Текст книги "Профилактика"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Глава 8

Ни Старшине, ни ребятам из отряда я ничего не стал рассказывать. Про ссадины на лице буркнул лаконично: «Поскользнулся, упал» – впрочем, повреждения были пустяковые, и никто не стал ко мне приставать с расспросами.

Чувствовал я себя скверно. Постоянно подташнивало, даже на обед вместе со всеми я не пошел. И компьютер почему-то расхотелось включать. Сидел в кресле, тупо уставясь в стену. Причем и мыслей-то никаких особых не было, хотя, казалось бы, теперь было над чем поразмыслить.

В итоге я не заметил, как уснул, сидя в кресле перед телевизором с выключенной громкостью. Ребятам спасибо: они, вернувшись и обнаружив меня в отключке, будить не стали и даже доминошными костяшками старались стучать не слишком громко.

Разбудил меня – уже поздно вечером – сигнал очередной тревоги.

В одном из старых районов города горел жилой дом. Очаг возгорания имел место на первом этаже, и пламя устремилось наверх. Дом был пятиэтажный, с одним-единственным подъездом, и внутри почти все было деревянным, включая перекрытия. Жильцы пятнадцати квартир оказались отрезанными от выхода, а окна нижних двух этажей были закрыты наружными решетками. Конечно, для нормального взрослого мужчины спрыгнуть с третьего этажа было бы не очень трудно, пусть даже с риском сломать ногу, но ситуация усугублялась тем, что в доме проживали в основном женщины, маленькие дети и старики...

К тому времени, когда мы подоспели к месту пожара, дом полыхал, как спичечный коробок. Огонь успел распространиться почти по всему зданию, и языки пламени уже выбивались из оконных проемов. Часть людей металась по балкончикам на четвертом и пятом этажах, а большинство спасалось от огня на крыше, с трудом удерживая равновесие на сильно покатой жестяной кровле.

Не надо было быть провидцем, чтобы понять – еще несколько минут, и огонь сожрет деревянные перекрытия чердака, крыша не выдержит тяжести людей, и они рухнут в огненную яму глубиной свыше двадцати метров.

Над зданием уже кружил вертолет «Аэроспаса», из его открытого люка свешивалась веревочная лестница, но ветер был сильным, и людям на крыше никак не удавалось поймать ее. К тому же сомнительно, что женщины с детьми на руках и старики смогли бы подняться на борт вертолёта по раскачивающемуся трапу.

По указанию Старшины мы разделились на три группы. Первой было поручено тушение огня, хотя было очевидно, что мгновенно погасить такое пламя невозможно. Вторая группа занялась эвакуацией людей с балконов с помощью раздвижных лестниц. Третья, самая многочисленная, должна была обеспечить спасение людей на крыше. С разных сторон к крыше потянулись лестницы, и по ним стали карабкаться спасатели.

Интересно, как они собираются спускать вниз детей и стариков, если пламя уже подступает к лестнице? И сколько времени для этого понадобится?

Я повернулся и побежал к аварийке. На каждую машину полагалось по три костюма пожарного 1-го уровня защиты. Огнетермостойкая ткань из арамидного штапельного волокна выдерживает непосредственный контакт с пламенем в течение пятнадцати секунд, с нагретыми до 400 градусов твердыми поверхностями – в течение семи секунд.

Штаны, рукавицы, куртка, шлем с забралом... Я одевался, лихорадочно путаясь в застежках и почти физически ощущая, как уходят драгоценные секунды.

Ну вот, кажется, и все.

Вперед! Прямо в подъезд. В сплошную топку, где пламя гудит, как турбина самолета.

Я уже подбегал к входу в горящий дом, когда по мне хлестнули с разных сторон водяные струи из брандспойтов – ребята решили, что это позволит мне продержаться несколько лишних секунд. Я споткнулся, чуть не упал, но меня кто-то вовремя поддержал под локоть.

Кто-то, тоже одетый в такой же костюм. Что ж, мысли великих сходятся. Под прозрачным забралом я различил бороду. Старшина что-то крикнул мне, но я его не расслышал.

