Текст книги "Гонки с дьяволом"

Автор книги: Владимир Кузьменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Глава ХLII
ВНИЗ ПО РЕКЕ

В своей жизни я делал немало ошибок. Однако они не были проявлением глупости. Теперь же… Меня можно было понять, если бы я застрелил Покровского на месте… Никто не осудил бы меня, как не осудили, если бы это произошло и позже. Но добиться освобождения Покровского и кинуться догонять его, чтобы убить или самому быть убитым? Этому трудно было найти объяснение. Теперь я не мог отказаться от своего плана без того, чтобы не выглядеть смешным в глазах окружающих. Правда, утешало присутствие Елены. Если она пошла со мной, – рассуждал я, – значит чувствует мою правду. Если бы ее не было со мной, скорее всего я, может быть, и отказался бы от своего плана и вернулся домой, встреченный скрытыми насмешками.

Узкий рыбацкий челнок был явно перегружен. Вода плескалась у самого борта. Но грести по течению было легко. Досаждали лишь комары. Даже Шарик, который сидел на носу, тихо повизгивал. Берега представляли собой сплошные топи. Пристать фактически было некуда.

Покровского я рассчитывал догнать до темноты. Елена поместилась на корме, держа наготове автомат. Я же, сидя на веслах, лишь время от времени мог посматривать вперед. Река была пустынной.

Стало темнеть, появились первые звезды, взошла луна. Похолодало. Я бросил весла и повернулся, чтобы достать ватник и дать его Елене. И тут я увидел баркас. В тот же миг я почувствовал удар в левое плечо и лишь затем услышал автоматную очередь. Елена вскочила и, рискуя свалиться в воду, открыла ответный огонь. Я, схватив винтовку, старался поймать в оптический прицел баркас. С него уже не стреляли. Елена сменила магазин и снова открыла огонь. Мне показалось, что над бортом баркаса появилась голова Покровского, и я плавно нажал спуск.

В оптический прицел было видно, как Покровский приподнялся над бортом и тут же исчез. Стало тихо.

Только сейчас я почувствовал боль в плече. Рука вся была липкой от крови, но, к счастью, сохраняла подвижность. Кость, видно, не была затронута.

– Тихонько подгребай к баркасу! – попросил я Елену.

Когда до баркаса оставалось метров тридцать, я почувствовал, что лежу в воде. Наша лодка тонула. Вероятно, пули Покровского прошили ее корпус.

– Мы тонем! Давай быстрее!

До баркаса оставалось метров десять, когда наша лодка осела еще глубже и зачерпнула воды. Стараясь не опрокинуть ее, я соскользнул в воду и, подплыв к корме, стал толкать ее к баркасу. Вскоре лодка ткнулась носом о борт стоящего поперек течения судна. Это было последнее, что я помнил.

Не могу представить себе, как Елене удалось вытащить меня из воды и спасти большую часть нашего имущества, оружие. Я провалялся в беспамятстве трое суток. Рана воспалилась, начался жар. Когда я очнулся, был яркий полдень. Немилосердно пекло солнце, хотя Елена устроила надо мной нечто вроде навеса. Я огляделся. Она поняла меня:

– Его жена тоже погибла… Было темно… Ей следовало бы лечь на дно баркаса…

Я закрыл глаза, давая ей понять, что все понял. Только спустя еще два дня я настолько окреп, что мог выслушать ее рассказ и говорить сам. Покровского убил я. Моя пуля попала ему в переносицу, и он умер мгновенно. Жена же его была вся изрешечена пулями. Когда Елена вытащила меня на борт баркаса и осмотрелась, то обнаружила ее сидящей на корме лодки. Елена внезапно почувствовала страх и не могла притронуться к телам убитых. Так мы и плыли целую ночь по течению реки: я без сознания, а она наедине с трупами. Только на следующий день она превозмогла себя и сбросила трупы в воду. Тело Покровского сразу же пошло ко дну. Труп его жены долго не хотел тонуть и несколько часов сопровождал баркас, время от времени ударяясь о его корпус.

Баркас был тяжел и рассчитан на три пары весел. Ни Елена, ни я, ослабевший после ранения, справиться с ним не могли, и его несло по течению. К счастью, Покровский оказался запасливым и, очевидно, планировал путь по реке. В лодке оказались переносная жаровня, изрядный запас провизии и несколько бутылок красного вина.

