Текст книги "Профилактика"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

– Ах, так он еще и стукач, значит? – взревел раненым зверем Стрекозыч. – А ты с ним, выходит, спала?! И принимала его в мое отсутствие! И поила кофе, коньяком – моим кофе и моим коньяком!.. А мне – ни слова, ни полслова?.. И ты думаешь, я куплюсь на эту лажу?

Выстрел прогремел неожиданно, и я вздрогнул. Потом еще один, и еще. Одновременно с этим послышался звук падения тела.

И сразу стало тихо.

Потом мужчина процедил сквозь зубы:

– Сдохни, с-сука!

Ну, что ж, пора и мне получить пулю между глаз.

Я открыл дверь шкафа и, путаясь в шубах, шагнул в комнату. После тьмы свет ослепил меня на какое-то мгновение, но я успел заметить в трех шагах от себя коренастого и очень морщинистого мужчину лет пятидесяти, с причёской ежиком, в сером костюме и с пистолетом в руке.

Рая лежала ничком у его ног, и полы ее халата распахнулись, обнажив целлюлитные бедра. На ковре под телом расалывалось темно-бурое пятно.

Увидев меня, мужчина вздрогнул и вскинул ствол в моем направлении.

– Я знал, что ты прячешься где-то здесь, – почти спокойно сказал он. – На колени, падла!

– Перебьешься, – сказал я ему в тон. – Думаешь, я ее действительно насиловал? Да твоя сучка сама на мне висла, как бусы! Хотя я ее трахал – не отрицаю. Много раз. И совсем недавно, прямо здесь, – я кивнул на развороченную постель. – Она аж стонала от наслаждения, представляешь!

Все это я говорил с одной-единственной целью: заставить его потерять над собой контроль.

На какое-то мгновение лицо мужчины застыло, как маска, но выстрела так и не последовало.

– Ах ты, щенок! – прошипел он сквозь зубы. – Я же взял тебя на работу, я платил тебе неплохие бабки, а ты решил использовать меня по полной программе? Что там эта тварь бубнила насчет какой-то твоей закладухи?

Я пожал плечами:

– Есть такое дело. Все сведения о неуплате налогов, тайных офшорах, отмывании денег... Взятки, подкуп, мошенничество... Уголовщина тоже есть. Солидная папочка.

Я говорил наобум, но, видимо, попал в точку. Хотя удивительного в этом ничего не было: какой крупный бизнес может быть в России без криминала?

А Стрекозыч все не стрелял. Интересно, почему его прозвали так? Из-за отчества Стрекозович, что ли? Или его фамилия как-то связана со стрекозами или стрекозлами?.. Хотя какая мне разница? Пусть быстрее стреляет, и, надеюсь, я больше никогда не увижу этого гнусного типа.

– И где же эта твоя папка? – спросил человек с пистолетом.

Тут до меня дошло.

Вот, значит, почему он не стреляет, а я-то, болван, ломаю перед ним комедию! Кто бы он ни был, это насекомое в пиджаке, но дело ему важнее оскорбленного мужского достоинства и желания отомстить за наставленные рога. Может быть, он и не верит, что я способен накопать на него компромат, но рисковать не желает.

– Послушай, Вовик, – сказал я, и лицо моего противника передернулось, как будто его укололи в задницу – видимо, он не привык к такому обращению с моей стороны. – Расслабься, я просто пошутил. Никаких документов у меня нет и не было, это все твоя... то есть, наша Рая выдумала сгоряча...

– Да? – притворился, будто сомневается Стрекозыч. – Ты не врешь мне?

– Чтоб я сдох! – искренне сказал я.

– Хорошо, – вдруг сказал он. – Я тебе верю.

И опустил пистолет.

Эх, подумал я, не видать мне сегодня быстрого переноси. А жаль. Смерть от выстрела – неплохая смерть. Особенно если у стрелка не дрогнет рука, и он попадет в сердце или в голову. Впрочем, тяжелое ранение тоже сгодится, потому что оно чревато потерей сознания, а, как я уже убедился, для старта в иной мир мне требуется любая отключка сознания: хоть засыпание, хоть обморок...

