Текст книги "Магадан — с купюрами и без"

Автор книги: Владимир Данилушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Давай покурим оленя!

Сценарий ужастика

Скульптор Гранитов был неравнодушен к деревьям, высохшим на корню. Из каждой березки женскую ножку (задрана вверх, носочек вытянут, пальчик шалунам грозит) долотом вырубал, напильником шлифовал, шкуркой полировал, и это приводило его в экстаз. Он так отдыхал, веселясь.

А работал по дикому камню – государственных деятелей посмертно высекал.

Однажды две сросшиеся березы отыскал, не очень прямые. Две ножки изваял, и это был эстетический шок! Как стакан водки в пустыне Сахара. Ей-богу, своими глазами видел издали. Думал, кама-сутра такая. Деликатно отошел.

Но потом вернулся, врать не буду. Долго стоял, и ощущение было – вот-вот оживет! Хотел потрогать, да уж больно сильное потрясение. Не отважился.

Один псих, грибник, внешне похожий на артиста Грибова, набрел на произведение искусства, не разобрался, спереляху вызвал милицию по мобильнику: мол, готов показать, где чикатильнули женщину. Ну, там план-перехват, мигалки, пукалки, чертыхалки. Телевидение подключилось: наезды, панорамки, синхрон. Тем временем служебные собачки Белка и Стрелка след взяли, сначала привели к бесплатному городскому туалету, а потом извинились по-собачьи, с помощью хвоста и потянули в сторону морга и вернулись на исходную.

Деревянные ноги подозрительно покачнулись навстречу неизвестным личностям без документов, а те, словно по команде, встали на уши возле скульптуры. Вроде бы им так лучше видно. Откуда такая прыть, мы никогда не узнаем. Но не спортсмены явно, – те в охранники идут и теряют прыть. Может, из цирка? Бывают же такие номера: бензина в рот набрал и поджег, огненный фонтан. А бензин нынче не по карману.

Да и вообще непонятно, как из города повыползали? Бичи-мутанты. Они же дальше ста метров от винноводочного отдела не отходят, как младенцы от маминой титьки. Нюхают, что ли? А в лесу иной раз хмелем шибает, прелью, и прошлогодняя брусника при богатом воображении похожа на вино. Или бывших рысаков для разнообразия и экономии на грибочки потянуло?

Есть на Чукотке село Мухоморное. Вроде оттуда рецептик достался. От потомков тундропитеков, иногда ошибочно называемых етти. Там, на скалах, есть древние изображения: люди-грибы. А может, пришельцы преодолевают космическое пространство без скафандров. Грибочков скушал, и вперед с песней!

Возможно, в древности эти люди, будучи половыми гигантами, любили не только все, что движется, но все остальное, что не движется и двигаться не может. А грибы, если даже не очень присматриваться, весьма напоминают то, что детям до 16 лет не позволено показывать в кино. Непонятно? Тогда с другого конца начнем.

Говорят, что древние племена курили верблюдов. В честь той давней традиции названы сигареты «Кэмел». Но это для отвода глаз. На самом деле на Чукотке курят оленей. (Собственно курение – это образное выражение. Тундропитеки называли это действие сосальхен.)

Олени на Чукотке любят грибы. Объевшиеся мухоморов самки передают алкалоиды в молоко. Остается лишь подоить их. Пей, веселись хоть весь день.

Но и в моче содержание веселящих веществ тоже немалое. Надо лишь привязать оленю, как вы догадались, самцу, кожаный мешочек, наполненный ягелем навроде памперса. Или непосредственно припасть к живому крантику. Иначе говоря, покурить.

Кстати, сами тундропитеки после употребления паленой водки пьют от человека: биологическая жидкость, переработанная почками, вкусом и крепостью точь-в-точь пиво известной марки. А если пить обычное пиво и всякий раз добавлять в мочу одну-две столовые ложки спирта или политуры, легко получить замкнутый цикл и бухать, как вечный двигатель. Если вы прилетите в Мухоморное и встретите на тундровых просторах людей-мухоморов, они поприветствуют вас возгласом: «Кури оленя!» Это знак особого расположения.

Зимой, естественно, под снегом мухоморы не растут, но не беда: с появлением геологов продвинутые грибокуры стали курить грибки с их ног: вкус отменный, а галлюциногенный эффект выше всех похвал. В стадии реализации находится проект «Президентщина»: замечталось тундровикам добраться до президента одного самостийного громодянства и покурить у него с лица.

