Текст книги "Магадан — с купюрами и без"

Автор книги: Владимир Данилушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Стокгольмский синдром

Продается недорого стенка многоместная, бывшая в употреблении, производства НКВД.

Настенное объявление

Тщедушный молодой человек в косичках, небрежно заплетенных. Так и вертится на языке поговорка: «У бабы волос длинный, а ум короткий». В волосах чего только не нацеплялось – пух, перья, перхоть! Катышки – наверное, от летучих мышей.

Две такие же, одна в одну, девицы. И волосы, словно молью побитые, и кожа лица – недошлифованная.

– Вы шведская семья? – осеняет меня.

– Да, – парня не удивляет моя проницательность.

– Что же, и знаете русский язык?

Кажется, я вхожу во вкус общения. Приятно произносить слова родной речи в международной аудитории, артикулировать их на манер логопеда. Как сто грамм выпить.

– Мы учили французский…

– Стало быть, стоит выучить язык Виктора Гюго и начнешь понимать язык Пушкина? Здорово. Я недавно в Интернете читал что-то похожее: мол, кто учит русский письменный, легче осваивает иврит и европейскую мову.

Ба! – да ведь текущий год объявлен Годом русского языка. Вся страна участвует в важной кампании, особенно строители: им привычно выражаться на этажах, вплоть до третьего, и крыть крышу. Родное слово – надежная опора и в мороз, и в дождь. Правда, из-за потепления климата снег тает в неурочный час, и влага коварно просачивается в квартиры. И тогда жильцы, устав подставлять под капели тазы и ведра, трехэтажно кроят строителей, продвигая русский устный по параллелям и меридианам.

Но лучшими строителями все еще считаются турки и югославы. Одна турецкая бригада, возвращаясь с Чукотки от Абрамовича, успела из-за задержки рейса в Магадане отремонтировать местный детский противотуберкулезный санаторий под песни Таркана: «А я мама ща ка дам». Для родителей малюток это было настоящим культуршоком.

Жизнь научила, многие магаданцы стали вылитые турки евроремонта. Я глазам своим не верил, как они ладили первый этаж управления культуры, где мы снимаем офис. Все по линеечке, а швы зализывают – как теленок корову-мамку.

Кстати, в Финляндии есть город Турку. Недаром финны хорошие строители. Ну и шведы, надо полагать, не хуже. Есть же понятие «шведская стенка», правда это не совсем по теме. Финский домик. Танец с финскими ножами из Скандинавской саги.

Ну, понесло, понесло меня, понесло. Того и гляди, сорвет резьбу. Собеседник, не дай погибнуть!

– У меня папа на фронте воевал, – с грустью произносит интурист, на лету сбивая мою мысль. – Погиб.

– Примите мои соболезнования. А с кем воевали-то – с русскими, что ли? Неужто при Петре Первом? Вы меня не разыгрываете? – сказал и прикусил язык. Обратился к интернету, узнал, что со шведами раз пять мы воевали. Или шесть. Потом они переключились шведский социализм строить, а у нас не заладилось ни с социализмом, ни с капитализмом.

А швед, похоже, тоже смущается, железными зубами лязгает – вылитый монстр Мэнсон. У женщин шрамы на лице сквозь пудру проступили. Возможно, от пирсинга. Или от любовной страсти. Они и без шрамов-то не королевы красоты, а тут какой-то доморощенный фильм ужасов. Может, не от пирсинга, все-таки три века прошло. Возможно, моды такой не было. Это чукчи татуировку делали на лице. Бедняжки. Сюда бы этнографа из музея, он бы разобрался, какого, паря рода, какого парохода. А еще, хоть стой, хоть падай, откуда-то из-за границы, из Амстердама, скорее всего, прикатила прилипчивая мода оставлять на теле шрамы, скальпелем вырезают буквы, и так заживает: «Не забуду мать родную», «Вася плюс Катя…» ну и так далее. С прежних времен пошло: когда-то пленным комиссарам звезды на спине вырезали. Ничто не ново под луной.