– Только мне придется тебя проверить, – сообщил мой собеседник. – Не обессудь: мне нужны гарантии... А ну, сядь на пол! Руки за голову!

Переход к приказному тону был таким резким, что я вздрогнул.

– Спасибо, я постою, – возразил я. – И вообще, мне пора идти...

И я сделал шаг к двери комнаты, вовсе не собираясь нападать на него.

В ту же секунду в мою правую ногу чуть выше колена что-то с силой ударило, словно это была чугунная баба, которой разбивают стены при сносе домов. Но это была пуля. потому что в тот же момент меня оглушил грохот выстрела, и в ноздри полез едкий запах пороха.

Потеряв равновесие, я рухнул на пол и скорчился от боли. Кровь тугими толчками выплескивалась из отверстия в брюках. Наверное, навылет, подумал я, стиснув зубы. Черт, он и тут меня переиграл! Обездвижил, но не убил. И даже сознание от такой боли не потеряешь – вполне терпимо... Единственное, что остается, – не перевязывать рану и истечь кровью.

– Отдыхай, Алик, – почти отеческим тоном посоветовал Стрекозыч, доставая из кармана миниатюрный мобильник. – Але, Подгузник? Ты мне нужен, и как можно быстрее... Я в своей загородной резиденции... Да, небольшая разборка... Что? Нет, много людей не надо... Возьми парочку, и хватит. И инструменты не забудь захватить, стандартный набор... Надо одному забывчивому память восстановить... Давай. Жду.

Похоже, я влип. И смерть меня ждет отнюдь не быстрая и не безболезненная. Что-нибудь вроде поджаривания живота нагретым утюгом.

– Я же сказал: у меня нет никаких документов против тебя! – сказал я, кривясь от боли, которая все больше разливалась по ноге.

– Ну и хорошо, если нет, – дурашливо осклабился Стрекозыч. – Тогда мы тебя просто прикончим, и все. А вот если они все-таки есть, только ты запамятовал про них – это хуже. Будешь тогда свои яйца на сковороде жарить и есть без соли...

Он брезгливо покосился на труп жены, из-под которого уже успела натечь порядочная лужа, отошел и сел прямо на кровать, не выпуская из рук пистолета и явно чувствуя себя в безопасности.

Потом взял с тумбочки пульт и включил телеэкран.

Музыкальная программа все еще продолжалась, только теперь крутили клип известной певицы, которая манерно качала бедрами:

 
Я уже не та, что была
еще вчера,
Я уже давно поняла,
что жизнь – игра...
 

Очень кстати, подумал я. Что называется, цитата в тему... Я ведь тоже – уже не тот, что был вчера, и позавчера, и еще раньше. И я тоже отношусь к своей нынешней жизни, как к большой, хотя и глупой игре.

«Кружит, кружит, кружит карусель...»

Ты права, красотка. Карусель все кружит и кружит, и у этой круговерти было только начало, но не видно конца. Помчится, когда я понял это, то сначала обрадовался, как дурачок. Ведь что значит – каждый день жить новой жизнью? Это же полная свобода от всего и от всех! То, к чему я так стремился в своей первой жизни. А тут – можно делать всё, что тебе вздумается. Не ходить на работу, какой бы важной она ни была. Просидеть хоть целый день в ресторане. Совершать самые нелепые поступки: например, ограбить банк или попытаться соблазнить любую приглянувшуюся тебе девчонку. Транжирить деньги, не думая о завтрашнем дне, потому что его для тебя все равно не будет, а следовательно, не будет и наказания за все твои прегрешения. А самое главное – теперь не надо бояться смерти, потому что ее для тебя больше не существует. Вернее, существует, но без трагических последствий в виде вечного небытия. Поэтому можно прыгнуть с Крымского моста в Москву-реку, мчаться на машине на огромной скорости по горной дороге – совсем как в компьютерной игре «Need for Speed», водить самолеты, воевать в Чечне. И не надо бояться пуль омоновцев, штурмующих офис фирмы, генерального директора которой я взял в заложники...

