Текст книги "Реальность мифов"

Автор книги: Владимир Фромер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

На серебряном блюде

11 апреля 1965 года начальник Мосада Меир Амит приехал в Тель-Авив поздно вечером. Темнота уже хозяйничала в городе, отлично уживаясь с рассеянным светом немногочисленных фонарей. Охранник у входа в Министерство обороны узнал его и радостно улыбнулся. Когда-то Амит был его командиром.

Зрительная память не подводила начальника Мосада.

– Как дела, Арон? – спросил он, пожимая руку своему бывшему солдату,

Арон, конечно же, спросил, почему Амит ушел из армии и чем теперь занимается. Его часто об этом спрашивали.

– Бизнес, – пожал плечами Амит.

В марте 1963 года Давид Бен-Гурион назначил генерал-майора Меира Амита начальником Мосада. С тех пор читатели газет больше не встречали его имени. Люди напрасно ломали головы над тем, куда пропал один из самых перспективных генералов ЦАХАЛа, разработавший вместе с Моше Даяном план Синайской кампании.

Меир Амит исчез, словно его и не было никогда, превратился в человека-невидимку. Правда, в том же шестьдесят третьем году Бен-Гурион предложил ему вернуться в армию; обещал, что он станет преемником Ицхака Рабина на высшем командном посту. Амит отклонил лестное предложение, ибо был уже «на крючке» у Мосада и понимал, что эта организация создана как бы специально для него. Он любил Израиль и считал защиту еврейского государства высшим своим предназначением. Эта идея-фикс поглощала его целиком, как других поглощают честолюбивые помыслы или чувственные удовольствия. Это была высшая истина Меира Амита, полностью выражавшая его глубокую и простую человеческую сущность.

Он поднялся на третий этаж, где находился кабинет командующего ВВС Эзера Вейцмана – просторный, отделанный деревом, с модной мебелью. У Вейцмана была слабость к красивым вещам. Он ценил комфорт.

Амиту все нравилось в этом человеке – и изысканная утонченность, и язвительная острота, и узкое, как шпага, лицо, и даже его умение говорить с очаровательной любезностью неприятные вещи. Вместе с тем он не считал Вейцмана выше себя, ибо принадлежал к редкой породе людей, лишенных чувства зависти. Отчасти это объяснялось тем, что у Амита давно выработалось ощущение превосходства над другими людьми. Ему казалось, что он видит то, что от них сокрыто, и понимает суть вещей лучше, чем они.

Вейцман же, наблюдавший Амита в ситуациях, когда выявляются скрытые ресурсы души, как-то сказал, что Меир – это живое доказательство безграничности человеческих возможностей. С точки зрения Вейцмана, мужественная решительность Амита, его основательность и трезвость мышления с лихвой компенсировали пробелы в образовании, объясняющиеся особенностями биографии кибуцника и профессионального военного.

Они не виделись около полугода, но встретились так, словно расстались вчера. Не спрашивая гостя, Вейцман приготовил две порции виски. Себе – с тоником. Амиту – в чистом виде.

Вейцман вспоминал какие-то истории, рассказывал анекдоты. Вдруг заговорил о своей охотничьей собаке, попавшей под машину. Парализованную, ее пришлось усыпить. Амит помнил черного пса с длинным телом и грустными глазами.

– Знаешь, Меир, он так верил в меня, так ждал от меня помощи. Он ведь не понимал, что умирает. В отличие от людей, животные – бессмертны, потому что им ничего не ведомо о смерти.

Меир Амит знал, что командующий ВВС пригласил начальника Мосада не для того, чтобы помянуть свою собаку. И терпеливо ждал.

– Послушай, Меир, – сказал Вейцман, – как ты думаешь, когда арабы начнут против нас тотальную войну?

– Ты меня спрашиваешь как начальника Мосада?

– Разумеется.

– Не раньше чем через два года.

– Значит, время еще есть.

