Текст книги "Магадан — с купюрами и без"

Автор книги: Владимир Данилушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Женя и лимон

Ведется скрытое видеонаблюдение.

Табличка в рентгенкабинете

У Евгении уж восемь лет как живет комнатный лимон. Во все стороны ветви растопырил, глянцевые листочки распустил – красавец, хоть на выставку. Любуется на него женщина, ласковыми словами называет: «Идол ты мой, потаскун зеленый. Змей! Тьфу, чтоб не сглазить».

Как-то устроилась в их контору новенькая, Маша, зазвала Женю в гости.

В семь вечера Женя позвонила: еду, мол. Час проходит, нет ее. Опять звонок: потеряла салфетку, на которой был адрес. Записала на новой салфетке. Спустя час опять звонит: у тебя какой номер дома? А я ищу 80. В итоге в гости приехала лишь в 4 утра. Но что поделать, если 1 апреля. Вроде как сама себя разыграла. Только смеяться некому.

Поспали они – хозяйка с гостьей – пару часиков и стали чай с лимоном пить. И не с каким-то привозным из Турции, а со своим, домашним. Стоит в кадочке небольшое деревце. Неказисто с виду, а ветки от плодов гнутся. Срезает Маша один, аромат на всю квартиру растекается, аж зло берет. Хотела Женя в ее наглую физиономию чай выплеснуть, но сдержалась, любопытство перевесило. Надо же выведать тайну, отчего один лимон плодоносит, а другой только делает вид.

– Нашла, о чем горевать, – с готовностью объясняет хозяйка, а у самой на лице лукавое коварство мелким почерком написано. – Заласкала ты его, вот и обнаглел. Как почувствует, что жизни лишиться может, цвет выбросит. Вон Сальвадор Дали, когда с Софи Лорен познакомился, велел его душить колготками. Вместо виагры. Ты ему стресс сделай.

– Как это, стресс? – Женя не скрыла изумления.

– Да иголки загони.

– Иголки? Я, что ли, фашистка, какая? Хоть и растение, а ведь живое. Не чурка бесчувственная. Под ногти, ты сказала? А где у него ногти? Да у меня и иголок столько нет. Не шью, не вышиваю. Разве что от патефона. Я ж его в дом инвалидов отдала. Пусть пружину накручивают вместо физзарядки.

– Ну, ты интересная, Женька, сама послушай, что говоришь. Не бойся, он прочухается. Вот увидишь. Возьми, у меня есть, – и дает иголки, вернее, булавки канцелярские, с колечком. Женя смотрит Маше в глаза: нет ли подвоха, все-таки первое апреля на дворе. Или уже второе? Решила не подавать виду. А там – время покажет.

– Как их обезобразить? То есть, обеззаразить? Спиртом? Или прокипятить?

– Даже не думай, перебьется.

Но Женя не пошла на такую жестокость, не подсластив пилюлю. Часа два держала булавки в кипящей дистиллированной воде, которую купила в аптеке. Потом в водке обработала. Стала булавки в стволик лимона загонять, как-то не по себе ей сделалось. Вот так бывает, горбушу пойманную по голове дубинкой приложишь, так у самой мигрень начинается. Стволик лимона стал похож на боярышник, смотреть больно. Водку, что в стакане оставалась, Женя выпила. Как-то не пошло, аж всю передернуло. Совсем разболелась. Надо лечиться, а на лекарства аллергия. Пошла к китайцу, на иглоукалывание. Приходит, а у того на окне такой лимон роскошный благоухает! Не стала знахаря расспрашивать, своим умом дошла, что на верном пути.

И, правда, через какое-то время ветки ее красавца-лимона покрылись маленькими беленькими цветочками. Сладкий аромат наполнил комнату. Взять бы порадоваться, да напала на женщину хандра, пуще прежнего. Ходит сама не своя, а понять, в чем дело, не может. Потом сон видела, сообразила. Сновидение не то чтобы страшное, но личное, сокровенное, не стала никому рассказывать. Мужа жаль, которого потеряла. Надо было его на обследование погнать, раньше начать лечить, глядишь, и выжил бы, недотепа. А он все денег жалел. Конечно, и время лечит, но тоже не бесплатно. Ведь оно, время, что? – деньги.

