автомат мне покажете?

– Не только покажу, но и целиться научу.

– Тренироваться будем?

– А то как же! Солдат без тренировок, что танк без гусениц.

Они разговаривают долго, обо всём на свете.

– Знакомство, можно сказать, состоялось, – радуется дядя Тимоша. – Похожие мы с тобой, Стасик, люди. Не только веснушками. Хочешь, я к тебе приходить буду?

– Хочу.

– Порядочек! На той неделе свожу тебя в наш военный городок. Поближе познакомишься с солдатским житьём-бытьём. И в кино можешь остаться, если захочешь.

– В кино я всегда готов. Только чтоб про героев.

– У нас других не бывает, – весело говорит дядя Тимоша и слегка, совсем не больно, щёлкает Стасика по носу. – Смотри веснушек своих до тех пор не растеряй! Солдат всегда веснушкам рад.

Глава XI
Солдатский сын

Тимофей Савельев не обманул. Сказал: «Приду» – и пришёл.

– Здравия желаю, братишки! – весело приветствует он ребят, переступив порог комнаты.

Тимофей кладёт на тумбочку деревянный наган с длинным стволом, с курком и толстой рукояткой, покрашенной чёрной краской. Совсем как настоящий. Мирон, завидев наган, бледнеет от зависти:

– Вот это штучка! Мне бы такой – всех бы девчонок перепугал! – и тянется к нагану.

– Не лезь, – одёргивает его Стасик. Наставляя на Мирона наган, он говорит: – Кто с мечом к нам войдёт, тот от моего нагана погибнет!

Рукоятка липнет к ладони. Краска ещё совсем свежая.

– Придётся его пока припрятать, – советует Тимофей, – пусть подсохнет. Явишься в нашу казарму без оружия.

Стасику очень хочется пойти в боевом снаряжении. Но что поделаешь – поступил приказ явиться без оружия. Приказ есть приказ. Надо выполнять.

Стасик вместе с Тимофеем выходит из комнаты. Они идут по двору. Мимо снежной крепости. Мимо амбара и конюшни, возле которой встречают конюха дядю Митю. Он громко приветствует:

– Привет победителю! Ко мне, Стасик, что-то давненько не заглядывал. Оно и понятно – с солдатом, гляжу, подружился.

– Дядя Тимоша не солдат, – поправляет конюха Стасик. – Он ефрейтор.

– А ефрейтор и есть самый лучший солдат. Всем известно. И далеко путь держите?

– В военный городок. Героев смотреть.

– Хорошее дело, – одобряет дядя Митя. – Ускоряй, Стасик, ход, коль такой поход.

От школы-интерната до военных казарм – рукой подать. Вовсе не обязательно ускорять ход. И обычным шагом за полчаса доберёшься. Интернатовцы, как и солдаты, живут за городом. С одной стороны – густой лес, с другой – река Волга. И снова лес. С интернатского двора дорога выводит на широкую, покрытую чёрным асфальтом автомагистраль. Пойдёшь налево – попадёшь в город, свернёшь направо – в посёлок Студёные Ключи. Между интернатом и Студёными Ключами, в глубине соснового бора, за высоким зелёным забором, стоят белые кирпичные здания. Это и есть военный городок, где живёт дядя Тимоша и его товарищи-танкисты.

У входа в военный городок стоит часовой. Он пропускает только военных.

– Это свой, из интерната. Есть разрешение от генерала, – указывает Тимофей на Стасика, и солдат пропускает безо всякого.

Стасику интересно посмотреть, как живут танкисты. В Ленинской комнате на стенах – военные плакаты, портреты солдат-отличников. Стасик признаёт в одном из них Тимофея. Он в парадной форме, со знаками отличия на груди. Лицо важное, серьёзное. Нос на портрете почему-то получился прямой, хотя должен быть курносый. И веснушек не видно. Стасику особенно обидно за веснушки. С веснушками Тимофей красивее.

– Вы бы чёрным карандашом понатыкали веснушек, – советует Стасик.

– Думаю, не разрешат. Скажут, снимок испорчу.

Они входят в комнату Тимофея. Здесь строгая обстановка. В два ряда стоят железные койки. Застелены они на один манер. Подушки торчат углами вверх, как заячьи уши. Тумбочки точно такие, как в интернате. Признаться, Стасик несколько разочарован. Он ожидал, что на стенах будут висеть простреленные пулями знамёна, золотые сабли с именными надписями, оружие, отобранное в войну у фашистов. Но ничего этого нет в комнате.

Лишь на одной из тумбочек Стасик замечает что-то любопытное. Это скульптура – рослый, могучий солдат в распахнутой плащ-палатке прижимает рукой к груди малыша. В другой руке у него огромный меч, которым он разрубает фашистскую свастику. Но главное не это. Главное то, что написано на серебряной дощечке, прикреплённой к скульптуре: «Ефрейтору Тимофею Савельеву за храбрость». Стасик поражён:

– Вот это да! Расскажите, дядя Тимоша, как вы храбрость проявили?

