Текст книги "Реальность мифов"

Автор книги: Владимир Фромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

Первый командующий

Дом на улице Зихрон Кдушим в Яффо. Вокруг него выстроились тополя, посаженные Ицхаком Саде полвека назад. Здесь он жил после Войны за независимость. Здесь умер в августе 1952 года.

На этой улице, рывком вырывающейся к морю из каменных тисков старого Яффо, много подобных домов старинной кладки с ветхими резными воротами. Но этот дом – особенный. Крайний в ряду, он возвышается подобно восклицательному знаку на одинокой скале, напоминающей корабельную рубку. На фоне убегающих к морю песков оазисом выделяется ухоженный сад. Его посадил Ицхак Саде в последние годы жизни, когда остался не у дел. Грубо обработанные базальтовые глыбы охраняют это зеленое великолепие. От дома к морю ведет дорожка, уложенная мелким гравием. Ее проложил Ицхак Саде для себя и друзей.

Уходя из дома, Саде всегда оставлял двери открытыми. Друзья приходили, спускались к морю, купались, возвращались, принимали душ, открывали бар и коротали время, дожидаясь хозяина. Саде появлялся поздно вечером и присоединялся к компании. К утру обычно опустошалось несколько бутылок.

За домом стоит вагон, обитый померкшим от времени железом. В нем находился командный пункт Ицхака Саде. Вагон, приваренный к джипу, долго помнили бойцы, сражавшиеся на Южном фронте. Потом музейный этот экспонат много лет служил складом Йораму, сыну Ицхака Саде.

Йорам и его жена Зива сохранили в неприкосновенности кабинет Старика.

Это своего рода маленький музей. В кабинете большой, грубо сколоченный стол, покрытый толстым стеклом с эмблемой Пальмаха. Два массивных кресла с плюшевой обивкой. Скамейка. Здесь Ицхак Саде любил беседовать с друзьями. На стол ставилась бутылка, и велись бесконечные разговоры о философии, войне и политике. И о женщинах, конечно. Он их любил, первый командующий, как любят произведения искусства. На стене кабинета неплохие репродукции картин Эль Греко и Рембрандта. Рядом с ними фотографии военных лет и коллекция оружия. Вдоль стены низкие пузатые застекленные шкафы с книгами. Библиотека свидетельствует, что ее хозяин увлекался военным делом, поэзией, историей и живописью.

Сегодня немногие приходят сюда, но все же приходят. Есть еще люди, которых интересует этот человек.

* * *

Ицхак Ландоберг (Саде) родился 19 августа 1890 года в польском городе Люблине. Детство его было омрачено бесконечными сварами между отцом и матерью.

Когда Ицхаку было пять лет, родители развелись, и мать забрала сына в русский город Ярославль, где почти не было евреев. Попав в эту цитадель православия, мальчик быстро ассимилировался. Рослый не по годам, он выделялся храбростью и вспыльчивостью. После нескольких драк сверстники постарались забыть о его еврейском происхождении.

В 17 лет Ицхак считал себя социалистом и верил, что еврейский вопрос найдет свое разрешение в очистительной буре надвигающейся революции.

С началом Первой мировой войны Ицхака мобилизовали в армию. Он был ранен, участвовал в Брусиловском прорыве. Грудь украсил Георгиевский крест. Его произвели в сержанты и хотели направить в офицерскую школу, но помешала революция.

В 1918 году Ицхак Саде – тогда еще Ландоберг – вступил в Красную армию, командовал ротой и приобрел опыт партизанской войны, позднее так пригодившийся ему в борьбе с арабскими террористическими формированиями в Эрец-Исраэль. Поняв, что большевики пытаются вылепить всемирный идеал из грязи и крови, Саде перешел к белым.

Культивируемая в Белой армии ненависть к евреям определила его окончательный выбор.

Он вдруг вспомнил о своих еврейских корнях.

Сэр Исайя Берлин, двоюродный племянник Ицхака Саде, один из самых утонченных умов минувшего столетия, любил этого родственника, сочетавшего разносторонние способности с богемным образом жизни. Позднее, уже в 50-е годы, часто с ним встречался, обычно в маленьком тель-авивском кафе, где за вечер Саде приканчивал бутылку водки в то время, как его рафинированный собеседник довольствовался лишь одной рюмкой вина.

После смерти Саде Исайя Берлин написал о нем воспоминания, заслуживающие наивысшей оценки, как и все, что делал этот человек. Для полноты картины уместно привести из них хотя бы несколько фрагментов.

