Текст книги "Невеста для отшельника"
Автор книги: Владимир Христофоров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Областная газета рассказала о том, как была найдена дочь погибшего на Колыме летчика Ковылина. Вместе с мужем она переехала в соседний с могилой отца колымский поселок, где сейчас преподает физику в школе. Спустя несколько лет ее супруг обнаружил останки летчиков другого экипажа под командованием капитана Михасева. На месте гибели был воздвигнут монумент. Найдены жена и дочь Михасева.
В одной из районных газет Чукотки появился рассказ о первом чукотском летчике Дмитрии Тымнетагине, который тоже участвовал в освоении воздушной трассы от Нома до Красноярска. Его племянник, выпускник Уэленской средней школы Сергей Тымнетагин, со своими сверстниками Александром Умкиным и Иваном Нутевентиным решили поступить в Омское летное училище.
Сколько же их погибло на чукотской и колымской земле, венных летчиков, работавших на фронт! На этот вопрос пока никто не может дать ответа. Самолеты разбивались, потому что летчикам приходилось летать на больших высотах с применением кислородных масок, при очень низких температурах, без отопления и с обмерзшими стеклами, без радиокомпасов и приводных радиостанций. Молодые летчики допускали порою ошибки, переводя галлоны в литры, футы в метры, мили в километры…
Лоскутова нашлась благодаря заметке, напечатанной в одной из центральных газет.
Тельман Ивтэкович, приглаживая расческой волосы, смотрел на гостью, и, пока она раскуривала папиросу (у него в кабинете не курили), он быстро восстанавливал в своей памяти все, что узнал за эту зиму о перегоне американской воздушной техники. Это была его обычная профессиональная особенность – собрать воедино все сведения, которые могли бы пригодиться в предполагаемом разговоре.
«Итак, протяженность трассы четырнадцать тысяч километров. Марки перегоняемых самолетов: истребители P-40 «Киттихаук», Р-30 «Аэрокобра», средние бомбардировщики Б-25, А-20 «Бостон», транспортные Си-47 «Дуглас». С начала 1943 года и до конца войны было доставлено из Америки на советский фронт 7308 самолетов. В 1944–1945 годах отечественная промышленность ежегодно выпускала десятки тысяч самолетов. Что еще?»
Лоскутова глубоко затянулась, выдохнула облегченно дым и только тогда в упор посмотрела на председателя:
– Чего же вы не спрашиваете о дороге, погоде и самочувствии? Да, дорога утомительна – две пересадки. Погода отвратительная, самочувствие неважное – давление.
– Мы рады, Варвара Кирилловна, приветствовать вас на нашей земле,.
– Оставьте! – она махнула рукой, и пепел упал на зеленое сукно стола, – Чем скорее я отсюда выберусь, тем будет лучше мне и вам.
– Ну зачем же так! Погостите. Ребята ждут вас.
– Да-а, я побываю у них. Спасибо. Но мне, как вы, очевидно, догадываетесь, надо туда.
– Туда? – зачем-то переспросил Тельман Ивтэкович и сразу нахмурился, полез за расческой. Он скользнул взглядом по грузной фигуре Лоскутовой, прищурился и отвернулся к окну, где синели сопки и небо.
– Туда сложно. Это далеко, в труднодоступных скалах. А вертолеты сейчас нарасхват – лето.
Гостья в упор немигающе смотрела на председателя, и он вдруг подумал, что эта женщина еще ни разу не улыбнулась. Понял он и другое – так просто ему не отделаться и, пока она будет здесь, не жить ему спокойно.
Варвара Кирилловна закашлялась, лицо ее вмиг сделалось багровым, на шее вздулись вены. «Еще удар хватит», – подумал председатель и налил в стакан воды. Она ее жадно выпила.
– Поймите меня правильно, дорогой коллега…
Тельман Ивтэкович пропустил мимо ушей слово «коллега», его отвлекла странная манера этой женщины – она говорила почти не разжимая зубов. «Характер. Черта с два уговоришь». Он задумчиво повертел ручку. В кабинет то и дело заглядывали люди, но войти не решались. Непрерывно звонил телефон. Гостья неожиданно поднялась, сорвала трубку и рявкнула:
– Занят председатель! За-нят! Звоните через пять минут.