Конечно, полиции неизвестны такие тонкости, да и нет закона, задерживать грибников и ягодников. С места события, от задранных деревянных ног уехали, несолоно хлебавши, оставшись с носом, наполненным бичевским ароматом – радость токсикомана. Лукошки, заполненные мухоморами и бледными поганками, копы не тронули, только смекнули: вот почему они время от времени находят в подвалах и в коробах отопления неопознанные трупы, облепленные дохлыми мухами.

Сержант хотел заодно забрать и березовые женские ножки – как вещдок, но прокурор не дал: если нет события преступления, не нужны и доказательства. И вообще это может быть провокацией бандитов, контрабандистов и прочих неформалов.

Скульптора по почерку узнали, стал героем дня. Посыпались на его голову заказы: от спорткомитета, до центра по регуляции населения, где доноры спермы работают над увеличением рождаемости, от известных частных лиц, до поры пожелавших остаться неизвестными. Магазин «Плейбой: игрушки для взрослых» подал заявку для изучения покупательского спроса. А галантерейные отделы приспособили ножки для торговли колготками.

Психа после беседы отпустили на все четыре стороны как не представляющего опасности. Он так и пошел – на четыре: шаг вперед, два влево, три вправо, куда кривая выведет. Тогда у него еще не было диагноза, одна лишь презумпция.

С катушек он позже съехал, когда в городе, на сопке более ста метров высотой водрузили так называемую «Маску скорби» – шедевр русского американца Эрнста Неизвестного – скульптурно-архитектурную композицию, посвященную узникам сталинизма, выполненную в духе железобетонного модернизма-гигантизма. Скульптор признался в одном интервью, что когда приезжает из Америки в Россию потусоваться, рядом с собственным творением чувствует себя Гулливером. На русско-американском банкете он удостоил меня рукопожатия: должно быть, с кем-то спутал.

По выражению одного московского критика, памятник напоминает изъеденный грызунами гигантский кубик Рубика, и людям с неустойчивой психикой не следует подходить к шедевру ближе километра – засосет энергетическая воронка. Это каждый экстрасенс и уфолог вам подтвердит, положа руку на книгу Блаватской.

Но что мы знаем о психике провинциала и особенностях его чердака, если в маленьком городке у холодного моря патологически ничего не происходит? Разве что напьется кто-то паленой водки, упадет ненароком с пятого этажа и останется жив. Или весной унесет любителя подледной ловли корюшки на льдине в открытое море, и его спасут ангелы в зеленых фуражках…

Автору этих строк довелось познакомиться с необыкновенным инвалидом: у него тазобедренные суставы из металла, который используется при строительстве космических аппаратов. Походка робота породила у него своеобразный комплекс превосходства над остальным населением города. Так хорошо прижились имплантаты, что он приловчился ловить на них передачи кабельного телевидения и сигналы неземного происхождения. Несмотря на трудности передвижения, этот большой оптимист не отстранился от общественной жизни, участвовал в соревнованиях по армрестлингу, и однажды противник оторвал ему руку в плечевом суставе. И на сей раз его спасло протезирование. Кроме того, он познал грибокурение, реально уменьшавшее силу его личной гравитации.

Естественно, посвященный в тайны тонкого мира не мог пройти мимо факта установки монумента Эрнста Неизвестного, уловив нечто родственное в полете творческой мысли знаменитого скульптора. Ему даже приснилось в кошмаре, что художнику во сне трансцендентальные мыши объели голову, приняв ее за голландский сыр, подсказав главную идею монумента. Просто многочисленные фотографы так утомили знаменитость своими просьбами «Сэр, скажите сыр», что и привело к неадеквату.

Инвалида просто тянуло к монументу. Какая-то особая подъемная сила. Грибочки помогали. Ухитрился доковылять до Маски. Конечно, машины туда, на самую вершину, не ходят, разве что экскурсионные автобусы, но последние десятки метров нужно карабкаться по лестнице. Лифты не предусмотрены. А он упорный. Дошагал. Остановился, отдышался, поднял глаза. И на него воззрило чудо-юдо в стиле посткубизма. Давящий взгляд маски – наподобие Робокопа из американского фильма. Неужто оттуда черпал свое вдохновение Эрнст? Рядом с произведением чувствуешь себя морковкой, помещенной в соковыжималку. Хорошо еще, что инвалид не забыл надеть тундропитековский памперс из натурального ягеля. Покраснел, побледнел, блеванул зеленым и обмяк, с трудом удержавшись на остатках опорно-двигательного аппарата, предварительно укрепленного медицинскими резиновыми бинтами.