Только на пятнадцатый день после нашего вынужденного путешествия я сделал попытку сесть на весла. Но, увы, вскоре выдохся. Мне удалось развернуть лодку носом против течения, но дальше, несмотря на мои и Еленины усилия, она не сдвинулась с места. Нужно было искать место высадки. Я даже не знал, где мы находимся. Мы плыли мимо затопленных и разрушенных деревень.

– Как долго это будет продолжаться? – Елена приподняла марлевую накидку, закрывающую ее лицо от комаров, и вытерла пот.

– Пока мы не найдем устье притока.

– Я не об этом. Сколько еще берега реки будут таким вот болотом?

– Трудно сказать. Думаю, сейчас берега многих рек вот так заболочены. Во всем виноваты плотины. Перед тем как их прорвать, вода залила берега. Почвенные воды повысились. Отсюда и болота. Хотя, думаю, лет через шесть установится равновесие, и реки войдут в берега, а пока… Представляю, что сейчас делается по берегам Волги.

– Ты там был?

– В детстве… Уже после того, как ее перегородили плотинами. Отец мне рассказывал, что раньше вдоль берегов тянулись заливные луга. Трава там была чуть ли не в рост человека… Когда с пастбищ возвращались стада, они шли часа два… Столько было скота. Потом, когда луга исчезли, скот порезали. Кормить было печем… В общем, наделали великих бед великие стройки. Исчезла рыба. Кто-то подсчитал, что урон от затопления лугов был гораздо больший, нежели прибыль от орошаемых земель.

– Но теперь все восстановится?

– Не знаю. В Каспий вместе с водой прорванных плотин теперь должны войти миллиарды тонн грязи… Не приведет ли это к гибели его обитателей? Словом, что ни делает дурак, все он делает не так.

– Ты это о ком?

– Да так… Любимая поговорка отца… Он часто повторял ее, когда по радио и телевидению сообщалось о таких великих стройках. Ты знаешь, он мне рассказывал, что если бы до революции кому-то пришло в голову рубить кедры, то местные мужики его забили бы до смерти. А у нас за три-четыре десятка лет свели на нет все кедровые леса, испоганили Ладогу, надругались над Байкалом…

Глава ХLIII
«МЕХОВЫЕ КУРТКИ»

– Смотри! – прервала меня Елена, показывая вперед.

Шарик, до этого времени дремавший на носу баркаса, вскочил на ноги и яростно зарычал.

Я оглянулся. Прямо по курсу нам наперерез двигались три лодки. В каждой из них было человек по пять. Вдоль правого берега тихо крались еще две, отрезая нам путь к отступлению. Я бросил весла и схватил автомат. Елена уже держала свой наготове.

– Ложись на дно! – сказал я ей, быстро перебираясь на нос, – кажется, будут стрелять.

Когда до лодок оставалось метров тридцать, я послал в воздух очередь. Выстрелы подействовали. Лодки сгрудились посреди реки, сидевшие в них люди стали совещаться. Наш баркас сносило прямо на них.

– Эй! – крикнули с лодки, – кто вы?

– Потерпевшие крушение… и вообще мирные люди… А вы кто?

– Мы тоже мирные. Здесь живем! – последовал ответ.

– Пропустите нас! – потребовал я.

– Стрелять не будешь?

– Не буду!

Лодки начали расходиться, а баркас продолжал плыть по течению.

– Эй! – снова раздался крик. – Туда дальше нельзя.

– А что такое?

– Вы не найдете выхода на берег. Кругом болота. Вас разнесет в щепки, когда будете плыть через плотину.

– Держи-ка их на прицеле, – тихо сказал я Елене, садясь на весла.

– Я могу высадиться здесь?

– Давай, нам не жалко!

– Только без фокусов! Показывайте путь.

Вход в устье притока был незаметен. Я бы его наверняка принял за очередную заводь гниющей воды. Вскоре берега этой «заводи» стали уже, показались сухие участки берега. Лодки направились туда. Я причалил в метрах тридцати от наших провожатых. Понимая мои опасения, они не делали попыток приблизиться. Мы с Еленой взяли два рюкзака, наполнили их провизией и боеприпасами. Мне пришлось взять еще винтовку с оптическим прицелом, третий автомат, бывший у Покровского. Общий груз был внушительным. Немного подумав, я вытащил у генеральского автомата затвор и, широко размахнувшись, швырнул его в реку. Затем забросил и сам автомат. По моим расчетам, идти придется километров триста, а если учитывать различные препятствия, то и все четыреста.

– Подойдите кто-нибудь, – позвал я, обращаясь к стоящим неподалеку людям.