Вейцман легко прошелся по кабинету и снова сел в кресло. Его тонкие пальцы чуть вздрагивали на полированной поверхности стола. Амиту почему-то опять вспомнились глаза погибшей собаки.

– Меир, – вновь заговорил Вейцман, и по изменившемуся тембру его голоса Амит почувствовал, что сейчас услышит то, ради чего и был вызван сюда в столь поздний час, – есть одна вещь, которую я хочу от тебя получить.

– Что именно?

– «МИГ-21».

Вейцман произнес это будничным тоном, словно попросил сигарету у старого приятеля.

– Это все? – Меир Амит засмеялся. – Ты, Эзер, шутишь, конечно. Ни в одном авиасалоне нам эту игрушку не продадут.

– Значит, надо украсть, – серьезно сказал Вейцман. – Как? На то ты и начальник Мосада, чтобы знать – как. Не мне тебя учить. Но эта игрушка нам необходима. Русские утверждают, что «МИГ-21» – лучший в мире истребитель. Три года назад арабы шантажом вынудили Москву поставить им эти самолеты. Они угрожали, что в случае отказа последуют примеру Израиля и перейдут на французские «миражи». Сегодня, кроме Советского Союза, «МИГ-21» имеют только Египет, Ирак и Сирия. Ни нам, ни Соединенным Штатам, ни НАТО об этом самолете ничего не известно. Каковы его скорость, маневренность, электронное оборудование, боевые качества? Мы не знаем. Правда, наши ребята меня успокаивают. Они говорят, что изучат этот самолет в ходе воздушных боев. Но если мы получим «МИГ-21» уже сейчас, то представляешь, какие сюрпризы закатим арабам?

Вейцман говорил о русском истребителе со страстью. Меир вспомнил своего приятеля, знаменитого музыканта, который с таким же упоением описывал ему достоинства своей скрипки работы Страдивари, – и улыбнулся.

– Как ты хочешь, чтобы мы преподнесли тебе эту игрушку? На блюдечке? – спросил он.

– Не на блюдечке, а на серебряном блюде, – поправил Вейцман. – Не прибедняйся, Меир. Я знаю, что твои люди уже давно занимаются этой проблемой. Как обстоят дела?

– Пока никак, – пожал плечами Меир Амит. – Проделана огромная работа. Рассмотрены все варианты. На самом деле их не так уж много. Перехват самолета в воздухе – отпадает. Для этого нам пришлось бы вторгнуться в воздушное пространство арабской страны, что расценивалось бы как «casus belli». Единственный реальный шанс на успех – это подцепить на крючок какого-нибудь арабского пилота. Мы по крупицам собирали сведения о летчиках, пилотирующих эти «МИГи» в Египте, Ираке и Сирии. Моим людям эти ребята снятся по ночам. Их биографии они знают, как таблицу умножения… Все упирается в человеческую психологию. Беда в том, что мы склонны судить о людях, принимая за основу некие постоянные величины, каковых вообще не существует. Наши суждения чаще всего иллюзорны, ибо ограничены стереотипами. Ты задумывался над тем, почему в человеке так много противоречий? Да потому, что в нем заключены все истины, а истины, когда их много, противоречат друг другу. И не легко выделить самую нужную истину, которая в конечном итоге тоже может оказаться иллюзорной. Нужна какая-то зацепка, какое-то редкостное стечение обстоятельств. И чуть-чуть удачи.

Вейцман слушал внимательно, не перебивая, без обычной своей иронической усмешки на тонких губах.

– Но ведь прецедент уже был, – сказал он тихо.

– Ты имеешь в виду Аббаса Хилми?

– Ну, да. Кстати, как египтянам удалось его найти?

Амит нахмурился. Он не любил вспоминать эту историю.

Капитан Аббас Хилми был летчиком египетских ВВС, пилотировал «МИГ-21». Это был человек, сжигаемый страстями. Бледное лицо, блестящие глаза и алые губы напомнили Амиту легенды о вампирах, когда он впервые его увидел.

