Текст книги "Магадан — с купюрами и без"

Автор книги: Владимир Данилушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Когда Валентина на чулочно-носочную продукцию перешла, поначалу все было спокойно, и сон здоровый. У нее ранее перед глазами мелькала рыба, рыба, краб, а теперь чулки, чулки, колготки. Однажды такое привиделось, что просто ужас. Будто бы пришли мужчины и разобрали все колготки. Денег надавали кучу: мол, сдачи не надо. Только не радовала ее негаданная выручка. Мужики на голову колготки натянули и в банк, благо неподалеку их два, и третий недавно в бывшем гастрономе открылся, а первоначально там кафе было, если кто историей интересуется. В первый банк, раньше там ресторан располагался, охрана толпу не допустила. Тогда мужики плотнее сдвинули ряды и стали скандировать: «Ах вы, гады, ах вы, гады! Отдавайте наши вклады!» Тут и Интерпол с Интерпотолком понаехали, не дали сон досмотреть.

Бредешь к концу дня одурелый. Будто спишь на ходу. Мерещится разное. Руки-ноги отваливаются, спина отламывается. Все внутри выгорело – ни заплакать, ни засмеяться. Ломка – наркоманы говорят, только о другом. Понятно. У трудоголиков тоже бывает ломка. Стоит в выходные дурака повалять, она и наступает – эта ломка. Сопровождаемая чувством глубокой вины перед людьми – за бестолковость человеческой натуры. Наши руководители тоже испытывают ломку, которую ошибочно называют перестройкой, либо новым курсом.

Каменные здания тоже ломаются. Легко, как тульский пряник. Обрушаются стены, обнажая, что есть внутри. В том числе замурованная дверь юридической академии. Она вдруг размуровалась, и оттуда вышла моя мать, необычно веселая: мол, я привезла тебе наваги. Помнишь, мы ее купили в первый раз, когда в Кузбассе жили? Первый спутник как раз запустили. Ну, напрягись, еще отец с Колымы вернулся. Целый флакон опия выдул. Ты тогда вдруг стал здорово по арифметике задачки решать? На твердую тройку с минусом.

– Конечно, помню, мамочка, да не стоило беспокоиться – у нас тут своей рыбы достаточно: море-то рядом. Да я и сам ее, бывало, ловил. Навагу.

А мать, будто не слышит. Мелкая, говорит, у вас, рыбешка, не даете ей нагуляться. Наверное, ай-кью несозревший. Ты, конечно, не дурак, но ведь ума лишнего не бывает. Кто в неделю устраивает два рыбных дня, у того коэффициент умственности повышается на 10 процентов, кто один рыбный – на пять.

Ну, завелась. Узнаю свою мамочку. Она всегда такая. То, что я люблю читать или гулять на свежем воздухе – это не считается. Ты должен читать или гулять. Только это должен идет в зачет.

Что ж, я согласен. Рад бы поспорить, да мы так редко видимся, особенно после того, как ты умерла, мама.

А это кто у тебя на руках в пеленке – неужто моя покойная дочурка – ей было бы теперь 37 лет. Ручки я ее видел, крохотные, когда хоронил, а вот какого цвета у нее глазки – так и не узнал. Я ж, мама, видел такую крохотную ручку у взрослой женщины.

А тут, я уже говорил, снег посолили – стало быть, нет возврата к зиме. В тот день Валентина стояла за пленкой в своем «киоске» – как в парнике, я туда занырнул – к колготкам прицениться, и виски заломило, словно с похмелья. Она тоже бессловесно пожаловалась на головную боль. По всем симптомам явный солнечный удар через парниковый эффект. Что поделать – Колыма своенравием полна. Повезет – так обморожение получишь в июле. И солнечный удар на морозе. Нет, так не честно! Пора прийти с Камчатки циклону, охладить страсти. До пяти тепла дойдет – вылитый Ташкент становится. Как в лагерные времена. Лейтенант МГБ соответствовал общевойсковому майору. Так и наша температурная пятерка соответствует материковской морозной двадцатке.