Председатель улыбнулся:
– Это не поможет. Вы хоть о себе расскажите.
– Ничего интересного. С месяц, как выгнали на пенсию. Скоро вы это удовольствие испытаете.
– А работали, простите, где?
– В горисполкоме, зампред.
– Да что вы! Коллеги, значит.
– Своему-то заму небось тоже немало крови попортили? – гостья повела могучими плечами.
– Скорее, он мне.
– А я со своим предом последнее время даже не здоровалась.
– Что так?
– А он примерно так же: сложно, подумаем, подождем, не надо горячку пороть, не наломать бы дров…
Тельман Ивтэкович опять улыбнулся.
– Ну, положим, вы меня еще не знаете…
– Буду рада, если ошибусь. Представьте, из-за его этих «ни бэ ни мэ» мы потеряли целый завод. А что такое для нашего бабьего царства механический завод? Это женихи, семьи, следовательно, закрепление основных кадров – ткачих. Говорила, долбила на всех совещаниях… Так нет, пока думал да прикидывал – завод прибрали соседи. А меня… на пенсию – надоела. Я сейчас в министерстве обороны была, просила танковую дивизию у нас разместить – хоть механики свои будут. Не вышло. Видите ли, почва у нас сыпучая, танки не сдвинутся с места. Говорю, давай пехоту, мы и пехотинцев в два счета обучим на механиков.
Тельман Ивтэкович откровенно расхохотался. Варвара Кирилловна с сожалением посмотрела на него:
– Вот так все мужики ржут. А дело серьезное. В нашем городе трудно выйти замуж. – Она впервые с интересом оглядела кабинет, решив, что бесполезно говорить на эту тему. – Кстати, что у вас творится в аэропорту? Автобус чорт-те когда ходит, а водители грузовых машин не хотят брать пассажиров, говорят, запрет. Какой еще запрет, если людям надо быстрее домой добраться? Признаться, не думала такое на Севере встретить, пишут-то другое… Да и в гостинице грязновато.
– Позвонили бы, машина есть.
– Сказки. Машины в такие минуты никогда не бывает. Однако… – она глянула на часы, – вам негоже столько времени тратить на меня. До свидания. – Гостья встала и тяжело двинулась к выходу.
Тельман Ивтэкович машинально привстал:
– Куда же вы? А как же с… этим делом?
– Думайте, вы хозяин района. С утра жду звонка.
На следующий день Варвара Кирилловна стала свидетельницей странной сцены, разыгравшейся напротив гостиницы. Переходя улицу, она приостановилась, чтобы дать дорогу телеге с лошадью. Поравнявшись с ней, возница-женщина привстала и вдруг начала отчаянно хлестать кобылу.
– Лево сворачивай! Лево, говорю!
Варвара Кирилловна поначалу приняла эти слова на свой счет. Она даже оглянулась и отступила на тротуар. Женщина изо всех сил тянула вожжи на себя, пытаясь повернуть лошадь в левый проулок. А навстречу ей, улыбаясь, спешил неверной походкой бородатый старик в ватнике и кирзовых сапогах. В руках он держал большой кулек.
– Так она тебя и послушалась. Лево, лево, – передразнил он. – Дура! Коню душевность перво-наперво дай, уваженье, а ты с ним, как со своим мужиком. Вот и бегит он от тебя лево.
Женщина покорно опустила вожжи:
– Ладно, не успели свернуть. Опять с повидлом?
– С таком, – Старик похлопал лошадь по морде, качнул деловито хомут, потянул ремень чересседельника. – По рукам бить надо за такое обхожденье с животным. Ишь, натер каку мозоляку.
Он развернул кулек, протянул лошади пирожок:
– Давай, парень, рубай.
Лошадь аккуратно взяла фиолетовыми губами пирожок, переступила с ноги на ногу и, неопределенно вздохнув, принялась осторожно жевать.