Пока молодые были, по поселкам, по общежитиям мотались, ничто их не брало – ни простуда, ни инфекция, ни соблазны, ни гастрит, ни рак желудка, а когда устаканилось, когда квартира появилась, дача, гараж, тогда ушла молодость, прихватив здоровье. Вот ведь как несправедливо устроено на свете: достигнет чего-то человек и становится беззащитен перед хворями, словно дань платит судьбе. Против такого лома нет приема, разве что голову высоко держать для форса.

И вдруг ее пронзила запоздалая мысль: может, и ему надо было стресс сделать, иголки под ногти загнать? Аж мороз по коже от такой фантазии. Хорошо, что этого папашка уже не узнает, а то человек он южный был, горячий, мог и отреагировать по полной.

Машу надо бы отблагодарить как-то. Тоже на чай позвать. Кстати, она же рукодельница. Вот к кому обратиться стоит! А то решила Евгения обновить гардероб: покупать-то не на что, так перелицевать пальто. Маша, бывшая геодезистка, вахтером числилась, умудрялась сочетать дежурство с шитьем и вязанием. Ну и взяла заказ, запросила 1200 рублей. Не откладывая в долгий ящик, принялась пороть швы. У нее личный план и трудовой темп. А Женя тем временем в ателье позвонила: то да се, погода, природа, сколько стоит пальто перелицевать? Приносите, – говорят, – за 600 сделаем.

Ничего себе! В два раза дешевле. Ну и аппетиты у этой Машки! Надо намекнуть кудеснице, что не права, но как-то поделикатнее, чтобы не обидеть. Пока до конторы шла, настроение портилось и портилось. Надо же, какая нахалка-индивидуалка! На подругах наживаться! Адрес не удосужится как следует продиктовать.

– Сволочь ты, Машка! Волчица. Глаза у тебя завидущие, руки загребущие. Вот мне наука: не связывайся со знакомыми людьми – хуже разбойников разденут.

На пару секунд опешили обе, и тишина настала прямо-таки гробовая.

– Мне тоже на ус намотать надо, – возразила, наконец, Маша. – Надо было аванс взять. Раньше-то на честном слове все держалось. Угробили страну, демократы…

Она уже распорола пальто и сметку начала. Жаль своих усилий, но тариф ателье ее не устраивал. И она распорола уже сшитое, потребовала за проделанную работу сотню рублей.

Забрала Женя пальто, и тоска охватила ее черным тугим кольцом, сжала бесконечной спиралью. В ателье отдавать не стала, так и лежит распоротое. А лимон юннатам подарила. Они чай пьют, тетю Женю добрым словом вспоминают.

Гадание по птицам

Счастье – в конце туннеля. В туннеле не курить.

Гравировка по гравию

Марина самостоятельно села за руль, едва в городе потеплело и дороги очистились от гололеда. Муж учил водить, а тут уехал в командировку на Чукотку, на целый месяц, она и решилась. Жизнь одна, глупо вычеркивать из нее целых тридцать теплых дней. Мало-мальски освоилась, еще гаишник ее ни разу не тормозил, случилось вот что. Внезапно на проезжую часть села чайка. Прямо перед капотом. В районе 31-го квартала. Говорят, там линия разлома земной коры. То ли радон, то ли полтергейст, а машины бьются чаще, чем где-либо. Она-то среагировала мгновенно, не задела чайку. Вот и думай, к чему бы все это. Да тут еще этот сон нелепый: будто она кондитерша и наставила мужу рогалики с маком.