Ну и накаркал. Ветер порывами, куда ни повернешься, – в лицо. Мерзнет нос. А щеки и подбородок защищены бородой. Отвернешься, нос согревается, и течет конденсат. От такой погодки рождаются дети погодки. Думаю, порывы метели нравятся нашим узбекам, что на рынке «Урожай» фруктами торгуют: воздух в какой-то миг арбузом пахнет.

Вдруг с двадцати мороза до двух скакнуло. У некоторых кровь из носу сочилась. Зато солнце ушло, не печет. По снежной каше идешь – как по морскому песку. Для ног тренировка. И не скользят ботинки – красота! Ветер гремит железом, шелестит пакетами, плакаты полощутся, ветки трещат. На снегу веточки, состриженные пургой. Давление кровяное скачет вверх-вниз, и такое ощущение, что вот-вот лопнут уши. Интернет грузится полчаса. Дрозофилы, кстати, попрятались. Вместе со своим долголетием.

В самый ветрюган Валентина устроила себе выходной день. Но уже назавтра продолжила бессменную колготочную вахту. Надо!

Рассказывала, лучшие дни ее жизни были летом 96-го. Муж, будто бы чуя свою погибель, организовал поездку в тайгу. И такой там был нескончаемый праздник – как вспомнишь, так всплакнешь, и жить хочется. Грибы, ягоды, рыбалка, охота, птичье щебетанье, ре-чушкино журчание.

Я воображаю это чудное место, хотя не бывал там ни разу. Вот уже год прошел, как у меня пошло наперекосяк зрение. Белый свет застят нитки, будто это фильтр пылесоса. Однажды свернулись в клубочки, которые катаются вправо-влево, когда моргаешь. Яркий день – ниток больше, вечером они будто бы не клубятся. Я тру глаза сгибом пальцев, и в них что-то хлюпает, как в носу при насморке.

Вдруг один клубочек разворачивается, нитка тянется, тянется, выходит из глаза на сантиметр, больше. Больше. Другой клубочек развернулся, другая нитка пошла – сантиметр, другой. Да это щупальца какие-то. Никогда бы не подумал, что способен на такое. Да что мы знаем о себе? Да если разобраться, ничего!

Мои щупальца выросли на километры. Я трогаю заснеженную дорогу, влажные облака. Их много, щупальцев, десятки, сотни, тысячи. Вот оно, зрение, какое. Осязание, если разобраться.

Я уже год закапывал в глаза лекарство, которое мне выписала Вера Владимировна, дочка моего первого в жизни редактора. Недавно это выяснилось. Мы могли бы встретиться в юности, когда я ездил в редакцию районной газеты из города Новосибирска на электричке, да не представился случай. И меня охватывает легкое сожаление, даже чувство вины. Может быть, эта колбасня с глазами затеяна судьбой, чтобы мне встретиться с этой женщиной, пусть и с большим запозданием?

Два года назад зимой было: шел улицей, параллельной речке Магаданке, и вдруг холодные дома и ледяное небо обрели желтый цвет. Словно слабый раствор йода окрасил горизонт. Встал я как вкопанный, не решаюсь пошевелиться. Словно меня сглазили темные силы. Господь, спаси меня от слепоты! Иначе я не смогу любить женщин глазами. Женщин и остальной мир. Детей, кошек, карликовые березки на вершине сопки. Я исправлюсь! Я исполню все твои заповеди!

От Олы до Магадана сорок минут езды, их преодолеваешь, словно в невесомости. Кто-то в Баден-Баден летает, в Анталию, а мне и в Олу раз в год – потрясение. Уши закладывает при подъеме на перевал. Как на самолете. И глаза тоже закладывает, но спускаешься в долину, пересекаешь по мосту Дукчу, и странное радостное чувство близкого дома теплой волной омывает сердце.

Я закрываю глаза и пытаюсь воспроизвести пост ГАИ, развилку дорог: прямо и направо проехать – к кладбищу, если сразу направо – в аэропорт, а левый поворот к центру города, всего тринадцать километров, извилистая и несколько противоречивая дорога. На пути расположен поселок, который наполовину стал уже дачным, там живет один мой знакомый в доме со стеклянной крышей, там у него теплица.