Прохожие останавливались с улыбкой. К решетке соседнего дворика прилепилась детвора из детсада. Воспитательница громко поясняла:
– Дети, это лошадь. Ее привезли к нам с материка. Кто еще не видел живой лошади? Сегодня будем ее рисовать… Лошадь, как видите, помощник человека.
Старик, достав очередной пирожок с повидлом, качнулся и выразительно поднял палец:
– Не то, дочка, ты им говоришь. Это не лошадь, а конь – вот! В войну он боевой единицей значился. Как солдат. А ты – помощник! Первейший, можно сказать, друг человеческий. Правда, парень? – Он прижал теплую лошадиную морду к себе и вдруг, поцеловав ее в ноздри, всхлипнул.
Воспитательница собрала детвору, увела от решетки. Возница-женщина пошевелила кнутом и неожиданно мужским басом проворчала:
– Максимыч, черт бы тебя побрал, опять, смотри, в милицию угодишь. Нельзя целоваться с лошадью при людях – иди проснись!
– А-а, – замотал головой Максимыч, – ты дура, баба, дура. Я кавалерист: шашки – наголо-о-о! – по его грязным щекам текли пьяные слезы.
Варвара Кирилловна подошла к вознице:
– Чья лошадь?
– Торговская.
– А он?
– Максимыч? На пенсии.
– А что, лошадь единственная в поселке?
– Какой – в поселке! На весь район, считай. Чукчи из тундры специально везут детей, чтобы посмотреть на нее. Вроде как музейный экспонат.
Варвара Кирилловна вернулась, узнала номер директора торга. Между ними состоялся такой разговор:
– А что нам делать, Людмила Ивановна, с лошадью вашей?
– Вы из милиции? Опять скандал?
– Я Лоскутова. Из райисполкома, – чуть помедлив, добавила Варвара Кирилловна. – Нельзя ли старика взять кучером?
– Ни в коем случае, любителей выпить у нас своих хватает. К тому же лошадь нам держать нерентабельно. Все собираемся списать, да руки не доходят. Теперь, очевидно, придется, если уж нашей лошадью заинтересовался сам райисполком.
– Ну так есть выход – спишите и продайте ее старику, скажем, в кредит.
Директор торга рассмеялась:
– Мы подумаем, конечно. На балансе она у нас. Если только по болезни, по старости лет… А впрочем, дайте нам официальное указание – и дело с концом.
– Дадим. Договорились. Все.
– Вы, видимо, новый человек в исполкоме, я что-то вас не знаю.
– Да, я только вчера прибыла. Точнее сказать, я депутат областного Совета. Еще депутат…
Во второй половине дня Варвара Кирилловна позвонила Тельману Ивтэковичу. Как и прежде, она быстро справилась с подступающей к горлу ноющей болью, поспешно погасила те далекие воспоминания, которые вспыхивали в ней, словно отблески молнии, высвечивая подробности уже полузабытых встреч. Он ей часто говорил: «Ты, Варька, мне от бога, с неба свалилась на мою голову».
Горькая улыбка тронула губы Лоскутовой. Да, так и было. Прямо с неба. Она тогда занималась в школе планеристов, и первый ее полет завершился в огороде дома на окраине, где жил Гаранин. Как он испугался, увидев сломанный планер и плачущую девчонку в нем. Он тогда был уже курсантом авиационного училища.
Войну они начали в разных авиаполках. Но она еще не летала. Это было позже…
Варвара Кирилловна никогда не позволяла себе распускаться. И теперь, здесь, она думала обо всем как бы отчужденно, словно о факте из жизни других людей. Однако самообладание ее по только не радовало, но даже огорчало. Оно напоминало о долгих годах, которые отделяли ее ту, молодую, от сегодняшнего дня, о жизненном опыте, о потере остроты восприятия былых чувств, а значит – о старости.
Тельман Ивтэкович говорил нервно и, как ей показалось, враждебно. Варвара Кирилловна на мгновение растерялась, подумав о нелепости своего требования. Она сразу поняла, что отнимает время у занятых людей. А потеря времени – все равно что нанесенный кому-то ущерб. В принципе, так ли уж важна – быть ей именно там? Сегодня она пойдет в ПТУ и увидит то, что осталось после катастрофы.