И вдруг швед достает из-под полы своего мехового плаща или пальто, не знаю, как правильно назвать, миниатюрный арбалет и целит в меня. Ни фига себе, шуточки. «Паду ли я стрелой пронзенный», – отдается в голове, и вместе с музыкой Чайковского невероятно теплое чувство, похожее на первую любовь, прокатывается по сердцу к желудку. Проклевывается и растет необыкновенная симпатия к незнакомцам. Вот ведь что – не мытьем, так катаньем воспитали у меня демократы толерантность. И то верно, что все люди, в конце концов, братья. Ну, если не родные, так сводные.

Кожей чую, стокгольмский синдром срабатывает. Как-то не придавал этому термину значения, думал: слова, пропаганда, а собственной судьбы коснулось, и раскрылся граненый смысл этого гуманного понятия. Не только в Швеции, но и у нас, русаков, есть этот изгиб психологии. Вообще-то у нас в народе разбойникам всегда сочувствовали. И песни есть разбойничьи. У меня вон сборник на книжной полке. Какой бы ни был многосерийный убийца, его суд присяжных, как правило, жалеет: мол, он осознал, покаялся, надо отпустить. И Веру Засулич оправдали. И много других. Ну, а если тебя в заложники взяли и могут в любую секунду лишить жизни, тут уж сам Бог (или черт) велел возлюбить своего мучителя. Ведь он тебя возвысил, повесил на волосок от смерти. Аттракцион такой.

Ликукую на всю катушку. Лишь одно свербит – где же найти тысячи или даже миллионы рублей для выкупа? И сразу моя радость съежилась. Как-то неудобно и стыдно перед иностранцами за свою более чем скромную жизнь. Не смог денег накопить. Мои года – мое богатство. Гадство! Но ничего, в крайнем случае, грохнет меня из арбалета. В стиле ретро, так сказать. Лишь бы жена не разнюхала. Иначе такую трепку задаст – не только мне, она и террористов в бараний рог скрутит – мало не покажется. И на политкорректность наплюет и разотрет, и нормы международного права ей не указ.

Пока не проснулась, надо тихо, полюбовно все решить. В доме скопилось два холодильника, один, старый, могу спокойно отдать. Нуждается в ремонте, так ведь дареному коню в зубы не смотрят. Если эти ребята из доисторических времен, даже наш технический хлам вызовет у них культурный шок. Пишущую машинку могу пожертвовать, пленочный фотик. У меня «Киев-4» с хорошей оптикой.

И ту бытовую технику, за которую меня женушка шпыняла – массажер, увлажнитель воздуха.

Боже мой, что это я несу! Проклятые демократы, промыли мозги прямым эфиром и свободным микрофоном. И вдруг, сам того не желая, столбом замираю от неожиданности. Будто выпил много-много газировки, и она внутри меня заговорила:

– Извини, камрад и вы, мадамы, искюзь муа, прошу пардоны, что мы вас под Полтавой тогда… помяли… Но и вы хороши, облапошили нас со шведским коммунизмом! Поставили к шведской стенке. А за Карлсона, который живет на крыше, спасибо. За идею. А то у нас Карлсоны вон где ютятся. Мы их из теплосети переселим на крыши и выдадим пропеллеры. Правда, население микрорайона Инвалидка несколько лет назад было не в восторге, когда здание детсадика хотели отдать под приют временного содержания. Там и пожар случился. Скорее всего, самовозгорание. Но если бомжей отмыть и опохмелить, они некоторое время мало чем отличаются от всех нас. А садиков теперь не хватает: деторождение благодаря правительственной программе в норму пришло.

Я вдруг прикусил язык: как бы они не приняли сказанное на свой счет – уж больно они бомжеватые, хоть иностранцы. Одно время народная дипломатия процветала: Магадан с Анкориджем школьниками обменивался, студентами, врачами, художниками, а потом и до безработных дошло. Приезжали, перед нашими красавицами хвостом крутили, замуж звали. А те и рады: американец – значит миллионер.