Я набрал побольше воздуху в легкие и ринулся вслед за Старшиной в пламя.

Бежать наверх по полуразрушенной лестнице, то и дело рискуя провалиться вниз до самого подвала, да еще ничего при этом не видеть – безумная затея. Время от времени сверху на нас валились горящие обломки – видимо, поручни перил, – и я вздрагивал, когда они попадали по шлему или по спине.

Костюм работал надежно, но он не обеспечивал полную термоизоляцию. Вскоре у меня возникло такое ощущение, будто я прислонился спиной к раскаленной батарее – жжение было почти невыносимым, но деваться от него было некуда. Только ускорить шаг. Жаль, что создатели костюма не предусмотрели кислородных баллонов – дым быстро забил фильтр маски, и мне все больше казалось, что я пытаюсь дышать, сунув голову в костер...

Не знаю, сколько времени заняло восхождение в огне на пятый этаж. Мне казалось, что там, наверху, уже все кончено и мы напрасно спешим.

Чердак местами уже горел. Значит, до обрушения крыши осталось совсем мало времени.

Мы выбрались через узкий чердачный люк, почти одновременно подняли забрала шлемов и закашлялись от свежего воздуха, струей хлынувшего в задымленные легкие.

Обстановка здесь почти не изменилась. Вертолет все так же кружил над крышей, стараясь не опускаться слишком низко, чтобы не сбить потоком воздуха от винтов людей, сидящих почти на самом гребне крыши. Наши ребята тоже были здесь, но растерянно топтались вокруг сидящих, не зная, как заставить их спускаться вниз по шатким лестницам из огнестойкого сплава. Дым клубами уходил в небо. Дети плакали, в ужасе вцепившись в матерей, но те и сами были напуганы не меньше...

Старшина шагнул к гребню крыши.

– Внимание, граждане! – заорал он, перекрывая шум вертолетных винтов и плач детей. – Нам надо поторопиться, иначе крыша скоро не выдержит и провалитсяю. Сейчас вы отдаете детей спасателям, и те поднимаются с ними на борт вертолета. У остальных будет два варианта эвакуации. Первый: по лестницам... те, кто сможет найти для этого силы... не бойтесь, вас будут страховать от падения спасатели... Второй вариант – для тех, у кого все в порядке с нервами. Придется прыгать с крыши на брезент, который будут держать люди внизу. Это наш единственный шанс, и мы должны его использовать...

Воцарилась мертвая тишина, потом плач и крики возобновились с новой силой.

– Тихо! – взревел Старшина, срывая голос до хрипа. – Прекратить панику! Всем выполнять только мои команды! Женщины, передать детей спасателям! Да поживее!.. Спасатели, вперед!

Я шагнул было вперед, но Старшина удержал меня за локоть.

– Сначала сними костюм, – сказал он. – Теперь он будет мешать тебе.

Я сбросил с себя защитную куртку и штаны, отшвырнул шлем, и он скатился к барьерчику у края крыши.

Мы буквально вырывали детей из рук женщин, те кричали, дети упирались и тоже орали, а нам ещё нужно было, держа ребенка одной рукой, с помощью свободной руки взобраться по пятиметровой веревочной лестнице под порывами ветра.

Вот когда я поблагодарил тренировки, которыми нас изнурял в промежутках между дежурствами Старшина. Все навыки, полученные в ходе альпинистской подготовки, а также многочисленных зачетов по «физике» – подтягивания, отжимания, бег со штангой, – теперь пригодились.

Мне достался мальчик примерно четырех лет, который сразу вцепился в мою шею обеими руками так, что к середине трапа я понял: в будущем у мальчугана есть все шансы стать маньяком-душителем. При этом он кричал, не переставая, мне прямо в ухо, и я понял, что теперь не скоро смогу слышать. Он сидел у меня на закорках, а нога его для надежности была привязана к моему широкому поясу специальным поводком – на тот случай, если у ребенка вдруг разожмутся ручонки.

– Полегче, малыш, – прохрипел я. – Не дави мне на горло.

Но он меня не услышал или пропустил мои слова мимо ушей.