Один из них двинулся к нам. Одет он был в самодельную меховую куртку без рукавов на голое тело и латанные-перелатанные джинсы, заправленные в меховые чулки.

– Все это и баркас, – я кивнул на оставленные вещи, – мы отдаем вам.

– А вам не жалко?

– Все равно мы всего не утащим, а идти придется долго. Километров триста с гаком, если не больше.

– Вы что, так и пойдете?

– А что делать?

– Может, зайдете в поселок?

– Я бы зашел. Да опасаюсь, – откровенно признался я.

Мой собеседник понимающе кивнул:

– Да, прошли времена, когда человек мог не опасаться человека.

Я вытащил пачку сигарет, закурил сам и предложил собеседнику. Около ста ящиков таких сигарет мы вместе с Алексеем вывезли несколько лет назад с табачной фабрики. Он взял сигарету, жадно затянулся, но тут же закашлялся.

– Что, нет табаку?

– Пытались выращивать, но не то семена были испорчены, или другое, но ничего из этого не получилось.

– А как тут… собаки не досаждают?

– Житья от них нет! Особенно первые годы, но потом немного стало меньше… Хотя… И сейчас скот без охраны выпустить нельзя. Что будет дальше – не знаю. Заряды уже кончаются… – сказал он и тут же спохватился, поняв, что сболтнул лишнее незнакомому человеку.

– Можете меня не опасаться, – успокоил я его, – мы живем в полном достатке, так что нет причин нападать на вас.

– А много вас?

– Несколько десятков тысяч.

– Что? – удивленно воскликнул он. – Тысяч?! Как же вы уцелели?

– Сначала было немного, потом к нам присоединились другие. Теперь у нас несколько поселков и город. Мы называем это республикой. Даже школы есть и университет.

– Вы это серьезно?

– Вполне!

– Ну, тогда вы не должны так просто уходить. Я вас очень прошу, задержитесь хотя бы на день. Разрешите представиться: Владимир Иванович Мухин, в прошлом хирург, работал в Москве.

– Выходит, мы с вами коллеги, – мы еще раз обменялись рукопожатием.

– Вы знаете, мы вас вначале приняли за разведчиков… Есть тут такие… Рыскают, грабят, убивают, насилуют. В прошлом году вот так же приплыли на лодках… Хорошо, что еще мы тогда имели заряды к винтовкам и автоматам… Еле отбились, но потеряли человек двадцать…

– Вот как! Нам тоже не раз приходилось встречаться с бандами, но эти встречи всегда заканчивались для бандитов плохо. Нас ведь много, да и оружия хватает.

– Нас здесь меньше. Около трехсот, включая детей и женщин… Я вас очень прошу, задержитесь хотя бы на день. Мы потом вас проводим до прямой дороги. А так вы сами будете блуждать среди болот.

– Ну как, Елена, остаемся? – обернулся я к своей спутнице, которая, несмотря на мирный характер нашей беседы, держала оружие наготове.

Она пожала плечами, предоставляя мне решать, как поступить.

– Ну хорошо! – решил я после некоторого раздумья, – Пожалуй, на сутки мы можем задержаться.

– Вот и прекрасно! – обрадовался Мухин.

– Я придержу Шарика. – Елена взяла собаку за ошейник и повела ее к баркасу.

Нескольких слов Мухина было достаточно, чтобы настороженное выражение лиц его товарищей сменилось дружелюбными улыбками. Меня окружили, забросали вопросами. Я постарался в немногих словах удовлетворить их любопытство. Сами они были в большинстве своем беглецами из самых разных мест, где их заставала эпидемия. Некоторые пришли сюда с семьями. Другие потеряли родных и близких во время всеобщей паники и неразберихи и уже здесь, на месте, обзавелись новыми семьями.

– Везде одно и то же, – печально подвел итог Мухин, – полная дезорганизация, паника, насилие… Особенно это ужасно выглядело в Москве. Я чудом уцелел, хотя и потерял семью. Некоторые улицы были сплошь заваленные трупами. Когда все кинулись в повальное бегство, на улицах образовались пробки. Все смешалось – толпы людей, потоки автомашин… Крики матерей, потерявших в общей давке детей, выстрелы, вопли раздавленных… Ко всему этому добавьте начавшиеся пожары. Обезумевшие люди попадали в ловушку между горящими и рушащимися зданиями, метались в поисках выхода…