Так вот, может, и со Швецией аналогичная программа? И это заставляет попридержать язык. Хорошо, что не наговорил им колкостей за Антона Павловича Чехова, не присудили ему Нобелевскую премию! Тоже хорош этот Нобель – деньги свои в России нажил, а Льва Толстого проигнорировал, Горького, Паустовского, Маяковского. Наверное, читать не любил. Чувствую, что-то стучит под черепом, словно птенец в скорлупу, наружу просится. Новое мышление, стало быть. Не все ж нам лаптем щи хлебать, пора к шведскому столу приобщиться!

Только так подумал, неожиданные гости стали про сталинские лагеря выспрашивать, вроде один их национальный герой во глубине колымских руд сгинул. Валенберг какой-то. Не валенок, герой на всю Европу. Что-то припоминаю. И тут, как рояль в кустах, появляется магаданец молодцеватого вида, в годах, в отцы мне годится. Я его уже встречал раньше.

Зовут Василий, фамилию не помню. Не первый год добивается восстановления гулаговской тюрьмы ЗУР, именуемой зэкашниками «Каменный мешок», где сам провел полгода, как раз перед тем, как Сталину умереть. Пишет губернатору, мэру, в общественные организации и в Европейский суд. И даже подумывает собрать бывших узников и коллективно блокировать коллективным лежачим полицейским Колымскую трассу. Мол, это была не простая, а смертная тюряга, и нельзя позволить ей бесследно исчезнуть в бездне истории. Всем тюрьмам тюрьма, поколениям грядущим наука. До второго тысячелетия достояла, но сильно обветшала. Считай, полвека по понятным причинам пустует, а любой дом, даже такой, без хозяина быстро сиротеет со всеми вытекающими.

Как вы не понимаете, это и культурная, и историческая ценность! Одно из чудес света местного масштаба. Как Стоунхендж в Англии. Потомки не простят, если мы не восстановим этот символ тоталитаризма. Здание хорошо ансамблирует с памятником «Маска скорби» скульптора Эрнста Неизвестного на сопке Крутой! Ну и вообще приятно посещать места, где страдал с однозэкашниками, холодовал и голодовал.

Представляю, с каким бы чувством Василий Иванович ходил по отремонтированной тюрьме: все-таки крыша над головой. А бомжей в то суровое время не было. Жизнь, пусть ужасная, но, с другой стороны, молодость. Это же счастье – сорваться с крючка НКВД. Как выигрыш в русскую рулетку.

Однажды я встретился с этим человеком – возле редакции вечерней газеты. Он встал возле стены с большим облупившимся пятном. Кирпичи были видны на площади с корову. Дал мне фотокамеру и попросил снять: мол, в Америку пошлю, друзьям. Это все, что осталось от фермера Рубцова, он мой друг. У него за спиной была взрывчатка. Полный рюкзак. Здесь он автобуса ждал, чтобы к себе в Пригородный ехать. Да он не хотел взрываться. Так, припугнуть. Следили за ним. Наверняка жучка какого-нибудь внедрили. Был мужик, и нет. Фотку пошлю сестре его. Помню-помню я тот взрыв, метров за двести стоял. Скоро уж 20 лет будет, как мужик себя порешил, а след остался – ничем его ни закрасят, ни заштукатурят.

Думаете, это только старикам нужно – память? Вон собрались молодые рок-музыканты и назвали группу «GULAG». Никто ж не заставлял, сами придумали. Надо полагать, одно из проявлений стокгольмского синдрома. Мы маму любим, папу любим, но больше всего – вождя и мучителя Иосифа. Тогда, при Сталине, за колючей проволокой артисты были экстра-класса, теперь такого уровня и вольных-то не найдешь. Настоящих виртуозов на Крайний Север везли под конвоем. Да что там говорить, охранники в самодеятельности пели и плясали. Представляю, насколько бы выросли современные исполнители, коснись им пожить в лагере! Небось, так бы распелись, если бы их шведы в заложники взяли, что переплюнули знаменитую АББУ: «Маня-Маня, Маня».

Стоит задеть и, словно осы из гнезда, вылетают мысли. Говорят, бывшего узника одна шустрая журналистка спросила, как он относится к творчеству Кафки. Он подумал и сказал, что знал одного зэка с такой фамилией.