И я жил, как мотылек-однодневка, только, в отличие от него, возрождаясь каждый день заново, в новой роли и в новом месте. И что меня больше всего удивляет в Круговерти – за моими плечами уже почти полсотни вариантов, но ни один из них пока еще не повторялся дважды, даже приблизительно. Такому разнообразию можно только позавидовать. Словно тот, кто все это затеял, хочет ткнуть меня носом, как глупого щенка тычут в его собственное дерьмо: смотри, мол, как ты мог бы жить, если бы не валял дурака! Действительно, до сих пор мне везло с вариантами своей судьбы. Почти везде я был более-менее благополучен, имел работу, дом, семью, иногда даже – детей. Пару раз мне даже удалось стать знаменитостью: один раз – как шахматист в звании международного мастера, а другой – в ипостаси киноартиста (вот уж никогда бы не подумал, что во мне скрываются способности к лицедейству!)...

Только все это – напрасно, и что толку демонстрировать, каким я мог бы стать, если вернуться в свою первоначальную жизнь мне уже не суждено? Да и что я там буду делать, если в очередной раз после пробуждения окажусь подыхающим от потери крови наркоманом, убившим милиционера? Даже если меня там все-таки спасли, как-то не тянет отсидеть десяток (а то и больше) лет в тюрьме и выйти оттуда окончательно опустившимся типом.

Остается надеяться, что Круговерть никогда не закончится. И пока незримая карусель вертится, надо извлечь из этого максимум удовольствия.

Что я и делаю.

– А ты, оказывается, тот еще гусь, – неожиданно нарушил молчание Стрекозыч. – Я всегда говорил, что тихушники – самые опасные типы. Молчал себе, молчал в тряпочку, а в уме, значит, козни против меня, своего хозяина, строил? И заговорил-то теперь как! «Вовик»!.. Как будто я – твой дружок из подворотни!

Кровь впитывалась в ковер, по-моему, она текла все медленней и медленней. А обмороком и не пахло: только чуть-чуть кружилась голова. Вот что значит – натренированный, закаленный организм «качка».

Как же заставить его стрелять, как? Не терпеть же, в самом деле, издевательства доморощенных мастеров заплечных дел!

Мой взгляд упал на обломки разбитого мною торшера. Один из осколков абажура, самый крупный и смахивающий на кайло первобытного человека, лежал совсем неподалеку, возле кровати. Стрекозыч его наверняка не видел.

– А я не издевался над вами, – возразил я, делая вид, что боль становится нестерпимой, и потому я не могу спокойно лежать на месте, а корчусь и раскачиваюсь из стороны в сторону. – Просто я не знаю, как вас зовут... Неужели Владимир Стрекозович?

Он покосился на меня недоверчиво.

– А говоришь – не издеваешься!.. Можно подумать, ты меня сегодня первый раз видишь...

– Так оно и есть, – простонал я. – Я ведь – вовсе не ваш Алик.

– Да? А кто ты? Папа римский, что ли?

– Я брат вашего Алика, – выдавил я, понемногу, по сантиметру приближаясь к заветному стеклянному «кинжалу«. – Мы близнецы, но об этом мало кто знает. И пользовались этим, чтобы спать с вашей женой по очереди. Сегодня был мой черед, но мне не повезло, вы вернулись раньше времени...

– Чего-чего? – прищурился сидящий на кровати. – Что за туфту ты гонишь, придурок? – Потом он нахмурился. – Постой-ка... Это что же получается: вы мою Райку вдвоем пользовали, что ли? Да за такое я вас обоих урою, понял?!

К дому подъехала машина: было слышно, как скрипит гравий под ее колесами. Стрекозыч вскочил с кровати, распахнул окно и крикнул кому-то в темноту:

– Парни, сюда! На второй этаж!

В моем распоряжении была всего одна секунда, не больше, и я ее добросовестно использовал.

Когда мой «хозяин» закрыл окно и повернулся, я уже надвигался на него, замахнувшись осколком стекла, как ножом.

