Текст книги "Красный сокол"

Автор книги: Владимир Шморгун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глава 9
На белом коне

В двадцать два года Федоров получает под командование группу современных истребителей и право на обкатку новейших самолетов, поступающих в бригаду. Летчики под его началом накапливают опыт ведения воздушного боя, приобретают навыки мастера высшего пилотажа. Вместе с ними совершенствуется и их молодой командир, приближаясь по уровню летной подготовки к таким выдающимся асам воздухоплавания, как Степанчёнок, Чкалов, Громов, с которыми он сблизился во время подготовки в воздушным парадам и перед которыми преклонялся, как ученик, старающийся превзойти своих учителей.

Любимое дело принесло ему почести, улучшение бытовых условий, приватные знакомства и продвижение по службе. Наряду с этим у него появилось немало тайных завистников (менее квалифицированных, а то и вовсе бездарных авиаторов), эксплуатирующих небо в качестве катапульты для перелета в персональный автомобиль, а не оттачивания летательных знаний и навыков.

Демидовская «Эмка» не давала покоя сослуживцу Ивана, старшему механику Елдыкину, сумевшему прыгнуть из Луганской школы пилотов на теплое место заведующего ремонтными мастерскими. Полебезил перед комиссией по вакансиями и… пожалуйста!

Бывший начальник караульного поста, что доложил о рапирах, подошел и дружески поздоровался с владельцем легковушки, выгнанной из служебного гаража командира корпуса.

– Поздравляю с подарунком Клима. Теперь ты – кум королю бригады и сват министру. Забудь, что было между нами, желторотыми птенцами Аэро. Нам вместе теперь по земле блукать в поисках жар-птицы. Не так ли?

– А я давно забыл, – усаживаясь в кресло водителя, уклонился от пустого разговора Иван. – Только не надо по земле блукать. Лучше летать над ней, аки птица! – радостно воскликнул Иван, прогазовывая двигатель.

– Во дает! – восторженно рявкнул неслышно подступивший к механику личный шофер комкора Байстрюк. – Отчаянный парень и не чванливый. С «Эмочкой» обращается, как с невестой, а пожениться все не хотел. Комкор говорит: «Давай, запрягай свою кобылку. Не стесняйся». Вот он и решил, наконец, обротать ее сегодня по всем правилам донского казака.

– Какой он казак?! – скривился механик. – Голодранец луганского слесаря.

Сделав несколько кругов по двору, Иван осадил «кобылку» рядом с технарями, вылез из машины:

– Пойду за маршрутным листом. Заправьте ее на всю катушку и запасной бак.

– Гхм, везет же некоторым, – хмыкнул Елдыкин.

Кабинет комкора выглядел необычно, благодаря великолепному ковру, покрывающему почти весь пол. И хотя ковер был изрядно потерт, все равно он производил на входящего впечатление. Среди пилотов и армейских чинов, ступавших по этому ковру, ходили анекдоты и легенды о трех достопримечательностях убранства кабинета. Они кочевали вместе с хозяином по городам и весям, какие бы новые должности тот ни занимал. Персидский ковер, дубовый стол и ренессансное кресло екатерининских времен стали символом богатства, прочности и постоянства военачальника новой эпохи возрождения первобытно-общинного строя на новом витке развития общественно-экономического уклада жизни в пределах отдельно взятой страны.

Побывав в кабинете Демидова, Иван воочию убедился в многогранности выражения «побывать на ковре», которое было для него загадочным. Оказывается, приглашение «на ковер» может быть и сказочным подарком, а не только выволочкой. Он окончательно поверил в доброту и бескорыстие легендарного заводчика, когда тот наложил сверх ожиданий шикарную резолюцию на рапорт: «Выписать марш. лист до Луганска и обратно на 5 суток».

Как тут не заорать на всю округу, потрясая листом:

– Байстрюк, на выход! Конь в моих руках!

