Текст книги "Кронштадт-Таллин-Ленинград. Война на Балтике в июле 1941 – августе 1942 гг."

Автор книги: Владимир Трифонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

27 сентября. Суббота

Моя вахта с 0 до 4-х. Стоим с Афанковым. Холодный северный ветер. Я надел ватные брюки, бушлат, ватник и зимнюю шапку. Так терпимо. В 2.30 нас окликают с берега. Это какой-то старший лейтенант из штаба. Просит вызвать коменданта. Вызвали. Приказ командующего флотом: идти к «Полтаве».

Я слышал весь разговор: наш комендант начал объяснять, что мы не можем, что мы не буксир, а ледокол, что не можем даже развернуться в канале, чтобы тащить «Полтаву» в Кронштадт и т.д. Не помогло. Приказ командующего: через 2 часа идти в Ленинград. В 4 часа пришло повторное приказание в Ленинград. Наша вахта закончилась, и мы пошли спать.

В 6.30 нас с Жентычко дважды будит Кошель – вызывает комендант. Вышли. Комендант приказывает приготовить орудие к стрельбе и зарядить. Считаю, что это ни к чему, т.к., не зная, по какой цели будем стрелять, на какой высоте пойдет самолет, заряжать снаряд с постоянной трубкой нельзя. Ну да бог с тобой. Увижу самолет, разряжу орудие и установлю нужную трубку.

Наверное, из Кронштадта вышли всего час назад. Дотянули. Еще не вошли в огражденную часть канала, а уже совсем рассвело. На берегу, кажется, километрах в 2-3-х, по правому борту висит «колбаса». Чья – не знаю. Комендант приказал, когда она будет на траверзе с правого борта, долбануть по ней. Около нее уже водны разрывы снарядов. Вот более сильный взрыв, вспышка огня, дым. Попадание! Аэростат сгорает, а что-то черное медленно опускается на землю. Наверное, корзина корректировщиков. Но людей не видно. Может быть, это «утка»? Но чья «колбаса?» Вошли в канал и увидели вдали «Полтаву». Ее оттащили к северному берегу, но она все еще сидит на грунте. С «Моряка-2» нам написали: «Идти к Железной стенке и стать у причала №1». Это уже за Морским каналом, вернее уже в устье Невы, у таможенной набережной.

Здесь стоят несколько эсминцев: «Свирепый», «Сметливый», «Стойкий», а также «Ленинград». Много транспортов. Кто стоит у стенки, некоторые на якорях. Среди них наш старый знакомый – «Казахстан».

Мостик, мачты, труба обгорелые. Пролетит самолет вдоль стенки, посыпит бомбами – ни одна не пропадет даром, так густо стоят транспорты и боевые корабли. В 8 часов отшвартовались у причала №1 и спустили на стенку сходню.

Пришел младший политрук из штаба отряда (Отряд особого назначения, в который входят ледоколы «Ермак», «Молотов», «Суур-Тылл», «Октябрь») и незнакомый мне капитан второго ранга и начали отчитывать капитана и коменданта – почему и зачем ушли вчера в Кронштадт? Оказывается, им командующий флотом дал нагоняй. Капитан второго ранга сказал, что нам нужно будет стащить «Полтаву» с грунта, а буксировать ее в Кронштадт будут буксиры. А мл. политрук агитирует коменданта «мобилизовать все силы» и буксировать «Полтаву» самим. Ну и другие красивые словечки. (Вскоре этого младшего политрука назначили к нам замполитом. Фамилия его Зуев).

Сегодня написал и отправил письмо Андрею Айдарову.

Коменданта опять вызывали в штаб. В 16.00 должны уходить, но я сменился с вахты в 20.00, а мы еще стояли.

Часов в 17 на Кронштадт опять был сильный налет. Даже с палубы было видно, как они пикируют.

Сегодня перед ужином выдали по 100 грамм. После ужина сильно разболелась голова и сразу же лег спать.