Итак, Саде глазами Берлина:

«Когда я впервые увидел Саде, он был строен, элегантен и определенно гордился своей внешностью. Теперь он располнел, отрастил бороду, одежда его пообтрепалась, он явно не заботился о том, как выглядит, его совершенно не интересовали „прелести жизни“.

Что он по-настоящему любил, так это действие, борьбу, он наслаждался существованием человека, за которым ведется охота. Он, несомненно, был счастлив, когда мы встретились в этом кафе, в нем не было ни малейшей нервозности, страха или подлинной тревоги за будущее. Каждый день приносил свои трудности, каждый день приносил свои удовольствия, он попросту переходил от одного приключения к другому с ненасытным аппетитом к жизни.

В 1948 году, после ухода англичан из Палестины, Саде стал командующим „летучими отрядами“, он захватывал египетские крепости, брал пленных. Метод Саде, как рассказывали люди, которыми он командовал, состоял в том, что он попросту несся на египетские аванпосты с гранатой в каждой руке и с громким криком, приказав своим бойцам делать то же самое. Египтянам ничего не оставалось, как бежать, бросая башмаки. Крови проливалось немного. Потом он забирал приглянувшееся ему оружие.

Собранные трофеи – ружья, кинжалы, ятаганы – впоследствии гордо украшали его дом в Яффо. Мы встретились с ним в этом доме после Войны за независимость. К тому времени Саде был чем-то вроде народного героя. Он показывал мне многочисленные фотографии, где был заснят в бою с египтянами или при взятии укрепленных позиций. Когда я сказал, что он, пожалуй, еврейский Гарибальди (прославленный герой Италии, сражавшейся в XIX веке против австрийцев), Ицхак Саде был в восторге. Оказалось, что он знает про Гарибальди все и всегда восхищался его жизнью и походами, а открытку, посланную мне вскоре после этой встречи, он подписал „Гарибальди“…

…Он особенно гордился дружбой со своими учениками – так он о них думал – Моше Даяном и Игалем Алоном, в которых души не чаял. Есть известная фотография (одно время она была в широкой продаже), где он обнимает за плечи двух этих воинов. Саде решительно не желал, чтобы его принимали совсем всерьез. Он обожал рассказывать про свои подвиги, как отставной мексиканский революционный генерал, но даже его тщеславие было исполнено такой простоты, так привлекательно, что ни у кого не возбуждало ревности.

К тому времени он уже был счастливо женат на известной партизанке, успев оставить много других женщин на своем победном пути. Он тепло расспрашивал о родственниках и потчевал меня рассказами о своем славном прошлом. В стране, исполненной трений, напряженности и серьезной целеустремленности, как и должно быть в любом обществе, закладывающем свои основы, этот огромный ребенок вносил элемент предельной свободы, неистребимой веселости, легкости, очарования и естественного полубогемного-полуаристократического изящества, слишком большая доза которого уничтожила бы всякую возможность порядка, но частица которого должна непременно быть в любом обществе, если ему суждено остаться свободным и достойным выживания.

Он был в жизни солдатом нерегулярных войск, из тех, что великолепны на войне, но скучают мирным, упорядоченным существованием, где нет ничего захватывающего. Троцкий однажды сказал, что те, кто желал спокойной жизни, ошиблись, родившись в двадцатом веке. Ицхак Саде наверняка не желал спокойствия. Он от души наслаждался жизнью и передавал свое наслаждение другим, он вдохновлял людей, волновал их и радовал. Мне он нравился чрезвычайно».

* * *

И все же не встреча с Берлиным, а знакомство с Трумпельдором изменило всю жизнь Ицхака Саде. Он сразу попал под обаяние этой великой души. Когда Саде попытался заговорить с ним о своих социалистических убеждениях, то был остановлен движением руки.

– Как ты смеешь забывать о том, что ты еврей? – спросил его этот человек с печальным лицом, редко озарявшимся улыбкой. Благодаря Трумпельдору в душе Саде забрезжила смутная догадка о его истинном призвании. Он понял, что судьба еврейского народа будет решаться в Эрец-Исраэль.