Напорное, вид мой был достаточно убедительным, потому что нервы у Стрекозыча не выдержали, и он выстрелил мне в грудь.

Вот, значит, как это бывает, успел подумать я, глядя почему-то в потолок, на фоне которого нарисовалось лицо моего убийцы, открывающее рот и что-то говорящее, но все более неразборчиво, а вот уже и резкость кадра пошла на минус, и я ухожу, ухожу, ухожу отсюда...

Что ж, жизнь здесь у меня не удалась. Но впереди их ещё – бесчисленное множество, и, возможно, когда-нибудь мы с тобой еще встретимся... Вовик...

Глава 17

Поначалу-то я дергался, пытаясь адаптироваться к постоянной смене своих ролей. Мне казалось, что лучше вживаться в новую реальность, чем пытаться доказать, что я – не тот, за кого меня все принимают. Поэтому, едва проснувшись, я сразу же старался определиться, кто я теперь, где нахожусь и кем мне приходятся люди, которые обнаруживаются в непосредственной близости от меня. В чем-то этот процесс аналогичен так называемому «большому бодуну», когда человек, очнувшийся утром с жуткой головной болью, пытается вспомнить, что с ним было накануне и где он, собственно, оказался. Мне в этом плане было легче: голова у меня никогда не болела. Даже если накануне мне ее проломили кирпичом.

И потом, в течение всего дня, я пытался всячески соответствовать. Старательно изображал мужа, отца и друга тех, кого видел впервые. Выполнял свой долг, исполнял обязанности – в меру своих возможностей.

Но однажды мне это надоело, и я сказал себе: «Хватит».

Что толку дергаться, как муха в паутине, если на следующий день все будет по-другому?

И тогда я зажил в свое удовольствие. Нет, я, конечно, все равно не рассказывал никому, «какая муха меня укусила». Я по-прежнему стоически надевал на себя маску себя-другого, но вел себя не так, как он. К сожалению, рамки одного дня не давали разгуляться по-настоящему, но с этим приходилось мириться. Лучшим способом насладиться свободой было сбежать куда-нибудь подальше. Если позволяют средства, улететь на самолете куда-нибудь (причем в полете желательно не заснуть!) и бродить по незнакомому городу, где меня никто не знает и, следовательно, не будет приставать со всякими претензиями. Жаль, что путешествия ограничивались, как правило, только своей страной – никто не успел бы оформить загранпаспорт и получить визу в другие страны за один день.

Правда, несколько раз мне удалось побывать и за рубежом – в рамках очередных воплощений. То я как шахматист участвовал в международном турнире в Пальма-де-Майорка. То, будучи ученым, я должен был выступать с лекциями в парижской Сорбонне.

Но такое случалось редко. В основном, центром всех моих жизней была Москва, а в ней всегда можно спрятаться от мнимых друзей, родственников и коллег по работе. Достаточно выбраться из дома (иногда – со скандалом, если домашние имели что-то против моей вылазки) и смешаться с толпой. Давно прошли те времена, когда я наивно пытался разыскать тех, кого знал по прежней жизни. Теперь я никого не искал. Даже сестру Алку, которая, как ни странно, в отличие от меня, менялась мало. Видимо, ей было на роду написано рано выйти замуж, нарожать энное количество детей и погрязнуть в пеленках, стирках и приготовлении борщей. Хотя, пожалуй, только от неё я мог бы получить исчерпывающую информацию о своей текущей жизни. Но зачем? Имело ли это смысл, если завтра опять все изменится?..