И вот еще одно мимолетное воспоминание: на заседании городской комиссии по увековечению памяти прошлого один уважаемый ветеран говорит: мол, надо Бутугычаг, урановый рудник, отреставрировать. Или присвоить следственному изолятору имя Первой пересыльной тюрьмы Дальстроя. И повалили из него тексты. Мол, расстрелянных узников хоронили в три слоя, поэтому так мало нынче находится подобных захоронений. Да и не найдено, вроде, ни одного.

И еще одна информация вылезла на свет божий. Была в войну в Магадане супружеская пара Бойко, вошедшая в историю. Купили на собственные сбережения танк и поехали бить немцев. Этот факт вроде все знают, а вот то, что они заключенными были – единицы. Мы с женой – вольные люди, а на танк, хоть еще сто лет проживем, не накопим. А почему? – никто мне на этот вопрос не ответил, историки наши доморощенные.

Увидеть странный сон – не диво. Иной раз такие мучают кошмары, что фильмы ужасов кажутся мультиками про Красную Шапочку. Удивительно другое: в ту ночь, когда я попил водички и опять заснул, то очутился в той же приятной иноземной компании. Шведы, сырой подвал с решетками, а когда разоспался до храпа, бывший узник Василий Иванович подвалил. Вроде бы успел попроситься жить на Западе, и ему за перенесенные муки такое разрешение дали. Приватизировал ветхое здание тюрьмы, оформил документ и по кирпичику переправил за границу. Какому-то миллиардеру впарил. Которому слово «Магадан» – не пустой звук.

Вот так штука. Рассказывать жене или нет? В горле пересохло так, что простой водичкой не отделаешься. И вообще она дочь врага народа. Баронесса. Жена. Родилась в ссылке, в Заполярье, до семи лет живого яблока не видела. По-хорошему ей должны были дать хотя бы льготу на оплату коммунальных расходов, как члену семьи изменника родины. Но она – женщина неимоверно гордая. Унижения не терпит, ну, до определенного предела. А по материнской линии, вот и второй огонечек зажегся – из Полтавы она…

И все-таки после некоторого колебания я разоткровенничался. Рассказал ей про странных шведов и многосерийный сон. И зря.

– Не надо, – стала она чеканить серебряным голосом, – спекулировать на моем детстве. Сам бы тогда в тюрьме, рождался.

А что, неплохая идея. Дай-ка еще раз засну, может, опять встречусь с той семейной треуголкой, переиграем ситуацию. Кстати, неплохо они придумали – жить втроем. Хоть и не мусульмане. Масса преимуществ. Женщины, конечно, – лучшее изобретение Творца, но уж больно словоохотливые. А так нейтрализуют друг друга. Или, наоборот, мужу не приходится воском уши залеплять. Надо эту идею Жириновскому подкинуть: «По шведской стенке шведской семьей к шведскому социализму».

Ну что он ко мне привязался, этот стокгольмский синдром. Никак не забывается. С весны, когда ночи становятся короче, свирепствует бессонница, дающая поучительные сновидения, похожие на урок исторической географии в средней школе. Именно весной снятся тревожные сны, красивые женщины – молодые, одетые (или раздетые) по моде 60-х годов. Приходит в город тепло, наслаждаешься им, и хочется монетизировать эту благодать. Причем, в зелени.

Или вот покупаю парную телятину. Рубль – килограмм. Радостное возбуждение. Набираю мелочи по карманам. 22 рубля. И еще полтинник. Просыпаюсь… а ведь у меня еще полтысячи с пенсии осталось. Эх! Как раз по нынешним ценам на пару килограммов.

А в июне, с началом белых ночей, прям в День донора, приехал к нам в Россию с неофициальным визитом шведский король Карл, порядковый номер шестнадцатый. Вот оно что! Сон в руку? В ту ли руку, вот вопрос. Никак до меня не дойдет, что и сейчас, во втором тысячелетии, не только в сказках бывают короли. Не всех свергли и казнили. Не надо было Николая Второго расстреливать. Поместить в центральную кремлевскую больницу пожизненно. Может, тогда бы и построили шведский социализм.