Короче, мужику пробило биополе, как он сам потом понял, когда вернулась чувствительность конечностей и внутренних органов.

Частично очухавшись, стал видеть над железобетонным монументом призраки заключенных, погибших от непосильной работы в лагерях и от пуль – высшей меры социальной защиты. В его измененном сознании задумчиво бродил Сталин в обществе Берии и Ежова. Неодобрительно качал головой, видно, жалел, что уже не удастся упечь за колючую проволоку и скульптора, и архитектора, и работяг, которые по привычке времен социализма взяли объект штурмом, оставив множество недоделок. Которые тут же подобострастные журналеры выдали за оригинальный авторский ход конем.

Посетили монумент, как это водится, и барабашки, и пришельцы мухоморного края, люди-грибы. И бывшие палачи нервно потирали свои неосязаемые руки. Которые нестерпимо чесались от желания отредактировать монумент по своему разумению: «Когда я слышу слово демократ, рука моя тянется к бульдозеру».

Боковым зрением новоявленный экстрасенс засек и ауру психа-маньяка, похожую на горящую кучу навоза. Псих, о ком собственно и затеян был рассказ, умудрился забраться без специального снаряжения на «маску», а это высота пятиэтажного дома. Оглядев лежащий перед глазами городской пейзаж с сопками, тонкую ленточку реки, покрытый дымкой город, обе бухты – Нагаева и Веселую, струхнул и заорал благим матом: «Маска, я тебя знаю!»

Вызывали милицию, потом пожарную охрану, медиков, сняли бедолагу с опасной высоты, и оказался он в медицинском учреждении. Всех доставать стал: мол, Неизвестный – это я. И никто не спорил: конечно же, неизвестный. Не Наполеон, не Жорж Буш. Потом несчастный пересмотрел свою позицию. Маска – это я, мол.

Инвалид с той поры стал понимать чукотский язык и определять, пригодна ли в пищу тушенка, не вскрывая банку. А если непригодна, то есть ли в ней ЛСД.

А псих, когда его отпустили, пришел в лес с лопатой, чтобы понять, в конце концов, где собака зарыта. Отыскал березовые ножки. Ковырнул под ними раз-другой… Как заорет благим матом!

Сидевшие, как рояль в кустах, санитары еле успокоили психа двойной дозой брома и произведениями композитора Бумса-Брамса. С тех пор он не может смотреть на спортсменок, особенно если это фигурное плавание, когда из воды одни ножки торчат и манят на глубину. А вдруг вынырнут, а вместо туловища – страх и ужас! Не раз он в отчаянии бился головой о стены, и по решению суда гражданина обязали носить каску и не приближаться к женщинам с голыми ногами.

Дошло это до чудака-скульптора. Не Эрнста, а резчика по дереву. Удивился он, что своим искусством нанес душевную травму ни в чем не повинному человеку. Ничего, – подумал, – дело поправимое, я же не сапер. Могу ошибаться. Вообще-то, справедливости ради, даже в Третьяковской галерее случаются разные казусы. Зрители падают возле шедевров в обморок и наносят учреждению культуры материальный урон, разбивая стекла, которым закрыты картины. Искусство – страшная сила. Если дана дураку. Правда, тут наметились подвижки: вовсю функционирует интернетовский портал, где публикуются больные шизофренией: публикуют фантастические рассказы, пророчества и видения, не уступающие американским фильмам ужасов, причем делают это бескорыстно, не получая ни рубля гонорара.

Как-то попалась ваятелю толстенная береза, в полтора обхвата. На ней – грибы-наросты, издали напоминающие, если иметь воспаленное воображение, женские груди. И это придало художнику новый творческий импульс. На грани инсульта. Кровь в голову бросилась, в пятки, поднялась до уровня ниже живота, да там и осталась, требовала действий.

Смаху, без питья и пищи, за сутки изладил женщину-березку потрясающей красоты. Талия, ножки белые, стройные. Грудь из грибов-наростов своей ядреной формой и нежной фактурой дразнила воображение и звала на любовные подвиги.