Вместо ответа Тимофей смотрит на часы:

– Опаздываем мы с тобой, Стасик. Кино скоро начнётся. Пора нам…

Стасику, однако, не терпится узнать об отважном поступке Тимофея. Пока они идут до кинозала, он пристаёт с расспросами. Но Тимофей молчит, не хочет рассказывать. Вот чудак! Если бы Стасик совершил что-нибудь героическое, он бы ни за что не вытерпел, всем бы мальчишкам расписал происшествие до малейших подробностей. А скульптуру принёс бы в класс – пусть учительница подивится, что он за человек.

– Дядя Тимоша, возьмите меня к себе сыном полка. Буду служить на все сто!

– А разве ты не наш полковой сын? Тебя даже без пропуска пустили в воинскую часть.

– Сын полка, а без военной формы. Чудно как-то!

– Нет у нас обмундирования на твой рост. Придётся ждать, когда подрастёшь.

Они садятся в первом ряду.

Кинокартина рассказывает об отважных космонавтах. Стасик видел её уже три раза. Но мог бы смотреть и десять и двадцать раз – до того интересный фильм!

И вдруг картина обрывается. Стасик решил было крикнуть: «Сапожники!», но в зале вспыхивает свет, доносится тревожный сигнал сирены. Зал, который ещё минуту назад был тих и неподвижен, мгновенно оживает, гудит, как класс во время перемены. Торопливо стучат по полу сапоги. Солдаты спешат к выходу, туда, где стоят пирамиды с оружием. Все сразу забывают и о кино, и об улыбчивом космонавте, и о Стасике. Тимофей, убегая, успевает сказать лишь несколько слов:

– Тревога, Стасик…

Зал опустел. Стасик одиноко сидит в первом ряду и не знает, что ему делать, как быть дальше. «Я же сын полка, – неожиданно вспоминает он, – значит, сигнал тревоги и меня касается. А я сижу здесь, как последний трус. Может, там война началась…»

Он вскакивает со стула и бежит вдогонку за солдатами.

У самого выхода высокий, широкоплечий человек с тремя звёздочками на погонах преграждает Стасику дорогу:

– Вам, товарищ Стасик Комов, придётся остаться на прежних рубежах. – И громко кричит в коридор: – Рядовой Голосков, ко мне!

– Я!

Словно из-под земли вырастает низенький краснощёкий человек с маленькими весёлыми глазами.

– Прикрепляю к вам, рядовой Голосков, Стасика Комова. Побеседуйте тут, объясните ему всё, а потом проводите в школу-интернат.

Они остаются вдвоём: Стасик и рядовой Голосков. Со двора долетают отрывистые слова команды и рокот машин.

– Почему меня на войну не взяли? – обиженно спрашивает Стасик.

– Вот чудак, какая там война! Обычное учение.

– Раз не война, то зачем же кино не дали досмотреть? На самом интересном оборвали.

– Вот чудак, – не перестаёт удивляться Голосков. – Весь фокус, парень, и заключается в том, чтобы в самый неподходящий момент дать тревогу. В любую минуту боец должен быть в полной боевой готовности. Без этого он не боец, а мокрая курица. Подожди, скоро сам вырастешь, солдатом станешь, тогда и узнаешь…

– Больно уж расти долго, – вздыхает Стасик и спрашивает: – Вы видели, какую скульптуру дяде Тимоше подарили? Что он такое сделал?

– Доброе дело сделал. Такого же, как ты, пацана от смерти спас. Минувшей осенью мы на учение отправлялись. На железнодорожной станции остановился состав – цистерны с горючим. Вдруг к Тимофею – он мимо проходил – стрелочница подбегает, кричит испуганно: «В цистерну парнишка провалился!» Тимофей – туда. Видит: в цистерне мальчишка из последних сил выбивается. Задохнуться может. Как-никак бензин. Тимофей – за ним, как в воду… Мы услыхали крик женщины и тоже побежали. Видим – Тимофей стоит на цистерне. В руках у него пацан, худенький и, как нам показалось, совсем не дышит. «В больницу… Скорее!» – кричит Тимофей. Мы парнишку в санитарную машину и мигом к врачу. Вот, парень, какие случаи бывают.

– Спасли?

– Пацана-то? А как же, живой. И запах бензина давно улетучился. Отмыли.

– Наверное, кто-то толкнул его туда…

– Ничего подобного! Озорство. Любопытный очень. Забрался на цистерну, которую ещё до краёв не наполнили. Люк открыт. Решил заглянуть. Поезд дёрнуло. Ну, он и сорвался, в бензин нырнул. Теперь ничего… Смирный ходит. В кино должен был прийти. Да сбор у него…

– Кто ж он такой, ныряльщик этот?

– Сын старшего лейтенанта Батова. Того самого, что меня с тобой здесь оставил.

– Уж не Стёпка ли Батов из Студёных Ключей?

– Он самый. А вы что, знакомы?

– Ещё бы! Мы с его войском летом в войну играли. Не знал, что дядя Тимоша его от смерти спас.

– Таков солдатский долг: когда человек в беде, спешить ему на выручку. На учениях, бывало, приходилось оказывать помощь не только своим солдатам, но и представителям другой стороны. Ну, заболтались мы с тобой… Пошли.

Они идут. Стасик думает о друзьях своих и о Тимофее, о его смелости, о его добром сердце. Наверное, вот такие люди, как он, и летают к звёздам, совершают разные необычные и смелые поступки. И Стасик, когда вырастет, будет таким. А как же иначе – ведь он солдатский сын! А сыновья всегда похожи на отцов.