Холодное влечение к женщинам и острым ощущениям долго заполняло жизнь Аббаса Хилми почти целиком, и, возможно, она не сложилась бы столь трагически, если бы не странная тяга к справедливости, которой он не мог, да и не желал противиться. Он возненавидел Насера после того, как ему пришлось сжигать напалмом длиннобородых йеменских кочевников, примитивных детей пустыни, сохранивших верность своему королю и объявивших джихад египетским оккупантам.

Душевная небрежность Хилми, его безразличие к чужому мнению и обостренная чувственность симпатий у офицерской элиты не вызывали. А тут еще пошли слухи о его неблагонадежности. Один выговор за длинный язык. Затем второй. А потом Хилми резко пошел на понижение. Его сделали инструктором в летной школе, и летать он стал не на «МИГе», а на тренировочном «ЯКе».

На нем капитан Аббас Хилми и перелетел в начале 1964 года в Израиль. Это было одно из тех событий, которые никогда не проходят. Они не только меняют всю жизнь, но и сопровождают ее до последней черты.

Амит вспомнил, какое раздражение вызвал у него этот египтянин из-за того, что прилетел на стареньком «ЯКе», не представлявшем для Израиля никакого интереса. Тем не менее Амит позаботился о том, чтобы Хилми был принят с особой теплотой. Полученная информация о египетских ВВС оказалась бесценной для аналитиков Мосада. К тому же этот капитан публично осудил египетскую интервенцию в Йемене, а сотрудники арабского отдела израильского радиовещания сделали с ним несколько часовых передач, побивших по рейтингу все рекорды.

Помнил Амит и свои беседы с этим внешне спокойным немногословным человеком. Хилми скептически оценивал шансы Израиля на выживание во враждебном арабском окружении.

– Вы, – сказал он, – пренебрегаете своей многовековой уникальностью во имя фантазии и химеры и хотите укорениться на земле, которая вот уже две тысячи лет вам не принадлежит.

Упрямый гордый араб получил щедрую награду и хорошую работу. Стал экспертом по арабским ВВС в одном из отделов Мосада. Но Хилми не хотел жить в еврейском государстве. Он решил переселиться в Аргентину и начать там новую жизнь. Мосад снабдил его документами, инструкциями и деньгами, дал адрес фирмы, где новому иммигранту предстояло работать.

Его путь к гибели начался с того, что он отправил открытку матери в Каир, перехваченную египетской контрразведкой. Дальнейшее было делом техники.

В Буэнос-Айресе Хилми затосковал, пристрастился к алкоголю. Он возненавидел поглотивший его огромный чужой город. Вечера проводил в баре под вывеской, пульсирующей алым светом. Шел однажды по темному кривому переулку и вдруг увидел алое мерцание.

Народу в баре было немного. Тихая музыка не раздражала. Похожий на робота бармен – араб из Кувейта – налил ему порцию виски. С тех пор он и зачастил сюда в нарушение полученных инструкций.

Однажды в этот бар случайно забрела красивая женщина, села на высокий табурет напротив бармена и заговорила с ним по-арабски. Выяснилось, что это египтянка, работающая по найму в одной из местных торговых фирм.

Поздно ночью она пригласила Хилми к себе. Уже в такси он почуял опасность, но не смог преодолеть странной инерции, не позволяющей людям останавливаться, когда принято важное, пусть даже заведомо неправильное решение. На квартире этой женщины и взяли Хилми агенты египетской разведки, оказавшиеся на сей раз на уровне поставленной задачи.

Через египетское посольство в деревянном ящике его переправили в Египет. Последний месяц жизни этого человека был страшен. Его пытали. Казнь его запечатлела видеокассета, которую прокручивали потом всем египетским летчикам.

– Он любил чувственные удовольствия и погиб из-за женщины, которая этого не стоила, – сказал Меир Амит. – А вообще-то ты, Эзер, прав. Командующему ВВС нужен «МИГ-21»? Значит, надо его достать. На то я и начальник Мосада.