Лоскутова терпеливо выслушала объяснения председателя о «зверской» занятости вертолетов и людей, закурила, Больше звонить она не будет, больше не надо приходить в райисполком. Все это чепуха – запоздалые цветы на могилу, все это мистика и чепуха. Мы – материалисты! Однако она подумала о своей матери и чистеньком деревянном кладбище на бугре, где весной над могилой тихо распускаются вербы. Шум ветра, щебет птиц – это совсем не тот шум, который услышишь в лесу, и совсем не тот крик птиц. На кладбище эти звуки просто часть вечной могильной тишины. По-бабьи она это понимала. Боязнь, испуг, почтение к тому, что находилось за пределами материальной жизни, в ней все-таки остались.
…Она тогда, кажется, сказала ему о своем предчувствии, что они больше никогда не увидятся. «Ты не можешь представить, Женька, – сказала она в тот их последний рассвет, – хорошо нам было или плохо – это неважно. По ведь мы никогда больше не встретимся. Вот это страшно! Будет вокруг нас много людей, может быть, мы уцелеем в войне, и нам могут встретиться люди очень похожие на нас с тобой. А мы не встретимся. Это, наверное, хуже, чем знать, что кого-то из нас нет… Я даже ребенка от тебя не успела родить». Он ответил спокойно и мудро: «Если судьба не сведет нас снова, надо просто помнить друг друга. Во мне продолжает жить мой отец, хотя я не был на его могиле лет десять. Почти ежедневно я восстанавливаю в памяти его жизнь, узнаю в ней себя. Все так повторяется… Я буду всегда помнить о тебе», Ей хотелось закричать от этих его страшных слов: «Нет-нет-нет! Я не могу это слышать! Я люблю тебя. Черт с ним, с загсом, свадьбой… Я хочу видеть тебя. Не надо так жестоко говорить, милый мой Женька. Мы обязательно увидимся, и у нас еще будет все. Все-все!» Он понял ее состояние и шутливо погрозил пальцем: «Приказываю не распускаться, товарищ гвардии младший сержант!» Потом похлопал по своему планшету: «Здесь, учти, заявление на тебя. Вернусь, тогда уж ты от меня никуда не денешься»… И опять на прощание погрозил пальцем.
Варвара Кирилловна оставила в приемной плащ, привычным жестом поправила волосы и решительно открыла дверь кабинета директора профессионально-технического училища. Шло совещание. Директор вопросительно глянул на вошедшую, но, увидев на лацкане пиджака депутатский значок, привстал и показал на свободный стул.
– Продолжайте, продолжайте, – шепотом проговорила Лоскутова и вынула пачку папирос. Это еще более смутило директора: «Не церемонится. Из области, очевидно…»
Молодая женщина, выступавшая перед этим, тоже смутилась и молча глядела в школьную тетрадь. Директор кивнул ей:
– Хорошо, это мы разберем в рабочем порядке.
– Зачем же в рабочем? Для того ведь и собрались. Не на торжественном же собрании – на рабочем, – сказал сидящий рядом с Лоскутовой мужчина. Его поддержали остальные.
Женщина с тетрадкой, не поднимая глаз, продолжила:
– Короче говоря, из милиции письмо: конкретных виновных в краже сеток установить не удалось, по подозрение опять падает на наших.
– Пора холодильниками обзаводиться, нечего развешивать по окнам авоськи, – раздалась чья-то ироническая реплика.
Директор протестующе поднял руку и посмотрел на Лоскутову:
– Спокойно, товарищи, спокойно. Приезжий человек не в курсе – надо объяснить. У нас нет зама по воспитательной работе. Никто больше года не держится. Я понимаю, что эта работа не мёд, но надо же наконец и области подумать о толковом комиссаре. Наставник нужен. Вот тогда и сетки будут целы.
