Текст книги "Кронштадт-Таллин-Ленинград. Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг."

Автор книги: Владимир Трифонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

8 февраля. Воскресенье

Утром подал через Фахрутдннова рапорт лейтенанту Кузнецову с просьбой выйти в город после аврала для отправки денег домой. «Отказать, переслать с почтальоном». Что ж, ладно.

После завтрака – аврал. До 10 часов был на палубе, а потом читал в кубрике Герцена «Записка одного молодого человека». Этот том достал Суворов на погоревшей квартире командира корабля, куда они ходили вчера вместо угольного аврала. На обед суп с ячневой крупой без мяса – его нет совсем. Вчера мяса хватило только на кают-компанию. Та же история, что и со шпротами: на все 120 человек не хватило бы мяса на котлеты, так лучше будет, если кают-компания получит по две котлеты. Так и вышло. Утром дали дополнительно по пирожку ржаному граммов в 100 с рисом и вычли 10 г масла – ушло на пирожки. На второе средненькая гречневая каша – 6 ложек, с мясной подливой без мяса – 3,5 ложки и компот с четырьмя ягодами, 250 г хлеба, 15 г масла.

После обеда поспал, почитал. В бане полно народа – ни постирать, ни помыться. Время идет незаметно.

На ужин суп с манкой, ячневая каша – 5 ложек с мясной подливой – 2,5 ложки и 150 г хлеба. Кок добавил одну кружку супу, хотя и кричал, что добавки не будет, но раздал человек на 20. После ужина пошел стираться и мыться с расчетом успеть до отхода ко сну. Перестирал робу, тельник, два полотенца, теплую рубашку. Только хотел мыться, вызывают строиться – будет раздача боевых номеров. Мой боевой номер 2-22-4. Помылся как раз, когда дали предупреждение о выключении света. Чай не пил.

Получил сегодня три письма: от папы от 20.01, от Андрея от 17.01 и от Калачева Шурки из нашего класса с Клязьмы от 19.01.

Вчера учредили судовую доску почета. Кого на нее повесят?

И вчера же был зачитан приказ, по которому ком-ру отделения запаса Александрову наложено 10 суток строгого ареста, Антоненко и Муджавцову строгий выговор, а Кривенко – 4 наряда вне очереди. Оказывается, Емельянов обнаружил 1 февраля при доставке продуктов из порта этой группой недостачу продуктов: сахарного песка около 3 кг, сливочного масла 0,5 кг и еще чего-то. Емельянову за такую бдительность объявлена благодарность, а недостающие продукты приказано удержать с каждого виновного.

9 февраля. Понедельник

Получил два письма от брата Жени от 22 и 25 января. Таких писем я от него еще не ….

На этом записи в блокноте, начатые 11 января 1942 г. обрываются. Торчат обрывки 8-ми страниц. Кто, когда и почему выдрал их – не знаю.

Но сохранился маленький эстонский блокнотик, в котором для записей за 7 дней недели отводится страничка 6 на 9 см. Поэтому в нем записи самых важных для меня событий: кому отправил и от кого получил письма, где нес вахту, где работал, какие были занятия и пр. Все эти записи позволили мне кратко, без бытовых деталей восстановить нашу жизнь до 26 марта.

С 8.30 до 9.30 занятие в средней столовой по химической подготовке – устройство противогаза и правила пользования им. Эту науку я изучал еще в спецшколе. Но, конечно, кое-что подзабыл.

С 9.40 до 11.00 занятия «Стрелковая рота в наступлении». Самое подходящее место для «наступления» – конечно, занесенная снегом Нева. Развернувшись цепью, короткими перебежками, падая и укрываясь за торосами, снова вскакивая, мы через 20-30 минут были уже без сил и костили младшего лейтенанта вслух. Снегу почти до колена, и заставлять бегать по нему в ботиночках все же дурь. Конечно ноги быстренько промокли от набившегося снега, рукавицы тоже промокли, так как падая в снег и поднимаясь, набираешь в рукавицы снег.

Выбравшись на стенку, к кораблю бежали трусцой, чтобы хоть как-то согреться. До обеда уже никуда не могли выходить, т.к. сушились.