Немеющими руками я все медленнее перебирал перекладины. Голова у меня кружилась, перед глазами вспыхивали искры. Не помню, как я добрался до верха и как нас с по-прежнему орущим диким криком ребенком втащили в вертолет «аэроспасовцы». Возвращаться на крышу пока было нельзя – за мной лезли еще трое ребят во главе с Мангулом.

Наконец все дети были доставлены в вертолет. Три девочки и четыре мальчика в возрасте от трех до семи. Или наоборот: в полумраке трудно было определить пол всех детей, тем более что многие из них были в одних трусиках и маечках – видимо, пожар начался, когда они уже спали.

Оставив детей на попечение экипажа, мы вернулись на крышу. Там Старшина успел организовать эвакуацию большинства женщин и стариков. Оставалось еще несколько старушек, таких дряхлых, что о их спуске по лестнице с двадцатиметровой высоты, даже в сопровождении спасателей, нечего было и думать.

– А с ними что будем делать, Старшина? – спросил Мангул.

– Прыгать, – сказал Борис. – Страховочные батуты на земле готовы.

Он подбежал к краю крыши, рискованно перегнулся через барьер и крикнул кому-то внизу:

– Сюда, сюда давайте!..

– Интересно, – сказал Мангул, оглядывая старух, – и как это он себе представляет? По-моему, акробатов из этих божьих одуванчиков не выйдет.

Старшина вернулся к нам и объявил:

– План такой. Берете вдвоем по одному человеку, подводите его к краю крыши и... – он покусал губу, – помогаете ему прыгнуть вниз... По моей команде. Потом, когда освобождается батут, прыгаете сами. Все понятно?

– Это что же? – растерянно спросил Лебабин. – Ты хочешь, чтобы мы сбрасывали старушек вниз?

– А у тебя есть другие предложения? – нахмурился Старшина. – Чувствуешь, как нагрелась крыша? Еще немного – и мы все упадем. Только не на батут, а в горящий колодец. Гарантирую – впечатления будут незабываемые. Ну, приступили!..

Ни одна из старушек, остававшихся на крыше, не согласилась прыгнуть добровольно. Пришлось применять к ним силу, и это было действительно жуткое зрелище. Постороннему человеку наверняка могло бы показаться, что мы – не спасатели, а хладнокровные убийцы-маньяки, сбрасывающие беззащитных жертв с крыши.

Старушки упирались и голосили. Они просили пощадить их, клялись, что уже не хотят больше жить, что лучше погибнуть в пламени пожара, чем лететь вниз головой в темноту. Они проклинали нас, называли извергами и мучителями.

А ведь их надо было не просто сбросить с крыши, а сделать это так, чтобы они летели не отвесно вниз вдоль стены, а по наклонной траектории, а при этом еще стараться удержаться самому на ногах, чтобы не последовать за своей «жертвой» и не раздавить ее своей массой...

Так получилось, что я оказался в паре со Старшиной. И кроме нас с ним, на крыше оставалась только одна пожилая женщина.

И тут я вдруг узнал ее.

Это была та самая старушка, которая в одной из моих жизней-однодневок поделилась со мной колбасой. Которая говорила мне: «Главное – не жизнь, а наше отношение к ней».

Она была в одном домашнем ситцевом халатике, накинутом поверх несвежей ночной рубашки, и ее тело сотрясала крупная дрожь.

– Ну, пошли, бабушка, – преувеличенно бодро сказал Старшина. – Будь умницей, не создавай нам проблем – и все будет хорошо...

Бабулька открыла рот, в котором не хватало доброй половины зубов, и прошепелявила:

– Прыгайте шами, ребятки, оштавьте меня тут, ради бога, а? А ешли вы меня шброшите, я помру от штраха.... Я ведь ш малых лет штрашть как вышоты боюшь!..

– А что же – сгореть заживо не боитесь? – прищурился Старшина.

Бабка покачала головой:

– Огонь быштро делает швое дело. Мне больно не будет...