– Надо было переждать в квартире…

– Я так и сделал. Но сколько можно просидеть без воды, пищи, без освещения, с забитой канализацией. Да и оставаться в квартире было опасно. Начался разгул бандитизма, насилия. Бандиты взламывали двери, убивали, насиловали. Двумя этажами выше убили родителей, изнасиловали четырнадцатилетнюю девочку и выбросили ее из окна пятого этажа на улицу. Мне кажется, что вся мерзость, накопившаяся в людях за тысячелетия, освободилась и выплеснулась, не встречая преград…

Глава ХLIV
ЕЛЕНА

Третий день я нахожусь в поселке. Мне разрешают свободно ходить по нему, но за ограду не выпускают. Поселок окружен высоким забором из заостренных кольев. По бокам этого квадрата стоят деревянные сторожевые вышки, на которых постоянно дежурят часовые, вооруженные охотничьими ружьями, заряженными жаканами. В поселке десятка два больших, похожих на бараки домов, в каждом из которых живет несколько семей. Две трети всей площади поселка занимают огороды. Тут же находятся помещения для скота – десятков трех коров и пяти лошадей. Их каждый день под охраной пяти человек выводят за ограду на выпас. Небольшая нива, около ста гектаров, находится в двух километрах от поселка, и там же рядом еще гектаров десять огородов. В общем, поселение это напоминает старинную славянскую крепость. Дома сложены из толстых бревен, в которых прорублены узкие окошки, такие, что в них не пролезет даже голова ребенка. В случае нападения каждый такой дом превращается в крепость. Меня поселили в одном из них, выделив маленький отсек, отделенный от соседних тонкой деревянной перегородкой. В соседнем живет Мухин.

Елена исчезла. В самый последний момент, когда я собрался идти в поселок, она решила остаться ждать на баркасе. Я отдал ей свой автомат. Уже отойдя от берега, увидел, как она направила баркас на середину реки и там поставила его на якорь.

Во главе небольшой общины жителей поселка стоял совет старейшин, где главную роль играл бывший учитель истории сельской школы Василий Степанович Шумский. Это был крепкий мужчина лет пятидесяти, с густыми черными волосами, сквозь которые пробивалась седина. Встретил он меня настороженно, долго и подробно расспрашивал, время от времени задавая вопросы, словно пытаясь поймать на противоречии. Мне это не понравилось, и я так и сказал ему:

– Послушайте, Василий Степанович! Меня не устраивает тон нашей беседы. Я пришел с самыми дружескими намерениями и получил от ваших товарищей заверение в безопасности. Если вы мне не доверяете, то разрешите откланяться.

– Не горячитесь! – остановил меня Шумский, – поймите правильно. Время такое, что каждый новый человек может оказаться врагом, если не сейчас, то в будущем. На мне лежит ответственность за доверившихся мне людей. Вы вот говорите, что у вас большая организация. Могу ли я быть уверенным, что эта организация не проявит к нам враждебности? Ваши слова? Но что стоят слова в наше время? Вы теперь знаете, чем мы вооружены, сколько нас, что мы имеем. То есть располагаете полной информацией. А что имею я? Только рассказы.

– Но позвольте, я же не напрашивался. Ваши люди предложили мне сначала высадиться на берег, а потом посетить поселок.

– Опытный и умный разведчик именно так и поступил бы.

Я ничего не мог возразить.

– Ну вот видите, – заметил он мое замешательство, – у меня нет другого выхода. Сейчас сюда доставят вашу спутницу…

В это время дверь дома распахнулась, и в нее ввалилась ватага людей в меховых куртках.

– Ну что? – встретил их вопросом Шумский. – Где женщина?

– Она не захотела к нам идти, – ответил один из вошедших.

– Надо было привести силой!

– Так она не подпускает. Палит из автомата и грозит, что пришьет каждого, кто приблизится.

– Я требую ее привести! – нахмурился Шумский.

– Вот пойди и приведи, если ты такой храбрый. И еще она сказала, чтобы вот его немедленно освободили.

– Вот так? – хмыкнул Шумский. – Ну, ничего, померзнет, через пару дней сама прибежит.

Ночи в последнее время были действительно холодные. Стоял конец сентября, и по утрам на почве были заморозки.

– Вы меня извините, я не предполагал, что так получится, – встретил меня Мухин, когда я вышел из дома Шумского. – На собрании я буду настаивать, чтобы вам предоставили свободу.

На следующий день на собрании жителей поселка Мухин тщетно требовал отпустить меня, ссылаясь на то, что я пришел по его приглашению, добровольно.