Дальше усадьба первого в Магадане фермера, а там и въездная стела с оленями, фермер предлагал выполнить ее из чистого золота, а для охраны разместить в домах свернувшейся птицефабрики караульную дивизию. Глянуть на такую достопримечательность люди ехали бы со всех континентов, и расцвел бы пышным цветом международный туристический бизнес вместе с запланированным местным Куршевелем на Марчеканской сопке и аквапарком с подогретой морской водой. Собственно говоря, в пору дождей улицы города – Парковая, Якутская, Ленина легко превращаются в импровизированные ква-ква скверы. А загар на лыжне в Чаше – местном памятнике природы! На апрельском пушистом снегу ложится загар особого оттенка. Когда тот снег падает из облака, воздух напитывается энергией весны и светится ослепительно белым, вызывая ассоциации с световолоконной оптикой. В иные редкие годы он отдает фиолетом либо бирюзой. Увидишь, если повезет. И не надо звонить главному радиологу области – никакого излучения.

Кстати, вчера я скачал из Интернета книгу: вроде уже вовсю практикуются методики зрения без помощи глаз. Кожное зрение, говорят его адепты, ничем не хуже традиционного. Я буду видеть женщин и любить их ладонями. Только не смогу ими заплакать.

Анджелина Джоли

Американские горки, русские ямки.

П. К.

Как у Брежнева визитной карточкой были его брови, так у Анджелины Джоли – губы. Такие огромные, словно она целует все человечество разом. Говорить о феноменальной сексуальности киноактрисы – все равно что ломиться в открытую дверь публичной библиотеки. Хорошо было бы с ней встретиться и побеседовать, если б знала русский язык, о приемных детях, а то ведь буквально подсела на усыновление деток разного цвета кожи, так японцы обожают составлять букеты икебана. Добрые дела делает, а за ними на втором плане маячит эпатажность, подогреваемая средствами гламурной информации. А уж об эпатажности из любви к искусству и говорить лишнее. То она побреет голову, то заголится перед фотографами, то опять заголится, как бы нечаянно. Когда читаешь в сети сообщения о беременности и диабете артистки, ловишь себя на мысли: а не водят ли за нос честную публику. А это дело обычное. Несколько месяцев висело на сайтах объявление, что умерла Пугачева. Порывшись, находишь опровержение. А все равно то первое сообщение висит: умерла певица.

А вдруг выяснится, что беременность Анджелины ложная? Кощунство, конечно. Этим шутить нельзя. Вон они как, детки, достаются. Моя жена, когда ждала сына, двух зубов лишилась. Вроде как нехватка кальция, весь уходит на строительство малыша, его ске-летика, а будущей маме остается с гулькин нос. Я уважаю Анджелину за то, что скоро станет мамой близнецов. Не то что некоторые звезды – ради артистической карьеры отказались от материнства, и это заметно по фальши в исполняемых ими женских ролях. Вот так переплетается собственная обрыдшая житуха с ее высокой звездной жизнью. Все человеческое в ней мне не чуждо. Что-то вдруг срабатывает в подкорке, и теплеет на сердце, словно удочерил ее. Вот чудеса. У нее папа – знаменитый на весь мир актер, не нужен приемный отец, все это знают.

А сердце ноет вопреки общепринятому, и это выше моих сил. Детский опыт почти полувековой давности вопиет и заслоняет день сегодняшний. Вот я, шестиклассник, стою в сибирской непроходимой тайге за двести километров от безлесного и безводного городка, где мне посчастливилось в ту пору жить: этакая Антивенеция. В глазах рябит от красной смородины. И рядом хорошая девочка Лида, моя ровесница, как теперь понимаю – вылитая Анджелина, у нее от рождения такие же пухлые губы, как у американки, накаченные, словно гелем, комариными укусами. Ее лоб, волосы, непокорные надо лбом, пахнут берестой и смородиновым листом. Я люблю этот аромат и благодарен современной чайной индустрии за смородиновый чай в пакетиках. Охотно выпил бы не один самовар на пару с Анджелиной, и она бы вдруг шлепнула губками и призналась, что на самом деле зовется Лидией, мы с ней вместе ехали из тайги в кузове грузовика. Сидя рядом, вцепились в жесткие самодельные скамейки. Не забыть мои боковые несмелые взгляды на ее небольшие груди, похожие на сибирские яблочки ранетки.