С 15 до 17 батарейное учение на палубе. Опять стрельба по пикировщику. Из наших орудий только по ним и бить. А в это время, судя «по голосу», «Максим Горький» полчаса в хорошем темпе бил куда-то через нас по южному берегу.

Узнали, что на корабле создана комиссия по проверке состояния корпуса корабля после ремонта. От нашей БЧ – л-т Кузнецов.

10 февраля. Вторник

Выдали по 300 г песка на 10 дней.

В средней столовой повесили Доску Почета. На ней фамилии 19 человек. От нашей БЧ Попов, Панов, Емельянов, Манышин.

11 февраля. Среда.

Вечером почему-то выдали дополнительно по 200 г хлеба. За вчерашний день написал, а сегодня отправил два письма папе, два Андрею и одно Калачёву Шуре, из нашего клязьминского класса. Уголь грузить нам сегодня выделили рябят со «Стойкого».

Голод пережили!

12 февраля. Четверг

Радость для всех нас – норма хлеба увеличена на 200 г. Теперь будем получать по 800 г, а рабочим и служащим прибавили только по 100 г. Первые будут получать по 500 г, а вторые по 400 г. Детям и иждивенцам прибавили, но 50 г, до 300 грамм всего. О прибавлении других продуктов ничего не слышно.

Все утро ребята со «Стойкого» продолжали грузить нам уголь. Их помощь нам очень кстати.

13-го стоял вахту у трапа. Температура днем – минус 12-16 °С.

14 февраля. Суббота

Главстаршина Кузьмин с Яковлевым и Слепнером ездили на подводе за керосином и машинным маслом на склады горючесмазочных материалов, которые находятся у Смоленского кладбища. На обратном пути на Васильевском острове на повозку налетела грузовая машина. Кузьмин упал с повозки и колесом машины ему придавило ногу – перелом костей стопы. Удачно, что рядом была больница им. Отто, и его доставили туда.

Вечером началась поголовная стрижка всех рядовых и младших командиров наголо. Для профилактики и борьбы со вшивостью был издан приказ ком. флотом еще 10 февраля.

Получил письма от мамы и от Андрея от 20 января.

15 февраля. Воскресенье

Занятия – стрельба из ручного пулемета Дегтярева. Там же, за стапелем, где стреляли из винтовок. Сегодня стрелять приятно – теплынь, около 0°. Расстояние до мишеней 300 м. Короткой очередью тремя патронами. У меня две в мишень, одна – мимо. Считается ничего. Вечером старшина позвал помыть кладовку, и я заработал 200 г хлеба.

Сегодня наш командир артпогреба старший 1 старший Ширяев отбыл в школу боцманов, а старший лейтенант Шаталов, ком-р несуществующей 76-мм батареи, отбыл на курсы усовершенствования начсостава. Фахрутдинова еще в начале месяца освободили от должности командира отделения комендоров и назначили временно исполнять обязанности старшины 76-мм батареи. Старшина 1 статьи Мелентьев, прибывший на корабль в начале января и вскоре направленный в психбольницу, списан в ЛФЭ, как не годный к строевой службе. Наш Николай Афанков пошел в гору – назначен старшим кладовщиком.

Командир «Стойкого» Левченко получил звание капитана 3 ранга, и сегодня к нему на корабль нагрянули гости – группа писателей из политуправления флота.

16 февраля. Понедельник

Ночью привезли 500 кг хлеба. Таскали всем кубриком и получили от Емельянова по 300 г. А утром выдали хлеб – сырятина, одно тесто.

Вечером почувствовал сильные боли внизу живота, головную боль, общую слабость. Пошел к нашему доктору – молодому лекпому Кожемякину. Температура оказалась около 38 градусов, и мне велено лечь в лазарет. Возражать не стал, т.к. чувствовал себя погано.