Псих тут как тут! Весь на дерьмо изошелся, крутясь вокруг березовой Венеры. То задышит, то застонет, даже выть принимался. Договорился до того, что готов жениться. Неважно, что деревянная, зато красивая и не из болтливых. А на ощупь хороша, чудо. Умиротворяет. Ему доброжелатели шутки ради резиновую Зину из секс-шопа притащили, а он шутки не понял, от березки ни на шаг.

Скульптору что, только посмеивается. Легкий на подъем, радуется, что вокруг него такой сыр-бор. Набрел в долине горной речки на другую березу, потолще и изваял во всей красе мужика. Вылитый Аполлон, только мощный, как бульдозер.

Смотрит псих на Аполлона, словно в зеркало. Вроде он и не он: фигура стройная, лицо благороднее, белое, взгляд покоряющий, как у волкодава. Глаза огромные, не то что эти щелочки у американских актеров, получающих за каждую сыгранную роль около 20 миллионов долларов.

И от колымской статуи особый березовый аромат чистоты, как после русской бани. Так пахнут и молодые полицейские, не испорченные коррупцией. А женщинам-то как дух распаренного березового веничка нравится – спасу нет. Феромоны – одним словом.

Народ вокруг ходит, языком прищелкивает, любуется. А псих из штанов выпрыгивает, хочет, чтобы все его узнавали как телевизионного ведущего с «Поля чудес». Да что-то не получается у него. Кишка тонка в смысле интеллекта. Плюнул, пошел в баню, парился три часа, а после пил чай травяной, курил оленя и верблюда. Потом читать стал – Арцыбашева. Музыку Глюка слушал. Аудиокнигу.

Нагуливал благородное выражение лица. И где-то на третий месяц дорос до идеала, Пелевина. Стали его в бане узнавать: смотри, мол, вылитый статуй, только келдышем не вышел. Стало быть, скульптор его портрет как бы на вырост ваял. Что ж, мудро, ничего не скажешь. Приналег псих на Рамаяну, Камасутру, ушу, Дао, чучхе. Путем воздержания и самовнушения псих изменил физические параметры, поумнел на математических задачах.

К тому времени нашлась и молодайка из села Березайка, как две капли воды вылитая березовая зайка, которую скульптор в своем сердце увидел. Поначалу псих ей дуб дубом показался. Да, признаться, все ему хотелось с дуба упасть, стволовые клетки активировать. Безотчетное, разумеется, желание. Думал, к женщине тянет, это, конечно, так, да и не так. Но он рос на интеллектуальных дрожжах, мужал на глазах. От дури и психа избавился. И вот уже готов, юный пионер, колоски собирать.

Там и до свадьбы дошло, до первой брачной ночи. Лес гудел, ухали филины, выли волки, блистали молнии, земля тряслась. Прибегали от берегов Японии цунами, стонали тундропитеки, курили оленей. Телевидение норовит его под стеклом онлайн показать. Как водится, я там был, мед и пиво пил, по усам бежало, в рот не попало. Но все видел, есть у меня такое хобби. Да не только я, кто угодно на ТВ мог полюбоваться. И виртуально присоединиться к оргии. Одна фанатка ноги ему мыла и воду пила, а он с лица ее прекрасного, ангельского, шампанское слизывал.

А детей у них народилось – целый хоровод, белолицые и кудрявые, как веники. И всех скульптор предварительно из березы выстругал, как папа Карло. Вскармливала их мать березовой кашей и колыбельную пела про березоньку, во поле стоявшую. Та песня душу развивает: слух, зрение, осязание, интуицию.

И повадились молодожены со всех концов Руси к тем березам приезжать. И дано им было счастье познать любовь. Над сопками летали, левитировали, пили густой горный воздух.

Высокое свинство

Вы не отыщете сюрприза, так повелось от праотца: какая пьянка без стриптиза и экспертизы огурца!

Сценарий мыльного сериала

Маша с Васей как две половинки одного кирпича. У Васи морда кирпича просит, а у нее кровь с молоком. У Васи грудь колесом, у Маши фигура по циркулю, точно в 48 размер второй рост, пятая полнота, шестая ломота.

