Текст книги "Красный сокол"

Автор книги: Владимир Шморгун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

Глава 4
Притяжение неба

Под влиянием отца Ваня поверил в возможность овладеть специальностью машиниста паровоза и потому еще прилежнее зубрил таблицу умножения и правила орфографии. Вскоре он самостоятельно пришел к убеждению, что математика, а потом и физика – наиболее полезные предметы для будущего водителя поездов. Бокс и другие виды спорта однозначно ценились им как боевые подпорки чести и рабочей сноровки. По совершенно другим причинам он проявлял любовь к иностранному языку.

Едва научившись писать и читать, Иван вообразил себя «морским волком», бороздившим моря и океаны на пароходе. Поэтому знание иностранного языка считал таким же важным приложением к будущим кругосветным плаваниям к диковинным берегам, как и физику-математику к предстоящей профессии машиниста.

Тройка гнедых: математика, физика, физкультура, понесла его по дорогам жизни, словно птица по воздуху, а немецкий язык чудился ему выездным скакуном. Интерес к языку подогревался учителкой из чистокровных немцев, переселившихся на Дон с Поволжья при небезызвестной немецкой герцогине Екатерине Второй, возведенной гвардейцами на российский престол.

Породистая немка возбуждала интерес к иностранному языку не только безукоризненным знанием предмета, но и молодостью, обликом, поразительно схожим с императрицей до такой степени вероятности, что воображение переростка рисовало ее с высоты последней парты перевоплотившейся монархиней России.

Но это так – фантазии праздного ума, легкомыслие взрослого ребенка. А здраво рассудить, так быть бы рослому ученику видным моряком или, скорее всего, стахановцем социалистического труда на железнодорожном транспорте вместо новатора Петра Кривоноса, да по дороге со школы домой он с испугу завалился в глубокий ров, откуда увидел и жадно проводил глазами удаляющийся самолет, с грохотом пролетевший над головой.

С этой знаменательной минуты все мечты о море, о железном коне, бегущем по рельсам, перевернулись вверх дном, полетели ко всем чертям в темную яму, и перед распахнутыми зрачками предстало небо с его загадочными мириадами звезд и летающими стальными птицами. С этого важного момента Ваней овладела одна, но пламенная страсть: взлететь, по выражению учителя истории, «аки птица в небо», а там хоть помирай. Кстати, он готов был умереть в прямом смысле, лишь бы полетать над лесами и морями, которых никогда не видел в бескрайних степях Луганщины, так как по-наивности полагал, что аэроплан при соприкосновении с землей разбивается и пилот погибает. Ведь знания о том, что у самолета тоже есть «лапки» для приземления, пришли потом, когда он начал учиться в фабрично-заводском училище.

Мечта-мечтой, а после школы ФЗО отец устроил его кочегаром на паровоз. К этому времени он уже познакомился с условиями занятий по планеризму в только что организованном аэроклубе и стал готовиться к поступлению в летную школу.

Первым делом он раз и навсегда расстался с куревом, которым иногда баловался тайком от родителей в кругу сверстников. Вместе с верными друзьями по спорту и авиакружку при заводе Вовой Бобровым и Гришей Онуфриенко смастерил всамделишный параплан и впервые в жизни воспарил в небо с ближайшего террикона. Не удивительно, что прежний уклад жизни приобрел иной смысл и направленность, растаял, как черная туча поутру с восходом солнца.

Хулиганистый мир улицы, где его любили за благородство и силу, уступил учебе на вечернем отделении рабфака при единственном в городе институте. От паровозной топки его перевели помощником в кабину машиниста. Появилась возможность в свободное время заниматься на пилота-парителя при аэроклубе. Разбуженная тяга к знаниям не знала ни усталости, ни границ. В неполных семнадцать лет ему доверили паровоз и выдали удостоверение пилота-парителя, аттестат об окончании рабфака и два диплома: мастера спорта по вольной борьбе и легкой атлетике.

Не останавливаясь на достигнутом, он поступает заочно на физико-математический факультет Луганского пединститута.

Учительство его не привлекало. Ему просто нужны были новые и новые знания. Он хотел только летать. Однако в летную школу военных летчиков его не брали по возрасту. Не зная куда и на что расходовать свою неистощимую энергию, он решил жениться на той самой девушке, с которой учился в школе и с которой дружил с памятного кулачного боя. Но… когда родители назначили день свадьбы, его – о, радость! – вызвали в горком комсомола и предложили комсомольскую путевку в Гатчинскую летную школу.