– Ну нет, бабуля, – сказал Старшина, беря ее за руку, – мы вас тут не оставим. Нет у нас такого права. Вы только глаза закройте и не открывайте, а мы с Аликом всё сделаем как надо... Алик, помогай!

Но я не шевельнулся. Мной вдруг овладело странное оцепенение.

– Ты что? – вскинул на меня взгляд Старшина. – Давай!..

– А может, действительно не надо? – спросил я. – Она права: больно ей не будет...

– С ума сошел? Мы должны это сделать, понятно? Или ты хочешь оставить ее погибать здесь?

– Погибать? – переспросил я. – Ты в самом деле считаешь, что она может погибнуть? Вспомни Полышева, Старшина: он тоже должен был умереть, но ты сказал: он будет жить, и так оно и вышло... А что, если смерти больше не существует?

Старшина, оцепенев, уставился на меня. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но в это время неподалеку от нас целый кусок крыши вдруг с грохотом обрушился вниз, и из образовавшегося провала на волю вырвалось и торжествующе заплясало пламя.

Старшина вздрогнул. Потом смерил меня уничтожающим взглядом, молча наклонился и легко поднял старушку на руки. Она не сопротивлялась, только по ее морщинистым щекам потекли слезы.

– Ладно, – сказал мне Старшина. – Сам справлюсь. Только страхуй меня сзади, чтобы я не улетел вслед за ней.

Мы подошли к краю крыши.

Умoм я понимал, что двадцать метров – не такая уж большая высота. Но одно дело – смотреть снизу на крышу дома, и совсем другое – стоять на самом краю, да еще когда знаешь, что крыша вот-вот обрушится.

Снизу что-то крикнули, и ветер донес до нас обрывок слова: «...вай!»

– Успокойся, мать, – сказал Старшина старушке. – Закрой глаза. Хочешь – молись Господу, не хочешь – не молись, но вот увидишь: все кончится хорошо.

Я думал, он бросит ее, предварительно раскачав, но Старшина обошелся без этого.

Он просто перегнулся через низенький барьерчик и выпустил тело старушки.

Сила инерции потянула его вперед, и он отчаянно замахал руками, пытаясь удержаться. Я вовремя поймал его сзади за куртку, иначе он сверзился бы тоже.

Потом я оглянулся назад. Пламя бушевало уже почти по всей крыше. Нетронутым оставался лишь островок, где мы стояли.

– Ну вот, – как ни в чем не бывало произнес Старшина, зачем-то отряхая руки от невидимой пыли, – настал и наш черед. Прыгай, Алик, а я пока перекурю.

– Нет, я после тебя, – возразил я.

– Еще чего удумал! – сделал зверское лицо он. – Прыгай, тебе говорю! А то скину!..

Я глубоко вздохнул, стараясь унять дрожь. Потом перелез через барьерчик, встал на узкую полоску жести, отделявшую меня от бездны, и зачем-то оглянулся.

– Интересно, – небрежно сказал Старшина, – чего ты боишься, если веришь, что люди бессмертны?

– Я не верю, – сказал я, стиснув зубы. – Я это знаю.

И прыгнул.

Глава 9

Безумная идея Старшины, как и следовало ожидать, закончилась вполне благополучно. Никто из насильно спасенных старушек серьезно не пострадал, большинство отделались испугом и легкими вывихами конечностей. Часть жильцов получили ожоги еще до нашего вмешательства, но врачи заверяли, что жизни пострадавших ничто не угрожает.

Единственное отрицательное последствие заключалось в том, что дети, побывавшие в ту ночь на крыше, до конца своей жизни будут панически бояться двух вещей: огня и высоты. Но кто скажет, что это слишком большая цена за их спасение?

Пожарные не успели еще потушить огонь, как сквозь кольцо оцепления просочились представители наших вездесущих СМИ с микрофонами и камерами наперевес, и Старшине пришлось героически отбиваться от их наскоков. Однако журналисты организовали охоту на него по всем правилам, загнав в узкий проход между двумя «асээмками», и навалились всем скопом с двух сторон.

Натиск продолжался недолго. Как выяснилось, всех корреспондентов интересовали одни и те же вопросы: в чем причина пожара, сколько человек пострадало и сколько погибших.