Ах, молодость! Алмазная россыпь утренней росы и запах распустившейся розы! Трудная и дальняя дорога к любимой, как бы ни была усыпана шипами, все равно прекрасна и неповторима, как полет серебристой чайки в синем небе. Только белокрылая «Эмка» может состязаться с ней в скорости и звонкости мотора.

В Луганске он побывал в стенах родного училища, встретился с любимыми преподавателями. Выполняя наказ комкора, составил список лучших учлетов предстоящего выпуска и приложил его к демидовскому неофициальному письму на имя начальника летной школы. Но самой приятной и волнующей встречей, само собой разумеется, без учета свидания с Аней и отцом, была встреча с товарищами. Пострадавшие из-за него Бобер и Тарас все-таки добились зачисления в школу в результате повторного захода. Друзья отметили приезд бывшего сокурсника в кафе на берегу Лугани. Естественно, за счет «выбившегося в люди» земляка Ивана. Вспомнили вспыльчивого Жору «Костыля» и под горячую руку воспоминаний «накостыляли» по шее разгулявшимся хулиганам местного розлива, осмелившимся беспардонно обратиться к Ане, разрумянившейся от рюмки вина.

Глава 10
Казус на площади

По возвращении из отпуска в благоухающую цветами Винницу, молодой командир эскадрильи получил однокомнатную квартирку и помог Ане устроиться на первых порах подсобной рабочей на продовольственный склад бригады, расположенный недалеко от аэродрома.

Пользуясь правами хозяина подсобного аэродрома и благожелательным расположением самого «Демида», Иван в часы затишья по выходным дням стал обучать проворную Аню самолетовождению на простеньком, легком в управлении У-2. Жена, давно мечтавшая самостоятельно летать, запросто усвоила основы аэронавтики и к концу лета уже «рулила» бипланом не только на земле, но и в воздухе. Правда, с любимым учителем за спиной.

Вскоре она проявила себя и заядлой спортсменкой, войдя в группу акробатов при городском цирке, с удовольствием принимала участие в акробатических номерах на праздниках физкультуры и спорта.

Как испытатель серийных самолетов в полевых условиях и мастер пилотажа Иван прочно вошел в команду летчиков, принимавших участие в воздушных парадах в Москве. А уже через Ваню и Аня познакомилась с московской элитой спортсменов, отбираемых для показательных выступлений на Красной площади.

В год легендарного перелета тройки отважных летчиков Громова, Байдукова и Белякова из Москвы в Америку через Северный полюс, Аня горделиво проехала на мотоцикле мимо правительственной трибуны на Мавзолее в составе физкультурной пирамиды.

Уже на выезде с площади, перед собором Василия Блаженного, когда все расслабились, предвкушая радость удачного завершения номера гимнасток «на колесах», водитель мотоцикла засмотрелся на цветные воздушные шары с портретами членов Политбюро и сбился в сторону от предполагаемого маршрута. Вместо поворота направо, в сторону Пугачевского спуска, мотоцикл продолжал двигаться прямо, опасно сближаясь с колоритной колонной транспарантов, плывущих на искусно закамуфлированных колесах.

Чкалов, входивший в организационный комитет по проведению Первомайского парада и стоявший на выходе с площади, крикнул в рупор: – Ванька! Куда прешь, дурак! Смотри в оба, разиня! Вправо держи, вправо!

От неожиданности тот резко крутанул руль вправо, коляска чуть вильнула, и пирамида рухнула вниз, завалив мотоцикл. Поток демонстрантов продолжал движение как ни в чем не бывало, огибая место падения.

Высвободив ноги из-под колеса, водила кинулся разбирать клубок пострадавших физкультурниц, изрыгающих вопли и стоны. Аня лежала на брусчатке, разбросав руки в сторону, без каких-либо признаков жизни. Из тесных рядов зевак, оцепленных милицейским нарядом, принесли воды. Щедро окатили из кружки пунцовые ланиты и мертвенно-бледные губы. Аня открыла глаза и увидела низко склонившееся над ней лицо мужа:

– Ты жив? – пролепетала она и снова потеряла сознание.