В совещании участвовали только взрослые мужчины. Позже я понял, что, несмотря на кажущуюся демократию устройства быта поселка, женщины были в нем совершенно бесправны. Вся работа в огородах выполнялась ими. Работа мужчин заключалась лишь в охране поселка и сопровождении женщин, если тем приходилось работать на огородах за оградой. Ну и пасти скот, конечно. Женщины же выполняли всю тяжелую работу.

Мухин, которому я высказал все, что думал по этому поводу, только беспомощно развел руками:

– Знаете, а ведь в сущности большинство из них хорошие и добрые люди. Но поймите, сама обстановка располагает к огрублению нравов. Семей фактически нет. Люди сходятся, расходятся – никто этому не придает значения. Ни один мужчина не может с уверенностью сказать, что ребенок, который родился у его сожительницы – его ребенок.

Этот разговор произошел поздно вечером, на вторые сутки моего заточения. Мухин зашел ко мне за перегородку и принес бутылку мутной жидкости.

– Не хотите выпить? – предложил он, ставя бутылку на пол, так как стола в моей каморке не было

– Самогон?

– Он самый.

– Нет, благодарю вас, не хочется.

– Ну, так и я не буду, – он поднял с пола бутылку и сунул ее в карман куртки.

– Вообще, страшная гадость, но за неимением других «культурных» развлечений… Что остается? Выпивка и бабы!

Где-то, видимо, в соседнем отсеке, послышались звуки глухих ударов и вскрики женщины.

– Это Гальченко! – перехватил мой взгляд Мухин. – Привел к себе молодую девчонку лет шестнадцати-пятнадцати… Кажется Марийку. Или нет… А, неважно! Она его не хочет, вот он ее и бьет…

– И что, никто не заступится?

– Ха! Сами такие. А потом, это запрещено!

– Не понял.

– Вступиться за женщину, если у нее какие-то недоразумения с мужчиной… Что, удивлены? Я и сам удивлялся, а потом понял, что иначе нельзя. Нас всего здесь пятьдесят мужиков. Что будет, если мы перегрыземся из-за баб? Знаете, как бывает?.. Слово за слово, и пошло-поехало. Сначала словом, а потом кулаком, ножом… А кто будет защищать тех же женщин, если нападет банда? Вы можете выйти на улицу, взять за руку любую женщину, сказать ей: «Пойдем» – и она безропотно должна подчиниться.

– Ну, а если она любит другого? – возразил я, хотя ситуация в поселке была мне ясна.

– Кого это интересует? – горько усмехнулся Мухин. – Вы знаете, я иногда ловлю себя на кощунственной мысли: хорошо, что мои жена и дочь погибли… Вот и ваша жена… вряд ли вы смогли бы здесь защитить ее от насилия. Кстати, интересно, где она сейчас? Баркас сегодня утром нашли, но ее в нем не было.

– Послушайте, Мухин, помогите мне бежать!

– Я бы, – Мухин понизил голос до шепота, – и сам бежал бы вместе с вами. Но видите, как вас охраняют. Разве что месяца через четыре, весной, когда бдительность сторожей притупится.

– Это исключено! Елена не сможет в лесу пережить это время. Если вы серьезно хотите отправиться со мной, я согласен. Может быть, у вас есть еще один или два надежных товарища, тогда мы смогли бы справиться с охраной…

– Я уже думал об этом. Более того, я за эти два дня переговорил чуть ли не со всеми, кому можно доверять. Где там! Никто не хочет…

Глухая ругань мужчины и плач женщины за перегородкой прекратились, и теперь оттуда были слышны скрип досок и тяжелое сопение.

– Обломал-таки, – Мухин, кряхтя, поднялся. – Пойду спать!

Утром меня разбудили сильные удары в дверь. Я вскочил и открыл засов. На пороге стоял Шумский и еще двое мужчин.

– Идемте со мной! – приказал он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Когда мы вышли из барака, нас окружила возбужденная толпа. Послышались угрожающие возгласы. Ничего не понимая, я посмотрел на Шумского:

– В чем дело?

– Сейчас поймете. Пропустите нас!

Люди посторонились, образуя узкий коридор. В конце его на подстилке из шкуры лося лежал человек. Когда я подошел поближе, то увидел, что у него точно посредине лба зияет пулевое отверстие. Кровь вокруг уже успели вытереть. Убитому было лет тридцать.