Чтобы успокоить нервы, поехала на Кожзавод, этот неофициальный полигон для начинающих водителей – продолжить свои тренировки. В том уголке города вблизи морской бухты еще недавно была ферма, где разводили в клетках пушных зверей: черно-бурых лис, которых муж называл серо-буро-малиновыми, песцов белых, именуемых им же писец подкрался незаметно, и хонориков, достаточно смешных самих по себе. Лет десять, как совхоз растащили прихвати-заторы, лишь остался густой неистребимый клеточный дух, по привычке над клетками кружат черные хищные птицы, словно надеясь, что когда-то люди опомнятся и вернут в клетки смешных и милых зверьков, возле которых всегда можно поживиться. Вороны летают, скрежеща утробой, словно торговцы с юга. Конечно, они завидуют чайкам, которые питаются прямо из моря, пока не покроется льдом.

И вот одна из этих пернатых наглянок проносится перед самым лобовым стеклом, едва не задевая кончиком крыла. Марине чудом удается избежать столкновения. Какое-то мгновение странным образом дернулся ее лицевой нерв, щекотная боль отжалась в локтях и лопатках, и она увидела окружающие пейзажи с высоты птичьего полета, будто поцеловалась с клинической смертью. Промелькнул кусок морского берега с домишками, частично превращенными в дачи, бездействующий рыбозавод, скалистые острова Три Брата, и обнажившаяся широкая кромка прибоя, на ней копошились ребятишки, занятые охотой на мидий. Странное чувство овладело ею, будто она – сломанный мост над пересохшей рекой.

Жаль, мужа нет, как он там, кстати, упирается с америкосами? Небось, крутит шашни с этой поварихой вахтового отряда, а та и рада, кормит от пуза. О том, что бывает после ужина, не хочется и думать, чтобы не травить душу. Перед отъездом он раскопал на диске песню Высоцкого: мол, не бывает на Крайнем Севере воронья. А как же не бывает: стоит подняться на Марчеканскую сопку, где стоял танковый полк, а теперь только кладбище да ветерок сырой, как из погреба, они тебя вычислят, будут кружить над головой, словно выжидая момент, когда можно будет спикировать и тюкнуть в темечко. Когда муж был еще мальчиком и ходил на сопку с отцом и кошкой, он опасался, что ворон может унести кошку в свое гнездо, а она не даст отпор, как в свое время задала перцу вислоухой одичавшей болонке.

Вечером Марина поставила машину на платную стоянку. И опять сторож приставал к ней с любезностями. Недавно бросил курить и подсел на конфеты. Всех угощал «Раковыми шейками». И это при всей мнительности Марины, которая в начале года так трудно пережила смерть соседки от рака шейки матки. Да и сторож этот оказался при ближайшем рассмотрении патологоанатом: подрабатывал на стоянке в охране, бесплатно держал там свою машину, и платили ему больше, чем медику в морге.

Марина поспешила домой, а когда дошла до своего подъезда, оттуда выскочил голубь, нарочито шальной и очень шумный, с жесткими, словно из пластмассы, крыльями. Голубей, кстати, развелось в городе выше крыши: плотно заблокировали мусорные баки и сражались не на жизнь, а насмерть с чайками, вытеснив не только воробьев, но и крыс.

Сама не своя, Марина поднялась в квартиру, переоделась, съела листик салата, выпила стакан апельсинового сока и стала листать учебник хакера. Она уже повергла в изумление мужа успехами в вождении иномарки. На очереди компьютер. Просидев около часа, так и не смогла связаться с любимым мужчиной по мобиле, но послала e-mail. Нашла подходящий сайт о белой магии. Интересно, что символизируют напугавшие ее птицы – чайка, ворон и голубь? Ничего внятного не нашла. Одни лишь мнения, противоречащие друг другу, да навязчивые сплетни о киноактрисах: то у нее лопнула бретелька и вывалилась грудь, то она вообще умерла, хотя достоверно известно, что не умерла, поскольку устроила пышную свадьбу, да еще с тройным переодеванием.

Что ж, стала сама кумекать. Голубь – символ смирения. Пикассо, голубь мира, и еще услужливая память подкидывает нападение бандитов на школу в Осетии, там, на годовщину трагедии выпустили в небо голубей, число их соответствует числу погибших деток.

Чайка – душа погибшего моряка. В последние годы они жмутся к человеческим жилищам и полюбили сидеть на столбах освещения. Ворон часто упоминается в народных легендах и сказках, где надо воскресить убитого молодца с помощью мертвой и живой воды. Северные народы верят, что он создал землю и все, что на ней есть.