Тогда, в страшном временном провале, я не знал, что сибирская девочка обретет поразительное портретное сходство с голливудской дивой, а то, быть может, не расстался бы с Лидухой, а влюбился покрепче, чтоб уж до самой бриллиантовой свадьбы целовать спелые красносмородиновые губы, замирая желудком.

Помню вкус кисло-сладкого варенья, тем более что и на Севере встречаются такие же ягоды красной смородины, я находил их в тайге, неподалеку от Армани. И тогда вспомнил сибирские буреломы и трогательную фигурку девушки, о которой ее бабушка говорила: «кожа да кости». И шепнул в бездну лет: «гу-бы-ы!» Вчера и сегодня, не делая никаких усилий, лишь просматривая «Новости» в Интернете, то и дело натыкаюсь на портреты Анджелины, сделанные нахальными фотографами за большие деньги, и все больше она мне нравится. Нестерпимо, до физической боли. Недавно на сайте выложили ее первые пробы в модельном бизнесе, она занялась показом модной одежды в 16 лет. Такая очаровашка – вылитая Лидка!

У Анджелины, призналась она в интервью, в 14 лет был первый секс, а Лидуха и я в этом возрасте ни о чем таком и не помышляли. Разве что во сне мелькнет нечто невнятное и будоражащее, передернет всего, как от первого стакана водки. Кстати, пить водку меня учила двоюродная сестра Надя. Я о ней тоже скажу. Минутку терпения! Вот только справлюсь с волнением.

Но Интернет давит на подкорку, и вот уже ты не уверен, возможно, что-то запамятовал, были же провалы в памяти.

Мало ли что натворишь в отключке! (Летом 2008 года актриса призналась: «Со своим первым дружком в постели мы играли с ножом». Оргазм у 14-летней Анджелины вызывали лишь опасные игры и небезопасный секс. «В то время я сходила с ума от вампиров, и мы экспериментировали вокруг этой темы». Забавы с ножом во время секса однажды чуть не закончились трагически: порезала нижнюю часть живота, до сих пор остались рубцы в память о грехах молодости.)

Хорошая мысля приходит опосля, а очень хорошая – с огромным запозданием, подобно свету далекой звезды, и лишь на склоне лет понимаешь, вернее, каким-то собачьим чутьем ухватываешь неведомые ранее созвучия – безмолвные, невыразимые ни в словах, ни в музыке. Нечто такое бывает, когда в мае на Колыме огромные массивы таежного снега набухают под ультрафиолетом, и воздух становится будто сотканный из потягушек медведей, выходящих из берлог. Снег не осёл, он просто осел, – пытаюсь шутить. Зима строила снежные дома подобно эскимосам, навалила несколько годовых норм, а весна легко разрушает созданное.

И это же самое творится во мне самом. Я так похож на снеговика, теряющего в тепле собственное тело. В воздухе запах снежной свежести, словно тебя окружают обнаженные женщины, искупанные в шампанском. Пузырьки газа лопаются у них на коже. По весенней апрельской лыжне в Снежной долине скользишь в одних плавках вдоль ручья, и плакучие ивы, очухавшиеся от зимних морозов, на твоих глазах меняют цвет ветвей, подергиваются романтической сиреневой дымкой и благоухают теплым баюкающим ароматом, благодаря которому влюбляешься в снежную бабу с морковкой вместо носа.

Лишь недавно, на старости лет я стал заглядываться на артисток. До Анджелины поразила Джулия Робертс. Собственно говоря, она у меня первая в этой номинации. Вылитая двоюродная сестра, крестная мать Валентина. Только у Валюши не такие оттопыренные уши, как у американки. Вале было шестнадцать лет, когда она нянчилась со мной, оказавшись с моей матерью (ее теткой) в дальней жаркой стране, и окружающие киргизы были уверены, что такой молодой маме не вытянуть младенца, просили продать баранчука. Она не давала мне плакать, затыкая девичьей грудкой младенческий ротик. Понятно, какое во мне вскипает многослойное чувство при виде Джулии Робертс?