В результате я вновь был обречен на одиночество. Как и в первой жизни, только с тем отличием, что теперь люди постоянно окружали меня, но мне не было до них никакого дела. Подсознательно я все больше относился к ним, как к персонажам какого-то бестолкового и бесконечного телесериала, где каждая серия абсолютно не связана с предыдущей, а режиссер вводит все новых героев. Они ходили рядом со мной, они задевали меня локтем или боком, они были вроде бы реальными – и в то же время какими-то виртуальными, что ли. Складывалось впечатление, что все они существуют только один день, а завтра на их смену придут другие. В какой-то степени так оно и было. Если допустить, что все эти параллельные миры – компьютерные файлы, которые кто-то открывает, чтобы тут же закрыть, то, пока я, как курсор, мерцаю в одном из этих миров, другие для меня не существуют. Я никогда не задавался вопросом, что происходит с вариантами, в которых я уже побывал. Точнее – что там происходит с моим «двойником»? Возвращается ли его сознание на место или он остается никчемной пустышкой? Помнит ли он о том, что с ним было, или в его памяти возникает черная дыра?

Похоже, я этого никогда не узнаю.

Сегодня я был писателем. Собственно, только начинающим писать по-настоящему, а не упражняться в общих тетрадках на лекциях журфака. За плечами у меня была горстка статей в малотиражных печатных изданиях, парочка рассказов в малоизвестных журналах и один тощий авторский сборник, выпущенный издательством средней руки. На очереди был роман, который и должен был стать трамплином для того, чтобы окончательно утвердиться в литературе.

Единственное обстоятельство, которое этому препятствовало, заключалось в моей бытовой неустроенности. В этой реальности я обитал в коммуналке, и соседями моими были сестра Алка со своим многочисленным выводком, мужем-сантехником и его интеллигентнейшей матерью, которая и достала меня с самого утра, отловив на полпути между ванной и туалетом и заведя диспут о кризисе постмодернизма. С Алкой поговорить как следует не удалось, ибо она, видимо, уже не в первый раз опаздывала на работу, а ей еще надо было отвести в детсад младшенького и собрать в школу старшенького, а муженек ее приперся вчера поздно ночью на бровях после ликвидации последствий аварии в магистральном водопроводе и теперь изволил почивать под аккомпанемент собственного храпа. В старой, по-моему, еще дореволюционной, квартире все держалось на соплях, перегородки были чисто символическими, и в таких условиях работать я бы все равно не сумел, даже если бы и возникло у меня такое странное желание.

Вот почему я быстренько собрался, решительно отмел мольбы Алки сопроводить в сад ее Славика и отправился в люди.

Однако уйти далеко от дома я не сумел. Первый же круглосуточный магазинчик, попавшийся мне на пути, вызвал во мне какие-то неясные побуждения, и, приобретя в нем пару бутылок пива и пачку «Мальборо» (я-писатель курил, и организм мой властно требовал вливания в кровь никотина, хотя никогда не курившее сознание безуспешно пыталось подавить это порочное влечение), я приглядел уютную скамейку во дворике соседней «хрущевки», где и расположился под лучами весеннего солнышка.

Я сидел, глотая «Балтику номер три», и меланхолично обдумывал свои перспективы в связи с Круговертью. Перспективы были довольно безрадостными.

Прошел уже почти год с того злополучного дня, когда начались Круговерть. А переносы все продолжались, и не было надежды, что они когда-нибудь закончатся.

«А тебе хочется, чтобы это закончилось?» – спросил себя я. Ты веришь, что сможешь вернуться к нормальной жизни, когда не надо после очередного пробуждения ломать голову над окружающей действительностью и притворяться другим?

Не надо кокетничать с самим собой, Алька: нет тебе больше места нигде – ни в настоящей жизни, ни в одной из этих однодневок. Ты не хочешь разобраться, почему? Как говорят своим клиентам психотерапевты: хочешь, побеседуем на эту тему?

Что ж, изволь. Вот только допью бутылку и отравлюсь сигаретой.

Наверное, сначала надо подумать: в чем причина, что чудо случилось именно с тобой? Хотя... ты уверен, что у других все обстоит по-другому? Что, если все после смерти попадают в Круговерть? Говоришь: не может быть? А вспомни-ка случаи, когда окружающие тебя люди вели себя, мягко говоря, неадекватно. Естественно, ты не придавал лому особого значения – как сейчас многие не принимают всерьез странности в твоем поведении, когда ты допускаешь ляпы. Бывает, говорят они. Переутомление, заскок, слегка крыша поехала... Ничего, пройдет. И действительно – проходит. Потому что ты успел сориентироваться. Вот так же и другие, попав в другую реальность, вынуждены на ходу адаптироваться к ней. В крайнем случае, надо допустить, что это происходит лишь с некоторыми. Или со всеми, но не все это осознают...