Жуть какая-то, на ночь глядя. Будь рядом бабушка, она бы растолковала. Однако спать пора. Телефон Марина подвинула поближе: муж мог позвонить по спутниковой линии. А приснилась кукушка, которая надсадно, до икоты, предсказывала долголетие, да дятел вертелся и барабанил на втором плане, как бы на подтанцовках.

Утром принесли телеграмму о смерти бабушки. Погоревала Марина и вроде как успокоилась: все-таки хоть какая-то определенность с предсказаниями судьбы.

Съездила на почтамт, соболезнующую телеграмму послала на материк. Поднимается по центральной улице к телевышке и намеривается свернуть с основной дороги, проехать по небольшому отрезку и далее под арку. Знакомые водители научили: дворами короче, и бензина тратишь меньше, и нервов, поскольку не приходится стоять на перекрестке. Этот въезд узкий, двум машинам едва-едва разминуться, и надо же так случиться, дорожку перегораживает такая же иномарка, как у Марины – белая «Мазда». Возможно, с того же самого японского автомобильного кладбища, где их зомбируют на хождение и по российским гибельным дорогам.

За рулем девушка, лет 18-ти от роду, кожа лица чистая, глаза незамутненные, ресницы увеличенного, как в рекламе, объема, прическа пышная, которой она достойна. Наверное, ее в школе звали Принцесса. Отчаянная – это понял бы каждый, даже не такая изощренная физиономистка, как Марина, которой тоже палец в рот не клади. Присутствие незнакомки за рулем почему-то возмутило ее. Будто в одинаковых платьях, инкубаторские.

Марина все делала, как учил муж: бросала по сторонам мгновенные взгляды, не забыла о зеркале заднего вида, ее уже не тянуло посмотреться в него, как в пудреницу. За ней ехали, не держа положенных интервалов, два грузовичка с пельменями. Марина отчетливо представила, что если притормозит, эти корейские крепыши один за другим врежутся сзади и помнут ей корпус, и пельмени разлетятся по проезжей части, приманивая чаек.

Если она тормознет, чайники не успеют среагировать, подсказывала интуиция – главное ее достоинство, как говорил муж. О голубе, чайке и вороне она и думать забыла, поскольку полагала, что птичьи предсказанья уже погашены смертью бабушки, царство ей небесное.

Если красотка на машине-близняшке чуть-чуть сдаст назад, они прекрасно разъедутся. Как в море корабли. Марина попыталась передать свой замысел с помощью звукового сигнала и кругового движения кисти руки. Встречная скорчила гримасу, которую можно было, при желании, расшифровать так: «Слушаю и повинуюсь». Машина же оставалась на месте.

Уверенная, что взаимопонимание достигнуто, Марина, подгоняемая грузовичками, продолжила движение и через миг въехала в бок «Мазде». Раздался треск, как если бы кто-то ночью в подворотне наступил на пустую пивную банку. Марине показалось, что из-под колес взметнулась вверх и вскрикнула, словно раненая, стремительная чайка.

Висевшие на хвосте грузовички остановились как вкопанные. Никакие они не чайники! Марина машинально отметила это, а вот как открыла дверцу и оказалась лицом к лицу с молодайкой, не помнит. Та, используя специфическую лексику бывалых колымских шоферов, объясняла свое понимание правил дорожного движения: она стоит левым боком, имеет преимущество. Злодейски погубленная машина восстановлению не подлежит, и пусть платит, у нее есть друзья, родственники и поклонники, которые помогут вернуть утраченное.

Перед внутренним взором Марины предстали дочка и сын, которые, к счастью, сейчас находятся на материке, у родственников, а не сидят в кабине. Словесный поток вдруг прекратился, мужики с корейских грузовичков подошли и высказались в том смысле, что Марина не виновата: она же въезжала с главной дороги, преимущество ее бесспорно.