17 февраля. Вторник

Утром температура почти не снизилась, живот болит, но стула еще не было. На завтрак, как и всем, 120 г сухарей, 10 г масла и два стакана чая. До обеда написал и отправил одно письмо домой и одно директору нашей спецшколы с описанием моих перипетий и с просьбой принять обратно. На обед суп гороховый и каша пшенная – 8 ложек. В каше был кусочек мяса, но я что-то его не захотел и сменял с санитаром на 3 ложки каши. В компоте 7 ягод. К обеду дали 150 г сухарей и 50 г вчерашнего хлеба, 20 г масла.

После обеда, во время погрузки угля в машину в Угольной гавани, Топчий, старший 2 статьи, залез в подкоп в горе угля, где уголь был меньше промерзшим и легче откалывался. Внезапно свод подкопа рухнул, и его придавило, но более-менее удачно – оказались переломы только костей на кистях рук. Когда вернулись с углем к кораблю, его сразу отправили в ВМГ.

На ужин суп манный, густой. 5 столовых ложек. На второе густая манная каша, 7 ложек. Хлеба 150 г и 50 г сухарей.

Часов в 8 с полчаса сильный обстрел нашего района. С десяток снарядов разорвались в 40-100 м по корме и по носу в ковше и на стенке.

После ужина, часов в 9 вечера начались рези внизу живота, потянуло в гальюн – понос, да еще с кровью и болью. Сообщил об этой новости доктору. Сказал, что это дизентерия и завтра отправит меня в госпиталь.

18 февраля. Среда

Дизентерия моя «расцветает» – за ночь и до обеда бегал в гальюн каждые два-три часа. Состояние неважное: болит голова, болит живот, температура около 38. Но есть все равно очень хочется. На завтрак дали по 190 г сухарей и выпил два стакана чая. Доктор оформляет направление и документы в госпиталь. Обещает отправить после обеда.

На обед суп гороховый жидкий, жидкая гречневая каша и стакан киселя. Хлеба нет, опять сухари – 150 г.

Часа в 2 пошли с доктором в Военно-морской госпиталь. Он рядом, за Старо-Калинкиным мостом через Фонтанку. Старинное трехэтажное здание из красного кирпича. Одно крыло от моста вдоль набережной Фонтанки, вверх по ее течению, другое – от моста почти на юг вдоль проспекта Юного Пролетария. У угла этого крыла проходная на территорию госпиталя.

Зашли сначала на первый этаж основного здания к дежурному в приемное отделение. Наш доктор рассказал о симптомах моей болезни, когда заболел, с какого корабля и пр. Дежурный врач написал направление в отделение кишечных инфекционных болезней. Это отделение не в основном здании, а на территории госпиталя, в его дворе, в одноэтажном здании. В нем всего три или четыре, но большие палаты, человек на 8-10 каждая.

Первым делом – в санпропускник, где я сдал всю корабельную одежду, вымылся под душем и получил б/у кальсоны, рубашку, халат и носки. Койка мне досталась у стены, примерно в середине палаты, так что из окна на меня не дуло. В палате все «дизентерики». Некоторые лежат уже по две и три недели. А двое больше месяца.

Сказали, что за время их лечения двое умерли. Вот тебе и дизентерийка! А я и не думал, что что уж очень серьезная болезнь. И в душе даже немного был рад, что отдохну в госпитале от корабельных хлопот.

Примерно в половине шестого вечера начался обстрел района завода. Разрывы снарядов и отсюда хорошо слышны. Бил около получаса. Зашедший в палату дежурный врач сказал, что где-то на территории завода видно пламя пожара.

На ужин здесь только одно второе блюдо – каша ячневая с маслом, очень вкусная, дали 400 г белого хлеба, которого не видел несколько месяцев, 30 г масла и 10 г песка, но чаю не дали. Только в обед дают. И вечернего чая нет. Подсчитал, что за этот день я всего выпил не более 6 стаканов жидкости. А на корабле обычно 12-15 стаканов.

19 февраля. Четверг

День моего рождения. Сегодня мне исполнилось 17 лет. Конечно, никому в палате об этом не сказал. Ребята в палате все значительно старше меня – от 20 до 25 лет. Ну и я лет на 19-20 потяну.