Как потом выяснилось, рано утром пять человек охраны, вооруженные охотничьими ружьями, погнали на пастбище скот. Пастбище примыкало к лесу. Едва только кони и коровы разбрелись по лугу, как прозвучала автоматная очередь, а потом из лесу донесся голос Елены. Она потребовала, чтобы охранники оставили скот, а сами немедленно возвращались и передали, что если через час я не буду освобожден, то из поселка больше никто не выйдет. Один из пастухов крикнул ей в ответ грязное ругательство и сказал, что ее сейчас поймают и коллективно накажут. Не теряя времени, он первый побежал туда, откуда донесся голос. Но пробежал только пять шагов. Елена действительно стреляла не хуже меня.

Сейчас же толпа требовала немедленно повесить меня на воротах.

– Повесить мы его успеем, – пытался успокоить разбушевавшихся людей бывший школьный учитель, – вот только поймаем его дамочку и повесим обоих, чтобы им не скучно было.

Сквозь сомкнувшиеся вокруг ряды «меховых курток», расталкивая их локтями, протискивался Мухин.

– Послушайте меня! – закричал он. – Если мы его повесим сейчас, до того как поймаем, если вообще поймаем, его жену, то как мы выйдем через ворота? И что будет с нашим скотом? Эти, – он указал на стоящих поодаль пастухов, – бросили стадо и теперь неизвестно, что с ним будет. Пусть вернутся и пригонят его сюда.

– А ведь верно! – спохватился Шумский. – Струсили перед одной бабой. Идите и пригоните стадо.

– Пойди сам, если такой храбрый, а нам подставлять лбы под пули не хочется, – огрызнулся один из них. – Твоя затея была задерживать этого!

Несмотря на критическое для себя положение, я с интересом ждал, что ответит Шумский.

– Нам, – продолжал говорящий, – этот человек ничего плохого не сделал. Напротив, пришел сюда, потому что доверял…

– Так он же шпион! – возразил Шумский.

– А, у тебя кругом шпионы! – напирал парень. – Вот теперь что мы будем делать без молока? Коровы наши тютю!

– Найдутся твои коровы! – огрызнулся Шумский.

– Вот пойди и поищи! Генерал нашелся тут командовать!

– А что? И пойду!

– Пойди, пойди!

– Не испугаюсь. Но смотри, я с тобой разговор не закончил.

Шумский направился к воротам. Не доходя до них несколько шагов, он остановился, снял с плеча двухстволку, переломил стволы и, убедившись, что они заряжены, приоткрыл ворота и выглянул наружу. Немного помедлив, он вышел. Прошел он не более десяти шагов. Раздался выстрел. Парень, споривший с Шумским, подбежал к воротам и выглянул наружу.

– Готов! – обернувшись, крикнул он.

Одновременно с этим прозвучал второй выстрел и часовой, стоявший на вышке, повис на перилах. Трое остальных на других вышках спешно покинули посты.

– Три!.. – прозвучал в наступившей тишине голос Мухина.

Ему никто не ответил. Все молча смотрели на висящего вниз головой часового.

– У нее снайперская винтовка, – пояснил Мухин, ни к кому не обращаясь. – Похоже, что эта дамочка не успокоится, пока не перестреляет остальных. Так что будем делать?

Тот парень, который полчаса назад пытался накинуть мне петлю на шею, возбужденно заговорил:

– Надо с противоположной стороны подкрасться к лесу… Определим, откуда стреляет, окружим и уничтожим. Надо только ее отвлечь.

– Вот ты и будешь отвлекать, – отмахнулся от него Мухин. – Ничего из этого не выйдет. У нее там собака. Она не даст незаметно подойти. А как стреляет эта дамочка, мы уже убедились. Так что будем делать? – спросил он снова.

– А вот что! – мужчина, повздоривший с Шумским, ясно теперь претендовал на его место.

Он подошел ко мне и решительно отстранил державших меня за руки поселян.

– Вот что! – продолжая он. – Иди-ка ты отсюда к едреной матери! И скажи своей, чтобы она перестала стрелять и убиралась с тобой подальше. Передай, что если попадется к нам в руки, с нее живьем сдерем шкуру, а тебя посадим на кол. Понял? – Он взял меня за руку и подвел к воротам.

– Подожди, Степан! – окликнули его сзади, – а как со скотом? Пусть отдаст скот.

– Отдаст! Куда она его денет?

– Ой! Не говори! А что если со злости перестреляет коров? Что тогда?

– Пошлите со мной людей, и пусть они пригонят скот, – предложил я.

– Я пойду! – тотчас откликнулся Мухин.