Сестра моя Валя – сирота, у нее две приемные матери – родные тетки. Валентина красивее американки, хотя и переболела оспой. Гораздо привлекательнее. Носик поаккуратнее и доброжелательное открытое лицо. Недаром в нее влюбился бравый офицер Михаил – с погонами старлея, серебряным портсигаром и громовым голосом. Громче паровоза на станции. Он был командиром артиллерийской батареи и глотку имел луженую – в силу производственной необходимости. Уволился в запас, когда Хрущев сократил армию и принялся насаждать кукурузу. Михаил учился на инженера-электрика и никогда не простужался, хотя ходил по сибирскому морозу легко одетый, с голой шеей. Мне было запрещено подражать ему – иначе на фиг сдаст в детдом. Тайком я обтирался снегом, заработал воспаление легких и даже туберкулез.

Валя напевала, пританцовывала у электроплитки, подражая Лолите Торрес. Обладала певческим голосом, как все хохлушки-хохотушки, так ей повезло по отцу. Будь поддержка покрепче, стала бы артисткой и, хочется думать, великолепной, это легко представить, когда видишь на сцене ее старшего сына Игорька, заслуженного артиста России. И темпераментом, и фактурой напоминает он американского комического артиста Джима Керри: так же придурялся в молодости, а голос артиллериста перетек по генам, обогатился глубиной и обертонами. Он был певцом-солистом и даже судился с театром из-за неправильной записи в трудовой книжке, прославившись обращением в суд на весь Интернет. Гораздо больше, чем основной деятельностью на ниве предоставления гражданам зрелищ наравне с хлебом.

Игорек в 18 лет, совсем как отец, надел черные погоны с пушечками: длилось это три года, такая была в те годы срочная служба. Я-то как раз уехал в Магадан, и за 35 лет мы свиделись с артистом лишь однажды, когда я приезжал хоронить свою мать. Письмецо его помню наизусть, будто бы собираюсь прочесть за накрытым банкетным столом. Вышли мне, дядя, – а я и впрямь родным дядькой ему довожусь по родству, хотя лишь на семь лет старше, – вышли тот сборник юмористических рассказов, от которого мы все укатывались, а то я заделался штатным комиком, и меня приходят послушать даже старшие офицеры. Уж лучше народ смешить, чем палубу драить. Насчет палубы, конечно, я перегнул палку, чтобы понятнее было. Служу на Урале, от морей далековато. Кстати, ребята из нашей части сбили Паурса. Только никому не говори. Сам понимаешь, военная тайна.

Много лет спустя видел, как Игорек ходит колесом по сцене, переполненный театральный зал сотрясается от смеха, а мать его, моя сестра двоюродная, светится от гордости, как 12-рожковая хрустальная люстра. Рада до слез: брат – писатель, старший сын – артист, младший – секретный физик. Женщине свойственно гордиться своими мужчинами, тем более что она мне символическая мать, вроде как родила меня на пару с той, которая отдала Богу душу несколько дней назад.

Валентина могла бы стать артисткой первого плана. Глянь-ка на Джулию Робертс, прикинь. Конечно, ни за какие миллионы баксов Валя не стала бы исполнять роль девицы легкого поведения, как американка Джулия. Здесь Америка ей не указ.

Внешность для женщины много значит, особенно для звезды. Если есть красота, можно без каких-либо ухищрений просто стоять или сидеть в кадре, да и в реальной жизни, и всем станет хорошо и благостно, словно от ста граммов «Столичной», заеденных бутербродом с красной и черной икрой. Ну, конечно, если красотку, как героиню Джулии Робертс, одеть и причесать, что сделал в роли миллионера Ричард Гир. И не шестимесячную завивку строить раз за разом, как было в пятидесятые годы, когда мне было пять лет, а Валя приехала с мужем из Дагестана в Сибирь: повидать обеих приемных матерей и показать муженька, от которого буквально без ума.