Молчание и величавость Марины бесили молодую наездницу, покрывшуюся от нервного перенапряжения густым рассолом. Казалось, Марина сохраняла самообладание, но она попросту оторопела, внезапно вспомнив о тройном предсказании – чайка, ворон и голубь – трижды с ума сойти! Может быть, не только смерть бабушки они предвещали, но и столкновение средь бела дня? А вдруг это не одно, а три предсказания, на три беды? И столкновение – лишь второе по счету несчастье? Ладно, пусть. Но что же тогда означает третье знамение? А ситуация не способствует неспешному размышлению.

Марина попросила у незнакомки мобильник, набрала номер отца и с необыкновенным волнением слушала гудки, которые отдавались в голове, словно крики чаек. Отец находился дома последние минуты: собирался в командировку на материк.

– Папа, мне срочно нужны деньги. Много. Сейчас я подъеду.

Марина оставила обезмазденой девушке в залог свой паспорт, уехала и вернулась спустя двадцать минут, отдала сумму достаточную, чтобы купить подержанную машину без пробега по дорогам РФ. Взяв деньги, девушка изменилась в лице, выражение довольства установилось на нем, глаза блеснули: она была еще слишком молода, чтобы скрывать эмоции. Рядом с местом происшествия стоял дорогой, идеально черный джип с блестящими дугами. Современные дизайнеры придают внедорожникам вид завсегдатаев зубоврачебной клиники. Импортный монстр походил на самодовольного мужчину со сверкающими зубными имплантатами, и пластинкой, которую ставят при неправильном прикусе. Этот джип должен был увезти с места аварии незадачливую участницу дорожного движения.

– Давай дружить, – предложила дочь удовольствий. – Созвонимся мобильниками?

– У меня нет мобильника, – равнодушно парировала Марина.

– Это шутка?.. Как ты умеешь так держаться? Научи меня. Я заплачу. Дорого.

Марина, лелея непонятное ей самой злорадство, сухо отнекалась от заманчивых предложений и села за руль. Вновь подумалось: если судьба послала три испытания, а два уже можно считать погашенными, то какое третье? Холод родился где-то в желудке, опустился в ноги. Она заехала в часовню в центре города, поставила свечку за упокой бабушки, а другую – за здравие родных, дорогих людей. Вспомнила мужа, почему-то с неприязнью: он же учил, да недоучил. Когда вернулся из поездки, она не сразу решилась рассказать о происшествии. А когда рассказывала, поняла, что он не одобряет ее поведения. С одной стороны, в ситуации было ее бесспорное преимущество, с другой – надо видеть, кто тебе едет навстречу, чайник или джентльмен дороги. Уступи нахалу, целей будешь. Если бы мужик сидел за рулем, он бы, конечно, попятился и пропустил, а тут, как ни крути, взыграла женская амбиция.

И еще вот что. Надо было вызывать страхового агента: покалеченная машина была застрахована, пусть бы компания и платила. Конечно, сумма оказалась бы недостаточной. Ну и добавь, коль так, а не шикуй перед лицом беды. И еще вопрос, надо ли было платить вообще? Кто виноват-то?

Конечно, Марина испугалась: если действовать по правилам, надо вызывать гаишников, а те бы заставили предъявить права, которых у нее нет.

Марина вновь запсиховала. Третье птичье знамение гипнотизировало ее, парализовало волю, но теплилась надежда, что деньги что-то решают в бухгалтерии судьбы. Жертвоприношение – это ее психотерапия.

– Ну ладно, утро вечера мудренее, – муж поспешил свернуть разговор в тонкую трубочку. Похожую на ту, в которую гаишники заставляют шоферов дунуть. Она не проявила энтузиазма к его ухаживаниям: мол, голова болит, и черные мысли одолевают. И вообще кто кому наставил рогалики с маком, надо еще разбираться. И сварила на ужин макароны типа рожки с тушенкой из банки. Разбитая машина что-то разбила в их отношениях. Это столкновение оказалось слишком крупным событием, чтобы пережить его по горячим следам.