28 сентября. Воскресенье

Так никуда за ночь и не ушли. Значит, обошлись и без нас. В 11 часов со старшиной пошли в город за машинным маслом. С нами напросились машинисты Ратман и Фалков. На трамвае №18 доехали до площади Труда, откуда Ратман и Фалков пошли домой – они ленинградцы. Теперь понятно, почему они напросились идти с нами. А мы со старшиной подошли к пивному ларьку. Около ларька полно народу. Немало и военных. Пошел в парикмахерскую, но и там много народу. Книжных магазинов поблизости не видно, а отходить далеко боюсь – везде патрули. Они отгоняют военных и от пивных ларьков.

Наконец пришли наши ленинградцы. Пошли в порт – Новую Голландию. Старшина пошел искать машину, а мы ждем у ворот. Минут через 20 подошла грузовая машина со старшиной. Забрались в кузов и поехали на «Смоленку» в район Смоленского кладбища на Васильевском острове. С моста Лейтенанта Шмидта увидел наших старых знакомых: «Киров», «Марти», в стороне Балтийского завода

– «Ермак», «Молотов». Много буксиров, тральщиков, разных катеров. Вернулись на судно в 15 часов.

Сегодня удивительно хорошая погода – ни облачка. Только холодновато. Удивительно, что еще нет налетов.

Получил сегодня два письма от брата Жени от 19 и 20-го сентября. Пишет уже из Средней Азии, куда эвакуировали их специальную художественную школу. Удивительно, что письма шли всего 7 дней. Или по военному адресу они идут быстрее, или сообщение улучшилось. У меня дома дела неважные. Написал домой ответ.

С 20 до 24-х стоим на вахте с Ломко. Я в носовой части, он на юте. Сходню на ночь затаскиваем на палубу. В 21 час воздушная тревога. Судя по звуку, не более двух самолетов ходят на большой высоте и периодически сбрасывают бомбы. В трех местах возникли пожары. Работают всего три прожектора. Зенитки бьют, похоже, только береговые. Корабли молчат. Что толку бить в темное небо? Комендант говорит мне: «Давай, стрельнем». Отговариваю его: «Какой толк бить трассирующими, когда неизвестно – куда бить». «Ну, давай фугасным, посмотрим, где будет разрыв». Тьфу, черт! Уже расстреляли 14 фугасных, но разрывов не видели ни одного. Политрук говорит: «Не стреляй», а комендант: «Стреляй».

Выстрелил с таким расчетом, чтобы снаряд упал в залив. Даже в темноте пламени от выстрела почти не было. И звук от выстрела значительно слабее, чем от осколочно-фугасного с трассой. Оба командира успокоились. В остальном вахта прошла спокойно.

29 сентября. Понедельник

День прошел без особых происшествий. Поздно вечером воздушная тревога. Я лег спать, а Жентычко попросил пойти к орудию. Говорю ему: «Выпусти все шесть фугасных снарядов, чтобы успокоился наш комендант, только бей в сторону залива». Не успел уснуть, приходит в кубрик Жентычко и говорит, что меня вызывает на палубу комендант. Прошу Жентычко передать коменданту, что я уже сплю и что мне в 4 утра на вахту.

Минут через пять слышу два выстрела. Они довольно слабые. Значит, бьют фугасными. Первый раз слышу «голос» своего орудия со стороны. Теперь за мной приходит старшина. Поднялся на палубу и спрашиваю у Жентычко: куда бил и кто приказал? Говорит, что никто не приказывал, сам решил выстрелить в сторону залива. «А комендант что?» Сказал, чтобы больше без его разрешения не стрелял, а если самолет будет пикировать (это ночью-то!), то докладывать ему и только потом стрелять. Гениально!!!

Сейчас ни коменданта, ни политрука на палубе нет. Ну, тогда и мы пошли спать.

30 сентября. Вторник

День прошел без заметных событий.