Когда пришла весть о падении Тель-Хая и героической смерти Трумпельдора, Ицхак Саде стал собираться в дорогу. В своем дневнике он писал: «Весть о смерти Трумпельдора поразила нас, подобно молнии. Погиб наш командир и друг. Члены созданной Трумпельдором в Крыму сионистской организации Халуц стали обращаться ко мне со своими проблемами, и я неожиданно для себя оказался их руководителем. Нас ждала Палестина – Святая земля, орошенная кровью учителя. Я стал посылать туда людей. Потом понял, что и мне пора. И я двинулся в страну, о которой почти ничего не знал. Я даже не понимал до конца, зачем мне это нужно. Но чувство, двигавшее мной, было сильнее меня, и всем своим естеством я ощущал, что поступаю правильно».

Ицхак Саде прибыл в Эрец-Исраэль в середине 1920 года.

* * *

Боевой опыт, приобретенный Ицхаком Саде в России, был нужен как воздух еврейскому населению в Эрец-Исраэль, постоянно подвергавшемуся нападениям арабских банд. Руководство Хаганы поручило Саде командование отрядами самообороны в районе Иерусалима. Он ввел железную дисциплину, изнурял своих подопечных учениями, и в сжатые сроки превратил в солдат сугубо штатских людей. Тогда он сказал им: «Мало уметь воевать. Нужно научиться побеждать. Сегодня арабы нас не боятся. Но придет время, и они будут ужасаться звуку ивритской речи».

Саде совершил переворот в еврейском военном мышлении и впервые выдвинул принципы, на которых и сегодня во многом базируются стратегия и тактика израильской армии. «Мы не должны сидеть, как куры в курятнике, и ждать нападения врага, – учил Саде. – Перехваченная инициатива – залог победы. Мы должны первыми наносить им удары внезапные и точные – там, где они меньше всего этого ждут».

Саде создал мобильные отряды хорошо тренированных бойцов, овладевших тактикой ночного боя. Эти люди возникали из мрака ночи, наносили удар и исчезали. Они устраивали засады на дорогах, ведущих к еврейским поселениям, и громили арабские отряды, как только те выходили из своих баз. Коммуникационные линии противника перестали быть безопасными, и инициатива прочно перешла в еврейские руки.

Новая тактика, введенная Саде, получила название «Выход из-за ограды». Евреи больше не ждали по ночам незваных гостей. Они сами шли туда, откуда грозила опасность. Теперь уже арабские деревни не знали покоя. Ицхак Саде заставил арабов перейти от нападений к самообороне.

В 1937 году полевые роты Ицхака Саде насчитывали уже 600 человек.

В 1938 году арабы попытались захватить еврейское поселение Ханита, расположенное в чисто арабском густонаселенном районе. Саде со своими бойцами поспешил на выручку. Его отряд, совершивший изнурительный ночной переход, появился у Ханиты в самый критический момент и атаковал, используя фактор внезапности. Арабы дрогнули и, несмотря на численное превосходство, поспешно отступили, не пытаясь сохранить хотя бы видимость порядка.

В тот же день Саде писал своей дочери Изе: «Изале, привет из Ханиты. У нас была трудная ночь. Дома я расскажу, как мы воевали. До встречи. Отец».

Вспоминает Иза:

«Отец жил с нами, пока мне не исполнилось 17 лет. Когда я была маленькой, отец крайне редко бывал дома. Зато когда он появлялся, то это был лучший отец на свете. Я тогда не знала, что он необыкновенный человек, не подозревала, какую роль он играет в жизни ишува. Однажды к нам в гости пришел Авраам Яффе. Он был командиром молодежной организации а-Шомер а-цаир, членом которой я являлась. Я была ужасно горда такой честью и не понимала, почему Яффе так взволнован встречей с моим отцом. Лишь много лет спустя, уже взрослой, я поняла, кем был мой отец».

Ицхак Саде часто говорил: «Создать государство можно и без регулярной армии, но защитить его без нее нельзя». Но в 1939 году, из-за финансовых и организационных трудностей, созданные Ицхаком Саде полевые части были распущены. Бен-Гурион вызвал Саде для беседы.

Они принадлежали к одному поколению, их отличала та же сила ума, та же воля и энергия. Но Бен-Гурион был всецело поглощен национальной идеей, а Ицхак Саде, при всей своей занятости, не отказывал себе в маленьких человеческих удовольствиях. Они не любили друг друга.

– Ицхак, – сказал Бен-Гурион, нервно расхаживая по кабинету, – я знаю, ты прав, и нам еще придется формировать регулярную армию. Но время еще не пришло. Я хочу, чтобы ты создал специальный отряд для борьбы с арабскими бандами, и если понадобится, то и с мандатными властями. Мы не можем оставаться совсем уж беспомощными в военном отношении.