Кое-как оправившись от аварии, заслуженная гимнастка написала Климу Ворошилову длинное сумбурное письмо, пропитанное сухими слезами. В нем она с чистосердечием женской логики пожаловалась на весь белый свет, который сошелся для нее клином на помятом мотоцикле: «Дорогой Климент Ефремович! Спасите моего мужа. Отберите у него проклятый мотоцикл, который чуть не сломал жизнь замечательного летчика и целой группы преданных Вам и Партии гимнасток. Он разбился, мотоцикл угробил. Запретите ему кататься, участвовать в параде. Я прошу, умоляю Вас, пусть не позорит он на этом легковом ИЖЕ славное имя вождя. Сделайте что-нибудь. Он совсем не годится для показательных выступлений. Помогите сохранить молодую семью, жизнь патриота и воспитанника Ленинского комсомола. К сему: верная комсомолка и безмерно благодарная Вам жена Федорова Аня, участница аварии».

Письмо по слаборазвитой бюрократической системе быстро дошло до наркома обороны и, то ли он не понял смысла послания, то ли ему невнятно доложили о содержании письма, но уже буквально через неделю Ворошилов подарил своему земляку тяжелый импортный мотоцикл «Нортон».

Вот уж действительно: неисповедимы пути Господни и судьбы человеческие полны превратности. Но… не все плохо кончается, как начинается.

Ворошилов многих любил. Бескорыстно, всем сердцем. Как любят ребенка, море, машину, цветы, красивую лошадь. И красивую женщину. Венеру Милосскую, например. И Ворошилова любили многие. Очень многие. Иные ж ненавидели его за то, что не помог, не дал, не заметил, не оценил, как хотелось бы. Ивана он заметил, оценил по заслугам. Хвалил для пользы дела и бранил по большому счету. По мелочам прощал.

Глава 11
Сталинские соколы

1937 год для двадцатитрехлетнего командира эскадрильи стал судьбоносным. И прежде всего потому, что Валерий Чкалов, которому восторженный летчик во всем подражал, близко познакомил Ваню с Михаилом Громовым.

Не считая нужным подавать руку каждой встречной-поперечной мелюзге, громила графского происхождения высокомерно протянул представленному неизвестному летчику два пальца. Мол, будь доволен малым.

Недолго раздумывая, Иван принял этот жест за шутку. Сияя от счастья лицезреть знаменитого рекордсмена по дальности полета, он с размаха, тоже двумя пальцами, зацепил длань героя перелета через Северный полюс и коротко, по-деловому пожал.

Громов вопросительно поднял левую бровь: откуда, мол, и что это за птица, осмелившаяся подавать ему два пальца на равных?

– Он что, из нашей когорты? – оживились темные глаза Грома.

– Из последователей, Михаил Михайлович, из последователей, – благодушно расплылся в улыбке знаменитый разработчик фигур высшего пилотажа.

– А-а, значит под твоим мостом побывал. Смотри, разобьют они твой мост. Будет тебе морока с нашими опекунами из эНКэВэДэ. Не посылай своих протеже под мост. Лучше ориентируй на стрельбу без промаха.

– Да я их не посылаю. Они сами лезут под него, дураки. Хотят преодолеть свой страх. Превзойти самих себя. Разве их сразу поймешь? – мельком взглянул на своего подопечного неисправимый хулиган пятого океана. Явно изучал реакцию потенциального преемника: место летчика-испытателя при заводе манило многих. Но многим ли было под силу?

Предстоял воздушный парад над Красной площадью по случаю Международного дня трудящихся, и Валерий Павлович подбирал эскорт мощному 4-моторному самолету. Печальная история с демонстрацией самого большого в мире восьмимоторного аэроплана «Максим Горький» заставила руководство ВВС страны более тщательно подходить к подбору пилотов представительской техники. Поэтому сопровождать тяжелый бомбардировщик на этот раз отобрали дюжину опытных летчиков-истребителей. Ивана поставили слева от крыла бомбера. Еще левее – Анатолий Серов.