1 октября. Среда

Политрук «взялся» за нас. Уже два раза был он с комендантом у нас в кубрике. Нашли, что грязно, шкафы завалены одеждой, шинели и ватники висят у коек и т.д. Сделали сегодня генеральную уборку, вышил на белье «Суур Т. В.», чтобы сдавать в стирку на берег. До сих пор все стирали сами.

В 12.45 пришел комиссар отряда. Зачитал приказ Сталина о комсоставе «Казахстана». Капитана Калитаева, старший помощника, коменданта и помполита за трусость, бегство с судна во время бомбежки и т.д. расстрелять! Добро! Так этому трусу Калитаеву и надо!

Примерно в 1971 году я возвращался в Минздрав СССР от метро Кировская по Бульварному кольцу – по Сретенскому и Рождественскому бульварам. У Сретенских ворот, на углу Сретенки и Рождественского бульвара в старинном соборе Успения Богоматери в Печатниках размещался музей торгового флота. Решил заглянуть. Макеты различных торговых судов: транспорты, лесовозы, танкеры, пассажирские лайнеры и др. На стенах – фотоснимки различных судов. И среди них вижу старого знакомого

– «Казахстан». Под ним краткое описание его судьбы в Таллинском прорыве, а рядом фотокарточки его капитана Калитаева и старпома с хвалебными подписями. Вот те раз! Спрашиваю у сотрудника музея, как эти товарищи сюда попали? Ведь они расстреляны за трусость. Сотрудник ничего не знает. С работы звоню в редакцию газеты «Красная Звезда», прошу телефон писателя Михайловского Н. Г., который в этой газете публиковал статьи о войне на Балтике и, в частности, о Таллинском переходе, участником которого был сам. Звоню домой Николаю Григорьевичу. Представляюсь – бывший сигнальщик и комендор с «Суур-Тылла».

Рассказываю ему об увиденном сегодня в музее торгового флота. Спрашиваю: как попали туда Калчтаев и Загоруйко? Отвечает, что хорошо знает эту историю и смерть комсостава «Казахстана». Но в 1956 году группа старых балтийских капитанов обратилась в Верховный Совет СССР с ходатайством о реабилитации Калитаева и его товарищей, которые были безвинно расстреляны. Взрывом бомбы их сбросило с мостика за борт, контузило. Их подобрал какой-то катер и передал на другое судно, считая, что «Казахстан» погибает. И ни Калитаев, и никто не знали о судьбе «Казахстана» несколько дней, уже находясь в Ленинграде. А им приписали трусость и бегство с судна. Ну, что же, на войне такое бывало и не редко.

Пошел я мыться в нашу баню. Глянул в иллюминатор – смотрю, к нашему борту пристает «Свирепый». Я заметил, что-то на нем все взволнованы, бегают по палубе. Смотрю, что-то тащат на носилках под мостик. Хотя я ничего не разглядел, но в сердце кольнуло. Похоже, что это убитые. Выскочил в одном тельнике на палубу, но комендант прогнал вниз. Я опять к иллюминатору. Точно, из-под брезента на носилках видны две пары сапог.

Когда я оделся и поднялся на палубу, «Свирепый» уже пришвартовался к нашему левому борту. С него сносят на стенку какие-то изуродованные приборы, металлические детали, арматуру и какой-то хлам. Краснофлотцы со «Свирепого» рассказали, что утром они вошли в Морской канал и встали у фанерного склада. Все было тихо. Получив координаты цели и просьбу с берега «Дать огоньку», открыли огонь. Немцы, как обычно, тоже открыли огонь, быстро пристрелялись – один снаряд разорвался близко по корме, другой справа по носу попал в какое-то здание. Эсминец отдал швартовы и дал малый ход, чтобы идти к Невским воротам. В это время к нему пришвартовалась нефтеналивная баржа, но эсминец успел немного отойти от стенки.