На миг мне показалось, что Старшина опять соврет про десятки трупов и раненых, но он отделался дежурной фразой, что еще рано подводить окончательные итоги и вопросы о состоянии здоровья пострадавших лучше задавать медикам, а он – всего лишь спасатель...

Мы вернулись на базу. Настроение у всех почему-то было испорчено окончательно и бесповоротно, и до самого утра в дежурке царило угрюмое молчание – даже в домино никому не захотелось играть.

Я сидел в стороне, не в силах ни соображать, ни что-либо делать. Потом, пересилив себя, взял чистый лист бумаги и накатал рапорт об увольнении.

Вот только идти к Старшине с этим рапортом я пока не спешил. Было у меня предчувствие, что он меня сам вызовет.

И я не ошибся.

Уже в самом конце смены Борис появился в дверях – весь какой-то съежившийся, с осунувшимся и словно почерневшим лицом – и, ни на кого не глядя, бросил:

– Алик, зайди на минутку...

Мы молча прошли в его кабинет – небольшую комнатушку с пыльными шторами и многочисленными стопками бумаг, разложенных на длинном столе вдоль стены. Стол был предназначен для совещаний, но Старшина не любил подобные мероприятия. Если ему нужно было что-то обсудить с нами, он приходил в дежурку с большой кружкой кофе и заводил разговор совсем не в служебных тонах.

– Располагайся где хочешь, – предложил Старшина, указывая на старенькое кресло за журнальным столиком, по другую сторону которого стоял не лучшего вида диван.

– Спасибо, – буркнул я, – но я лучше постою.

– Ну, как пожелаешь, – отозвался он. – А вот я, с твоего разрешения, присяду. Ноги совсем не держат после такой ночки...

Он опустился в кресло и потянулся за сигаретами.

– Курить будешь? – осведомился он, протягивая мне пачку «LM».

Я молча вытянул из пачки сигарету.

Старшина пустил клуб дыма в пожелтевший от никотинового налета потолок и с видимым наслаждением откинулся на спинку кресла.

– А ты молодец, – констатировал неожиданно он. – Признаться, я не ожидал от тебя такой прыти...

– Только медали мне не надо, – мрачно усмехнулся я.

– Какой медали? – удивился он.

– За отвагу на пожаре. Думаешь, я не догадываюсь, зачем ты меня сюда позвал? Наверное, из Центра пришла разнарядка – наградить наиболее отличившихся. И ты решил включить в этот список и меня. В воспитательных целях, так сказать...

– Какая еще разнарядка? Что ты несешь?

Я поперхнулся дымом и закашлялся.

– Я же – совсем про другое, Алик, – воспользовавшись моей временной неречеспособностью, продолжал Старшина. – Про то, что ты мне сказал на крыше... Обычно редко кто из стажеров замечает, что в нашей работе есть кое-какие темные пятна. А ты заметил... Так что с думалкой у тебя все в порядке. Я, правда, не знаю, к каким выводам ты пришел на основе своих наблюдений...

– По-моему, тут и дураку было бы ясно, – сказал я, справившись наконец с кашлем. – Эти дутые отчеты с высосанными из пальца цифрами о количестве пострадавших. Эти странные воскрешения мертвецов, у которых жизненно важные органы превратились в сплошное месиво. Похороны погибших в закрытых гробах по особому велению свыше. А еще сотрудники нашего Центра, которые замаскировавшись под обычных граждан, совершают тяжкие преступления, связанные с гибелью людей, и не несут за это никакой ответственности.

– С чего ты это взял? – воззрился на меня Старшина.

И тогда я ему рассказал про человека в серой ветровке, которого встретил накануне.

– Так вот зачем тебе потребовался номер «Тойоты», сбившей Полышева, – задумчиво произнес Старшина. – Я-то думал, ты просто увидел где-нибудь в городе похожую машину... А ты уверен, что это был профилакт?