Лишившись его в 73-м, она преобразилась, будто бы переняла армейское жизнелюбие и бесшабашную веселость Михаила. Сама заботится о внешнем и внутреннем облике, лет двадцать подряд дважды в день обливается ледяной водой по методу Порфирия Корнеевича Иванова. В двадцатиградусный мороз, стоя голыми ногами на снегу, льет на себя ведро воды и в эти мгновения ощущает, как все ее существо подключено к космосу, к заветной тайне вселенской, по сравнению с бесконечностью которой мало что значат пятнадцать-двадцать земных лет – настолько она выглядит моложе своих 77-ми. След ее миниатюрных ступней пронзен космическим гвоздем – это ушел к земле электрический разряд огромного напряжения. Трение воды о голое тело, – объясняет небрежно. Такое ощущение, что знает теперь об электричестве не меньше, чем покойный муж-электрик.

Она была артисткой в театре одного актера, где зритель тоже один – Михаил, пока не погиб он в результате несчастного случая на заводе в возрасте сорока лет. Теперь я старше его на двадцать и непедагогично оцениваю некоторые его поступки со снисходительностью бывшего плейбоя. Перегибаю палку, каюсь и жалею, ведь он был единственный мужчина в нашем семейном клане. Я его любил. А он себя не уберег. Не могу удержаться от упрека.

Двойник Валентины, Джулия Робертс, даже если бы захотела войти в роль моей сестры, не смогла бы этого сделать из-за климата: живет у себя в Америке как тепличное растение. Жестоко было бы подвергать ее испытаниям, какие являются нормой для сибирячки. Кстати, сестра ни разу не бывала в Магадане, но гордится тем, что есть в северном городе один ивановец, состоятельный молодой человек, пробившийся на ответственный пост. Я знаком с ним, хотя и не увеличил собой число поклонников ледяной воды. В Магадане сорок лет как действует секция зимнего плавания в соленой проруби Охотского моря, но у меня нет желания насолить кому-либо, в том числе себе.

Мы с писательской братией ездили зимой в колымский поселок Усть-Омчуг, где морозы намного круче магаданских, и я спросил местных, есть ли у них «моржи».

Есть, – сказали мне. – В реке Детрин у них прорубь. В другой раз мы были в поселке Синегорье, где Колыма вращает турбины самой северной гидростанции. В декабре при минус пятьдесят там стоит речной туман, деревья покрылись инеем, словно сахарной глазурью. Не удержался, спросил работника музея, есть ли «моржи» среди энергетиков. Нет, – прозвучал спокойный, без аффектации, ответ, и у меня отлегло от сердца. Будто я когда-то давал зарок Валентине, что окунусь в воду, даже если превращусь в глазурованного льдом налима. Айс? Не айс!

Когда мы ехали по мосту через Колыму, чтобы совершить экскурсию на Колымскую ГЭС – спуститься в ее подземные залы, где работают специалисты с приборами, имеющими непривычное название щелемеры. Река парила, и у меня было секундное чувство, что это открытый портал для перехода в другое измерение. Вот-вот вынырнут пришельцы, или, на худой конец, етти.

Тот морозный воздух температурой минус пятьдесят пахнет березовым дымком, как в сибирской деревне моего детства, где была Анджелина Джоли, вернее, Лида Чижова – яркая девушка с припухшими губами. Да с такой хоть в прорубь!

То, что она – сестра друга, подбадривало и одновременно парализовало инициативу. Валерка Чижов был старше на два года, и я его почитал как отца родного, тем более что рос я без отца. Однажды он перехватил мой шальной взгляд на Лиду и чуть в лоб не заехал. Ничего не сказал, только губы дрогнули, но этого мне хватило, я понятливый.

Мы втроем печатали фотографии, закрыв хорошо подогнанные ставни, и Лидия перед братом была покорна и пластична, ее нежность сбивала меня с толку, порождая ложные надежды. Я безотчетно взял ее за руку, и она в первую секунду была так же покорна, как с братом, но уже во вторую стала выкручивать свою ладошку из моей, словно электролампочку. Я чувствовал, что она не уступает мне в силе. И это смущало. Да она сильнее меня, вот где ужас-то! Не применяла всю свою мощь, словно кошка, прячущая когти в подушечки лап: все-таки я был другом Валерки, а нельзя обижать друзей старшего брата.