Мне назначили 7-й стол и какие-то таблетки. Стол, как я понял и почувствовал, самый щадящий – на завтрак 4 столовых ложки манной каши, 1,5 стакана чая с 10 г песка, 100 г белого хлеба с 10 г сливочного масла. На обед – бульон (2,5 стакана), каша пшенная (5 ложек), кисель яблочный (1,5 стакана), белые сухари взамен 250 г хлеба и 10 г песка. На ужин манная каша (5 ложек), 10 г масла и 3 стакана чая с 20 г песка и 100 г белого хлеба. Чувствую себя погано: болит голова, живот, понос, температура. Часов в 20 объявили воздушную тревогу, которая длилась полчаса, но разрывов бомб не слышал. Дежурный но отделению только проверил с улицы, нет ли света из наших окон. А много ли света от одной коптилки?

20 февраля. Пятница

Перевели на 4-й стол. Это 600 г белого хлеба и 50 г масла (но в натуре дают только к завтраку 20 г). На завтрак манная каша, 2,5 стакана чая, 200 г хлеба с 20 г масла и 20 г песка на 2,5 стакана чая. На обед суп манный (2,5 ложки), каша пшенная (240 г – 5 ложек), котлета граммов на 65, 250 г хлеба и 20 г песка. На ужин – каша манная, 2 старший ложки, кисель яблочный, 1 стакан, 225 г хлеба и 10 г песка.

21 и 22 февраля питание такие же, только 22-го на завтрак выпил 5 стаканов чая, а в 18 часов стали выдавать вечерний чай – 50 г хлеба и 4 стакана чая. Постепенно вечером стал выпивать только 1-2 стакана чая.

23 февраля наш праздник – отмечен рядом изменений в питании: на завтрак, кроме обычной манной каши и чая, дали по стакану какао с 200 г белого хлеба. Обед сделали в 11 часов: на первое суп рисовый на курином отваре, на второе – тертая рисовая каша, 3 столовых ложки и куриная котлета граммов на 80 и 10 г масла. В 16 часов – стакан клюквенного киселя и плитку шоколада граммов на 50. В 18 часов – вечерний чай: 3 стакана чая с 20 г песка и 50 г черных сухарей. В 21 час – ужин: манная каша и хороший сливовый компот.

В последующие дни питание становилось все более разнообразным: супы -куриный с манкой и с белыми сухарями, с картошкой и луком, гороховый с луком, перловый с луком, борщ с мясом. На второе – тертая пшенная каша с котлетой, рисовая каша со свиным гарниром, рисовая каша крутая с мясом, пшенная каша со свиным гарниром, перловая каша с гарниром.

26-го я переведен на 1-ый стол: 200 г белого хлеба, 400 г – черного и 44 г масла.

Заходил лекпом, принес 4 письма: от Андрея №4 от 28 января, от мамы и Алика от 6 февраля и Вовки Финогенова от 17 февраля. Отправил письмо домой.

Лекпом сообщил, что к нам прибыл новый начснаб – техник– интендант 2-го ранга Баранов Александр Платонович. Нашего боцмана Малышева, по его просьбе, назначили командиром отделения вместо Ильина, а Ильина – боцманом. А сегодня лекпом привел в госпиталь Шестакова. Когда лекпом сопровождает кого– либо в госпиталь, то обязательно навещает тех наших, кто лежит здесь, и приносит им письма.

При следующем посещении нашего отделения 9 марта он принес мне 3 письма от Жени – от 13.02, 11.01 и 15.01, от Андрея №5 от 6.02, №8 от 16.02, от Калачева Шурки от 25.02, от дедушки Ивана Сергеевича из Кипрева от 13.02 и Вовки Финогенова от 20.02. Теперь мне несколько дней работа – писать ответы всем. Лекпом рассказал, как на корабле борятся с вшивостью: 1 марта Шабшиевнчу, который все же не старпом, а ИО старпома, объявлен строгий выговор за то, что рабочие прошли на корабль без осмотра их лекпомом на вшивость. Дня через два строгий выговор получил наш командир БЧ Кузнецов за необеспечение необходимого санитарного состояния, ком. отделения Шведу, который только что назначен старшиной 76-мм батареи, вместо Фахругдинова, за это же выговор, а Агафонову – 7 нарядов за личную вшивость и за грязное нательное белье.