Михаил Якушин и Павел Рычагов должны были лететь справа. Замыкал правильный треугольник Иван Лакеев.

Несмотря на хмурое небо, Красная площадь, как всегда а праздник, кишела народом. Ожидалась не только демонстрация трудящихся, но и военной мощи.

Играл сводный духовой оркестр наркомата обороны и Московского гарнизона. По радио, через усилители попеременно звучали лозунги, веселые мелодии, марши.

После прохода мимо трибуны курсантов и подразделений различных родов войск чинно прогарцевала конница, за ней прочихала выхлопами и прогрохотала гусеницами бронетехника. На мгновение в воздухе повисла непривычная тишина, через минуту взорвавшаяся громкой задорной песней:

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и…»

Затем звук песни убавили до минимума, и со стороны собора Василия Блаженного послышался постепенно нарастающий гул стальных птиц. Когда крылатые машины поравнялись с разноцветными куполами церкви, диктор воодушевленно объявил: «Над площадью пролетает когорта Сталинских соколов во главе с прославленным летчиком, Героем Советского Союза Михаилом Громовым!» – и вслед за этими восторженными словами, перекрывая размеренный гул самолетов, грянул заливчатый припев:

 
Все выше, и выше, и выше
Стремим мы полет наших птиц!
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
 

По завершении демонстрации, во второй половине дня для почетных гостей и главных организаторов парада в Георгиевском зале Кремля был устроен пышный прием. Пригласили и «сталинских соколов» из громовской команды.

После торжественного заседания, коротких приветствий и концерта всем предложили пройти в банкетный зал. Летчики держались отдельной стайкой среди скопища видных политиков, крупных военачальников и других светил кремлевской тусовки.

Само собой разумеется, говорили о самом заветном: о самолетах, о женщинах.

Из прихожей комнаты, где переодевались артисты, доносились мягкие жизнерадостные слова Эскамильо из оперы «Кармен»:

«Тореадор, смелее! Тореадор, тореадор…»

– А что, если попытать счастья побывать на испанской корриде? Вот здорово было бы! Что скажете? – азартно заблестели глаза Ивана, самого младшего из кучки командиров, стоявших на выходе из банкетного зала.

– Недурственно. Полцарства за корриду вместе с цыганкой Кармен из Мадрида! – поддержал бредовую идею опьяневший Серов. – Но где его взять?

– Кого? Полцарства? Или ее – цыганку… из Кремля? – рассмеялся майор Пумпур, любивший покуражиться над пьяными.

– А-а, счастье в наших руках! – развернул никчемную болтовню приятелей в свою сторону мечтатель испанской корриды.

– О! Тут пахнет жареным. Конкретнее, Ваня, конкретнее. Массы требуют четких указаний. Не тяни кошку за хвост, – вмешался в разговор Рычагов.

– А что конкретнее? Врага можно пощупать только над Мадридом! Не хотите? – загнул Федоров, как о решенном.

– Не получится.

– Почему? Если сообща попроситься, могут отпустить.

При этом все посмотрели на Петра Пумпура, как самого старшего по возрасту и званию, каким-то боком соприкасавшегося с маршалом Тухачевским, сторонником создания крупных моторизованных объединений. Но тот усомнился в успехе:

– Михаил Николаевич поддержит нашу идею, но он не решит вопрос. Выше хватайте, соколики.

И тогда все, как по команде, уставились на автора задумки.

– В самом деле… Может, рванешь к «луганскому слесарю»? – усмехнулся Иван Лакеев. – Ему наши болячки – что порча для казачки: раз – и рукой снимет.

– Чур, выслеживать зубра вместе. А уж там пойду «на Вы» один, как наши предки хаживали, – без жеманства согласился Иван, поправляя и без того ладно заправленную гимнастерку.

Составили общий рапорт и подписали его по традиции, начиная с младшего по званию и заканчивая подписью старшего. Засаду устроили на лестнице внизу, чтобы издали заметить и подготовиться к броску на грудь маршала без сумятицы, по-ястребиному. Как и подобает крутым летунам Подмосковья.