Жених побледнел, потом покраснел. Переложил билет из руки в руку. Вздохнул и наконец широко открыл рот: «А-а… я сейчас не могу. Можно отложить выезд на неделю?»

– Не понимаю. Почему? – удивленно воззрился на своего подопечного секретарь горкома.

– Жениться решил. Свадьба готовится. Невеста подвенечное платье заказала. Батя уже барашка зарезал, – потерянно выдавил из себя молодой кандидат в члены общества подкаблучников.

– Вот как?! – театрально поднял брови секретарь. – Что тебе дороже? На крыльях летать или с женой на полатях тешиться? Выбирай: в доме синица или в небе птица?

– Обе нужны. Без жены – худо, без самолета – беда. Соединить и то и другое разве нельзя? – взял себя в руки Иван.

– Вот что, паря, – построжал секретарь. – Не дури. Свадьбу отложи. Мы разнарядкой не манкируем. Не можешь – путевку Боброву отдадим. Он комсомолец дисциплинированный.

Какое сердце надо иметь, чтобы выдержать такой удар без всяких признаков расстройства? Десять лет он бредил самолетами во сне и наяву, а теперь отказываться? Дудки! «Аня меня поймет. Два года – не срок, а рок жесток: второй раз журавля за хвост можно не поймать», – подумал романтик неба и спрятал документы в карман.

– Раз нельзя – еду. Давайте билет до Ленинграда.

В Гатчинской школе пилотов гражданской авиации он досрочно сдал все зачеты за первый год занятий в зимнюю сессию и перешел на второй курс. Вскоре инструкторы доверили ему штурвал биплана, а потом и допустили к экзаменам за полный курс обучения. Так что уже к осени, ровно через год, Иван возвратился домой с дипломом в кармане об успешном окончании авиашколы. На радостях родители устроили ему торжественный обед, на который пригласили полюбившуюся им Аннушку Бабенко с отцом, матерью, где и ударили по рукам – пусть поженятся молодые без свадебной суеты и церковного обряда.

В этот счастливый високосный год перед ним открылись наконец долгожданные двери Луганской военно-летной школы. Будущий авиатор помог суженой устроиться официанткой в столовую, чтобы и самому сытому быть, и Аню поддержать в условиях безработицы и голодухи.

Глава 5
На взлете

В Луганской школе военных пилотов Ваня почувствовал себя как рыба в воде. Кругом были все свои: друзья по планерному спорту, известные инструкторы-руководители школы, пришедшие из аэроклуба Осоавиахима, знакомые лица по ФЗУ, институту, городу. Все складывалось как нельзя лучше. Ничто не омрачало перспективу учиться лучше всех, летать выше, быстрее всех. И любовные страсти, думы о встречах, о поцелуях, о сладостных объятиях отошли на задний план: все было рядом, доступно и просто. Не нужно ломать голову как выкроить часок-другой для любви. Душа рвалась в необъятные просторы неба, а курсантский режим прочно удерживал его на земле своим низменным бытом, нудной отупляющей работой на задворках учебных корпусов и полигонов, если не мытьем полов, то чисткой картофеля. Угнетала, принижала его и пустая трата времени на повторение азов пилотирования и материальной части самолета. Он решил разорвать порочный круг уравниловки, может быть, необходимый для новичка, но не для поднаторевшего в авиации планериста.

Пошел к своему бывшему руководителю из аэроклуба. Не сильно, но четко постучал в дверь с табличкой: «В. А. Степанчёнок, зам. начальника школы по пилотажу». Не дожидаясь ответа, дернул дверь на себя и вытянулся по-струнке на пороге:

– Разрешите!

– А, Федоров! Заходи, – привстал из-за стола начальник. – Говорят, ты недоволен «Авро»? Так?

– Загвоздка, Василий Андреевич, не в «Китайском истребителе», будь он проклят. Дело в касторке. И даже в инструкторе. Кто-то небрежно летает, а мне потом эту гнусную касторку отмывать, – с ходу брякнул подтянутый учлет первое, что пришло на ум после неожиданного вопроса кадрового служаки.

