Текст книги "Красный сокол"

Автор книги: Владимир Шморгун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Я-я. Фройндшаф, дружба, – закивал головой рейхсмаршал, чокаясь одновременно и с полковником Люфтваффе. – Вот карандаш. Запишите мой телефон. Осторожно: он секретный. Будьте здоровы. Не теряйте его в сутолоке дня, – загадочно улыбнулся маршал полковнику так, что Иван Евграфович никак не мог взять в толк – кого или что не терять: карандаш, номер телефона или его самого, сверхсекретного летчика-испытателя, бдительно охраняемого со всех сторон даже здесь, за столом, на виду у родного посольства, на глазах у милейшего профессора ЦАГИ.

– Все! Баста! Раз он не захотел со мной выпить, я тоже не стану пить. Я хоть и дурак в политике, но тоже кое в чем петрю, Адольф… как там тебя по батюшке. Не нужен мне этот карандаш сто лет. Я такую же оглоблю на глазах у Клима Ворошилова сунул в голенище. Не веришь? – бормотал униженный рыцарь, отставляя бокал на соседний стол.

– Это секретный карандаш. Понимаешь? Он может стрелять. Осторожно. Геринг подарил его тебе, Женя, – долбил свое полковник, засовывая карандаш в карман диагоналевой гимнастерки.

– Хватит вам любезничать на середине зала, – подступился к неразлучной парочке Стефановский. – Посол приглашает вас к своему столику.

– Данке шён, абер… Спасибо, но меня ждут коллеги, – изящно откланялся командир воздушной эскадры «английского цирка».

Высшее руководство рейха к этому времени удалилось, и все присутствующие теперь перегруппировались за столами по своим интересам и правилам воинской субординации. Остаток торжественного обеда прошел, таким образом, в более естественной обстановке без официальной учтивости и показного уважения. По приглашению посла летчики отправились на территорию советского посольства, где именинникам судного дня посоветовали хорошо отдохнуть в связи с вылетом ранним утром на родину.

Таким образом, культурная программа, рассчитанная на два дня по завершении показательных полетов, переносилась из Берлина в Москву, где золотые монеты реализовать было крайне сложно и неинтересно. Ко всему этому, военный атташе, отвечая на вопрос пилотов: с чем связана такая поспешность, уклончиво заметил, что боится за нетипичную обстановку, создавшуюся вокруг рыцаря. Из чего все заключили, что виноват в столь загадочной обстановке Федоров, а улетать приходится всем. Завидуя и негодуя, товарищи прикусили языки, прекрасно понимая, что дома их ждут ни какими законами не предусмотренные побочные отчеты и допросы под маской благожелательности. Исходя из этих, в общем-то, защитных предположений, кавалер Рыцарского креста раздобыл молоток, достал из баульчика складной перочинный ножичек ручной работы с набором двенадцати миниатюрных инструментов, просверлил четыре дырочки и приколотил, присобачил Крест на каблук левого сапога. После такого нравственно-очистительного обряда предусмотрительный герой берлинского неба забылся крепким сном праведника, уверившего в безопасность каких бы то ни было встреч впереди.

Когда город еще покоился тихим порой вздрагивающим забытьём прошедшего дня, группа молчаливых авиаторов в сопровождении оперуполномоченного по особо важным делам прибыла на аэродром, погрузилась на транспортный самолет министерства внешней торговли и благополучно взлетела по заранее согласованному графику движения. В Бресте – остановка, дозаправка и снова в путь.

В Москве их встретила группа командиров из управления ВВС во главе с заместителем наркома обороны генерал-лейтенантом Рычаговым, позади которого маячила фигура преуспевающего чекиста Копировского с новенькими знаками силовых структур. Пожав друг другу руки, летчики обменялись общими, ничего не значащими фразами и двинулись к машинам.

– А где же твой Железный крест? – не скрывая зависти и чувств мнимого превосходства, благодаря агентурной осведомленности, спросил с ухмылкой чекист.

– А вот он! – не без злорадства задрал ногу Иван, показывая не в меру любопытному дознавателю помеченный каблук. «Что, выкусил?» – в свою очередь мысленно улыбнулся испытатель, стараясь не хромать.

До начала войны оставалось ровно четыре дня.