Телевидение репортаж о том королевском визите показало. С типично русским радушием встречали главу нейтрального государства граждане моей страны, жители Саратова. Одна женщина выказала радостное оживление: думала, король в юбочке будет, а он в обычном скромном костюме, как рядовой инженер. Юбочка, надо думать, оттого, что она Швецию с Шотландией спутала, но это не со зла. Могла бы и сказку датского писателя упомянуть, в которой король вообще голый. Дания – это же рядом со Швецией. Гораздо ближе, чем Сусуман от нашего города.

Я тоже подивился, какой он милый, обаятельный Карл. Смотрю, улыбаюсь и, кажется, вот-вот разгадаю загадку стокгольмского синдрома. Не тут-то было. Загадок не уменьшилось. Что поразило: цвета Государственного флага Швеции – желтый и голубой, как у Украины. Возможно, украинцы были первыми, кто попал под влияние стокгольмского синдрома. Должно быть, тогда, под Полтавой что-то такое произошло, что потом через генную память аукнулось в веках. (Извиняйте, тут историки по телевизору подсказывают: самостий-щики историю по новому сочиняют: гетман Мазепа теперь не предатель, а герой, даже к лику святых собираются его причислить, Карл Двенадцатый – само собой, тоже герой, родоначальник самостийности неньки Украины).

Правда, почитай историю подревнее, и не такое вспомнишь. Ведь наши предки в Древней Руси нанимали княжить варяга-скандинава Рюрика. Со всем социальным пакетом.

По другой версии – мы сами и есть варяги. То есть, как я понимаю, и стокгольмский синдром отчасти наша придумка. Хоть стой, хоть падай. Но лучше присядь.

(В одном шведском фильме показан перебежчик Салаченко из разведывательного управления. ГРУ. И еще там фамилия Zalo в своеобразной транскрипции. Кстати, встречал в зарубежных фильмах до боли знакомую Зубровку, только пишется так: «Zubrovka»).

Нет, надо как-то ухитриться уснуть и еще раз и увидеть тот сон. Выпить теплого молока с медом и включить диск АББА. Или встретиться и потолковать с королем Карлом про кораллы, поиграть на кларнете.

Господи, как меня достали эти пустые метания и мечтания! Политика пролазит в сны.

Иной раз хочется проснуться знаменитым. Или на худой конец умереть во сне.

Купил – и говорю

Отец: Ты когда придешь домой?

Сын: А я уже дома.

Обмен СМС-ками

Один потеряла, второй выскользнул и вдребезги о кафель. Третий, с видеокамерой, украли, и 15-летняя девчоночка, взрослая вроде, паспорт имеет, а в слезах, как дошкольница:

– Вот пойду летом подъезды убирать и на мобильник заработаю.

Тонкая одаренная натура, будущий дизайнер. Она недавно пережила операцию по удалению веснушек.

– Ладно, не горюй, – утешает бабушка, – я тебе новый подарю. Вон как экзамены сдала – одна четверка. Я и прабабушкину квартиру на тебя переписала. Надеюсь, ее ты не потеряешь…

У многих теперь по нескольку мобильников в карманах. Не перепутать бы, по какому – начальнику докладывать, по какому – с практиканткой связь держать. Некоторые играют в секретных людей: один аппаратик для разговоров, другой исключительно на прием работает, чтобы не засекли – подполье с двойным дном. По две сим-карты вставляют, что-то выгадывают на тарифе. Забавно, что из Москвы в Магадан звонить дешевле, чем из Магадана в Москву. Иной раз продвинутый пользователь начинает звонить сам себе: либо один из аппаратов куда-то запропастится, либо бедолага так замотался, что не воспринимает сказанное не по телефону. Кстати, было время, я вслух себе командовал: «Перестраиваюсь в правый ряд. Включаю поворотку. Направо». Осваивал вождение автомобиля.

(Мобильный телефон изобрел американец – выходец с Украины. Первая модель весила полтора килограмма и стоила 4 тысячи баксов).