* * *

Лениво накрапывал осенний дождик, был уже вечер, когда у здания израильского посольства в Париже остановился человек. Он несколько секунд помедлил, прежде чем нажал кнопку звонка у железных ворот. Огляделся – не следит ли кто за ним, – но улица была пустынной.

Ворота открылись.

– Сейчас приема нет, – сказал охранник, оглядывая его очень внимательными и очень спокойными глазами.

– У меня срочное дело к военному атташе, – сказал посетитель на плохом английском.

– Его нет. Приходите завтра утром.

– А кто есть? Завтра я не смогу прийти.

Охранник хотел захлопнуть ворота, но что-то в голосе назойливого посетителя его остановило.

– Сейчас здесь только второй секретарь посольства.

– Хорошо, проводите меня к нему.

Второй секретарь принял посетителя в своем кабинете, где стол, для солидности, был завален всякими бумагами. Несколько секунд помолчал, бесцеремонно рассматривая гостя. Предложил сесть, но тот остался стоять. Это был человек лет сорока пяти, с аккуратными усиками и темными глазами, в которых где-то глубоко затаилось выражение смутного беспокойства.

Посетитель сразу перешел к делу:

– Я – еврей из Ирака. Имени своего я вам не скажу, и вы меня никогда больше не увидите. К вам я пришел лишь потому, что меня просил об этом человек, которому я не мог отказать. Он велел передать, что если вы хотите заполучить «МИГ-21», то должны позвонить в Багдаде вот по этому номеру и попросить к телефону Юсуфа.

Посетитель положил на стол смятую бумажку. Секретарь посольства даже не взглянул на нее. Он вскинул на гостя повеселевшие глаза и сказал:

– Значит, «МИГ-21»? И для этого достаточно позвонить кому-то в Багдаде по телефону? Вы, наверно, и сами понимаете, что это несерьезно. Но, может быть, вы сообщите нам какую-то дополнительную информацию?

– Мне больше нечего сказать. Прощайте.

Гость кивнул и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь. Второй секретарь взял бумажку. На ней был записан лишь телефонный номер.

«Чепуха какая-то, – сказал он себе. – Очередная мистификация. Житья нет от этих психов. Такое насочиняют, а мы потом на проверку время и деньги тратим. С ног сбиваемся. „МИГ-21“ предлагает на блюдечке».

Он порвал бумажку и бросил в корзину. Позвонил жене и сказал, что они еще успеют в кино на последний сеанс. Посидел немного в своем вращающемся кресле. С наслаждением выкурил сигарету – третью за этот день. Потом встал и решительно направился к выходу.

Уже подходя к машине, замедлил шаг – и столь же решительно вернулся. Достал из корзины обрывки злополучной бумажки, склеил скотчем и стал писать докладную уполномоченному Мосада в посольстве.

* * *

Начав читать рапорт парижского сотрудника, Меир Амит почувствовал себя, как гончий пес, взявший наконец след. Он долго разглядывал склеенную скотчем бумажку. Цифры были выведены наискосок, неровно, по-видимому, торопливой рукой.

В тот же день начальник Мосада собрал у себя в кабинете своих людей. Их было немного, человек пять, но это были лучшие из лучших. Коротко изложив суть дела, Амит попросил каждого высказаться. Никто не торопился. Все знали, что их шеф готов в походе за этой игрушкой не одну пару башмаков износить. Тем не менее, оценка присутствующих была однозначной: ерунда все это, скорее всего, или, что еще хуже, попытка иракской контрразведки устроить Мосаду ловушку.

Слово взял начальник оперативного отдела Яаков Штерн, бывший офицер Пальмаха, сотрудник Мосада со дня его основания. Гибкость мышления в сочетании с энергией и находчивостью позволяла ему развязывать самые запутанные узлы неразрешимых, казалось бы, задач. Амит ценил его чрезвычайно.