Нет-нет, не о том ты думаешь, Алька. Все это не имеет значения по той же причине, что и вопрос, что такое Круговерть – вмешательство бога, эксперименты инопланетян или закон природы, который проявляет себя только после смерти индивида. А значит, не надо разбивать мозги на части, а следует воспринимать смену жизней как удивительное, загадочное, но все же несомненно существующее явление. Как птица, которая не знает законов аэродинамики, но, тем не менее, летает.

Надо, пожалуй, вспомнить свою «первую» жизнь. Кстати, вот еще одно возможное объяснение: а не является ли Круговерть следствием какой-то тяжкой психической болезни? Может быть, вовсе не было никаких прошлых жизней, и ты всегда существовал только здесь, а все, что ты якобы помнишь, – на самом деле не более чем продукт твоего воображения, который съехавший с катушек мозг утвердил в качестве реальности?

Нет, так мы далеко не уйдем.

Ты должен сосредоточиться, должен!..

Итак, «настоящая» жизнь. Сначала тебя интересовало многое, даже слишком многое, но всякий раз ты быстро охладевал к своим увлечениям. Ты все больше становился инертным и равнодушным субъектом, которого ничего не интересовало по-настоящему, и в итоге сам себя загнал в тупик. В каменный мешок, из которого нельзя выбраться, а можно только однажды в отчаянии разбить себе башку о стену. Откуда в тебе взялась эта гнилая философия? Почему ты стал жить, руководствуясь глупой поговоркой: «Лучше идти, чем бежать; лучше стоять, чем идти; лучше лежать, чем сидеть; лучше спать, чем лежать»? Неудивительно, что закономерным окончанием этой стратегии стало «Лучше умереть, чем спать» (кстати, что значит – лучше? Для кого лучше?).

Может быть, я слишком рано столкнулся со смертью и осознал, что когда-нибудь умру и я, а поэтому ничто в мире не имеет смысла? Ну и что? Разве я один такой? Каждый в дошкольном возрасте переживает нечто подобное, но ведь никто потом не сходит из-за этого с ума. Или все дело в эмоциональном шоке? Все-таки я не просто осознал угрозу смерти, но и лишился самых дорогих мне людей... Однако этот шок быстро прошел, потому что через несколько лет я забыл родителей и уже не мог представлять их себе такими, какими они были на самом деле...

Так почему же, черт возьми?!

Я прикончил вторую бутылку, швырнул ее в кусты акации рядом со скамейкой и потянулся за следующей сигаретой.

Нет, что-то большее стояло за моим нежеланием жить так, как живут все. Они-то ежедневно, ежеминутно и ежесекундно барахтаются, как лягушки в сметане, пытаясь изменить этот мир, сделать его лучше – а, точнее, загнать его в рамки своих представлений о том, каким он должен быть. Я же всегда предвидел, что подобные попытки обречены на провал. Что из них либо вообще ничего не выйдет, либо выйдет такое, чего сам реформатор мироздания не хотел и не ожидал. По принципу: «Коротка у стула ножка – подпилю ее немножко». А потом – другую ножку, третью, чтобы идеально выровнять их. В результате оказывается, что на стуле сидеть невозможно ввиду полного отсутствия ножек...

Но если бессмысленно менять весь мир, то стоит ли предпринимать более мелкие действия? Ведь каждое из них, так или иначе, направлено на изменение существующего порядка. Многие решают для себя эту проблему тем, что перестают думать о мире и сосредотачиваются только на себе, ставя перед собой вполне достижимую цель в виде благополучия и удовольствий.