Мой наследник, как и все продвинутые молодые люди (а где теперь другие), меняет мобилы, как перчатки. Только не подумайте, что я когда-то в жизни менял перчатки, если только не терял. Прошлой осенью, в конце октября посреди улицы ощутил внезапный холодок неловкости, как если бы оказался на людях в костюме Адама. Почувствовал обнаженными руками, что начались холода, и в карманы их по локоть засунул. Но лишь на другой день мои тонкие кожаные перчатки материализовались во внутренней полости куртки. Жена обнаружила. То же самое случалось попеременно с ключами, бумажником и подаренным на юбилей «Паркером», а затем и с мобильником. С последним проще: набираешь номер на другом аппарате, и потеряшка бодро откликается из портфеля – заливисто лает, совсем как курносая собачка из третьей квартиры.

Мобилу, благодаря сыну, я менял уже три раза: он приобретает себе один аппарат за другим, старую модель – не на помойку же – отцу. Только попривыкну, в какие кнопки тыкать, опять обновляет. А мне обидно, один раз научившись, переучиваться, осваивать новую модель с нуля. Нулей не напасешься. Первую модель передарил матери, а мне посвежее. Оно и хорошо, но как мне в третий раз запоминать все символы и порядок манипуляций? Инструкцию зубрю – книжку в палец толщиной. А я ведь и будучи школьником, никогда зубрежкой не занимался, и навыка у меня нет.

В жар бросает от 11-значных телефонных номеров. Я ж гуманитарий, не с циферками, а с буковками всю жизнь имею дело. Но, говорят, можно и зайца выучить спички зажигать. Постепенно кое-какие номера, набив оскомину, запомнились сами собой и теперь всплывают в памяти, подобно немецким словам, которые учил в шестом классе, сидя за одной партой с девочкой Надей Адамовой. Из незнакомого города позвонила она 52 года спустя на мобильник, под самый Новый год, будто и не расставались. От Интернета не скроешься нигде. Дети, внуки и один звонок за пять минут до новогодних курантов, шампанское никак не открывается – подделка, что ли? Ну что я, разве не напою шампанским подружку детства, хотя бы и по телефону? А ее говорок узнал, хотя прежде никогда не общались за три тысячи километров.

Знаю, не связисты затеяли страну на цифру посадить. Налоговики были первыми. Помню, как при малейшей торговой активности было велено ставить кассовые аппараты, даже в такси, Потом хватило ума отменить. Внуку для игры кассовый аппарат достался от его тети, разочаровавшейся в артбизнесе. Кстати, он 14 февраля родился – в один день с телефонным аппаратом, 126-ю годами позже. Он же – день святого Валентина – всплеск телефонного и всякого общения молодого населения.

В банковских бумагах приходилось вписывать 20-значные номера. Всего 60 цифр. Пока налог за автомобиль заплатишь, мозг вспотеет. Штирлицев хотели из нас наделать, что ли? И ведь есть среди магаданцев такие, что помнят всю бытовую цифирь наизусть, как и номер общегражданского и загранпаспорта. Один специалист между делом объяснил в очереди, что таким количеством цифр можно поименовать каждую клетку тела каждого жителя планеты. Даже те, что отмирают. Неужели, подумалось, каждую клетку хотят заставить платить налог? Да еще чтобы каждая клеточка обзавелась мобильным телефоном…

А у меня на любые цифры фобия. Боюсь астрономии: напоминает о конце света. Солнце погаснет, и настанет абсолютный нуль, похожий на всеобщее безденежье. Когда гиперинфляция была, с ума сходил: за два месяца спустил миллион отпускных рублей: как раз совпало – мать хоронил. Та у меня цифирь любила беззаветно – поскольку бухгалтер. Иной раз до сумасшествия искала посреди глухой ночи потерянную в дебрях годового отчета копейку. И когда находила, на десять лет молодела от радости. Ходит по дому, напевает, ведь других причин для радости у нее, считай, и не было.

Но и ей обильные числа, мне думается, навевали мысли о каторге и ссылке. Отец у меня из этого же сословия, главбухом в строительных трестах служил. Любил в застолье петь «…По диким степям Забайкалья». Отсидел шесть лет.

Но за неправильно набранный 11-значный телефонный номер вряд ли последует столь суровое наказание. Разве что напорешься на грубость. Впрочем, тоже хорошего мало, вышибает из колеи.