Часть 4
Великая Отечественная

Глава 1
Вотчина Мао-Дзедуна

Сдав отчеты и технические характеристики на испытанные самолеты в Германии своему руководителю по командировке милейшему «профессору», Иван Евграфович решил лично отнести похищенные в библиотеке Люфтваффе карточки заместителю наркома обороны Рычагову, чтобы тот пристроил их куда следует.

Прежде всего, для изучения и, может быть, для иллюстрации на курсах подготовки командиров в авиационной академии. Но того на месте не оказалось. Тут же, на проходной, он позвонил в кабинет Смушкевичу.

Яков Владимирович обрадовался звонку и с ходу выпалил:

– Слушай меня внимательно. Тебя разыскивает наркомат иностранных дел. Командировка в Китай. Я дал согласие. Зайди в отдел межправительственных связей. И поторопись. Тобой интересуются контрразведчики. У тебя все в порядке? Что это за связи с Галландом?

– Шапочное знакомство. Какое еще может быть? Летчик он, думается, то, что надо, – как-то сразу закашлявшись упал духом самодеятельный разведчик секретных материалов Люфтваффе, закашлявшись.

– Добро. Будь здоров. Не кашляй. Желаю удачи, – положил трубку помощник начальника генерального штаба.

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день – чесал затылок себе по дороге Иван – Какой тебе отдых, когда на пятки наступают сыщики по ловле блох? Галланд, несомненно, тот еще летчик. Но и я, кажется, не лыком шит. Пусть они попробуют придраться. Впрочем, придраться можно и к телеграфному столбу. За стыковку с иностранным агентом. Вон Григорий Михайлович Штерн. Герой Советского Союза, генерал, член ЦК партии, а все-таки взят в наручники. За что? Неумело руководил армией или неумело исполнял дурацкие предписания сверху? За это снимают с должности, но не отдают под суд специалистам по экзекуции. Эти любого могут превратить в козла отпущения. Главное – не сорваться. В игре с шулерами на ярмарки тщеславия надо быть осторожным. Чем дальше от политических интриг, тем лучше».

Постояв на мосту Москвы-реки, глядя на воду, он невольно вспомнил чье-то изречение, что все течет и все меняется, как вон те девчонки, брызгая друг на друга у кромки воды. Хорошо бы искупаться, очиститься от наносной золотистой пыли германского рейха, отдаться естественным радостям бытия, как те подростки, барахтающиеся на отмели. АН нет. Время поджимает.

Упустишь – потеряешь то, что имеешь. По большому счету, ясно. Дома Аня показала телефонограмму из наркомата иностранных дел, не скрывая недовольства слишком кратковременным свиданием с вечно улетающим куда-то мужем.

Спрятав подальше карандаш Геринга, Железный крест, золотую монету и карточки с изображением самолетов, Федоров отправился на Смоленскую площадь за документами на выезд в Китай.

Через два дня он был уже в Алма-Ате, откуда на перекладных, где железкой, где на машинах, добрался в Кульджу.

Известие о нападении Германии на СССР он услышал по пути от Талды-Кургана до границы из уст попутчиков. И первым нестерпимым желанием его было немедленно вернуться в Москву.

Туда, где, считал он, необходимо быть ему по долгу службы, по праву боевого летчика. По зову сердца, наконец. Однако здравомыслие одержало верх. Подумал: а вдруг это широкомасштабная провокация перед броском через Ла-Манш. Ведь сколько раз писали об этом, говорили на совещаниях, предупреждали по телефону – не поддаваться на провокации. Да и нельзя ему по личному усмотрению ослушаться, отказаться от правительственного поручения. Его ждут в Кульдже. Если дело с Германией без дураков, надобно действовать по уставу, по форме, а не с кондачка.

Генеральное консульство Советского Союза располагалось в Урумчи – столице Синьцзян-Уйгурского района. Недалеко, но и не близко от провинциального городишка, где надлежало наладить сборку самолетов, поступающих из Казахстана. Федоров значился военным советником, отвечал за качество выпускаемой продукции наравне с директором завода по сборке самолетов.

Кроме консультаций по летно-тактическим вопросам при штабе военно-воздушных сил Китая, в его обязанности входила завершающая проверка самолета после «обкатки» заводскими пилотами. Работа не ахти тяжелая, но скучная. Контрольный полет, подпись на сопровождающих документах, инструктаж, участие в совещаниях: изо дня в день, из недели в неделю – одно и то же. От одной жары можно с ума сойти, не то что от однообразия застывшего времени в глуши.