– Во всяком случае, у него было удостоверение профилакта. Мне сказали об этом охранники, которые проверяют документы на входе в Центр. А когда я попытался проследить за ним, он вошел в одну дверь, куда меня не пустили... Кстати, ты не знаешь, что за секретные подразделения могут иметься в Профилактике? Вроде бы на той схеме штатной структуры, которую ты давал мне изучать при поступлении в отряд, никаких тайных канцелярий не значилось...

Старшина пощипал бородку, что у него означало либо крайнее замешательство, либо попытку выиграть время. Потом все-таки пробормотал, не глядя на меня:

– Видишь ли, в любой мало-мальски приличной конторе есть вещи, которые не следует знать каждому гражданину. Это называется – служебная тайна...

– Но ты-то в нее наверняка посвящен? – припер я его к стенке.

– Не будем говорить обо мне, – неуклюже попытался вывернуться он. – Мало ли чего положено знать мне, но не моложено знать вам... Я ж все-таки хоть и маленький, но начальник, Алька...

– Тогда скажи мне вот что, гражданин начальник, – прищурился я. – Этот тип на «Тойоте» нарочно врезался в ребят на Владивостокском или действительно был в сиську пьян? Иными словами, кто он – обыкновенный подонок, воспользовавшийся своим служебным положением, чтобы уйти от правосудия, или очень умелый актер, и это значит, речь шла о тщательно отрежиссированном спектакле?

– А как ты сам думаешь?

– Ох, как же я не люблю, когда люди начинают вот так юлить, когда их загоняют в угол! – посетовал я, в сердцах вышвырнув окурок в открытую форточку. – Ну, почему никто не хочет отвечать прямо на поставленный вопрос?! Нет, сразу начинают зудить: «А что?», «А зачем тебе это знать?», «Ну, может быть, ты и прав, но вообще-то я не зна-аю»!.. А хочешь, я скажу, почему ты виляешь хвостом, Борис?

– Почему? – машинально спросил Старшина, уставившись в стол.

– Да потому что совесть у тебя нечиста, вот почему! Ты же сам был замешан в этой затее с наездом, и ты наверняка знал об этом заранее, но и пальцем не шевельнул, чтобы помешать умникам из Центра! И получается, что и по твоей вине Виктор Полышев превратился в «пустышку» без памяти!

Скрежетнуло резко отодвинутое кресло, и я подумал, что Борис сейчас вырубит меня, как сделал это владелец «Тойоты» на Старой площади – так резко он вскочил и надвинулся на меня.

Но он лишь заглянул мне в глаза, тяжело дыша, и не отводил взгляд несколько долгих секунд.

Потом выдохнул:

– По морде давно не получал?

Мне вдруг стало смешно. Взрослый человек, а ведет себя, как подросток.

– Не далее, как вчера днем, – сообщил я. – Правда, не по морде, а в другое место, но зато до полной отключки!

Старшина резко повернулся и принялся мерить кабинет шагами. Потом так же резко остановился.

– Ничего я не знал заранее, – жалобным голосом сказал он. – Подозревал, конечно, но тогда было не до этого... Это уже потом сообщили...

– Значит, наезд на ребят все-таки был спланированной акцией Центра? – поинтересовался я.

– Послушай, Алик...

– Да или нет?

– Ну что ты раскричался, как встревоженная мартышка? – поморщился Старшина, исподлобья глянув на меня. – Допустим, да. Но не думай, что Профилактика занимается сплошной мистификацией. Пойми: в ряде случаев мы просто вынуждены это делать...

– В ряде? – переспросил я. – А последняя катастрофа на железной дороге тоже относится к этому ряду? То-то мне показалось подозрительным, что там на самом деле никто не пострадал, а ты вещал перед телекамерой про погибших!..

– Еще раз повторяю: так было надо.

– Что значит – надо? Кому могли понадобиться несуществующие трупы? Тебе? Мне? Или Центру, чтобы показать стране, насколько ей нужна Профилактика?

– Это надо всем, – устало сказал Старшина, плюхаясь на диван. – Вообще-то я не должен был посвящать тебя в это до конца испытательного срока, но раз уж ты оказался таким проницательным – черт с тобой, слушай... Да садись ты, не торчи столбом! Тут ведь в двух словах всего не скажешь...