– И с помещением пора решить вопрос, – повернулся к Лоскутовой сосед, – О расширении второй год говорим, а сделано с гулькин нос, извините, конечно, за резкость.
– Верно, нам негде разместить толком кабинеты оленеводства и звероводства. Пришло новое оборудование, новые рации…
Лоскутова молча вертела в руках неприкуренную беломорину и, казалось, не слышала обращенных к ней слов.
Директор нервно кашлянул в сжатый кулак, продолжая размышлять над причинами столе, внезапного приезда областного начальства. Поводов могло быть предостаточно: строительство нового общежития на 300 мест, недобор учащихся на новый учебный год, наконец, эти ЧП с продуктовыми сетками…
Лоскутова обвела лица сидящих своим тяжелым властным взглядом:
– Слушая вас, я подумала вот о чем. Прежде чем зайти в этот кабинет, я походила по училищу. Да, надо признать, в мастерских тесно. Вообще планировка здания довольно нерациональная. Зачем, скажем, за этой стеной такой громадный коридор с тупиком? Там есть окно – прекрасно! Отгородите коридор и врежьте дверь. Вот вам дополнительный кабинет.
Директор в замешательстве потеребил свой нос:
– Вот что значит, товарищи, свежий глаз!
– Минутку, – грубовато оборвала его Лоскутова. – Давайте подумаем, так ли уж необходим этот министерский, простите директорский кабинет с гигантской приемной? Вполне можно обойтись одной приемной.
Директор покраснел и постучал пальцами по стеклу:
– Ну, это не решение вопроса. – Покраснел он оттого, что по проекту действительно кабинет директору предлагался без приемной.
– Знаю и понимаю, расставаться с таким роскошным залом не хочется. Но я бы вам посоветовала. Кто ради кого здесь? Вы для учащихся или учащиеся для вас?
– Простите, вы кто, собственно, будете? – поинтересовался директор.
– Как вам сказать, – задумалась Варвара Кирилловна, подыскивая верные слова. – У вас есть кружок «Поиск». Я приехала…
Молодая женщина, та, что говорила о письме из милиции, ойкнула, сложила ладони у подбородка:
– Так это… вы? Жена того летчика?
– Да. Это я.
Все разом вскочили. Кто-то обнял за плечи Лоскутову, кто-то жал руки.
От неожиданно нахлынувшей людской нежности Варвара Кирилловна растерялась, лишь благодарно улыбалась всем, но размягчиться до слез себе не позволила, хотя они стояли где-то совсем рядом. Просто спазмы сжали ей горло, и она еще некоторое время не смогли вымолвить ни слова.
– Спасибо… спасибо за теплоту. Но, право, я не заслужила этого. Я всего лишь… жена… летчика.
Молодая женщина, сама готовая вот-вот расплакаться, все время повторяла:
– Боже мой! Надо же! Боже мой… Вы не представляете, как вас ребята ждут! Такая встреча… Пойдемте скорее в наш класс, пойдемте.
Директор вставил:
– И обязательно выступите перед учащимися, в плане, так сказать, патриотического воспитания. Это нам очень важно…
– Да уж придется выступить, – с напускной строгостью произнесла Лоскутова, – а за сетки с продуктами я спрошу, крепко спрошу. Насчет перепланировки все-таки подумайте. Я, в свою очередь, поговорю с председателем райисполкома. Помогу чем могу.
Директор испуганно замахал руками:
– Не надо, ничего не надо говорить. Мы тут сами решим.
– Не надо ничего решать. Надо делать. Больше того, объявите среди учащихся конкурс на лучший вариант перепланировки корпуса. Это как раз будет в плане трудового воспитания, – добавила она с улыбкой.
Варвара Кирилловна наконец решилась зажечь спичку и с жадностью втянула в себя желанную струю дыма.