С той поры семейная жизнь Марины не заладилась, машину она продала и вскоре дала мужу развод. Ей все время казалось, что роковая встреча была кем-то подстроена, возможно, во всем виноват муж. Конечно же, он вычислил ту пташку и весело проводит с ней время.

Сидит как-то вечером, вполглаза смотрит телевизор, размышляет о превратностях судьбы. О предсказаниях и знамениях. Ей уже страусы мерещатся: прячет голову в песок от перегрева. Пингвины из Антарктиды шлют привет. И вдруг с форточки:

– Рикачка хо-роший. Хо-ро-ший.

Бог ты мой! Да это же попугай. Русскоговорящий. Откуда только взялся? А ведь по телевизору только что бегущая строка была: убежал попугай.

Марине почему-то показалось, что заморская пташка проживала у той пигалицы с «Мазды». Или у сторожа автостоянки с его наглыми приставаниями.

– Рикачка хороший. Хо-ро-ший.

А может и так случиться, что бывший муженек с попугаями знается.

– Рикачка хо-роший. Хо-ро-ший.

– Да замолчи ты, болтун! Достал!

– Рикачка хороший. А ты, Марина, дуррра! Набитая!

– Заткнись, птичий грипп! Чтоб я тебя не слышала, – опешила красавица и принялась звонить отцу. – Он опять меня достает. Дурой назвал.

– Ну, это мы так не оставим! Вытри слезы и выше голову. Сейчас ты у меня для поправки нервов в круиз поедешь, а не поможет, что-нибудь придумаем. Другого тебе найдем.

Нас каналы доконали

Если коня поставить на кон, не у дел останется мягкий знак.

Записки жокея

Помню, в сельском клубе моего детства во время киносеанса рвалась старенькая, в «дожде», лента. Пока киномеханик лихорадочно клеил ее уксусной кислотой, зал топал ногами и орал: «Сапожники!»

Прошло полвека, все поменялось. Лента не рвется, бедный зритель до полного изнеможения может смотреть по телевизору десяток сериалов в день.

Вот уж о ком теперь не скажешь «Сапожник без сапог» – об актерах. Столько информации дается о каждом их чихе, что исчезает тайна – основа лицедейства. Зритель с разочарованием узнает, что артист провинциального театра жарит пирожки, лечит зубы, штопает носки. В конце концов, возмутительно изменяет любовнице, уходя к жене. Меркнет Гамлет, бледнеет Клеопатра. Кот в сапогах предстает в стоптанных домашних тапочках, а Красная Шапочка вовсе без головного убора, непричесанной лохудрой.

Актеры по-хозяйски заполонили телеканалы, с уверенностью, достойной лучшего применения, высказываются по разным проблемам, проявляя усердие не по разуму, потом борются с перхотью, импотенцией и чистят лук, проливая сценические слезы. Ведущие внемлют тому, что им с глубокомысленным видом изрекают самозваные оракулы. Сценические паузы перекрывают им кислород.

Но ведь настоящим оракулам никто не подкладывает текстов, им шепчут невидимки параллельных миров. Далеко не каждому: это еще заслужить надо. Актерам пишут драматурги, а режиссеры натаскивают лицедеев на зрителей, словно служебно-сторожевых собак. В красивых головах героев-любовников теснятся сотни зазубренных текстов, царапающих до крови, подобно неудачно открытым баночкам сардин.

Десятки, сотни жизней копошатся в сознании актера, накладыва-ясь одна на другую, противореча и борясь, сотни сердец стучат вразнобой, столько же аппендиксов притаилось во чреве, от них нельзя отмахнуться, их нельзя забыть, они никуда не деваются, не уходят, не вытравляются алкоголем, разве что опускаются этажом ниже, в подсознание. И на смертном одре артист прощается с первой, второй, десятой, сотой жизнью. На надгробии, если по справедливости, стоило бы помимо имени артиста приводить в скобках список тех героев, больших и мелких, кто почил с ним, тех, кого он пустил в душу.