Следующий снаряд накрыл эсминец – пробил палубу по левому борту рядом с 76-мм орудиями и разорвался в центральной радиорубке. Рубка вся разрушена, палубу под орудиями выперло горбом и заклинило орудия. Шестеро убитых: два торпедиста, три радиста и один котельный машинист. Раненых четверо, из них трое очень тяжело. Среди убитых двое старшин. Главного старшину– радиста разорвало на куски. Подобрали только голову и одну ногу. Считают, что попал восьмидюймовый бронебойный снаряд. (Сомневаюсь, что у немцев на сухопутье были такие, а такие разрушения эсминцу и обычный фугасный нанесет). Считают, что, на их счастье, снаряд не задел торпедный аппарат, в котором были три торпеды (для кого, в нашей ситуации, эсминцы на борту имеют торпеды, да еще в торпедных аппаратах?), а пробил палубу в трех метрах от них. Если бы они рванули, «Свирепый» превратился бы в «Страшный».

Вскоре на стенке выросла гора мусора: вся изуродованная радиоаппаратура, разбитые переборки, остатки личных вещей, одежды и пр.

Думаю, что если покопаться, то можно найти что-нибудь хорошее, Но неудобно, к тому же стоят их часовые у нашего трапа.

Затем из артпогребов стали поднимать снаряды – 76-мм и 130– мм, у которых снаряд отдельно, а пороховой заряд в неналах. 45-мм штук 500 вынесли на стенку, сложили около нас. Оказывается, поврежден и корпус, вода попала в артпогреба, и снаряды надо просушить.

Часов в 17 воздушная тревога. Я на вахте. Комендант приказал меня подменить, а мне подготовить орудие. На эсминце даже тревоги не объявляли, а наш комендант уже готов к бою.

«Какой у вас прицел?», – спрашивает. «Пятьдесят». «Поставьте 80», а сам подходит и ставит 20. Что-то в этом прицеле наш комендант плохо разбирается. «А сколько у вас целик?» «Ноль». «Поставьте 10». «Да я же не знаю, с какой стороны полетит самолет». «Ну…. ладно, когда полетит, поставьте 10». Опять чушь! Я бью все время с целиком от 80 до 120. Это по черепахам, которые ползут в 10 кабельтовых, надо бить с целиком 10. «Зарядите орудие, наденьте каски!» – следуют команды. Краснофлотцы с эсминца ухмыляются, слушая команды нашего коменданта. Хотя бы их постеснялся. Нашел, перед кем показывать свою власть. Они несколько часов назад вышли из боя.

Сказав коменданту, что надо сбегать вниз, спустился в кубрик, одел ватник, что запрещает политрук, а за ним и комендант (нарушение формы одежды), посидел в кубрике минут 15 и, выйдя на палубу, пошел не к орудию, а на свой пост у трапа. Кошель, который подменял меня, все же одел свою каску. Почему-то в ней он выглядит очень смешным – кто-то сравнил с лопухом. Комендант и политрук на мостике. Видимо, политрук уговорил коменданта, чтобы он не смешил людей своими командами. Меня оставили в покое, и Кошель пошел отдыхать.

В 20 часов опять воздушная тревога. Стрельба в темное небо была сильная. Мы и наш сосед молчали. Немец все чаще и сильнее бьет по городу и по Кировскому заводу из орудий. Ночью была слышна сильная артиллерийская стрельба и пулеметные очереди за Кировским заводом, в районе Лигово и Пулковских высот. Опять немец, наверное, где-то прорвался. Видимо, бьют танки.

3 октября. Пятница

Немец с утра бьет из орудий по городу и по порту, но от нас снаряды рвутся далеко, не ближе метров 500. В 3 часа ночи «Свирепый» отошел от нас и ушел к заводу Марти. Поздно вечером и, наверное, всю ночь над городом летали одиночные самолеты и изредка сбрасывали бомбы. Этим они держат в напряжении и изматывают и население, и военных. Мы не стреляли и в 23 пошли спать.