К Шведу я отношусь очень уважительно. Он всегда спокойный, сдержанный, справедливый. Отслужил уже 5 лет, старшина 1 статьи.

17 марта неожиданно пришел Яковенко. Оказывается, его назначили в нашу БЧ комендором-палубным и отправили навестить меня и передать мне кучу скопившихся писем – 23 письма!

Сообщил кучу новостей: к празднику 23 февраля был приказ с объявлением благодарности многим членам экипажа. По нашей БЧ благодарности объявлены старшинам батарей Фахрутдинову и Шведу, командирам орудий Попову, Панову и Соболю, наводчикам Семенову, Суворову и Вересову, установщику прицела и целика Рощину. Конечно, мои дневники и пререкания с Поповым не позволили мне получить благодарность. Гордеева с комендоров– палубных перевели в строевые – не получился из него комендор. На его должность прибыл в начале марта из ЛВЭ старший к/ф из запаса Алексей Санин. Наш «кормилец» Александров числа 5-го лег в наш госпиталь, а чиста 9-го – Понтус. Туликова из-за плохого зрения перевели из сигнальщиков в строевые в боцманскую команду. Наш доктор говорил, что у него «куриная слепота».

Еще новость – с начала марта, периодически по несколько человек направляют на Карельский перешеек в леса за сосновыми иголками, которые в мешках привозят на корабль, где делают из них настой и дают каждому ежедневно по стакану утром и вечером. Это для профилактики и лечения цинги, от которой многие страдают.

В феврале распространяли билеты денежно-вещевой лотереи. Не забыли и тех, кто находился в госпиталях. Мне выделено 3 билета по 10 рублей.

Больше часа пробыл Яковенко у меня и был, похоже, рад внимательному слушателю. Около 17 часов он собрался уходить, но начался сильный артобстрел морзавода, района нашего ковша, и он решил переждать. В этом месяце обстрелов, которые я слышал, было немного. У меня отмечены: 4-го – днем часа полтора обстрел города, 6-го – днем полчаса обстрел Торгового порта и Балт. завода, 8-го – ночью обстрел города, 10-го – обстрел торг, порта и города,

11-го сильный артобстрел города, дважды ночью и один раз днем,

12-го ночью обстрел южной части города, а вечером сильный обстрел района Балтийского завода, 14-го перед обедом сильный обстрел р-на Балтийского вокзала, а днем района Торгового порта, 15-го – после обеда и около 12-ти ночи обстрелы города, 16-го – ночью обстрел города, а перед обедом – по району завода Марта, 18-го – после обеда полчаса обстрел города, 21-го – с часу до 6 вечера трижды обстрел города, 23-го – после обеда обстрел р-на Балт. завода, перед ужином – завода Марти. Воздушных налетов, по-моему, вообще не было.

Читать и писать в палате можно было только в светлое время суток, т.к. света в городе не было, и у нас часов в восемь вечера зажигали керосиновую лампу, одну на всю палату. При таком освещении вечерами только и можно было «травить» всякие флотские и гражданские байки и резаться в карты.

В карты мы играли в детстве, когда нам было лет 11-13. Летом на высоком берегу речки Клязьмы около Мурашек было хорошее место для купания – глубина речки «с головкой», на середине реки – метра два, течение тихое, дно чистое. На нашем берегу у воды десятка два ольховых деревьев и какой-то кустарник, а на высоком берегу чистая мелкая травка, на которой после, купания трое-пятеро усаживались и резались в подкидного дурака или еще во что-то элементарно простое и не азартное.

А в палате ребята резались в «очко» и только на деньги. Меня, конечно, приглашали принять участие, но я под всякими предлогами отказывался. Просто не умел и не хотел расставаться с теми полугора сотнями, которые у меня были с собой. Но все-таки к началу марта, посмотрев несколько вечеров на игру наших картежников, я «созрел». Показалось, что я понял смысл игры и как надо играть, чтобы игру выиграть. Результат такой самоуверенности выявился в первый же вечер – продул все свое полторы сотни, которые хотел отослать домой.