А вести из Москвы все тревожнее и мрачнее. Немцы захватили Киев, подошли к Смоленску. Что же их никто не может остановить? От генерального консула на его рапорт – ни ответа, ни привета. Не выдержал военный советник, улетел в Урумчи.

Разговор с главным военным представителем консульства был коротким.

«Понимаем, сочувствуем, но помочь не можем: здесь тоже фронт». И вот на стол главному консулу в Китае положили лист бумаги, источающий крик души отчаянного патриота сталинской державы.

«Командующему ВВС Красной Армии.

Копия Генеральному консулу СССР

в Синьцзянской провинции Китая г. Урумчи,

И. Н. Бакулину

от летчика-испытателя И. Е. Федорова.

27.07.1941 г.

Рапорт

Прошу Вашего распоряжения об откомандирования меня с Западного Китая, объекта-600 в Советский Союз – действующую армию, так как свою основную работу я окончил, а то, что осталось на сегодняшний день – то ее может любой рядовой летчик-испытатель выполнить успешно и без меня.

Считаю, что мне как командиру ИАП и окончившему ЛВАКУ (Липецкие высшие авиационные курсы управления) в 1939 г. дважды краснознаменцу в такой период отсиживаться в таком глубоком тылу и почивать на лаврах не пристало. Но, несмотря на мою бесконечную просьбу по месту службы, где яи по сей день продолжаю обивать пороги по всем инстанциям, желаемых результатов все нет, как нет.

И только это обстоятельство заставило меня обратиться лично к Вам с полным горячих чувств и желания как можно побыстрей попасть на советскую землю и в первых рядах с нашими бесстрашными соколами уничтожать стервятников, тем самым, очищая небо нашей любимой Родины от всякого мусора и нечисти, тем более что мне немецкая тактика войны уже давно известна по ПИРЕНЕЯМ: я их еще там с 1937 по 1938 г. основательно лупил и теперь только буду рад, если мне Вы предоставите снова возможность чувствительно пощекотать их, да так, чтобы ни один не воскресал обратно. Только удовлетворите мою просьбу, и все случится так, как быстрее нельзя.

Мой адрес: Западный Китай, г. Урумчи, Ген. Консульство СССР, зав. Сельхозмашин (директор завода В. С. Еськов) ФЕДОРОВУ Ивану Евграфовичу».

На рапорте внизу крупным почерком надпись: «Не считаю целесообразным отзывать без соответствующей замены. И. Бакулин».

Консул вызвал секретаря, подвинул рапорт навстречу:

– Это отправьте очередной почтой с донесениями о состоянии дел за неделю.

Повернувшись к посетителю, сердито проронил:

– Пока суд да дело, Иван Евграфович, а к следующему четвергу подготовьте звено или эскадрилью и продемонстрируйте над резиденцией Мао Дзедуна мощь и боевую готовность китайской авиации защищать стены коммунистической крепости в Манасе. Пусть порадуется Председатель своими летчиками в день рождения.

Манас был обителью тибетских монахов, спустившихся с отрогов Тянь-Шаня еще в тринадцатом веке. Мао приспособил обитель под свою резиденцию после поражения революции в тридцатые годы.

Сценарий «парада» был расписан по минутам. И вот над Манасом появилась группа самолетов. Растянувшись по звеньям, истребители дважды пролетели над стенами монастыря, демонстрируя обманную численность авиации повторным появлением.

Вся охрана крепости и маодзедуновская гвардия высыпала наверх, чтобы полюбоваться крылатой техникой, редким зрелищем в глухой провинции.

В заключение показухи, когда небо очистилось от стальных птиц, Иван Евграфович не удержался от соблазна показать свой характер воздушного хулигана в образе китайского летчика.

Поднявшись ввысь, он спикировал прямо на главную башню, где находился всеми уважаемый именинник. Потом промчался над стеной, усеянной любопытными аборигенами Синьцзянской полупустыни, на бреющем полете. Доблестную стражу и борцов за коммунистические идеалы как ветром сдуло со стены.

Потрясенный результатом устрашающего полета, Мао Дзедун вызвал летчика к себе и перед строем преданных ему воинов наградил легионера, перевернувшегося в китайца Ие-Ваньфеда, орденом бесстрашного Дракона и вручил зардевшему от гордости Ивану огромную раковину со словами:

– Эту раковину добыли со дна Желтого моря. Она символизирует жемчужное счастье и приносит удачу путнику. Береги ее.