…Лоскутова рассматривала вещи погибших летчиков так, словно она была очень близоруким человеком. Ей хотелось остаться одной, ее раздражало нетерпеливое перешептывание ребят, мешало стекло, за которым лежали все эти обгоревшие и оплавленные предметы. Попросить открыть крышку столика она не решалась. Еще раньше, как только Лоскутова взглянула на вещи, ей пришла в голову горькая мысль: а ведь она не помнит, какие из вещей принадлежали Гаранину. Часы, портупея, клочок погона, кобура, термос – все могло быть и его, и его погибших товарищей. Она спросила, были ли еще документы, кроме комсомольского билета и письма.
– Письма есть, но их не удалось прочесть, – сказал рослый черноволосый паренек. – Если хотите взглянуть, они у отца в сейфе.
– Почему у отца? – машинально спросила Варвара Кирилловна.
– А он председатель райисполкома, помогал нам, – ответил юноша.
Вечером в спортивном зале собрались учащиеся и преподаватели.
– Прежде всего, ребята, я передаю вам большой сердечный привет от Героя Советского Союза, бывшего командира перегоночной авиадивизии Ильи Петровича Мазурука. Он знает о вас и гордится вами. Такое вы хорошее дело делаете…
Слова Лоскутов ой потонули в грохоте аплодисментов.
– Так вот. Я с ним встретилась перед вылетом на Чукотку. Илья Петрович рассказал мне один случай. Глубокой осенью сорок третьего года где-то в этом районе совершил вынужденную посадку военный транспортный самолет. Летчики остались живы, но их никак нельзя было вывезти с места аварии: вертолетов тогда еще не существовало. Целый месяц летчикам с воздуха сбрасывали все необходимое, пока не выпал снег и к ним не пробились оленьи упряжки. Илья Петрович не помнит имена летчиков, но ведь вполне возможно, что это был экипаж второго самолета, который обнаружили геологи, Значит, летчики живы! Попробуйте начать поиск отсюда, с Чукотки. Наверняка кто-то из местного населения помнит об этом эпизоде. А через них, возможно, удастся узнать чью-нибудь фамилию.
Я скажу вам, ребята, что никто никогда бесследно не исчезает. Двадцать миллионов советских людей погибло в войну. Воспоминания живут о них в памяти их родных и близких. Давно умерли родители Евгения Федоровича Гаранина, не осталось родственников. Но вы нашли меня, а через меня о его последнем полете над Чукоткой узнали многие люди, те, кто его помнили, и те, кто его не знали. Оказывается, некоторые на товарищей Гаранина знали о нем больше, чем я. Гаранин не совершил подвига, не имел высоких наград. Но он был очень настойчивым человеком. Он сумел, пусть частично и пусть не совсем так, как хотел, достичь своей давней мечты – сделать героические полеты через Северный полюс в Америку нормой, обычным делом. Он мечтал работать в Арктике, осваивать воздушные трассы Крайнего Севера. Не знаю, был ли он доволен собой…
Варвара Кирилловна по привычке открыла свою сумку, чтобы достать папиросы.
Голос Варвары Кирилловны заметно дрогнул, когда она произнесла:
– Я вам благодарна… по-матерински благодарна. Я ничего не могла привезти вам, что дополнило бы биографию и жизнь Гаранина, У меня ничего не осталось. Есть лишь мои память, да я сама, как видите, старая и ворчливая женщина. Продолжайте розыски родных остальных членов экипажа. И я вам в этом помогу, – Она сделала паузу, – А теперь вы расскажите о себе, о своей учебе, о том, чем занимаетесь в свободное время. Конечно, кроме срезания авосек с продуктами…
Зал мгновенно умолк, погрузился в неловкую и тягостную тишину.
– А вы хотите прыгать с парашютом? – неожиданно выручила ребят Варвара Кирилловна.
Тишина всколыхнулась, взорвалась:
– Хотим! Хотим! Ура-а…
– Еще у нас нет канатной дороги! – закричал кто-то пронзительным голосом.
– А дорога-то зачем вам, канатная?
– У нас же, посмотрите, сопки специально созданы дли горнолыжников. И лыжи есть, и желание…
Потом от имени учащихся выступил черноволосый юноша, сын председателя райисполкома. Он рассказал гостье о дальнейших планах группы «Поиск». Из самых лучших ребят решено организовать экспедицию к месту катастрофы самолетов, обратиться к комсомольцам района и собрать средства на сооружение монумента в районном центре, продолжить розыски. В конце он тихо сказал:
– Простите нас за сетки…
Зал дружно захлопал.