– Мы, по всей вероятности, имеем дело с провокацией, – сказал он. – И все же проверить телефонный номер в Багдаде необходимо. История настолько неимоверная, что вполне может оказаться правдой. Задача в том, кому поручить проверку. Мы не можем рисковать агентурной сетью в Багдаде. Если этот мифический Юсуф работает на иракскую контрразведку, то тот, кто ему позвонит, окажется у нее в лапах, и пытки развяжут ему язык. Мы должны отправить в Багдад человека опытного, серьезного, уравновешенного, не имеющего к Мосаду никакого отношения, знающего арабский язык, не вызывающего подозрений. Если даже его возьмут, то он никого не выдаст, потому что ему некого будет выдавать. И еще одно. Поручая кому-то такое задание, мы просто обязаны предупредить, что оно связано со смертельной опасностью. Где взять такого человека?

– Есть у меня один парень. Думаю, он нам подойдет, – сказал Меир Амит.

Ему нелегко было произнести эти слова, ибо имелся в виду Амос Манцур, которого он знал с детства. Бывший парашютист, офицер запаса, свободно владеющий шестью языками – в том числе и арабским, докторант Иерусалимского университета, сын его старинного товарища. Отец Амоса умер несколько лет назад, но Меир не забывал эту семью. Звонил. Бывал в гостях у Амоса и его матери. Ему очень не хотелось поручать парню такое задание, но он понимал, что лучшего кандидата не найти.

Амос Манцур, худощавый, пропорционально сложенный, появился в кабинете Меира Амита уже на следующий день. Узнав в чем дело, пришел в восторг.

– Это здорово, Меир, – сказал он, ероша волосы. – Помнишь, как я затащил тебя и папу на спектакль нашего школьного драмкружка? Ты еще сказал, что я, вероятно, стану актером, потому что у меня несомненный талант. Актером я так и не стал, но сыграть в твоем шоу могу, не сомневайся.

Меира Амита такой энтузиазм отнюдь не порадовал.

– Тебе предстоит сыграть в покер со смертью. Если, не дай Бог, все сорвется, то тебе никто не сможет помочь. У тебя не будет номеров телефонов, по которым ты мог бы позвонить. Не будет друзей, которые предоставили бы тебе убежище. Тебе не к кому будет взывать о помощи, не на что надеяться. И если я, зная это, все же посылаю тебя в Багдад, то лишь потому, что для Израиля на сегодняшний день «МИГ-21» ценнее твоей жизни. Но я прошу тебя хорошо подумать, прежде чем соглашаться на мое предложение.

– Оставь, Меир, – усмехнулся Амос. – Приглашая меня сюда, ты ведь отлично знал, что я соглашусь.

– Ну разумеется, – неохотно признал Меир Амит, хотя полной уверенности в этом у него не было. – И все же прикрытие у тебя будет, и вполне надежное. Ты поедешь в Багдад с британским паспортом, представителем солидной европейской фирмы, производящей уникальные приборы для дозировки лекарств. Даже американцы закупают эти приборы, но основная сфера деловых интересов фирмы находится в арабском мире. Так вот, если Юсуф провокатор и ты окажешься в их власти, то это предприятие придется ликвидировать, но в этом случае у меня будут более веские причины для расстройства.

Амос взглянул на него с признательностью.

– Да, но я ведь ни черта в этих делах не понимаю, и приборы, о которых ты говоришь, для меня, что для собаки компьютер. Как же я буду их рекламировать?

– Это как раз не проблема, – улыбнулся Амит, – наши специалисты за две недели так тебя натаскают, что ты обретешь новую профессию.

Они помолчали. Каждый думал о своем.

Амос Манцур повел плечом, гоня неприятные мысли.

– Меир, а что самое главное для разведчика?

По лбу Меира Амита, по щеке скользнула легкая тень и затерялась где-то в уголках глаз.