5 октября. Воскресенье

Получил сегодня письмо от брата Алика и от мамы. Не жалуются, но по описанию их дел – им тяжело. Немец весь день, с перерывом на обед и ужин, бьет из орудий. Четыре снаряда разорвались метрах в ста у нас по корме. К ночным тревогам привыкли все, в том числе и политрук, и комендант. В 23 часа все идут спать, кроме вахты, конечно.

6 октября. Понедельник

В 4 часа утра Жентычко разбудил Ломко, Афанкова, Кузьмина и Кожина, и все куда-то ушли. Остались мы с Кошелем. Я стою с 8 до 12. К обеду является Ломко, потом Жентычко и старшина. Рассказали, что они грузили боезапас в четыре шлюпки, которые катер поведет ночью на буксире к Стрельне, куда высадился наш десант. Нам предстоит сначала управлять шлюпками, пока их катер поведет на буксире, а затем грести их к самому берегу. (Кстати, из нас, шестерых, гребут прилично только двое). Хотя идти до Стрельны недалеко, но дойти почти невозможно. Несколько шлюпок уже пытались дойти, но были все потоплены. Не знаю, как удалось высадить десант (скорее всего, немцы не ожидали такой наглости), но теперь по любому замеченному катеру или шлюпке бьют из орудий и минометов. Наши ребята боятся, что нас отправят днем, но комендант успокоил: в 21.00 четверым (Ломко, Жентычко, Емельянову и мне) без оружия отправится туда, где наши утром грузили в шлюпки боезапас, и ждать прихода катера со шлюпками для сопровождения их до берега. До какого – он сам не знает.

Часов в 17 опять сильный огонь немецкой артиллерии по порту. Вскоре из канала выходит «Стойкий» и встает у бокового заграждения, что перегораживает устье Невы. К нему подходит буксир. Смотрю, с эсминца пишут: «Суур-Тылл». Я подбегаю к углу стенки и даю отмахом отзыв. На эсминце его не видят. Бегу к политруку, докладываю и в это же время даю тревогу. Отдаю винтовку Кошелю и бегом на мостик. Буксир уже тащит «Стойкий» к нам. Принять семафор не могу, т.к. на фоне рубки эсминца ничего не видно. Эсминец приближается. Пишу: «Ясно вижу». Понимаю, что он просит принять швартовы и приготовить насосы для откачки воды. Я все отмахал, что понял. Думаю, подойдете к борту и доскажите. Доложил о семафоре политруку и старпому, которые были на мостике.

Эсминец подошел, приняли его швартовы. Смотрю, на нем срочно готовят помпу и в четыре шланга откачивают воду. Оказывается, недавно снаряд попал в левый борт ниже ватерлинии под мостиком и вышел с правого борта. Кажется, имеются двое раненых. Вижу, что у «Стойкого» стоят дополнительно два 37-мм автомата. Вскоре подвели пластырь и откачали воду.

К 21 часу оделись потеплее, попрощались с остающимися и отправились в конец причала. Расположились за какими-то ящиками, укрываясь от ветра, периодически выглядывая, не подходит ли катер за нами.

К 12 часам ночи мы уже здорово замерзли. И прыгали, и толкали друг друга, и выполняли бег на месте. До какого времени ждать, нам никто не сказал. В 4 утра стало ясно, что сегодня за нами никто не придет, и мы рысцой побежали на судно.

7 октября. Вторник

Заступил на вахту в 8 часов. «Стойкого» уже нет. Теперь у нас здесь нет ни одного неповрежденного эсминца. Комендант объявил нам, что наш поход на шлюпках отменяется. Мы полагаем, что наш десант под Стрельну, если нас туда хотели направить, погиб, и боезапас туда уже не нужен.