Ицхак Саде сам придирчиво отобрал около сотни людей и составил отряд. Ему уже стукнуло 50, но он не уступал своим бойцам ни в силе, ни в выносливости. Постепенно его, как и Бен-Гуриона, стали называть Стариком.

В мае 1941 года Саде создал Пальмах – ударные роты – динамичную силу Хаганы и костяк будущей регулярной армии. Он командовал Пальмахом до 1945 года. На этом посту в полной мере раскрылись способности Саде как военачальника. Все свои познания в военном деле он привел в логически-последовательную систему. Овладев искусством маневрирования, Саде основывал свою стратегию на теории подвижного боя с использованием преимуществ местности.

«Наши резервы ограниченны, – говорил он, – но мы можем крайним напряжением всех сил сосредоточить удар на главном участке сражения и добиться победы, невзирая на превосходство врага на второстепенных участках фронта». Саде разработал тактику ночного боя. «Ночью врагу кажется, что нас в десять раз больше», – любил он повторять.

Первый командующий считал, что успех сражения определяют не роты и батальоны, а взводы. К командирам взводов он был особенно требователен.

– Вы мои генералы, – говорил он им. Каждому командиру взвода он назначил заместителя. «Гибель командира не должна влиять на успех сражения», – утверждал Саде, предопределяя развитие израильского военного мышления.

Саде волновали не только военные проблемы. У Пальмаха не было средств, что делало проблематичным его существование. Саде ездил из поселения в поселение, встречался с руководителями ишува, просил, требовал, умолял.

– Поймите, – заклинал он, – мы сражаемся не с арабами, а со временем.

И это сражение, может быть, самое важное из всех, выиграл Ицхак Саде. Он сумел получить финансовую помощь даже от англичан. Они раскошелились в 1942 году, когда африканский корпус Роммеля, перешедший в наступление, угрожал прорваться в Эрец-Исраэль.

На одной из встреч с руководителями ишува Ицхак Саде даже закричал срывающимся фальцетом: «Что будет с нашей обороной? Мне нужны сто тысяч человек. Где они?»

В конце концов Саде нашел решение. Каждая рота Пальмаха прикреплялась к какому-нибудь кибуцу. Пальмах стал сочетать работу с военным делом. К началу Войны за независимость силы Пальмаха увеличились в десять раз и составляли три дивизии общей численностью до шести тысяч бойцов.

Наступил 1945 год. Вторая мировая война закончилась. Силы ишува были теперь сконцентрированы на борьбе с мандатными властями. Ицхак Саде стал командующим всеми частями Хаганы. Командование Пальмахом было передано Игалу Алону.

Англичане назначили за голову Саде большую награду. Английская разведка всюду искала «большого Айзека». Саде же скрывался в кибуце Наан. Здесь он познакомился с Маргот и создал новую семью. В 1944 году у них родился сын Йорам. Втроем они переехали на конспиративную квартиру в Тель-Авиве.

На улицах города часто видели куда-то спешащего старика могучего сложения, с густой белой бородой, лысым черепом и массивной палкой в руке.

Летом 1947 года Бен-Гурион был переизбран главой Еврейского агентства и ответственным за безопасность ишува. Старик потребовал убрать другого Старика. Саде был вынужден передать командование Яакову Дрори.

– Будешь командовать бригадой Гивати, – сказали ему в штабе Хаганы. Саде согласился беспрекословно. Но как раз в это время он опубликовал в еженедельнике Рабочей партии статью, критикующую новое руководство Еврейского агентства.

Этого Бен-Гурион вынести не мог. Он отменил назначение Саде и даже настаивал на его отчислении из армии.

«Я или он, – заявил Бен-Гурион руководству ишува. – Выбирайте».

С большим трудом удалось Исраэлю Галили добиться назначения лучшего военного стратега советником Бен-Гуриона по проблемам безопасности. Должность эта оказалась пустым звуком. Бен-Гурион не нуждался в советниках.

* * *

29 ноября 1947 года ООН приняла резолюцию о создании государства Израиль. Началась Война за независимость. Отбросив самолюбие, Саде явился к Бен-Гуриону и попросил у него хоть какую-нибудь должность. Старику было в тот момент не до личных счетов, и он назначил Саде командующим бронетанковыми силами, которых тогда не было и в помине.