– Сочувствую, но… ничем помочь не могу. Это участь всех только что зачисленных в школу, – благодушно развел руками командир с двумя «шпалами» в петлицах гимнастерки.

– Пусть отмывает масло тот, кто летает, – тупо твердил свое новичок со старыми замашками планериста, привыкшего ухаживать за своим собственноручно построенным планером.

– Ты прав. Я – за. Но англичане смотрят свысока на тех, кто не летает. Я им мозговые извилины не собираюсь выпрямлять. Придется потерпеть. Зачем пришел без вызова? – повернул разговор в другую плоскость хозяин кабинета.

– Разрешите мне досрочно сдавать зачеты за первый курс. Я имею права гражданского пилота. Эти снобы с туманного Альбиона подходят ко мне с мерками для новичка. С нуля начинать – только время терять. Нельзя ли учиться как-то ускоренно?

– Я подумаю об этом, а пока изучай мотор «Гном-Рон»: пригодится. Свободен!

Через месяц Ивану разрешили досрочно сдавать зачеты практически по всем дисциплинам. Двухгодичную программу военлета он завершил в марте, но удостоверение ему не выдали по техническим причинам. Начальство не стало обременять себя хлопотами о досрочной экзаменовке отдельной личности и пообещало оформить документы об успешном окончании школы по завершении практики самолетовождения всей группой. А чтобы он от безделья не болтался по аэродрому, ему поручили занятия с курсантами по подготовке к полетам на «Авро». Такой поворот в учебе помог ему успешно закончить вечерний физико-математический факультет Луганского пединститута, ради знаний, разумеется, а не учительства.

После окончания программы военного летчика перед ним открылась радужная перспектива выйти в большое плавание по воздуху. А пока соглашается, на свою голову, воспитывать будущих пилотов, наивно считая свою задачу, как временную повинность. Ему совсем невдомек было, что начальство давно «положило глаз» на его незаурядные знания пилота, стараясь всеми правдами и неправдами закрепить его инструктором при авиаучилище, потому что английские специалисты, в отличие от немецких, не вписались в русскую специфику взаимоотношений и доставляли много хлопот как руководству школы, так и ее воспитанникам.

Первый год обучения и работы в качестве инструктора не принес столько огорчений, как начало второго, когда он понял, что его хотят во что бы то ни стало закрепостить при училище. Даже официантка Аня, переведенная на более престижную должность повара, намекала «не рыпаться»: в Луганске тепло и сытно. Однако Ване быстро наскучили ограниченные возможности «китайского истребителя» «Авро-504». Особенно удручал «чудо-двигатель» «Гном-Ронн», щедро разбрызгивающий по обшивке биплана касторовое масло.

Молодой инструктор перенял от церемонных англичан единственное правило, пришедшееся по душе без каких-либо оговорок: самолет должен быть безукоризненно чистым и выглядеть как игрушечка. Тогда только можно его по-настоящему полюбить, а следовательно, и получить от него хорошие результаты. И потому он еще с большей яростью, чем англичане, заставлял курсантов отмывать на корпусе масляные пятна. Но выжать из тихоходной устаревшей модели, годной лишь для «натаски» начинающих пилотов, что-то новое для себя было невозможно. Фантазеру и мечтателю с недюжинными задатками новатора второй год показался нудным и бесперспективным. Мечта по новым, более совершенным машинам, недоступным для авиашколы, но по некоторым данным состоявшим на вооружении армии, толкала его на решительные поиски выхода из тупика.

Перед первым выпуском военлетов из Луганской авиашколы в родной город приехал Народный комиссар военных дел Ворошилов. Побывал он и на учебном полигоне. Весь личный состав, в том числе и первые выпускники, выстроились на летном поле. Впереди двух бипланов, выведенных на старт, застыла в летных комбинезонах и кожаных шлемах шеренга выпускников.

Ворошилов подъехал к взлетной полосе вместе с каким-то ладно скроенным летчиком в кожанке, с изящной планшеткой на бедре. Начальник школы доложил: «Товарищ Народный комиссар! Личный состав Луганской школы военных пилотов выстроен для показательных полетов выпускников истребительной авиации».

– Здравствуйте, товарищи курсанты! – повернулся лицом к строю нарком.

– Здравия желаем, товарищ народный комиссар! – не совсем дружно прозвучало в ответ из сотен крепких молодых глоток.