Кота они тоже Васька звали. Зверь лютый, ни одной кошке в округе прохода не дал. Вася старший такой же гигант. Грузчик. Все общежитие – его вотчина-гарем. Работал на разгрузке спиртного. У них уловка известная: коньячные бутылки над ведром бьют, осколки в ящик обратно складывают, мол, при погрузо-разгрузочных работах имелась неосторожность в пределах дозволенной нормы. Ведро коньяка набьют и вперед. Те-то, приятели, свои подвиги принятием ограничивают, а он нет. Подай ему красотку на закуску. Орел, одним словом. Крылья расправляются, требуют полета и простора. Синим огнем горит.

Кот каждую неделю приносит боевые раны. Ухо порвано на полоски и глаз заплыл, как у боксера. У Васи старшего нет конкурентов. Правда, поклонницы иной раз меж собой потасовку устраивают, так и ему рикошетом достается. И от Маши тоже рикошетом, когда кота журит. Рикошет – шет!

– Погоди, стервец, кастрирую тебя, – грозит Маша мохнатому гангстеру, подкладывая в плошку свежего минтайчика. Мужу грозить не решается. А то, как в горах: слово скажешь, а там обвал.

Долго ли, коротко жили они так, не тужили, как раз стали из-за кордона новинки приплывать: пуховики на рыбьем меху, порошки для стирки в ледяной воде. Фотокамеры «Кодак». Докатился до Магадана и кошачий контрасекс. Маша закупила несколько упаковок, принялась коту темперамент исправлять. Через несколько дней стал он такой ручной и вальяжный, что прослезилась. Кошачьих невест забросил, домовничает. Знай себе лежит. На солнышке жмурится. Или спит. Храпеть научился, как Вася-старший.

Как-то случилось, приболел Орел. Вместо ведра коньяку полтора набили. Вот и призадумался.

– Дай-ка, – говорит, – Маша, таблетку от головной боли.

– Все тебе подай-поднеси, а сам? Как жареный петушок клюнул, живо к жене причалил.

– Ну, заладила, – поморщился Орел, – сам возьму. Это не мешки кидать.

– Ты – такой бугаина, две прими.

А он не жадный, всю упаковку разом жахнул, лег на диван, заснул богатырским сном. Что собственно бедной женщине надо? Уж не до ласки. Одно присутствие важно. Да хоть и ласки. Почему я его пои, корми, а все соки на сторону уходят? Подумала сгоряча и, как женщина честная, тут же себя поправила. Уж этого счастья у нее как грязи. По горло. Лучшее достается. Посидела, подумала, еще посидела и стала Орла потихоньку, незаметно для себя, будить. А сама наряды тем временем примеряет.

– Безобразие, что ни надену, все полнит. Даже костюм Евы.

Растолкала Орла, придвинулась всеми прелестями, а он, как баран на новые ворота, уставился и сопит.

– Вася, я тебя не узнаю.

– Я сам себя не узнаю. Что-то я сегодня не в форме. Актированный день. Давай в театр сходим.

И уснул.

Но ни назавтра, ни на послезавтра ситуация не изменилась. Будто подменили Васю. Был диким, стал мужиком домашним. Вместе с котом вечера проводит на диване, все больше они становятся похожи друг на друга, как две половинки одного кирпича: полнеют, жирком покрываются, лоснятся.

Мыши появились. Откуда только в панельном доме, да еще на третьем этаже? Жизнь научит селедку чистить с хвоста. Раньше газеты писали, чтобы хлеб беречь. Укоряли детей, которые булки вместо мяча пинали. Передовые дворники устанавливали ведра на лестничных площадках для черствяка. Теперь этого нет, новая экономическая ситуация. Самим бы хватило. Вот и придвинулись грызуны поближе к человеку. Норовят вырвать изо рта.

Маша, поначалу радовавшаяся, что получилось кота от улицы отвадить, скоро приуныла. Вдвойне запечалилась, затосковала, что мужа вывела из строя. Сама же и превратила в инвалида. Не пьет, благо, теперь коньяк пароходами не везут, по общежитию не шастает, но и родную жену не трогает. Вот что значит, вместо таблеток от головной боли кошачьи таблетки хватануть, да лошадиную дозу.

Были мы две половинки, – думала. – Муженек вышел из строя, надо его менять.