Я нехотя присел на кресло.

– А ведь я знаю, какую страшную тайну ты мне хочешь поведать, Борь, – сами произнесли мои губы. – Я уже давно об этом думал, но только сегодня окончательно понял... Профилактика изо всех сил пытается скрыть от общества свою ненужность. Потому что люди все больше перестают умирать. Я прав?

– В принципе – да, – согласился Старшина, давя окурок в пепельнице. – Это ты сообразил... Но кое-какие нюансы остались тебе недоступными.

– Например?

– Например, характер этого процесса. Люди не перестают, как ты выразился, умирать. Они уже перестали умирать – а точнее, погибать, – и случилось это не вчера и не в прошлом году, а лет двадцать тому назад. Собственно, из-за этого и была создана Профилактика...

Первыми почуяли неладное ученые: статистики, демографы, социологи, – продолжал Борис. – Потом к этому выводу пришли политики, органы, обеспечивающие общественную безопасность и борьбу с преступностью, медики... Без каких-либо видимых причин смертность в мире резко снизилась. Люди умирали лишь естественной смертью – от глубокой старости, когда организм выработал свои ресурсы. Никто не становился жертвой преступников, несчастных случаев и катастроф, стихийных бедствий, болезней и эпидемий. Полностью прекратились самоубийства – и не потому, что больше не было желающих покончить с собой. Ведь что было удивительно: все факторы, которые раньше уносили жизни миллионов людей продолжали иметь место. В мире, как и прежде, случались и катастрофы, и стихийные бедствия, и преступления, и по-прежнему сохранялись болезни, в том числе и считавшиеся неизлечимыми. Но почему-то в каждом конкретном случае обязательно имела место «счастливая случайность», которая спасала, казалось бы, обреченного человека от гибели. Больные раком и СПИДом выздоравливали – и сначала медики думали, что им удалось наконец-то найти чудесное средство от всех болезней, но потом выяснилось, что не в этом дело. Человек падал с большой высоты, но травмы, которые он получал, не приводили к смерти, а делали его, в крайнем случае, калекой. Если он вообще получал травмы, а не отделывался испугом и парой синяков, упав на крону дерева, которая якобы смягчила удар... или на кучу мягкой земли... или в огромный сугроб... в общем, тебе понятно, да?

Странный феномен был обнаружен не сразу потому, что его можно было выявить лишь на основе анализа массовой статистики, – говорил Старшина, не глядя на меня. – А когда это произошло, у исследователей наступило нечто вроде шока.

Ведь это явление было не просто странно и непостижимо. Оно было вопиющим нарушением одного из фундаментальных законов природы. Причем касающимся не определенного географического региона и не только нашей страны: специальный мониторинг показал, что чудеса творятся повсюду, начиная от островов Тринидад и Тобаго и кончая супердержавами.

Выходило, что отныне у человека нельзя было отнять жизнь – во всяком случае, насильственным путем.

Тогда была создана специальная международная комиссия. Она проделала ряд практических опытов. В том числе – и крайне негуманных, по прежним меркам. Например, были предприняты попытки привести в исполнение смертный приговор преступнику (не получилось по необъяснимым причинам), умертвить безнадежно больного человека (в решающий момент больной вдруг выздоровел) и т. д. Заколебались даже самые закоренелые скептики.

С этим чудом надо было что-то делать. Естественно, нельзя было ни в коем случае допустить, чтобы о нем узнали все. Особенно – средства массовой информации... Следовало немедленно засекретить феномен, чтобы как следует изучить его, а потом решить, как жить дальше...

– Но почему? – перебил я Старшину.

– Ты дурак или только притворяешься? – строго покосился он на меня. – Конечно, оголтелые гуманисты заорали, бы, что это здорово – жить, когда над тобой ежесекундно не висит угроза отправиться на тот свет из-за какой-то нелепой случайности. Что люди, в своей массе, намного лучше, чем кажутся, и что миру такое знание пошло бы только на пользу... Кто знает, возможно, так бы и сучилось в конечном счете. Даже если бы наступил полный бардак, то, по крайней мере, без смертоубийств и прочих эксцессов. Однако власть предержащие сочли, что последствия обнародования такой информации непредсказуемы, а значит – не стоит рисковать. Иначе можно в одночасье лишиться всех достижений цивилизации и превратить человечество в толпу наслаждающихся бесконечной жизнью выродков...