Прошел месяц с того показательного дня, когда Мао отметил Федорова королевским жестом начинающего политика Китая, а ответ на рапорт все не приходил. Тогда он написал новый рапорт и передал его в Москву с улетающим на родину товарищем.

Так он писал одну за другой свои просьбы и переправлял во все влиятельные инстанции, которые могли содействовать его возвращению на родину.

Наконец из Москвы пришло предписание: откомандировать И. Е. Федорова на авиационный завод в Нижний Новгород в распоряжение конструкторского бюро С. А. Лавочкина.

Глава 2
На крыльях мечты

Ему предоставили бывшую квартиру Валерия Чкалова, и былое вновь навалилось на него комом невостребованных возможностей и ворохом несбывшихся надежд. Но это была уже настоящая работа, где требовался ум и филигранная сноровка настоящего пилота. Не то что на бреющем полете расстреливать стада сайгаков или пугать маодзедуновскую свиту.

Аня мгновенно навела порядок в квартире, и его быт приобрел долгожданный оттенок семейного благополучия. Вскоре жену зачислили на должность связного пилота, выделили продовольственный пай, талоны на бесплатные обеды в заводской столовой. Казалось, чего еще не хватает двум любящим друг друга молодым людям в тяжелую пору военного лихолетья? А не хватало ребенка.

Еще в тридцать девятом году, в пору призрачного благополучия, когда уже имелась двухкомнатная квартира (в связи с присвоением почетного звания Героя), они приютили сироту-мальчонку пяти лет, оказавшегося на большой дороге победоносного шествия Красной Армии по Западной Белоруссии. Но 22 июня сорок первого, когда Федоров изнывал в Китае, Аня в срочном порядке под огнем немецкой артиллерии вывезла на связном ПО-2 красное знамя авиабригады вместе с начальником секретной части. Сын же остался на оккупированной территории под присмотром соседей. О его судьбе ничего не было известно.

И вот к ней вернулось женское счастье. А какое это счастье без связующего звена, без совместного плода любви, без сладости материнства? Ей страстно захотелось иметь ребенка. Хоть на стену лезь от тоски по живому комочку. Во время бесконечного передвижения при отступлении от одного аэродрома к другому, в глухую полночь непогоды сердце стыло от одиночества и горьких воспоминаний о мальчишке, к которому успела привязаться. Что с ним? Как он один в пустой квартире без материнской ласки, без родительского присмотра? Сумеет ли не потеряться, выжить? Понять, что он не один, о нем помнят и надеются на встречу? Благо, что Ваня возвратился. Есть к кому прижаться в трудную минуту. И быт наладился, и работа интересная, по специальности, а все чего-то не хватает. Как будто жизнь впустую пролетает. Тянешь воз, надрываешься, оглянешься, а он – без поклажи. Порожняк.

А у Ивана свои проблемы, своя печаль. Квартира Чкалова многое напомнила. Не сбылись мечты обкрутиться вокруг «шарика».

Не те времена настали. А главное, он не дотянулся до учителя, легендарного летчика, гения высшего пилотажа. Так хочется доказать миру, что он – наследник Чкалова и последователь Громова, тоже на многое способен, горазд и подвиг совершить, и смерть перебороть, и жизнь положить на алтарь Отечества.

Только бы ему приказали, поручили, доверили. Фронт – вот то единственное место, где он сможет полностью реализовать все свои способности, показать свое мастерство пилота, свою силу.

Узнав о гибели Супруна, Иван месяц ходил замкнутым, молчаливым, нахохлившимся тугодумом, просчитывая варианты появления на фронте, достойные самого неукротимого авантюриста двадцатого века. Как и все, со школьной скамьи он помнил слова Горького о том, что в жизни всегда есть место подвигу.

«Сейчас это место на фронте, – думал он. – Пора пробиваться дальше. Не для того он вырвался из китайской глуши, чтобы протирать штаны, сидя в самолете на лямках парашюта, будь он трижды проклят. У немцев, у япошек он за спиной. Удобно и легко с ним покидать самолет, вываливаться из кабины падающей машины. А тут сидишь на этих толстенных металлических лямках и за какие-то десять – двадцать минут, при неимоверных перегрузках в воздухе, они так впиваются в ягодицы, что целый день потом ходишь, как избитый палкой по заднице. Посадить бы этого конструктора в самолет, покрутить бы с ним все петли, виражи, свечи, а потом заставить покинуть кабину при штопоре, он бы сразу почувствовал бездарность своего изобретения и пошел бы крутить быкам хвосты, при наличии совести, разумеется».