В давние времена комедиантов и скоморохов хоронили за оградой кладбища, наравне с самоубийцами. Теперешняя же власть всех своих ветвей любит и обожает актеров как самих себя, словно те реализовали их детские амбиции. А иногда кажется, что власть ныне актерская – озвучивает тексты, написанные закулисными кукловодами. (А куклы – не те, что в платьицах, на человечков похожие. Кукла – пачка бумаги, замаскированная под пачку денег, – порождение преступного ума.) Раз-другой погарцевав на экране и преодолев смущение самосохранения, легко войти во вкус и вскоре стать эфирозависимым, когда неважно, кто ты на самом деле – ведущий или официальное лицо, становишься говорящей головой и будешь считать потерянным день, когда тебя не покажут по телевизору хотя бы пятьдесят секунд.

Когда был социализм, мы любили индийское кино, потом бразильское, заодно обожали бразильских кур. Американскому, как и ножкам Буша, воздали должное. Но и оно навязло на зубах. Потом пошли отечественные сериалы. Вот тогда-то точно кино умерло. Остались лишь фестивали с запахом михалковских усов.

В конце дня перед домашним экраном зритель трупом валится на диван, тупо уставившись на труп умершего фильма.

Как бы ни любили друг друга Он и Она, как бы ни хотелось им оставаться вместе круглыми сутками, надо расставаться часов на семь-восемь, для этого и придумана служба, работа. Артистов это тоже касается. Но они не желают расставаний: нажимаешь кнопку, он поет, давишь другую – пляшет или рассказывает, какой это тяжелый шахтерский труд – служить сцене, какая Голгофа, требующая полной отдачи, самосожжения и самочетвертования. Нажимаешь еще одну кнопку, а он учит тебя жарить яичницу.

Благодаря нашествию в процесс приготовления пищи актеров и музыкантов, кулинария, что называется, накрылась кастрюльной крышкой. Благодаря им культура пития пала в неравной борьбе с уринотерапией. На седьмой телевизионной кнопке умерла культура стараниями одноименного министерства. Иной раз смотришь видеозапись спектакля, и ощущение такое, что пребываешь в анатомическом театре. Просто говорящая голова рассказывает, как надо поддерживать здоровье с помощью свежих шишечек лиственницы и веток ивы. А ведь он никого в жизни не вылечил, ни одного человека, поскольку лечить их было поздновато. Зато не сделал ни одной врачебной ошибки.

Знаменитый артист, играя самого себя, смертельно больного, делится впечатлениями съемок, которые, возможно, и в самом деле станут последними в его жизни, благодарит за поддержку зрителей. Артистка ударилась головой об лед, занимаясь катанием. Вместо того чтобы поручить эту задачу каскадеру. Любимец публики, накрытый горным обвалом, другой, погибший в ДТП, третий, уснувший за рулем, вынимают зрительскую душу.

Конечно, я пережимаю, утрирую, искусство Мельпомены не дало дуба, а лишь трансформировалось, влилось в повседневность, как ложка меда в бочку дегтя, растеклось по поверхности явлений слоем толщиной в одну молекулу, гомеопатизировалось.

На заводах, в колхозах когда-то создавались драмкружки. Теперь в такие кружки превратились театры. Очень далеки от жизни эти учреждения культуры. Они от смерти недалеки. На ладан дышат. Все хотят в актеры и в депутаты. И туда и сюда одновременно.

И вот уж в отцы города баллотируется аптекарь. Слов нет, кандидатура достойная: в созданной им системе все надежно и добротно – и ассортимент, и цены. Будучи неизлечимо больным, по пяти-шести диагнозам, я верю, что у него все без подделок, пять лет подряд ежемесячно покупаю только у него лекарства и готов дать ему мандат. Но остальные избиратели недопоняли серьезность намерений аптекаря, забросали черными шарами.

Отлуп получил и другой кандидат – психиатр. Сумасшедшие как огня боятся врача этой специализации, а так называемые нормальные проявляют нигилизм. Редкий психохроник добровольно сдастся в руки санитаров. Разве что симулянт. По теперешним законам душевнобольных лечат без принуждения, по их желанию, которое, конечно же, никогда не наступает. Или уж надо так свихнуться, чтобы это стало явным, – тогда понесут под белые ручки, будто родился в смирительной рубашоночке, хорошенький такой. Но если подался в маньяки и арестован, не возбраняется из «Солдатской тишины» подать документы в избирком. Тебя поймут и впишут. Как борца с последствиями тоталитаризма.