Но для меня и это было бессмысленным в полном соответствии с философским постулатом о невозможности объять необъятное. А ведь ублажение самого себя не имеет пределов, так же как и познание Вселенной. Гурманы не в состоянии перепробовать все блюда на Земле, любители музыки не способны освоить весь массив произведений, накопленный человечеством за все время его существования. То же самое можно сказать и о книголюбах, и о модниках, и о любителях крутых тачек, и о тех, для кого главное в жизни – секс. Так стоит ли гоняться за тем, чего достигнуть нельзя в принципе?

Ну да, можно жить и по-другому. Стремиться внести свою лепту в карабкание человечества к вечно отодвигающемуся пределу всех стремлений. Оставить после себя что-то, из-за чего тебя будут вспоминать потомки: книги, фильмы, музыку, спортивные рекорды, здания, города, законы, храмы, войны. Или, если ты не способен на великие свершения, – хотя бы детей, желательно – талантливее и умнее тебя. Но ведь и в этом смысла не больше, чем в муравейнике, который на протяжении многих лет строят и оберегают от всяческих угроз трудяги-муравьи. Рано или поздно твое наследство будет разрушено, испоганено и переврано поумневшими потомками. Или просто забыто. Спросите у любого обычного человека, помнит ли он великие достижения шумерской культуры. Или кто построил пирамиду Хеопса. Или кто такой Шамполион... Если бы не школьная программа по литературе, то вполне возможно, что та же участь постигла бы Фета, Тютчева, Гончарова и иже с ними, ничего, кроме зевоты, не вызывающих у современных тинейджеров. Еще немного – и новое поколение забудет Маяковского, Бальмонта и других классиков недавнего прошлого. «Нет, весь я не умру»... Еще как умрете, Александр Сергеич! И не только вы, но и каждый из нас. Вопрос – лишь во времени...

К чему же мы пришли в результате этих рассуждений?

Вот ведь поганая способность «растекаться мыслью по древу»! Казалось, что еще немного – и наклюнется внутри меня озарение, но замкнуло в мозгу какие-то другие нейроны и перцепсы – и вывод так и не родился. Поговорил, называется, сам с собой...

А что, если зайти с другого конца? Например, вычленить наиболее типичные признаки феномена моих перевоплощений и на этой основе попытаться сделать вывод. Поэтому оглянись мысленно и скажи: что тебе бросается в глаза в Круговерти?

Хм... Ну, во-первых, то, что пребывание в каждом варианте ограничено одним днем. Точнее – периодом, пока твое сознание бодрствует. И что из этого? Кто-то хочет, чтобы ты успел перебрать как можно больше вариантов своей судьбы за относительно короткий срок? Но раз так, то, следовательно, цель всей этой свистопляски заключается в том, чтобы оказать на тебя определенное воздействие. Перевоспитать тебя. Изменить твое отношение к миру, к другим людям и к себе. И показать, что ты неправильно прожил свою первую жизнь. А затем – что? Дать тебе второй шанс, вернув туда, откуда ты пришел, только со смещением во времени? Или оставить тебя в том мире, который тебе придется больше всего по душе?

Бр-р-р... Страшновато, если это действительно так. Потому что попахивает эта гипотеза церковным ладаном и запахом серы. Потому что никто в мире, кроме потусторонних сил, не способен провернуть такое дельце. Хотя это вселяет определенную надежду. Ведь если твои рассуждения верны, то сойти с карусели можно. Только для этого не надо, как идиот, относиться к каждому пребыванию в той или иной «шкуре» с полнейшим равнодушием, а следует проживать ее так, будто именно она и есть твоя настоящая жизнь. При этом надо, соответственно, демонстрировать полный отказ от пофигизма и творить добро, добро, добро – как можно больше добра для окружающих. Как известно, боги любят тех, кто бескорыстно помогает своим ближним...

А ты расселся тут и жрешь пиво, скотина, вместо того чтобы осчастливить мир добрыми делами. Нет уж, милок, коли хочешь добиться избавления от скитаний, то отправляйся домой и устрой там генеральную уборку. Приготовь к приходу Алки вкусный ужин и угости им все ее семейство. Помоги Алкиной свекрови разобраться в хитросплетениях современной литературы. Вычисти до блеска унитаз и раковину на кухне. Знаю, знаю: противно все это и не имеет смысла, но ведь мир так устроен, что за все надо платить – либо постфактум, либо авансом...