Так он шел, предаваясь горьким мыслям, после очередного полета, как ужаленный в седалище, и проклинал парашют, а навстречу ему оружейник тормозит на велосипеде:

– Что не весел, нос повесил? Ужель с ума сводит жена?

С оружейником Вахмистровым он познакомился сразу, как приехал на завод. Что-то было в нем притягивающее. То ли мажорный настрой души, то ли открытость ума, то ли доверчивость сердца. По слухам, он улетал куда-то под Москву пристреливать свою пушку в зенитной батарее. И вот теперь вернулся с фронтового полигона, похоже, довольный своей поездкой.

– Что новенькое узнал на фронте? – в тон ему сказал пилот.

– Да как будто Москва вне опасности. А как дальше будет – нам невдомек. Наше дело маленькое: куй победу там, где прикажут.

– Ну, вот. Ты поешь ту же самую песню, что и все, – безнадежно махнул рукой Иван. – И скучно, и грустно, и некому руку подать.

– Не понял. Вот тебе моя рука. Правда, маленькая, не то что у тебя, но… верная. Это не я говорю тебе. Это сказал мне сам Громов. Знаешь – кто он? «Давай – говорит – пристраивай свою пушчонку на самолет. У тебя верная рука». Чуешь?

– Громов? Где он? – вмиг преобразился импровизатор лермонтовского стиха.

– За Москвой, под Калинином. Недалеко от Ржева.

– А что у тебя за пушка? Нельзя ее на истребитель? – разгорелись глаза испытателя.

– Не знаю. Попробую на бомбовоз вначале. Все тебе хочется быстро. Раз-два и – в дамки. Помню, ты, как появился у нас, бредил крупнокалиберным пулеметом. А теперь вот пушку на блюдечке подавай. Нельзя так. Быстро только кошки… того, скребутся, – смущенно добавил инженер.

– Крупнокалиберный – хорошо, а пушка – лучше, понял? Главное, чтоб она строчила, как пулемет, – впервые улыбнулся чему-то своему, потаенному, Иван. – На фронт мне надо. Не подскажешь, кому лично написать? Начальство наверху поменялось – не могу допетрить: кому рапорт подать, как достучаться.

– Вот пушку пристрою, вместе полетим начальству показывать в действии. Там виднее будет. По рукам?

– Лады. Держи пять. Только не тяни кота за хвост. Жми на все педали, и победа будет за нами.

Прошел месяц, а просвета впереди, в котором он смог бы точно сориентироваться и выйти на цель, не образовалось. И он подал рапорт на имя народного комиссара авиационной промышленности. Но отзыва не получил. Видимо, все ответы оседали в кабинете директора завода.

Глава 3
Побег

Пушку все-таки вмонтировали на новейший, еще не запущенный в серийное производство истребитель ЛаГГ-3. Оружейникам пришлось изрядно повозиться, чтобы втиснуть скорострельное 20 миллиметровое орудие в крыло. Иван Евграфович не мог нарадоваться на грозно торчащие вперед стволы из-под крыльев. Итоги стрельбы по мишеням ошеломили бывалого летчика с первых выстрелов. Он поразил все мишени из разных положений.

Ночью долго не мог уснуть. Перебирал в памяти все этапы воздушных схваток в Испании, в Китае, на Халхин-Голе и не мог найти сходства ни с одним оружием, испытанным ранее на истребителях всевозможных конструкций. «Вот бы мне попробовать ее в настоящем бою», – думал он.

Изобретатель чудо-пушки опять укатил на фронт собирать техническую характеристику на свое детище где-то в районе города Калинина. На утро Федоров потребовал установить мишени на земле, чтобы проверить эффективность стрельбы по наземным целям. И снова фурор. Он не верил своим глазам: макеты танков, машин, самолетов разметались в пух и прах, едва попадали в крестовину прицела. И он решил: «Пора. Хватит ждать манны с неба. Пальма первенства опять достанется другому. Кто виноват? Что мешает ему исполнить свой воинский долг непосредственно на передовой? Неужели Железный крест от Гитлера? Если так, то теперь, когда наступление немцев на Дону развивается, перестраховщики не поверят в его благие порывы, даже если он перейдет из комсомольцев в члены ВКП (б)».