Один кандидат в местную власть так напирал на свое внешнее сходство со знаменитым певцом и артистом, что руководство диспансера задумалось о персональной палате для этого самородка. Обив ее фанерой для улучшения акустики. Певец и фанера – близнецы-братья по нашим-то временам.

Один неформал участвовал в нескольких избирательных компаниях, пока его не изолировали принудительно. Тогда он добыл пистолет-мелкашку и всадил всю обойму в лечащего врача, к счастью, без летального исхода. История темная и уже большинством забытая. Стрелявшего перевели на более высокий уровень лечения. А Магадан лишился инакомыслящего иноходца, выпускавшего свою газету в сотрудничестве с другим противоборцем, покинувшим страну несколько лет назад. Тот был уверен: если биться головой в стену, это и есть мозговой штурм. И что можно закрыть амбразуру астральным телом, возмущал и мутил народ и, по мнению милиции и прокуратуры, создавал в городе обстановку дурдома.

С тех пор публику развлекают симптоматические анекдоты в прессе, испытывающей огромные неудобства без оппозиции. За лето 2005 года якобы замечались 25 случаев нападений медведей на дачников. А что удивляться – медвежий угол, хоть и город. У нас даже магазин есть «Медведь», а другой «Антарктида» с изображением белого медведя на вывеске. Правда, мне не верится, что это были именно нападения. Иначе было бы минимум 25 трупов, а где они – кошки съели?

Но приз за оригинальность стоило бы вручить другому сюжету. Однажды встал на дыбы самосвал! Вследствие неспешных полусонных действий строителей в кузове машины бетонная смесь застыла и вышла из кузова затвердевшей массой, запрокинув автомобиль, как в любовном угаре.

Вставший на попа грузовик с задранными вверх колесами показали по всем местным каналам и вечером, и утром, многие магаданцы откровенно жалели, что не побывали на месте происшествия, а ведь проходили где-то рядом. Вот ведь невезуха.

Уже несколько лет в Магадане трагически ничего не случается, и теленовости фабрикуются из жизни школ и даже детских садов. Скоро будут брать интервью у ползунков и младенцев: агу? Агу, агу. А тут самосвал, тонна или две бетона. Весомо. Из взрослого населения, судя по телеэкрану, у нас трудятся лишь отцы города. В основном перерезают ленточку. Достигли в этом немалого мастерства. Яркими хитами стали и подходы морских транспортов к причалам Магаданского морского порта. Усилиями телевизионных режиссеров и операторов деятельность морских извозчиков выстроилась в своеобразный жанр, со своими канонами. Тут и крупный, и общие планы, и панорамы, и синхрон. Чего сколько привезли, особенно каменного угля – без этого трудно жить зимой. Люди постарше, дважды и трижды ветераны Севера, намолиться не могут на горячие батареи. Ладошку приложит и тут же отдернет: «Печет»!

Кроме морского, в Магадане есть аэропорт. Почему бы не дать развернутый сюжет по прибытию каждого борта, – спросите вы. Опоздали, голубчик: один канал уже потчует зрителей повторяющимся сюжетом о прибытии самолета компании-спонсора. Братья Люмьеры, не претендуя на депутатство, сняли сто с лишним лет назад киносюжет о прибытии поезда. Теперь вот прибытие самолета. Почувствуйте разницу.

А чем хуже самосвал? Уж чего-чего, а разгружающимися самосвалами город способен обеспечить телекомпании для полноценного выпуска новостей.

И почему бы перед тем, как сбросить на землю бетон, не перерезать ленточку? При этом один из ответственных господ может забраться в кабину и подудеть. Это внесет в жизнь «столицы Колымского края» нотку оптимизма и разбудит тех, кто заснул перед ящиком, умаявшись в попытках стряхнуть прилипчивую одурь телевизионного мыла.