С тех пор я ни разу в жизни не садился играть в карты. Даже в дурака. Хотя знаю, что есть мастера картежники-проферансисты, и их уважаю. В семидесятых годах одна моя знакомая рассказывала, что к ее мужу-врачу приезжают, прослышав о его таланте проферансиста, игроки из других городов, и с некоторыми он, сыграв пару партий, расстается. Не интересно играть.

Из флотских баек в палате запомнились байки про здешнего врача по кожным и венерическим болезням. Двое или трое из палаты еще до войны успели побывать у него в отделении с триппером и были или сами свидетелями забавных мини-сцен, или слышали от других товарищей по несчастью.

Приходит к нему на прием какой-то командир, ему предлагают показать – с чем пришел. Пациент расстегивает брюки и из трусов показывает что-то завернутое в газету. А врач этот очень сильно заикался. И вот он, заикаясь, зовет свою пожилую медсестру: «Мммария Иванова, сккколько лет я ррработаю, но чтттобы член гггазету чччитал, пппервый ррраз вижу!» Перед войной он (не припомню точно его фамилию) был в звании военврача второго ранга и на рукавах кителя имел 4 средние серебряные нашивки. Приходит к нему на прием старший командир. На рукавах кителя тоже 4 средние, но золотые нашивки. Чем-то оказался недоволен в беседе с врачом в белом халате и стал повышать голос. Доктор подошел к своему столу, снял со спинки стула свой китель и, показывая его этому командиру, заикаясь, объяснил: «С кем вы разггговариваете! Вы думаете, что пппперед вами хххрен сссобачий? А у меня тттоже чччетыре ссссреднпх!».

В июне-июле 1948 г. я, после окончания третьего курса Военно-морского медицинского училища, был в Питере на госпитальной практике в этом госпитале. Кожно-венерическим отделением (а может быть, оно было уже чисто венерическое) заведовал полковник мед. службы Сорокин (если не ошибаюсь). По его заиканию я понял, что это о нем я слышал забавные, но всегда уважительные байки в холодную блокадную зиму 42 года. Сказать ему о таком заочном знакомстве я не решился – он полковник лет под пятьдесят, а я курсант.

Бросилось в глаза, что, проходя по палатам своего отделения, которое располагалось на первом этаже южного крыла главного корпуса, он всегда брался за ручки дверей не голой рукой, а наружной стороной полы своего халата.

В начале марта, когда я почувствовал, что дело идет на поправку, решил, что после выписки из госпиталя навещу дядю Павла, т.к. с корабля я к нему вряд ли попаду. Зная, что они с тетей Марусей, если еще живы, голодают, как и большинство ленинградцев, решил собирать для них понемногу белый хлеб. Сушил кусочки на батарее и складывал сухари в противогазную сумку, т.к. в тумбочку иногда заглядывали дежурные по отделению. Ребята в палате об этом знали, затею одобрили и не препятствовали.

В маленьком моем блокнотике отмечены такие события, как дни, когда белого хлеба не было и выдавали только черный, что 8, 11 и 14 марта не выдавали папирос. А меня они тогда интересовали лишь как предмет возможной продажи и компенсирования проигранных в карты денег. Отмечена и подчеркнута дата 15 марта: «Дали свет!» Значит, в городе заработала какая-то электростанция! Значит, смогут работать многие цеха и заводы и производить ту продукцию, которую сейчас с таким трудом доставляют через Ладогу. В палате общее ликование.

24 марта на врачебном обходе мне объявили, что завтра меня выписывают. Хотя я и чувствовал, что скоро должны выписать, но после объявления об этом что-то защемило в груди, ведь более пяти недель провел я в этих четырех стенах среди товарищей по несчастью. Правда, за эти недели шестеро выписались раньше меня, но я привык и к новеньким. Не могу вспомнить ни одного конфликта в палате. Правда, у меня не возникла дружба ни с кем, ни с кем не обменялся адресом. То ли сказывалась разница в возрастах, то ли разные жизненные интересы.