Прошел мимо Гамарник. За ним – импозантный Тухачевский в окружении влюбленных дам. Наконец показался Ворошилов в сопровождении высокого статного капитана. Иван откололся от группы «заговорщиков» и выдвинулся наперерез идущим, но так, чтобы не преграждать путь наркому, покидающему трапезную палату. Теперь главное – ошеломить, сбить с панталыку зубра.

– Товарищ маршал! Разрешите обратиться по шкурному вопросу, – прищелкнул каблуками летун.

– А-а, Федоров! Что, давно был в Луганске? – приостановился разомлевший от застольных возлияний нарком.

– Давно. А вот… в Испании совсем не был, товарищ маршал, – глядя прямо в глаза земляку, вытянулся в струнку летчик. – Разрешите нам, группе воздушных кавалеристов, – кивнул головой проситель в сторону домогателей воздушной доблести, – проявить русский характер в небе Испании. Вот наш рапорт.

– Добре, сынку. Приятно слышать… Уважил, – растроганно заблестели глаза добродушного покровителя воздушного кавалериста из Луганска. – Займись этим делом, – передал листок рядом стоящему адъютанту.

– Пошли, обмоем удачный заход в лоб флагману армии и флота, – обрадовался Николай Остряков, представлявший на воздушном параде звено морских авиаторов. – Там еще есть, чем поживиться, – показал он перстом в сторону банкетного зала после того, как Иван приблизился к товарищам с победно оттопыренным большим пальцем.

Часть 2
Крылатый дьявол

Глава 1
Под колпаком

В толстых стенах мрачного здания на Лубянской площади маленький рыжеватый человечек с мутными глазками преуспевающего булочника собрал оперативников секретного отдела главного управления государственной безопасности при НКВД.

– На каждого из этих двенадцати апостолов Испанской революции составьте досье, понятно? И отправьте их группами во Францию под присмотром наших людей, – подвинул список летчиков сидящему у края массивного стола дубоватому Петерсону.

– Следить за каждым их шагом до Испании. Понятно? Нам важно знать, кто из них будет общаться с троцкистами, которые тоже присоединились к революционному движению на Пиренеях. Поняли? Мы должны вырвать знамя победы из рук мятежников, из рук фашистских прислужников, троцкистов и прочих господ трудового народа. Понятно? – Победоносно закруглил свои наставления тонковатый низенький человечек, стриженный «под ежа».

Вызванный в приемную какого-то начальника мрачного здания НКВД, Иван ждал от этого малоприятного заведения, обросшего зловещими слухами, всего, чего угодно, начиная от проверки документов и кончая пытками на верность Партии и знание иностранных языков, но только не… переодевания в штатское платье.

Спустившись вместе с провожатым в подвальное помещение, он непредвиденно замялся перед длинными многоэтажными полками, заваленными разнообразной одеждой. Вместо ожидаемого кабинета и строгого начальника – подвал с ворохом тряпья и пожилой старшина.

– Чего стоишь? Выбирай себе новые доспехи. Там, за шторкой, зеркало, стул, гребень – все, что нужно для прикида. А я покуда сварганю накладную, – вернул провожатый фантазера с заоблачных высот до чекистской преисподней.

Переодевшись в модный, на его взгляд, костюм, претендующий на заморский вояж, прозревший посетитель милицейских катакомб аккуратно сложил свое выходное обмундирование, завернул его в оберточную бумагу, взял сверток под мышку и весело прищелкнул штиблетами: – Я готов! Можно выходить.

– Классно. Любо посмотреть. Хоть сейчас на бал, – заворковал заведующий складом. – Только вы… это. Оставьте узелок здесь. Не положено. Порядок. На вынос вещей требуется распоряжение А-Хе-Че (Административно хозяйственная часть) и пропуск от коменданта, – вежливо освободил домашние вещи из рук хозяина верный страж складского порядка.