– Благодарю за службу в рядах доблестной Красной Армии!

– Ура-а-а! – пронеслось по шеренгам.

– Кормят вас хорошо? – не удовлетворился обычным поздравлением высокий гость. – Какую кашу ели сегодня?

– Кукурузу! Хорошо-о! – опять не в лад загудели курсанты.

– Что-то они у вас хромают на глотку, – досадливо бросил герой Гражданской войны в сторону начальника училища, застывшего каменным изваянием от ужаса разнобойного «ура». – Посмотрим, на что они способны там, – ткнул пальцем вверх дотошный комиссар. – Покажите мне самого хулиганистого выпускника. Кто больше всех имеет взысканий.

– Курсант Федоров! Выйти из строя! – рявкнул встрепенувшийся начальник.

Правофланговый из маленькой группы выпускников шагнул вперед, гордо выдохнул: «Я!» Ворошилов подошел ближе, с интересом уставился на высокого стройного учлета с затаенной усмешкой в глазах, настороженно устремленных на всемогущего военачальника, одним росчерком пера превратившего захолустный аэроклуб во вторую по стране школу военных летчиков. Не верилось матерому служаке, чтобы такой красивый ладный летчик, стоящий правофланговым в строю, был самым недисциплинированным. «Что ж тогда ждать от остальных?» – грустно подумал народный комиссар и сердито начал распекать, как ему показалось, баловня школы, зачисленного по блату на государственное довольствие.

– Сколько имеешь взысканий? – построжало доброе лицо старого служаки.

– Не знаю, – сверкнул зрачками военлет.

– А сколько благодарностей в послужной карте?

– Не знаю, – смущаясь своим незнанием, вымолвил летчик.

– Ты что, неграмотный? Ну, сколько? Две, три? – показал на пальцах озадаченный «фельдмаршал» советской эпохи.

– Да, нет. Больше. Пальцев не хватит на руках, товарищ нарком, – овладев собой, смело ответил военлет.

Сбитый с толку нарком недовольно обернулся к начальнику школы: – Покажите мне самого дисциплинированного воспитанника.

– Курсант Шагало! Выйти из строя!

– Я, – выступил вперед валковатый круглолицый парень с бегающими глазками.

– Сколько взысканий имеешь?

– Нисколько, товарищ нарком! – бодро отрапортовал Шатило, прозванный однокашниками «шатуном» за медвежью походку и страсть к еде «про запас».

– А поощрений? – не унимался пытливый исследователь дисциплинарных показателей.

– Ни одного, – менее жизнерадостно доложил самый дисциплинированный воспитанник.

– Ты что, дубина стоеросовая, не летаешь? – не удержал своих грубых инспекторских эмоций бывший слесарь Луганского паровозостроительного завода, и шеренги застывших курсантов, жадно ловивших каждое слово наркома, качнулись от сдержанного хохота.

– Ну, дела! Ну, чудеса! Ни дать, ни взять – хоть святых выноси, – внезапно расслабился нарком. – Занятно. На что вы способны в воздухе? Валерий Павлович, – обратился нарком к рядом стоящему крепышу в кожаных доспехах. – Возьмите на карандаш все плюсы и минусы летной выучки этих… кукурузников. Давай, вира их, товарищ Горев.

И через какую-то минуту-другую прозвучала команда: «Первое звено! По машинам!» Тройка выпускников с правого фланга оторвалась от строя и побежала к аэропланам. Старший инструктор по пилотажу и главный штурман авиашколы надели шлемофоны. Через некоторое время Василий Андреевич по радио дал приказ: «Третий! Мотор!»

Самолеты один за другим выруливали на взлетную полосу, Ворошилов обсуждал с начальником школы проблему пополнения самолетного парка более совершенными конструкциями учебных машин, изредка бросая взгляд на взлетающие приземляющиеся самолеты. Вскоре дошла очередь и до правофлангового, самого «недисциплинированного» летуна.

– Первый! Мотор! – услышал приготовившийся к полету Федоров и включил экспериментальный радиопередатчик, встроенный штурманом в кабину.

Нажав на стартер, запустил двигатель. Прибавив газу, резво выскочил на старт и остановился как вкопанный перед желтой линией разгона, плавно набирая обороты винта. Услышав от разводящего отрывистое «Пошел!», до отказа утопил педаль газа и рванул с места, как застоявшийся жеребец.