Доложив о результатах стрельбы, он попросил технарей заправить самолет горючим под горловину и обеспечить полный боекомплект. Коменданту аэродрома заявил, что осталась одна мишень, которую необходимо поджечь для отчета.

Сделал прощальный круг над городом. Увидел мост через Оку и вновь засомневался. Правильно ли он поступает? Побег на сверхсекретном перспективном самолете не простят. Под трибунал подведут запросто. Если не расстреляют, то воевать придется, в лучшем случае, с винтовкой в руках. А то и без… мол, добудешь в бою. К аэродрому не подпустят за сто кило – метров. Это уж как пить дать. И тут его осенила блестящая мысль: «А что, если…»

Он еще раз пролетел над мостом теперь уже вдоль реки.

Сделал горку и решился: «Где наша не пропадала? За такое дело по головке не погладят, точно. Но на фронт спишут без промедления». Развернул самолет и с ходу, на бреющем полете нырнул под мост. Радионаушники смягчили удар звукового эха от перекрытий моста на барабанные перепонки. Вираж, и с верхней мертвой точки снова под мост.

«Отлично, – сам себя мысленно подбодрил пилот. – Кажется, по мосту движется железнодорожный состав. Ну что ж, поезд – не помеха. Пусть знают наших. Третий круг – это уже кое-что. Можно зайти и на четвертый. Пусть шарахаются все не только под мостом».

Но неожиданно ударили зенитки. Дымные разрывы снарядов встали на пути к намеченной цели. «Это нам ни к чему», – мелькнуло в голове, оглушенной эхом от моста. Он совсем упустил из памяти, что мост охраняется по всем правилам войны от возможных налетов авиации противника. – Пора домой. Хотя ситуация… Раз зенитки заработали, значит, делу табак. Вмешается вся госохрана. Придется сжигать все мосты за собой».

Убрав уже выпущенные шасси для посадки, Иван совершил традиционный круг над аэродромом, передал по радио диспетчеру: «Всем, всем, всем! Прощайте. Улетаю на фронт. Встретимся после войны, если живы останемся». Покачав крыльями, самолет скрылся за облаками.

Направление – строго на запад. Без компаса. Без карты. Без конечного пункта назначения. На фронт. На деревню к дедушке. Благо, что еще только десять часов и самый удлиненный световой день в году. День начала войны. Главное – добраться до Москвы. Дальше – места, знакомые с довоенных времен. А пока можно ориентироваться по железной дороге. Вахмистров брал командировку до Ржева. Там и нужно искать место приземления. Успокоившись и отмякнув от глухоты, беглец начал строить план реабилитации своего имени в глазах фронтового командования.

Пролетев окраины Москвы на высоте, кавалер Железного креста снизился до пятисот метров, чтобы получше разглядеть полевые аэродромы прифронтовой полосы. Бензин на исходе. Четыреста километров с хвостиком опустошили баки почти до дна.

К тому же посадка на аэродром для заправки горючим даст возможность навести справки о местонахождении третьей воздушной армии, где у него резко возрастут шансы достойно выкрутиться из щекотливого положения.

Зайдя с запада, беглец приземлился на знакомый аэродром в Монино с надеждой, что его кто-то узнает и поможет выйти из затруднений с горючим.

Не заглушая мотора, подрулил к замаскированному бензовозу и только после этой предусмотрительной процедуры заглушил двигатель.

К самолету подошли трое чумазых красноармейцев. Открыв фонарь и степенно спустившись на гаревую дорожку, летчик доверительно признался зачуханным работягам:

– Значит так, друзья. Заправьте мне самолет так, чтобы хватило горючего до Москвы и обратно. Я маленько не рассчитал, проблуждал в облаках, а донесение срочное. Выручайте, и родина вас не забудет.

– Это мы не могем. Хвост занести – пожалуйста, а бензин надо просить у Лехи, – отозвался на пламенный патриотический призыв один из трех прислужников авторитетного хвоста.

– Давайте сюда Леху. Скажите, важное донесение из штаба армии. Бегом, – командирским голосом подстегнул солдат бравый пилот в иностранном берете.