– Что ж не предупредили? – невольно воскликнул новоиспеченный гражданин в шляпе, шпыняя ни в чем неповинную кошку, подвернувшуюся под ноги. – Написали бы сразу: явиться для экипировки. А то… Я бы по-другому оделся.

– Не положено. Секретный отдел. Закон, – развел руками блюститель сугубо милицейского правила держать в тайне цель вызова по каким бы то ни было причинам до самой последней минуты.

В Ленинград каждый засекреченный летчик, предназначенный для отправки в Испанию, добирался самостоятельно. В группу из четырех тайных агентов, отплывающих на пароходе «Кооператив», кроме Ивана Федорова, вошли Рычагов, Пумпур, Якушин. Все четверо прошли инструктаж поведения на корабле и в чужой стране. Молодым людям предлагалось вести себя тише воды и ниже травы, не вступать с неизвестными лицами ни в какие переговоры без крайней надобности, не собираться вместе, не распивать спиртное, не ругаться, не разглашать цель командировки, не… В общем – сплошное «не».

Нечего и говорить, что плавание от Ленинграда до Бреста, на самой западной оконечности полуострова Бретань, проходило до такой степени нудно и грустно, что дни и ночи, проведенные на борту торгового судна без любви и самолета, Иван навеки вычеркнул из своей жизни.

В Бресте их встретил уполномоченный советского посольства во Франции Михаил Суслов, поместил в гостиницу, отобрал паспорта и скрылся из виду на три дня. Четверка отчаянных искателей приключений, очутившись без обременяющего присмотра, первым делом искупалась в теплых водах Бискайского залива. На пляже пытались флиртовать с миловидными девицами свободного, с точки зрения советской домостроевщины, поведения.

После морских ванн четверо друзей по плаванию шумно ввалились в вестибюль гостиницы и с удовольствием развалились на диванах. Выпили через соломинку по стакану фруктового коктейля и, насмеявшись вволю, поднялись на свой этаж в распрекрасном раскрепощенном состоянии тела и духа. Всем показалось, что они попали в какое-то новое, после глухих кают парохода, непривычное пространство взаимоотношений, где никто никому ничем не обязан, кроме уз братства, чести и естества общения: делай что хочешь, говори что думаешь, кричи и смейся, если тело горит, а душа поет. И они вновь беспричинно рассмеялись, вспомнив, как беспомощно, как-то приниженно плутали неделю назад по подвалам Лубянки.

Вдруг, откуда ни возьмись, перед ними возникла разъяренная фурия в облике строгой горничной дамы и на чистом русском языке злобно бухнула:

– Жлобы! Вас предупреждали: больше трех не собираться! По-лошадиному не ржать, на халяву не бросаться.

Иллюзия свободы и независимости рассыпалась, как детская часовенка из песка.

– Ох! Как она еще нас матом не покрыла? – выдохнул Иван.

– Да, вляпались. Но ничего, переживем. Вот прибудем на место, там уж наверняка избавимся от колпака, – удрученно заметил Пумпур. – Побоятся лезть в пекло. Хотя… Впрочем, всякая осторожность – более надежная подруга, чем стойкость друга. Поверьте, в бою друг может не рассчитать, промахнуться. Словом, на друга надейся, а сам не плошай. Во всяком случае, в одном они правы: больше трех не собираться. Мало ли что может с нами случиться на чужой стороне? Четвертый всегда должен держать курок на контрольном взводе осведомленности об остальных. Короче, меня, как старшего, попросили разъяснить вам смысл русской пословицы: не вызнав броду – не суйтесь в воду. Усекли?

Почти неделю загорали на море мушкетеры российского происхождения в ожидании документов и маршрута дальнейшего следования. Шахматы да карты, чтение романов Александра Дюма скрашивали тягостные дни под недоступным взору вниманием органов отечественной безопасности.