Саде засел за книги, журналы, прочитал все, что можно было найти о войне в пустыне. На основе разрозненных скудных данных он создал чертежи, по которым на израильских кустарных фабриках сварганили первые броневики. Брали джип, ставили на него башню, сваренную из кусков листового железа, помещали внутри два пулемета – и готово. Позднее удалось приобрести несколько бронетранспортеров в Чехословакии и с десяток давно отслуживших свой век танков – во Франции.

Еще труднее было с командирами. Ни в английской, ни в американской армии евреи не служили в бронетанковых частях. Но из Советского Союза как раз в это время прибыли несколько танкистов, воевавших на фронтах Отечественной войны.

Одним из них был Рафаэль Батус. Выпускник Ленинградского бронетанкового училища, он в 28 лет был уже майором и командовал танковым батальоном в сражении под Курском. Саде сразу подключил его к созданию бронетанковых войск.

В своих воспоминаниях Батус писал: «Вскоре после моего приезда Ицхак Саде пригласил меня в одно из тель-авивских кафе. Мы с трудом разместились за небольшим круглым столиком: Ицхак Саде, Игал Алон, Дан Ланер и я. Сначала нам мешал языковой барьер. Но Саде говорил со мной по-русски и был очень сердечен. Это был сильный, упрямый, веселый человек.

– Феликс, – твердил он, – в современной войне не обойтись без танков. К счастью, кое-что у нас уже есть. Ты в них влюбишься. Настоящие красавцы.

– Ицхак, я хочу их видеть.

– Тогда поехали.

Минут через десять мы были в тель-авивском порту. Саде открыл огромный замок, висящий на одном из ангаров.

Я и сейчас затрудняюсь описать то, что увидел. Все-таки я командовал „тридцатьчетверочками“, лучшими танками Второй мировой войны. Теперь же очутился в допотопном музее военной техники.

– Где же танки? – спросил я тихо.

– Да вот же они, – закричал Ицхак, взмахивая рукой с королевским величием. – Смотри. У нас есть танки!

Было в нем что-то детское. Наивное. Мне оставалось лишь скрыть свое разочарование, чтобы не огорчать его.

Потом я понял, что вера, воображение, фантазия и упорство этого человека творят чудеса. В моей жизни были два командира, которых я обожал. Один из них – советский генерал, второй – Ицхак Саде.

Он называл меня Феликсом. Лишь после его смерти я сменил имя на Рафаэль».

Бронетанковые силы были созданы. Вначале пять батальонов бронетранспортеров, броневиков и танков. Потом все танки были собраны в один бронированный кулак, получивший название «Восьмая танковая бригада». Командование над ней принял Ицхак Саде.

В 58 лет он получил звание генерал-майора армии обороны Израиля. Тогда и появился бронированный вагон, приваренный к джипу, передвижной штаб командующего бронетанковыми силами.

Старые, никуда не годные танки, вызывавшие смех специалистов, прошли славный путь до Эйлата и Абу-Агейлы на юге и до реки Литани на севере.

В ноябре 1948 года бойцы бригад Негев и Гивати семь раз пытались захватить укрепленный пункт иракской жандармерии в Негбе. Семь раз они были отбиты с тяжелыми потерями. Тогда на поле боя появился Ицхак Саде и одной-единственной танковой атакой, почти без потерь, выбил противника.

В ходе Войны за независимость старейший командир израильской армии Ицхак Саде командовал важнейшими операциями. Его танки разбили армию Каукаджи и проложили путь через Негев к Эйлату.

Вспоминает Батус:

«Он был генератором идей. Мог проснуться утром, подать идею, а к вечеру она уже выполнялась. После взятия Беэр-Шевы мы должны были добраться до Удж-эль-Хафира. Наш штаб собрался в здании беэр-шевской полиции: Ицхак Саде, Игал Алон, Ицхак Рабин и я. Единственное шоссе, ведущее в глубь Негева, было надежно блокировано египетской моторизованной бригадой. Мы обсуждали варианты, спорили. Ицхак Саде молчал. Вдруг бросил:

– Пройдем через Халсу.

– Да ты что, Ицхак, – изумились мы, – туда нет дорог. Это же пустыня.

Саде усмехнулся:

– А как прошел Алленби?

– Алленби шел на гусеницах, а у нас колеса, – рассудительно сказал Игал Алон.

– Подумаешь, – пожал плечами Саде, – Феликс (т. е. я) воевал на снегу. Снег и песок почти то же самое. Феликс возьмет самолет и осмотрит дорогу.