Кому она подарила первый поцелуй припухлых губ? Не знаю. Был одноклассник – как тень ходил по небольшому нашему безводному городку сельского типа, измором взял. А я не чинил ему ни малейшего препятствия, хотя, возможно, этого от меня ждали.

Если бы Чижов не погиб, моя жизнь сложилась бы иначе. Теперь я его старше на 43 года. Считай, психологически он мой сын, даже внук. И я по-старчески ворчу и осуждаю его небрежение к мерам личной безопасности. В тот роковой день он, как потом выяснилось, был переполнен первой любовью к курносой круглолицей девушке, похожей на артистку Ларису Лужину, и мир казался ему совершенным, правильным и достойным удивления.

Вообще-то он был необыкновенно талантлив, я им восхищался и гордился. Мог воспроизвести в воображении устройство атома со всеми элементарными частицами, переменный ток и молекулу ДНК, недавно открытую человеческим гением. Тогда биология входила в моду наравне с физикой, а до лирики я еще не дожил, в отличие от Чижа. Первая любовь давала ему прозрение, чем бы он ни занимался. И вообще он был умным, вдумчивым пацаном, слегка не дотянувшим до медали, в отличие от меня, игнорировавшего учебники: мол, до всего надо доходить своим умом.

У него, у мертвого, или когда еще был жив, кто-то вырезал лоскутки кожи на безымянном пальце – крестом. Кому это понадобилось? Неужто тем малохольным, что закололи его ножами в товарняке ровно на половине пути из райцентра в город? На пятьдесят первом километре. Он ехал к нам, возвращался от зазнобы на исходе выходного дня: поступил в институт, а общежитие еще не дали, надо было перекантоваться некоторое время. Годом раньше наше безотцовское семейство переехало в город и зацепилось там за служебную квартиру незаменимой специалистки – моей матери.

Она была сугубо деревенская и набожная, отказалась от карьеры партийно-советского работника из-за православия, а посылали ее на курсы в город, к сатане в лапы. Чтобы потом протолкнуть в начальницы. А это грех.

Я тоже не вступил в партию, но это позже, в сознательные годы, а на исходе детства Господь испытал меня тяжелой, почти смертельной болезнью, значительно ослабившей способность концентрировать внимание. Память поблекла, потекла, как жареный лед.

Пришлось засесть за учебники, но, увы! Как говорится, поздно пить боржом. Я даже не смог бы стать, как моя мать, как мой отец и как моя крестная, – бухгалтером, пришлось пойти в журналисты, нарушив обязательства перед погибшим другом: оба мы собирались в электротехнический, где раньше учился бывший артиллерист Михаил.

Тогда мы слыхом не слыхивали о сатанистах, педофилах, каннибалах, маньяках, да ведь незнание жизни не освобождает от оной. Чижов вполне мог умереть невинным – чистый мальчик, отличник, мой друг. И тогда его кровь могла стать предметом интереса посланцев ада. Наверное, он был невинный, да разве узнаешь? Я не спросил о том у девушки, похожей на Ларису Лужину, да как можно – умрешь со стыда. Такое уж было время – целомудренное до идиотизма, никто не думал догонять Америку по правам человека и не изображал проституток на киноэкране, как Джулия Робертс. Впрочем, и сама Америка была куда скромнее, судя по многочисленным их обмолвкам.

Мы с Чижовым чуть ли не за день до его гибели бродили по дождю под тополями на тихой окраине большого города. Я молчал, опасаясь что-то ляпнуть невпопад и поссориться с ним, хотя уже тогда обладал красноречием и мог во время обсуждения в кругу мальчишек, проводивших лето в велосипедном седле, доказать, что «Великолепная семерка» – здоровский фильм, а спустя полчаса погнать обратную волну и убедить всех и каждого в отдельности, что лента отвратительно вредная. Лишь на похоронах я познакомился с его девушкой – типичной сельской толстушкой: полные икры, совместные лишь с полусапожками, вполне уже сформировавшаяся грудь и лицо, залитое слезами, покрасневший утиный нос. Что он в ней нашел, какие прелести? И почему прятал от меня?