В эти дни Тельман Ивтэкович был настолько занят, что не вспомнил бы о гостье, если бы не директор торга.
– Поздравляю вас с новым работником, Тельман Ивтэкович, – сказала она не без иронии. – Энергичная женщина, с места в карьер… на лошади.
– На какой лошади?
Выслушав директоршу, он от души расхохотался:
– А что, молодец, а? Вот вам и вся лошадиная проблема.
В разговор вмешался начальник аэропорта:
– Кстати, где эта Лоскутова? Она нас вчера чуть до инфаркта не довела своими парашютами.
– Парашютами? – Тельман Ивтэкович невольно нахмурился.
– Говорит, не может такого быть, чтобы в авиаподразделении не было с дюжину парашютов. Есть-то они есть, да ведь это серьезное и ответственное дело – прыгать с парашютом. Говорит, на той неделе уже привезет список ребят, желающих прыгать. Это же самоуправство!
– Ага, понял. Мне об этом сын говорил. Я не знаю вашей специфики, тем более, как организуется парашютный спорт. Но, прошу вас, прислушайтесь к словам Лоскутовой. Она человек толковый.
– Ну раз вы так считаете…
– А я с жалобой, Тельман Ивтэкович. – К председателю подошел директор ПТУ. – Вам Лоскутова еще не докладывала о перепланировке нашего здания? Это вообще ни в какие ворота… Если мы начнем руководителей из кабинетов выселять, то… – он не нашелся, что сказать, и лишь пожал плечами, ища поддержку у других.
Раздался звонок, все заспешили в кабинет председателя.
Тельман Ивтэкович еще некоторое время размышлял над словами директора, хотя так до конца и не уловил их смысл, Он разглядывал знакомые лица членов исполкома и приглашенных. Для многих из них Чукотка стала родным домом. Но даже они, в подавляющем своем большинстве, все равно, придет время, вернутся туда, откуда приехали, в свои российские города и поселки. И, может быть, поэтому у него в самой глубине души оставалась некая необъяснимая обида на этих людей. Никто об этом не знал, и сам он считал это глубинное чувство своей слабостью. Оно о себе давало знать крайне редко, по почти всегда, когда ему приходилось провожать на пенсию – а значит, и на материк – своих верных товарищей, с которыми был прожит бок о бок не один год и не два, а порою десятилетия. Все равно, как ни крути, на Чукотке существовал и пока существует вахтовый метод работы, Эти вахты растягивались иногда на очень долгие годы, в которые вполне умещалась целая человеческая жизнь, но все равно это были вахты с приездом и отъездом.
Многие уезжали навсегда, а он оставался, и потому собственная его наступающая старость виделась ему незаслуженно обделенной. Обделенной именно общением с товарищами по совместному делу. Он прекрасно знал, что потом, много лет спустя, ему захочется видеть того или того – может быть, уже давно умершего; захочется видеть, как растут и живут дети его друзей. Именно так, не теряя друг друга, из поколения в поколение живут и в русских селах, и в его родном чукотском селении Энмыгран. Но Тельман Ивтэкович давно уехал из родного села, давно живет в районном центре, а здесь вахтовый метод…
Сейчас он думал об этом не случайно. Слушая директора ПТУ, он почему-то почувствовал, что этот человек здесь долго не продержится – не той закваски. Хотя внешне он вроде бы ничем не отличался от других, пожалуй, только излишне осторожен с начальством, высокомерен с подчиненными. Председатель райисполкома знал и другое – его недолюбливали учащиеся, но ведь это еще далеко не критерий оценки деловых и душевных качеств человека. Он с тоской подумал, что скоро, видимо, придется искать нового директора.
Вечером Тельман Ивтэкович послал машину за Лоскутовой.