Поэтому, когда первый шок прошел, выход родился сам собой, – продолжал Старшина. – Неважно – во всяком случае, пока, – откуда взялось искусственно навязанное людям бессмертие. Если смерти нет, надо продолжать поддерживать видимость ее существования. Так была создана организация, которой было поручено изображать, что смерть в мире по-прежнему существует и что по-прежнему гибнут люди. Что мы и делаем, – заключил Старшина.

В Центре имеется спецподразделение, которое занимается имитацией трагических последствий катастроф и разгула стихий. В его штате – целая армия каскадеров, актёров, режиссеров, съемочных групп, спецагентов, ответственных за «паблик рилейшн», и прочих сотрудников. На одного из них ты и нарвался вчера. Как правило, нужды в «спектаклях», как ты выразился, не возникает – достаточно после очередного бедствия, произошедшего якобы естественным путем, объявить количество мнимых погибших и обеспечить достоверность этой «утки», вот и все.. Но порой анализ статистики происшествий показывает что какие-то ЧС давно не случались – например, крупные землетрясения. И рано или поздно какой-нибудь писака может обратить на это внимание и предпринять свое собственное расследование. Вот тогда приходится идти на крайние меры. Например, чтобы вызвать то же землетрясение, – применять сейсмологическое оружие. Наука и техника сейчас умеют многое. Это раньше они не могли предотвращать циклоны, штормы и наводнения. А сейчас перед нами стоит прямо противоположная задача – вызывать стихийные бедствия. Так сказать, огонь – на себя. По принципу: ломать – не строить... С одной-единственной целью: чтобы люди могли прочесть в газетах или услышать по телевизору, что где-то опять случилась потрясающая трагедия, поохать, повздыхать горестно – и внутренне успокоиться, потому что так и должно быть в нашем мире...

– Послушай, Борис, – сказал я, воспользовавшись паузой, пока Старшина прикуривал очередную сигарету, – неужели за эти двадцать лет ни одна душа не заподозрила неладное? И не было утечек информации?

– Ну почему же? – откликнулся он, попыхивая дымком. – Имеется масса примеров, когда отдельные энтузиасты и целые группы пытались будоражить народ нездоровыми сенсациями. Они писали статьи в газетах, книги, выступали по телевидению, снимали фильмы...

– И что? – спросил я. – Их, конечно же, вовремя останавливала Профилактика? То самое спецподразделение, да? Наверное, самых настырных и неугомонных прятали в психушки, как в старые добрые времена?

– Ну, ты загнул! – дернул бородой Старшина. – Ты еще скажи, что мы их пожизненно сажали за решетку!.. Нет, Алик, такими вещами Профилактика не занималась. Зачем? Ведь самое простое и эффективное средство борьбы с любителями сенсаций – это публично их высмеивать. Или вообще молчать, словно не замечая их воплей...

Возьми все прочие чудеса, которыми на определенных этапах бредило человечество. Ну, хотя бы набившая всем оскомину возня вокруг НЛО и пришельцев. Какие бы аргументы и доказательства существования «летающих тарелок» ни приводили уфологи – а их, кстати говоря, было намного больше, чем тех, кто вопил об исчезновении смерти, – но до сих пор население земного шара серьезно не верит в тайное нашествие инопланетян... И потом, в таких случаях все упирается в доказательства, верно? Мало ли что говорят очевидцы, якобы побывавшие на борту корабля инопланетян! Может, они врут ради дешевой славы. Может, им это приснилось. Может, еще что-нибудь... А вот покажите мне реальное НЛО, и не в видеозаписи, а наяву, дайте его пощупать да на зуб попробовать – вот тогда я, возможно, и поверю... И так рассуждает всякий здравомыслящий человек. То же самое – и с так называемым бессмертием...