Но это только так говорится. Ни на кого своего Васечку не сменяет. Жалеет, любит, виноватой себя чувствует, как та кошка, которая чует, чье мясо съела. Да где теперь мужика найдешь? Новые русские бизнесом занимаются, им не до женска полу, остальные в стрессе.

Тем временем по городу сокращение штатов прокатилось, так что Вася и Маша безработными оказались. Как быть? Семью кормить надо. Старший сынок, Петя, в армии, ему посылки слать, а девочки-близняшки тоже затрат требуют, да еще каких!

Люди надоумили. Купите, – говорят, – дом в Нагаево, частный. Хозяйство заведите: свинушку, кур. Будет как дача посреди города. Да с баней! Идея хорошая, а где денег взять? Не очень-то разбежишься. Правда, дома те нагаевские, откровенно говоря, по цене собачьей будки идут. Разъезжается народ: кто на материк, кто в каменные дома переходит. Очередники есть, инвалиды там, вдовы, в частные дома не хотят идти, ждут благоустроенные, вот и упали цены.

Были у Маши кое-какие колечки с камушками на черный день. Изумруды, агаты. Продала новым русским, выкрутились. Пошла их семейная ферма. Яйца куры несут – сразу облегчение. Кроликов завели. Для них корм можно бесплатно наготовить, на сопках веток нарубить. Естественно, хряка откармливают. Теплица от старых хозяев досталась. Втянулись постепенно. Маша уж представить не может, как это вставать, идти в контору к надоевшим рожам, два раза на дню гонять чаи, вести никому не нужные разговоры, перемывая друг другу косточки и получать гарантированные небольшие грошики.

Звери – они честнее людей. Хотят есть – просят, а поедят – ласкаются. Жалко тоже, когда последняя фаза настает, когда надо превратить их в шашлык и колбасу.

– Нет проблем, Маша, – говорит Вася. – Сразу видно, не крестьянских ты корней барышня. У крестьянина все это уживается в душе, одной рукой ласкаем, другой голову рубим. А кто нервный, соседа зовет. Я вот Борьку, – кивнул на хряка, – порешить не смогу. Он как сын. Свиньи – они умные, как люди. И болезни одни. И печень одна, и сердце схожее. Я, Маша, в свое время книги читал, знаю. Это теперь не до чтения.

Маша тоже слыхала, что современная медицина так далеко продвинулась, что человеку поросячью печень пересадили. То ли в Японии, то ли в Австралии. И через это дело запала ей мысль, как свою ошибку исправить, Орла на крыло поднять. Тут как раз рекламная кампания началась, уши прожужжали пищевыми добавками – для кур, для коров, свиней. Между прочим, того телевизионного поросяку, который на добавках, как на дрожжах вымахал, тоже Борькой звали. Так и порошок назван. Купила она это средство, стала хряку давать. Потом коту дала лизнуть. В сметану натолкала. Никакого эффекта.

Что ж, не судьба. Поплакала тихонько. Не стать двум половинкам одним кирпичом. И вдруг кота из дому как ветром сдуло. Через неделю подваливает – ободранный, синяк под глазом, второе ухо окровавленное. Орет, есть просит, аж трясется от нетерпения. Она как набросится, давай полового гангстера обнимать-целовать, бедный не знает, как вырваться. А когти применить не решается.

В тот же день Маша подмешала Борькину добавку в борщ и скормила мужу. Он ее поднял рано, в пять утра:

– Ты что, понимаешь, спать сюда пришла, что ли? Я тебе не муж, что ли? Ну-ка, ближе придвигайся! Дыши глубже!

– Муж, – прошептала Маша и залилась счастливыми слезами.

Орел вернул свой статус. Снова его взяли в престижную бригаду, в частное транспортное агентство, погрузо-разгрузочные работы и доставка с охраной. Когда возвращается из рейса, общежитие лихорадит. Надеваются лучшие наряды. Имя Васи горное эхо разносит по ближайшим сопкам.

Маша не в претензии. Ей достается лучшая часть неуемного биополя мужа. Правда, он чуть ее не поколотил, когда услышал произнесенное во сне: «Борька ты, Борька!»

Мы были как две половинки кирпича, – часто размышляла теперь Маша. – Я чуть его не погубила, а теперь что-то неладно с женской половинкой, она нуждается в замене. Будем искать. И подыскивала, на ком женить Васю. Но это она так, не всерьез.

А хряк погиб от случайной пули во время бандитской разборки. Мир его праху.