Я решительно встал, огляделся и замер.

За кустами, у подъезда, стоял темно-синий «Фольксваген». Точно такой же, какой был у меня накануне. В той жизни я был временно безработным и зарабатывал на хлеб частным извозом. На переднем левом крыле виднелась свежая царапина – точно такая же, которой я вчера наградил свою машину, выгоняя ее из гаража-«ракушки» и прочертив крылом о железную дверь (мои водительские навыки благодаря Круговерти существенно повысились, но не до уровня высшего пилотажа).

Я подошел к машине и остолбенел.

Номерной знак «Фольксвагена» был тоже мой вчерашний!

Я заглянул внутрь салона. Все совпадало – и чехлы на сиденьях, и чертик, болтающийся на зеркале заднего вида. Блин, это действительно была та самая машина, на которой я ездил вчера до тех пор, пока меня не убили.

Напрягая зрение, я попытался разглядеть сквозь стекло дверцы, не остались ли в салоне пятна крови на водительском сиденье. Хотя, даже если это была та же самая машина, то откуда бы они взялись в этой реальности?

– Ну, и что мы там высматриваем? – недружелюбно спросил чей-то голос позади меня.

Я повернулся – и вновь оцепенел.

Это был он, в этом не было никаких сомнений. Хотя вчера я видел его только при слабом свете уличных фонарей и фар встречных машин, но это лицо со злыми узкими глазами и скошенным лбом запечатлелось в моей памяти.

В предыдущей жизни я подобрал его на Хорошевском шоссе. Скорее от скуки, чем ради денег. Он попросил отвезти его на Силикатную улицу и сказал, что покажет дорогу. Мы долго крутились по каким-то глухим переулкам, полуосвещенным безлюдным улицам и проездам, где ничего не было, кроме бесконечных гаражей, автозаправок и высоких бетонных заборов. Всю дорогу этот субъект вел себя вполне прилично: травил анекдоты, рассказывал о том, как работал где-то на Севере. Только иногда странно умолкал среди фразы и еще часто оглядывался назад, словно проверяя, нет ли за нами слежки. Ему было лет сорок, он был невысокого роста и довольно щуплого телосложения, поэтому у меня не возникло особых опасений.

Мы ехали по конкретному адресу, но потом он сказал, что знает путь короче, и я послушно свернул куда-то вбок, на грунтовую дорогу, вилявшую по пустырям, захламленным разнообразным промышленным мусором. Даже тогда я не принял мер предосторожности – собственно, мне было все равно, потому что за время Круговерти я разучился бояться чего бы то ни было.

Когда дорога привела к узкому мостику через какую-то мелкую речушку и справа и слева нас обступили заросли кустов и деревья, я притормозил, и в ту же секунду мой пассажир неожиданно ударил меня кулаком в лицо, а потом набросил на мою шею удавку и принялся душить меня. Некоторое время я пытался сопротивляться, но силы быстро покинули меня. Я думал, что он меня задушит, и на этом все закончится, но мерзавец оказался садистом. Видимо, он решил извлечь из данной ситуации максимальное сочетание приятного с полезным. Когда я был близок к обмороку, он выволок меня из машины, швырнул на землю и принялся лупить, вооружившись какой-то железякой. Причем – не по голове. Для начала он перебил мне правую руку и колено, потом пинками сломал пару ребер. Боль была страшная, но недостаточная для потери сознания. И только когда трава подо мной обильно пропиталась кровью, он размахнулся что было сил и, наверное, проломил мне череп...

Разумеется, того, что случилось вчера, в этом мире могло и не быть, а сам этот тип мог оказаться вполне добропорядочным гражданином. Но, услышав его голос за спиной, я испытал странное ощущение того, что кошмар каким-то образом продолжается, и меня застрясла невольная дрожь.