– Рад вам сердечно, Варвара Кирилловна. – Он помог гостье снять мокрый плащ, – Где так успели промокнуть? Да-а, сезон осенних дождей наступил. Некстати… Я все эти дни, поверьте, на разрыв.
– Да уж не оправдывайтесь, дорогой Тельман Ивтэкович. Я понимаю все прекрасно. И даже догадываюсь, что вы меня пригласили далеко не по поводу этих осенних дождей.
Председатель ушел от ответа, показал на барометр:
– Поверьте, это недели на две. Все вылеты прекращены, – Он вздохнул, вынул расческу, – Честное слово, я намеревался слетать с вами туда, сам все показать. Но…
– Подождем! Мне спешить некуда, – жестко оборвала его Лоскутова.
– Обиделись?
– Вы меня не поняли. Я буду ждать погоды, чтобы улететь домой.
Варваре Кирилловне подумалось, что председатель рад этим дождям, рад, что наконец отделается от надоевшей гостьи. Но она быстро подавила в себе обиду и сказала:
– За меня туда следующим летом поедут учащиеся ПТУ. А я… я просто не смогу подняться на ту сопку. Мне остается только вас поблагодарить за все, что вы сделали. Эта поездка, пожалуй, была одним из самых значительных событий в моей длинной жизни. Большое спасибо!
– Так-так, – Тельман Ивтэкович продул расческу и аккуратно вложил ее в нагрудный кармашек, – А у меня идея! Только просьба не отвечать сразу, а, скажем, через три дня. Хорошо? Ну тогда вот: оставайтесь у нас до следующего лета. Поработаете заместителем директора в училище, а летом вместе с ними…
Варвара Кирилловна с любопытством рассматривала председателя. Нравился он ей все больше и больше. И правился прежде всего своей открытой и, что ли, беззащитной хитростью.
– А я вам взамен подарок готовлю. Уговорил демобилизованных пограничников поехать в ваш девичий город.
– Это не подарок, а бомба замедленного действия. Парни найдут себе невест и… вернутся на Чукотку. Молодые от вас не уезжают.
Оба рассмеялись.
– Дорогая Варвара Кирилловна, поверьте, ребятам во как нужны вы с вашей светлой умной головой и добрыми вашими женскими руками, – нескладно заключил Тельман Ивтэкович, желая сказать этой пожилой женщине нечто вроде комплимента. При этом он взглянул на большие грубоватые мужские руки Лоскутовой и окончательно смутился.
Варвара Кирилловна громыхнула коробком спичек:
– Как условились, сейчас ничего не скажу.
Они поговорили о парашютном кружке, канатной дороге, вспомнили торговскую лошадь…
Председатель неожиданно хлопнул себя по лбу. Он открыл нижнее отделение сейфа и замер, потом медленно повернулся к гостье:
– Простите, Варвара Кирилловна, я и забыл. У меня ведь для вас есть еще что-то… – Он вынул сверток и развернул. – Это тоже оттуда.
Лоскутова осторожно взяла старую туфельку и конверт.
– Здесь письма, которые не удалось расшифровать. – Он вынул слипшиеся листки с блекло-голубыми разводами.
Варвара Кирилловна бережно рассматривала их.
– Да, совсем ничего нельзя разобрать. Мы с ним не переписывались. Нет, одно письмо он мне прислал, а я, кажется, не успела ответить. А это что? – Она развернула полуистлевший листок. – Боже мой, заявление в загс! Так и не успели. – Привычным жестом она стала искать папиросы, – Отдайте мне это, пожалуйста! Но откуда туфелька? Погодите, погодите… Неужели…
Она забытым молодым жестом отвела со лба седую прядь волос, тихо попросила:
– Можно, я примерю?
Она с трудом наклонилась, приставила рассохшуюся с множеством трещинок былого лака туфельку к своей полной ноге и надолго замерла в этой неудобной позе.
Тельман Ивтэкович нерешительно прикоснулся рукой к ее вздрагивающему плечу, нагнулся и вдруг поцеловал в висок, быть может, вспомнив в это горькое мгновение всех русских ребят, летавших в войну над Чукоткой и сложивших здесь головы.