Сын и малышу своему купил мобильник: внук дорос до первого класса, появились элементы автономной жизни. Игрушечный мобильник с сигналами сирен и тарабарскими речами у него был уже в годовалом возрасте. Так что не сплошал, в мгновение ока освоил фотокамеру мобильника, запечатлел в парке кокетливую ровесницу и поместил милое личико на заставку. Она ему потом подарила батарейки. Периодически звонит бабушке, спрашивает, как дела, когда пойдут гулять. Хорошо дела. Наверное, скоро созреет для второй фразы по телефону. Он и с диктофоном так же общается – включит и молчит. Потом слушает, удивляется, что ничего не записалось.

Следующая его мечталка – портативная рация. И он получил переговорное устройство от Деда Мороза и мамы. Теперь бы отыскать сообразительного партнера для разговоров – в радиусе трех километров. Да и аккумуляторы – не просто их заряжать: надо засечь и помнить, когда пройдет семь часов.

Потом я расскажу Игорьку про стереотипера. Тот возвращался с ночной смены после печатания тиража газеты, в редакции которой я тогда работал. Он был превосходный звукоподражатель, не только воспроизводил голоса птиц, зверей, но и шумы разных механизмов и устройств. В темном переулке молодого крепыша припутало несколько горячих парней – то ли хулиганы, то ли что. А он достал из кармана на ладонь пачку сигарет – словно портативную рацию, такие уже были на вооружении в милиции, и принялся разыгрывать отчаянный мини-спектакль, будто бы он милиционер в штатском, связался с отделением и сообщил о нападении, и воронок уже мчится на место происшествия. Все правдоподобно – щелчки, треск, даже завывание сирены. Парнишечки тут же ретировались.

Я расскажу об этом случае исподволь, ведь надо прежде растолковать, что такое типографский сплав – из олова и свинца, стереотип, линотип, печатная ротационная машина, а то он не поймет юмора этой бытовой истории.

Говорят, лишних знаний не бывает. Я тоже так полагал. А ведь в пятидесятые годы учился считать на механическом арифмометре «Феликс», когда приходил к маме в бухгалтерию. Такой аппарат теперь вряд ли где сыщешь. Трещал он – аж уши закладывало. Потом к нему электродвигатель пристроили.

Когда компьютеры появились, у них матричные принтеры такие же шумные. Похоже, как по зубьям металлической расчески проводишь металлической линейкой. Теперешние лазерники шумят не громче чем дождь за окном. Компов я загнал уже с десяток, какие-то пришлось передать в дом инвалидов, а один – пристрелить.

В школе нас учили вычислять на логарифмической линейке. Сохранилась такая в жизненных бурях, благо, что места почти не занимает. Изготовлена из дерева ценной породы, аромат как у карандашей кохинор, любовно инкрустирована искусственной слоновой костью. Аккуратные риски, стеклянный бегунок. Сохранилась наряду с виниловыми пластинками, фильмоскопом и игровой приставкой к телевизору. Хочу постепенно продемонстрировать все это внуку. А еще купить керосиновую лампу, с какой бабушка читала мне сказку о попе и Балде.

Малыш, кстати, уже высказывался о моей пережившей свой век портативной пишущей машинке: мол, лучше компьютера. А почему? Не глючит! Пачка копировальной бумаги в глазах мальчика – вообще богатство.

Он заполучил для игры и устаревший телефонный аппарат с диском. Сколько раз, бывало, менял я и сносившийся диск, и трубку. Долго рассказывать, каким в свое время богатством и мерой престижа был телефон: нам первым протянули воздушку в новом микрорайоне, и на блокираторе мы насиделись пятнадцать лет, это когда твой сосед говорит, у тебя отключается. У некоторых особо нуждающихся был еще ночной телефон: можешь говорить в вечернее время, а днем какая-нибудь контора борется за промфинплан.

Когда мы получили нормальный, не блокированный телефон, много раз случалось так, что днем, когда приходишь с работы пораньше, не можешь никуда дозвониться. Кто-то неведомый перехватывает ресурс. Иной раз доставали из почтового ящика счета за междугородные разговоры, явно не наши. Просили связистов разобраться, те отмалчивались, а несколько платежек разрешили проигнорировать.