Подтолкнув друг друга, двое нехотя оторвались от созерцания летуна и потрусили в укрытие, замаскированное ветками ивняка. Леха появился вместе с угрюмым командиром отделения с двумя треугольничками в петлицах линялой гимнастерки. Выслушав просьбу незнакомого летчика, хозяин бензовоза спокойно заявил:

– Не могу. У меня бензин на строгом учете. Без накладной с базы не имею права. Только по приказу коменданта.

– Что значит – не могу? С вами говорит штабной командир. Я приказываю: подключайте шланг и заправляйте самолет. Иначе я вас пристрелю за невыполнение приказа, – выхватил сердитый «штабник» наган из кобуры и щелкнул затвором. – Ну! – добавил он, угрожающе наставляя пистолет на слугу бензокрана.

– Ну, так бы и сказали. Сейчас, сейчас, – засуетился шофер бензовоза на краю поля. – Я только доложу командиру и мигом заправлю, не беспокойтесь.

– Никаких командиров, заливай. А с командиром я сам поговорю. Исполняйте, – грозно напирала важная птица из «штаба армии», упавшая с неба на голову бедных красноармейцев, привыкших исполнять малейшие капризы всеми уважаемых летунов.

– Где ваш командир? Ведите меня к нему.

И… уловка сработала. Красноармейцы зашевелились. Леха стал раскручивать шланг. Сержант подался в караульное помещение, оборудованное в одном из капониров. Стараясь не переигрывать, залетный гость направился в сторону наполовину сожженного села, прихватив с собой двух сопровождающих, знающих квартиру коменданта. Пройдя метров двести, плут и обманщик поневоле остановился:

– Вот что, бойцы-стрельцы. Вы идите, ищите своего командира, доложите ему по-форме. А я – к самолету. Ваш Леха может спутать горловину и зафуговать бензин в масло. Тогда всем вам влетит по первое число.

Пока заправщик подключал насос, подошло еще несколько человек. Лейтенант в летной форме представился дежурным по аэродрому. Попросил предъявить документы. Иван с готовностью показал пропуск на закодированный завод, прикрывая пальцами начальные буквы фамилии. Ничего не поняв из пропуска на какой-то объект под номером двухзначного числа, дежурный потребовал показать удостоверение военнослужащего. Навешивая случайным слушателям на уши лапшу из мифического штаба армии, загадочный пилот возмущенно заявил:

– Я везу секретное спецдонесение. Раскрывать свое имя как дипкурьер не имею права. Вот мое удостоверение. Запишите номер его. Этого достаточно, чтобы выяснить: кто есть кто.

Прибежал сержант из караула, доложил дежурному, что командир полка приказал не заправлять самолет до его прихода.

Лейтенант дал команду шоферу убрать шланг. Леха кинулся отключать насос. Властный летчик придержал его за рукав.

– Не спешите наступать мне на мозоли, товарищи. Я же не пьяный. Со мной шутки плохи, – построжал таинственный дипкурьер, расстегивая китайскую кожанку от полдневной жары так, чтобы все увидели два ордена Красного Знамени на гимнастерке. Леха раскрыл рот от ужаса, увидев, как решительный летчик потянулся рукой к нагану. Но вместо того чтобы выхватить наган, серьезный гость спокойно засунул в карман галифе удостоверение личности, которое доставал для демонстрации дежурному из кармана гимнастерки.

– Продолжайте качать, – бросил он полупросьбу-полуприказ обомлевшему бензозаправщику. – Если нужно подписать какие-либо расходные документы, пожалуйста, – обратился орденоносный летун к дежурному. – Сейчас гляну на табло и я… к вашим услугам.

С этими словами Иван вскочил на крыло, забрался в кабину и облегченно перевел дыхание. В кабине он почувствовал себя в безопасности.

Дело в том, что к самолету приближалась группа вооруженных бойцов во главе с комендантом, а от села спешил еще какой-то командир с посыльными.

– Хорош. Убирайте шланг. Да побыстрей, ядрена вошь. Я опаздываю.

Собственно, последнюю фразу он выкрикнул по инерции больше для убедительности, чем для обмана. Ее можно было и не произносить. Все и так поняли, что летчик спешит удрать по добру по здорову. Капитан что-то показывал ладонью, призывая спуститься на землю.

– От винта! – взревел летчик, размахивая рукой. Фонарь захлопнулся. Еще раз, показав рукой знак через плексиглас «от мотора», необычный летчик запустил двигатель.

Комедия с заправкой подошла к концу. А могла закончиться драмой. И даже трагедией, промедли он несколько минут. Или брякни не то слово.