Прочитал в газете о потерях германского флота. Вот они: 1 крейсер, 13 эсминцев, 14 подводных лодок, 85 транспортов. Наши потери значительно меньше». Только, по-моему, не меньше, а больше. Посмотрим, на самом деле как дела: это потери Германии на всех морях. Выкинем из них потери Черноморского и Северного флотов, и тогда, приблизительно, на долю Балтийского моря останется 1 крейсер, 11 эсминцев, 6 п.л. и 70 транспортов. А у нас только на Балтике потери 1 л.к., 1 лидер, 13 (?) эсминцев, штук 60– 70 транспортов, и я знаю о 7 п.л. И нет ни одного большого корабля без повреждений.

Недавно у нас был батальонный комиссар из штаба Отряда. Долго беседовал с нами «по душам» в кубрике. Мы ничего от него не скрывали. Все рассказали: и про плохое питание, и про политрука и про коменданта. Здорово все разносили политрука и хвалили Кочетова с «Ермака». Ох, уж этот наш политрук! На вахту уже в ватнике не выйдешь. Почему не приветствуешь его, почему винтовка на плече, почему шинели висят в кубрике и десятки других «почему?» Привязался к нашему машинисту из запаса Ратману за его фамилию: «Вы немец?» Пристал к радисту Миллеру: «Вы тоже немец?» Но тот его срезал: «Вы не знаете немецкого языка. У немцев есть фамилия Мюллер, а Миллер – английская фамилия». «А не все равно!» Не замполит, а «особист» у нас.

8 октября. Среда

Подошло к нашему борту гидрографическое судно «Компас». Где-то намотало на винт трос и теперь пытается от него избавиться.

Сегодня всю ночь били форты Кронштадта. В надстройках звенели стекла, и даже корпус содрогался от некоторых залпов.

Уже несколько вечеров и ночей над городом кружат самолеты и здорово бомбят. Погода тихая, для них летная. Вчера немного поморосил дождичек, а так небо все время чистое, но ветер с норд– веста дает о себе знать. Он дует уже вторую неделю. Лужи на стенке замерзли и не оттаивают днем. Толщина льда на лужах больше сантиметра. На вахте стою в шинели поверх ватника и в зимней шапке. Руки, хотя и в перчатках, но мерзнут. Водолазы освободили винт «Компаса» от троса, и он ночью куда-то ушел.

9 октября. Четверг

Сегодня днем было комсомольское собрание. Коменданта на борту не было, и собрались в его каюте. Были: Ломко, я, Емельянов, Кошель, Афанков, мл. политрук, батальонный комиссар. Повестка собрания: «О моральном состоянии команды». Батальонный комиссар говорил долго. Основной смысл его доклада – не у всех нас моральное состояние на высоте. Его надо поднимать, т.к. от него зависит боеспособность коллектива и всего судна. Похоже, что наши откровенные рассказы и жалобы на вчерашней беседе были им оценены, как низкое моральное состояние. Спросил: будут ли вопросы или кто хочет выступить. Вопросов не оказалось, а высказаться решил один – Емельянов. Во всем поддакивал батальонному: надо усиливать, надо укреплять, надо совершенствовать.

10 октября. Пятница

Днем при ясной погоде появился разведчик на большой высоте и прошел над городом с запада на восток и обратно. Били по нему кому не лень. По приказу коменданта и я выпустил 7 снарядов. Интересно же наблюдать за полетом снаряда по следу трассы, попадет или не попадет? Хотя первогодку ясно, что не только не попадет, но и не долетит. Потолок наших снарядов 4 км, а самолет как минимум на 6 км.

После разведчика ожидай «адресных» налетов на заснятые объекты.

Стоял на вахте с 20 до 24-х. Во время вахты налет за налетом, почти непрерывная бомбежка. Сижу под спардеком в каске. Хоть и не часто, но осколки от зенитных снарядов все же врезаются в палубу и чавкают в воду около борта. Только пальба кончится, снимаю каску и выхожу пройтись по палубе. Снова пальба. И так несколько раз. Решил больше не снимать каску, может, прекратится пальба надолго. Нет, не прекращается. Так под ее аккомпанемент и ушел спать.