В начале 90-х американцы понаехали – учить нас свободе слова и толерантности, и понять не могут, как с нашим диковинным аппаратом обращаться. Жмут на цифры диска. Никак не дойдет, что надо палец вставлять и вращать. А ведь номеронабиратель, как и вообще телефон, изобретен в Штатах.

Аппараты прошлого века проще были, доступней. Если неразборчива речь, треск – меняешь угольный микрофон, и порядок. Сам зачищаешь контакты, ставишь параллельный аппарат, меняешь провод, перекушенный кошкой.

А сколько телефонных трубок пало смертью храбрых во времена повального увлечения конструированием карманных радиоприемников! Что-то я не слышу про теперешних самодельщиков, все стали пользователями. Не приходит в голову, что можно залезть внутрь устройства, что-то поменять. Собственно и у меня такого желания теперь не возникает. Слишком все усложнилось.

Когда мой сын только осваивал осмысленную речь, я купил ему игрушечный телефон с батарейками, который мы брали в первый свой отпуск в Гагру. Провода запутывались в лавровых зарослях, и мы грезили о беспроводной связи.

Малыш от души веселился, когда я имитировал неразборчивую речь по телефону:

– Батарэю у менэ прорвало.

Помню, как многие радиотелефонами обзавелись, уже в перестройку. На тринадцатом километре, грибы собирая, звонишь, а параллельно квартирная трубка действует. Можно с сопки доложить, у какого куста находишься. А если принимаешь на грудь, то видна ли, говоря по-армейски, грудь четвертого человека. Но в таких случаях обычно в финале надобится содовый телефон.

В 95-м купил я китайский радиотелефон, радиус действия оказался ограниченным пределами квартиры, а если нажать одну из кнопок, слышался разговор незнакомых людей. Про любовь, про бизнес, назначенные свидания и отгруженные контейнера. Что-то стало не по себе. Я рассказал о чудном телефоне соседу – он работал в прокуратуре. Если мы так можем нечаянно подслушивать, то ведь есть, наверное, люди, которые станут делать это преднамеренно. Сосед не стал обсуждать со мной эту проблему. Потом в аппарате что-то потекло.

Престижно вызвать такси посреди дороги, круче, чем иметь собственную машину. Хотя такси я стойко недолюбливаю – за неуемное курение в салоне и открытую в этой связи автомобильную форточку. Правда, сок подорожника в больших дозах быстро вылечивает простуженную челюсть.

Мобильник в сочетании с такси сделали жизнь приятной, похожей на первое свидание. Заходя с другого конца, можно и так сказать: «Нередко врач назначает больному два лекарства: одно усиливает действие другого. Вот и мобильник усиливает действие такси, но не лечит от безденежья. Внутри Магадана говоришь, а по деньгам – будто с Москвой беседуешь». В полной мере работает поговорка «Молчание – золото».

Чтобы вызвать такси, раньше полдня уходило. Теперь звонишь уже одетым и обутым, спускаешься по лестнице, а он уже здесь, шашечный автояпонец, и ты в дамках. Чувствуешь себя белым человеком, даже пребывая в фиолетовом состоянии. Пока доставляют по адресу, слышны переговоры водителей с диспетчером. Кто ближе к заказчику, тот устремляется на зов. Неплохо придумано, но, должен сознаться, мне все больше нравится пешее передвижение без диспетчера.

Теперь мы в переходный период живем. Который является продолжением прежнего многоступенчатого переходного периода, и это тянется всю мою сознательную жизнь. Считай, почти у каждого имеющего уши есть мобильник, но и от проводных телефонов не торопимся отказываться. Квартирный аппарат облагородился, усложнился, стал как игрушка: легкий, приятный на ощупь, жена прижимает его к уху плечом и продолжает варить суп и жарить котлеты. Трубка легонькая, небольшого размера, а то и вообще вставляется в ухо. Динамический микрофон позволяет не напрягать связки, делает легко узнаваемым голос собеседника. А ведь сохранилось немало людей – и мужчин, и женщин с красивыми голосами. Наш редакционный художник обладал таким приятным басом, что немало женщин флиртовало с ним по телефону, подспудно поощряя его уговоры позировать для многофигурной картины «Баня».