Так и сделал. Сверху увидел, что дорога хоть и очень трудная, но, в принципе, проходимая.

Мы снова собрались. Я предложил перекрыть труднопроходимые места железными сетками.

– Молоток, Феликс, – восхитился Саде. – Башка у парня варит.

Мы прошли. И так было всегда. Саде подавал идею, а мы ее развивали и выполняли. Часто он говорил, что лучше литр пота, чем капля крови.

Мы все мыслили привычными стандартами, и лишь он ломал установившийся стереотип мышления. Выдвигал идеи, которые, несмотря на всю свою фантастичность, выдерживали проверку жизнью».

Ицхак Саде обожал поэзию, а Натана Альтермана ставил выше других поэтов. Альтерман тоже его любил, считал мистической личностью. Они часто встречались в кафе «Маор» на улице Алленби. Вместе обедали, выпивали. Иногда следовало продолжение, и они, не расставаясь до утра, приканчивали несколько бутылок. Саде часто брал Альтермана с собой в армию, но всегда заботился, чтобы во время сражений он находился в тылу.

– Национальный поэт, – заявил Саде, – не может протирать брюки в тель-авивских кафе, когда решается судьба его народа.

– Брось, Ицхак, – усмехнулся Альтерман, – ты держишь меня при себе, чтобы было с кем выпить и потрепаться после боя.

* * *

После войны Бен-Гурион поторопился удалить Саде из армии. Он был первым генералом, отправленным в отставку. Даже в запасе не получил никакой должности.

– В нашей армии не будет шестидесятилетних генералов, – сказал Бен-Гурион.

Саде, оторванный от любимой работы, затосковал, но, сильный по натуре, сумел с собой справиться. Кроме пенсии он получил от армии в подарок домик с садом на берегу моря в Яффо и поселился там с женой и сыном. Этот дом стал любимым пристанищем людей искусства, художников, поэтов и, конечно же, старых товарищей по оружию.

Ицхака Саде окружали люди, которые его любили. Они и водка скрашивали его внутреннее одиночество. Ему было трудно. Слишком много несправедливостей и обид выпало на его долю. Он создал Пальмах, а все лавры достались Игалу Алону. Потом Бен-Гурион сместил его с поста командующего армией. Наконец, сразу после войны, в которой он одержал самые громкие победы, с ним обошлись, как с хламом при уборке квартиры.

В молодости Ицхак Саде был прекрасно сложен, отличался остроумием и обаянием, вел богемный образ жизни, плевал на условности, пускался в загулы и обладал шармом, которому женщины не могли, да и не хотели противиться. Даже в старости у него были романы. Женат Саде был трижды.

Женя вышла за него замуж в 1912 году в России. Эта властная и гордая женщина страдала приступами тяжелой депрессии и была старше Ицхака на пятнадцать лет. Склонная к авантюрам, она без колебаний последовала за мужем в Палестину, представлявшуюся ей страной из сказок Шахерезады.

В 1926 году, когда у Саде начался бурный роман с Захавой, Женя с разбитым сердцем вернулась в Россию, и следы ее затерялись.

Ицхак и Захава поженились. У них родились дочери: Иза и Ривка.

Захава очень страдала из-за донжуанских наклонностей мужа, но домашние скандалы не помешали Саде завести любовницу в Тель-Авиве.

Эта связь, длившаяся полтора года, закончилась трагически. Молодая особа до безумия влюбилась в стареющего льва. Ицхак Саде, перегруженный военными заботами, не мог делить себя между двумя семьями и прекратил роман, самые интересные страницы которого были давно прочитаны. Покинутая женщина впала в депрессию и приняла яд.

В начале 40-х годов Саде встретил Маргот. Она была моложе его на 20 лет и увлекалась музыкой, живописью и фотографией. Очарованный и покоренный, Саде оставил Захаву и женился на Маргот. С ней он был уже до конца.

Маргот умерла в 1951 году, оставив Саде одного с семилетним сыном Йорамом. Тамар, сестра Маргот, поселилась с ними и помогала растить ребенка.

20 августа 1952 года первый командующий скончался от рака.

Вспоминает Иза:

«Похороны отца напоминали съезд ветеранов Пальмаха. Собравшиеся запели свой старый гимн. Бен-Гурион, воспринявший это как политическую демонстрацию, направленную лично против него, резко отвернулся от открытой могилы и ушел. Все генералы последовали за ним. На месте остался лишь Моше Даян».