– Мой друг Аарон Ярив говорит, что разведка – это опиум и человек может превратиться в наркомана, если перестанет видеть лес из-за обилия деревьев. Хороший разведчик умеет фиксировать мельчайшие детали, не теряя из вида главной задачи. Очень важно для разведчика не только освоиться в чуждом мире, но и полюбить его, сохраняя при этом способность к абстрактному мышлению и к трезвой оценке ситуации. Хороший разведчик – это умение выживать в самых неблагоприятных обстоятельствах. И наконец, хороший разведчик – это раздвоение личности, что, как известно, болезнь, от которой нелегко потом избавиться…

Целый месяц ушел на детальную разработку «Операции 007» и психологическую подготовку Амоса. Меир Амит требовал уделять такой подготовке агентов особое внимание с тех пор, как два года назад произошла история, вошедшая в «анналы» Мосада.

Сложилось так, что нужно было послать в Бейрут надежного человека для выяснения обстоятельств одного запутанного дела. Ливан тогда был Швейцарией Ближнего Востока. Агентам Мосада гораздо легче работалось в Бейруте, чем в любой другой арабской столице.

После тщательного отбора остался только один кандидат, подходивший по всем статьям. Боевой офицер, энергичный, собранный, целеустремленный. Редчайшее воплощение положительных качеств. Он с легкостью прошел самые каверзные психотесты. Получая последние инструкции от Яакова Штерна, снисходительно улыбался. Мол, нашел, кого учить.

Прибыв в Бейрут, агент взял такси и отправился в отель, где для него был зарезервирован номер. Закрылся в нем и наотрез отказался выходить. Как позже выяснилось, чиновник в аэропорту слишком внимательно проверял его фальшивые документы, что и вызвало нервный шок. Присланный местным резидентом Мосада человек не смог вытащить его из отеля даже для того, чтобы отправить в Израиль. Никто не знал, что делать. Было ясно, что странное поведение этого туриста вскоре вызовет нежелательный ажиотаж и ситуация выйдет из-под контроля.

Пришлось Меиру Амиту обращаться за помощью к ЦРУ. Врач американского посольства в Бейруте усыпил агента, после чего тот был благополучно посажен на самолет и вернулся в Израиль – отнюдь не триумфатором.

Это потом Амит с улыбкой вспоминал об этой истории, а тогда он был чрезвычайно далек от того, чтобы видеть ее юмористическую сторону.

* * *

Когда Амос Манцур оказался на территории багдадского аэропорта, электронное табло показывало пять часов вечера.

Он не помнил, как прошел таможенный контроль. Запомнились лишь твердые невыразительные глаза краснолицего мужчины с пышными усами, вертевшего в руках его паспорт. Он не помнил, как добрался до улицы Саадан в центре Багдада, где в добротном старом отеле для него был зарезервирован номер.

Взяв ключи, Амос остановился у расположенной в холле оранжереи, привлеченный терпким запахом экзотических растений. Корни их росли прямо из бугристых стволов и уходили в землю, переплетаясь, как паутина. Уже в номере, понимая, насколько важно не терять самоконтроля, он попытался разобраться в своих ощущениях. Легкость во всем теле, сухость во рту и состояние истерической приподнятости, похожее на эйфорию. Из зеркала на него смотрели чужие глаза с растерянным и, как ему показалось, жалким выражением. С ясностью, похожей на озарение, он понял, что больше не властен над собственной жизнью, увлекаемой куда-то внешней силой, и испугался подступающей болезни воли.

– Так не пойдет, – сказал он себе. Открыл настежь двери, распахнул окна, избавляясь от замкнутого пространства.

А ночью кошмаром навязался сон. В углу появилась черная собака, все увеличиваясь в размерах. Вдруг она махнула к нему на грудь и приблизила морду к его лицу. Прямо перед собой увидел Амос глаза зверя, но столько сочувствия и понимания светилось в них, что кошмар куда-то исчез, чтобы больше уже не появляться.

Следующие четыре дня Амос Манцур занимался работой коммивояжера и вошел во вкус. Он побывал в Министерстве здравоохранения, посетил аптеки и больницы. Ему удалось заключить несколько весьма выгодных для фирмы торговых сделок. Он отдалял, насколько мог, минуту, когда придется позвонить по телефону, номер которого навсегда запечатлелся в его мозгу. Но настал день, когда дальше тянуть было нельзя.