Ворошилов невольно оглянулся на трубно взревевший аппарат, хотел что-то сказать, но только махнул рукой, мысленно возвращаясь к прерванному разговору.

А «Первый» за эти секунды стремительно удалялся от стана наблюдателей и скучающих курсантов. Пробежав половину взлетной полосы, самолет круто взмыл в небо и на вираже плавно ушел в зенит. Перевернулся вверх колесами и сорвался в пике. У самой земли выпрямился горизонтально и промчался с бешеной скоростью так низко над головами начальства, что оно вынуждено было машинально схватиться руками за головные уборы, чтоб не унесло их вихрем вслед за бипланом.

Начальник училища, цепенея от страха, глянул в лицо наркома, пытаясь предугадать реакцию высокого гостя на дерзкий выпад выпускника из показательной программы, не предусматривающей элементы высшего пилотажа. Но Климент Ефремович не выказал никакого беспокойства, любуясь летчиком, улетающим на глубоком вираже снова в зенит. Человек в кожанке с восхищением показал большой палец штурману, и тот, сосредоточенный на чем-то своем, снял свои наушники и передал их, как многие уже догадались, доверенному лицу Ворошилова. Негласный представитель наркома военных дел легко и просто настроил опытный радиоприемник, удерживая его на руках. В наушниках четко прослушивался голос парящего в небе пилота:

 
Белокрылая чайка кружит надо мной.
Легкокрылая чайка, я помолвлен с тобой.
Не разлучит нас море поднебесных широт,
Если крылья в моторе обретает пилот.
 

– Прекрасно! Раз поет, значит, небом живет, – осветилось лицо авиатора, по всему видно, высокого класса. – А все же предупредите остальных: без выкрутас! – сменил улыбку на более серьезный настрой лица загадочный спец из околоправительственных кругов, передавая радиопередатчик в руки штурмана. – А то какой-нибудь дурак вздумает, чего доброго, снять с Климента Ефремовича наркомовский картуз.

Когда последний выпускник зарулил свой биплан на стоянку, раздалась команда: «Шко-о-ла! Смирно! Равнение на середину!»

Климент Ефремович подошел к участникам воздушного смотра:

– Товарищи курсанты! Я убедился, что специалисты школы делают из вас настоящих профессионалов воздушного мастерства. Некоторые из вас уже сегодня заслуживают высокого звания военного летчика, верного защитника воздушных рубежей советской республики. Упорно крепите дисциплину, изучайте ремесло пилота. Неустанно повышайте свой культурный и профессиональный уровень. Разгильдяям и неучам нет места в рядах сталинских соколов! Будьте бдительными и смелыми с врагами социалистической родины, с мировым империализмом! Да здравствует Всесоюзная коммунистическая партия большевиков! Слава Красной Армии и будущим летчикам непобедимой державы! Ура-а!

– Ура-а! – дружно подхватили луганские соколики боевой клич прославленного полководца страны.

– А теперь я хочу поставить вам в пример военлета, который на ваших глазах сделал мертвую петлю. Она указывает на большие задатки будущего мастера воздушного боя. Как зовут? – шагнул он к правофланговому.

– Иван Федоров, товарищ народный комиссар, – выступил вперед будущий мастер воздушного боя.

– Ну, как самолет? Можно летать?

– Летать – не хитрое дело, товарищ народный комиссар. А вот как сбивать врага – не знаю. Движок плохой, – тяжело вздохнул покрасневший юноша.

– Что так? Барахлит? Исправить надо.

– Да нет. Слабоватый. Ей бы мотор помощнее. Вот тогда бы…

– Кому ей? Бабе-Яге, что ли? – рассмеялся нарком с прямой щеточкой усов под носом. – Откуда родом?

– Я местный, луганский, – совсем сник бравый автор мертвой петли, сраженный метким ворошиловским прозвищем старенького «Авро». Настоящая Баба-Яга, брызгающая касторкой.

– О, земляк, значит! Поздравляю! От имени народного комиссариата выношу благодарность за мастерство пилотажа! – взял под козырек попечитель луганских крылышек. – Стать в строй!

Вот она, высшая награда! Всю жизнь потом будет Иван Федоров благодарить судьбу за эту встречу, помнить каждое движение души при разговоре с добрым, и по-своему мудрым человеком с простоватой манерой общения.