Соломенная вдова Валерки «Лариса Лужина» и его сестренка «Анжелина Джоли» подружились, снисходительно включили в свою компанию и меня. Какое-то время мы ходили втроем под ручку по райцентру, готовясь к похоронам, и я до сих пор краснею от неловкости. Лида, наверное, над гробом брата приняла решение стать врачом – сильная, бесстрашная. Мне кажется, она бы на месте брата дала злодеям отпор, выкрутила им лампочки.

Последняя наша встреча с Лидой была странная, как картина Пикассо. Она уже училась в медицинском и видела смерть вблизи, поскольку не только проходила практику в больнице, но и подрабатывала санитаркой в хирургии. В тот вечер, к моему разочарованию, она уже не пахла смородиновым листом. Легкий, но неистребимый аромат больницы заставлял ежеминутно помнить погибель брата. Мы были с Лидой одни: моя мать уехала с паломниками по святым местам, и я был рад выразить девушке свое приятие в невербальной форме. Она, как в детстве, принялась выкручивать свою руку, словно лампочку Ильича, да так, что я понял: она и голову открутит, если разозлится. Когда я отказывался от попыток соблазнить девушку, она томно распускала губы. Голос ее сводил с ума, подобно голосу диктора Левитана, когда он читал сводки Совинформбюро. Ну, разумеется, если бы Левитан был женщиной. Лидия ушла так же внезапно, как пришла, велела не провожать. А зачем приходила?

Конечно, я не мог предвидеть, что через много лет на мировом небосклоне появится Анджелина Джоли и завладеет мной изнутри. А может быть, и хорошо, что у нас не пошло с Лидой? Иначе бы не смог потом влюбиться в американскую актрису. Ведь это со мной произошло впервые, односторонний кинороман, а в жизни надо все испытать.

С ужасом читаю об американском фанате, выбросившемся с 17-го этажа и отделавшимся легким испугом. В Магадане нет 17-этажных домов. Звезда, наверное, прислала неудавшемуся самоубийце открытку с сердечком на день Валентина. А моя крестная Валентина не признает их праздника.

Читаю сообщения про американку не один месяц и боюсь, хотя и сильно желаю, натолкнуться на сенсационную информацию: мол, Анджелина одно время жила в сибирском городе Черепаново, был у нее брат, погибший при загадочных обстоятельствах.

«Джулия Робертс» – моя сестренка Валя – стойкая женщина, двоих подняла. Один артист, второй физик, солнце изучает. Женечка. Я его младенцем нянчил. Младенцем чуть не умер от пневмонии. Откачивали из легкого жидкость. Валентине сон был, чтобы следила за вакуумным насосом. Простенький такой – комбинация стеклянных и резиновых трубочек, подключенная к водопроводу. Мальчик выживет, а муж погибнет – такое было виденье. Когда сон сбылся, он изменил молодую женщину. То все жаловалась на жизнь, на мужа, ссорилась с ним, устраивала сцены. И вот погиб. С мостового крана сорвался. Может, наказание такое? Может, в сердцах пожелала плохого, а есть такие женщины, которых лучше не злить. Они и сами не рады своему дару, да тут обратного хода нет.

Младший весь в отца. Миша-артиллерист математиком был сильным. Женя еще сильнее. Рос баловником, а как лишился отца, взялся за ум. И в шахматы стал играть, как батя, и задачи решал лучше всех в школе, и музыку освоил – это от мамы, артистки нашей. Учился в Академгородке. В Италию на стажировку ездил, а потом махнул в Канаду на ПМЖ. У него двое детей. Мои двоюродные внуки. Он сейчас в том возрасте, до которого дожил отец. Сорокалетний. Вылитый Михаил, царство ему небесное! А вот поехал бы Михайло в Канаду – я не знаю. Валя много раз отказывалась – слишком тепло, как обливаться ледяной водой? А умрешь – не на чужбине же лежать! Но потом поехала погостить. И только в январе несколько дней смогла побродить по снегу среди вечной зелени.