Чтобы обезопасить себя, Амос пригласил на ужин в ресторан чиновника Минздрава, человека простого и душевного, несложный внутренний мир которого не таил в себе никакой угрозы. Выбрав меню, Амос извинился, сказал, что ему необходимо срочно позвонить, и вышел. Ему казалось, что за ним наблюдают сотни невидимых глаз. Вспотевшей рукой набрал номер.

– Алло, – произнес далекий голос.

– Это Юсуф?

– А кто его спрашивает?

Амос растерялся. Такого полученные им инструкции не предусматривали.

– Один знакомый, – вышел он из положения.

Пауза затянулась. Амос несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.

– Юсуф слушает, – услышал он другой, более низкий голос. И снова растерялся.

– Я приехал издалека, чтобы увидеться с вами, – произнес он слова, опять же не предусмотренные инструкцией.

– Вы тот человек, который встречался с моим другом?

– Ну, да, – обреченно признал Амос.

– Приходите завтра в двенадцать дня в кафе «Вавилон». Как я вас узнаю?

– Я буду в клетчатом пиджаке.

– Хорошо. До свиданья.

…Вернувшись в отель, Амос полночи просидел в тупом отчаянии. Он вел себя как мальчишка – и если это ловушка, то нет ему спасения. Это он, а не Юсуф должен был выбрать место и время контакта. Это он должен был спросить приметы Юсуфа. Тогда он, никому не бросаясь в глаза, прогуливался бы себе комфортно у места встречи и при первых признаках опасности мог бы незаметно исчезнуть. Теперь же ничего не переиграешь. Ему предстояло кроликом лезть прямо к удаву в пасть.

«Ох, и взгреет же меня Меир, если я выберусь из этой истории», – пробормотал он. Мысль о том, чтобы не явиться на встречу, даже не пришла ему в голову.

Кафе «Вавилон», расположенное в центре Багдада, – заведение роскошное, рассчитанное в основном на туристов. Там всегда людно. Амос ничем не выделялся среди посетителей, говоривших на всех языках. Он занял пустовавший боковой столик и стал ждать.

Ровно в двенадцать низкий голос за его спиной произнес: «Разрешите?» К столику подсел человек лет шестидесяти, в черном костюме и белоснежной рубашке, с маленькой шапочкой на голове, почти не прикрывавшей крепкого черепа с пушистыми белыми волосами. У него оказалось желтоватого цвета лицо и темные живые глаза.

Амос так долго ждал этой минуты, что сейчас смотрел на него с изумлением, как на материализовавшийся призрак.

– Спасибо, что вы нашли время мне позвонить, – сказал Юсуф таким тоном, словно для Амоса Манцура это было плевое дело, отнюдь не сопряженное со смертельным риском.

Амос уже пришел в себя и ощутил громадное облегчение, ибо почему-то решил, что этот человек не может иметь ничего общего с иракской контрразведкой. Вместе с тем он почувствовал к старику инстинктивное недоверие, ибо тот вполне мог оказаться аферистом или вымогателем.

Тщательно подбирая слова, он сказал:

– Мои друзья весьма заинтересованы в товаре, который вы предлагаете.

– Вы имеете в виду «МИГ-21»? – спокойно произнес Юсуф.

У Амоса мурашки прошли по коже. Он молча кивнул.

– Дело вполне может выгореть, но обойдется вам недешево, – продолжил Юсуф. – Впрочем, об этом мы побеседуем не здесь. Давайте завтра встретимся, пообедаем вместе, а потом прогуляемся по парку. Там и поговорим.

– Не скрою от вас, что мне лично все это кажется фантазией из арабских сказок, – произнес Амос обретшим твердость голосом. – И если вы меня не убедите в том, что ваше предложение реально, то я не смогу убедить в этом своих друзей.