С общего согласия Иван за эти дни несколько раз побывал на местном аэродроме и в морском порту. Выяснилось, что путешествие через Бискайский залив довольно опасно хотя бы потому, что ожидается штормовая погода. Зато в аэропорту рейсы в Испанию – почти каждый день. Все дело в деньгах. Парень из семьи белоэмигрантов пообещал познакомить с пилотом транспортного самолета, занимающегося нелегальной перевозкой грузов, как для одной, так и для другой стороны, в братоубийственной войне за Пиренеями. Такие сведения оказались не лишними для борцов за свободу испанского пролетариата.

Наконец заявился долгожданный помощник военного атташе из советского посольства в Париже. Он вручил валюту для переезда через всю страну и новые паспорта. Иван Федоров стал Жуаном Федрикос. Остальных тоже засекретили под испанские имена.

Маршрут по железной дороге отнимал, на взгляд ретивых поклонников скорости, не только драгоценное время, но и сулил неизведанные препоны на границе. Как самый страстный почитатель рыцарских романов Дюма, Иван Федоров предложил немедленно отправиться на аэродром и попытать счастья попасть в Барселону по воздуху. В аэропорту их ждало разочарование. Рейсы предполагались только в страну басков и то – на следующий день. Решено было добираться поездом до Тулузы, а там – как Бог даст.

По прибытии в Тулузу удалось выйти на владельца перевалочной базы, откуда грузы в Испанию шли разными путями. Солидный бизнесмен с полуслова разобрался, что нужно «добровольцам из Прибалтики»: это Пумпур призвал на помощь полузабытый латышский язык. По рекомендации делового француза один пилот согласился доставить их в Барселону, но потребовал почти всю их валюту, оказавшуюся на руках.

Рано утром, погрузив ящики в трюм, французы пригласили «прибалтов» в самолет. Двухмоторный грузовоз тяжело взлетел и взял курс на юг. Огромный солнечный диск, оторвавшийся от горизонта, служил прекрасным ориентиром. Где-то там, слева по борту, должны показаться голубые воды Средиземного моря.

Но прошло полчаса, а обнаружить его в узкие световые окошки грузового лайнера не удавалось. Опытные летчики обеспокоились неизменным курсом на юг, тогда как самолет, по их понятиям, должен был повернуть на юго-восток.

Майор Пумпур, ставший по новым документам полковником Хулио, двинулся на переговоры в кабину пилотов. Объясняясь на литовско-немецком языке, задал им единственный вопрос:

– Почему мы летим прямо на юг? Надо поворачивать налево, Барселона.

Пилот показал рукой вниз: – Андорра, ориентир. – И действительно, среди гор в глубокой впадине показался городок, четко выделяясь среди зелени белыми стенами и красной черепицей крыш домиков. Андорра осталась позади, а самолет повернул вправо. Иван вскочил:

– Тут что-то не так! Нужно силой заставить их свернуть влево, к морю.

Договорились действовать спокойно, но решительно. Иван встанет за спиной пилота. Якушин – в проходе между пилотом и штурманом. Пумпур поведет разговор с пистолетом в руках.

Если пилоты не выполнят приказ и окажут сопротивление, пристрелить штурмана, а пилота отстранить от рычагов управления.

На ломаном немецком языке пилот объяснил, что они летят сначала в Сарагосу, сдадут груз, а потом полетят в Барселону.

– Нет, сначала Барселона, а потом – Сарагоса, – внушительно заявил Пумпур, наставляя пистолет на пилота.

– В Барселону нельзя: у нас контрабанда. Контракт. Оружие для генерала Франко. Все будет хорошо. Выгрузим ящики и… Барселона, – тревожно лопотал пилот, ерзая в кресле, как на колу.

– Вэк, вэк, – скомандовал Петр штурману, указывая дулом пистолета на выход. Якушин помог ошарашенному французу подняться с кресла и удалиться в грузовой отсек. Иван устроился на место штурмана и показал рукой на восток, подбадривая пилота всемогущим русским словом: «Давай, давай!»

– Руиг. Гут. Аллес гут, – приговаривал охолонувший Петр, пока самолет ложился на новый курс по направлению к солнцу.

Через некоторое время открылась беспредельная даль моря.