– Мы все обсудим завтра, – улыбнулся Юсуф.

На следующий день Юсуф пригласил его в ресторан, расположенный в старинном дворце с мощенным мозаикой полом, со стенами, отделанными инкрустированным кедром, с расцвеченными лазурью окнами.

Амос смутно помнил, как шли они потом по улицам лениво ворочавшегося в послеполуденной дремоте города, как очутились на увитой плющом скамейке в отдаленном уголке большого парка, где было множество цветов такой правильной формы, что они казались вырезанными из жести.

– Здесь нам никто не помешает, – сказал Юсуф, – и я расскажу вам все, что вашим друзьям полезно знать.

* * *

Юсуф родился в Багдаде, в бедной еврейской семье. Ребенком его отдали в услужение в богатый дом христиан-маронитов, где позаботились о том, чтобы смышленого мальчика обучили грамоте. Родители Юсуфа вскоре умерли, и тогда дом, где он жил, стал его домом. Со временем все забыли, что он всего лишь слуга. В нем рано проявилось сочетание философского склада ума с практической сметкой. Он был грустным скептиком, умевшим тем не менее находить рациональное начало в самых безумных завихрениях жизни. В деловой же сфере вполне мог считаться образцом удачливого коммерсанта, чрезвычайно расчетливого и изобретательного. Хозяйство, доходы, расходы, торговые операции – вообще все материальное благополучие дома зависело от него. Он был ангелом-хранителем этой семьи. К нему обращались за советом по всем проблемам, включая самые интимные. Его мнение считалось решающим на семейных советах. Нынешний глава клана вырос на его руках. Потом Юсуф с такой же заботливой нежностью вырастил его сына. Глубокие потрясения начинаются обычно с незначительных событий. Однажды глава семейного клана изъявил желание вложить крупную сумму в сомнительную коммерческую операцию. Юсуф был категорически против. Начался спор, оба разгорячились.

– Да кто ты такой? – бросил вдруг глава клана. – Человек без роду, без племени. Без нашей семьи ты ничто.

Юсуф, сразу ощутивший силу нанесенного ему удара, молча удалился в свою комнату. Через полчаса дверь отворилась и вошел глава семьи. Его лицо выражало сильнейшую боль, в глазах стояли слезы

– Я сделал подлость. Ради Бога, прости меня, – сказал он. По арабскому обычаю они обнялись и расцеловались.

«Он прав, – сказал себе Юсуф, обдумывая этот инцидент с обычной своей основательностью. – Я действительно без них ничто. Человек без роду, без племени. Но так не должно быть». Впервые за последние пятьдесят лет вспомнил он о своем происхождении. В Багдаде в те времена было уже мало евреев, но почти все они ютились вокруг единственной в городе синагоги. Душой этой маленькой общины был раввин, обучавший свою паству Божественному закону с рвением и добросовестностью. Двери его дома были открыты для всех желающих. Раскрылись они и для Юсуфа. Евреи быстро отдали должное его жизненной умудренности и практическому уму, и со временем он стал играть видную роль в жизни общины.

Об Израиле евреи говорили редко и всегда с опаской, ибо это было сопряжено со смертельным риском, но им легче было переносить тяготы жизни от одного лишь сознания, что где-то существует еврейское государство. Как-то рабби разъяснил ему, что возрождение Израиля – это награда Всевышнего избранному народу за то, что тот следовал постулатам данной ему веры, не смешивался с другими племенами и, несмотря на все перенесенные страдания, никогда не восставал против неисповедимой воли Его. Конечно, не само государство награда, а приход Мессии, который скоро уже явит себя миру в Израиле, на Святой земле. Юсуф после этой беседы все чаще думал об Израиле, к которому ощутил сильную привязанность. И он нашел простой способ, как оказаться полезным и семье, и Израилю.

Единственный сын главы клана Мунир Редфа считался одним из лучших иракских пилотов и был заместителем командира эскадрильи новых «МИГов». От него и слышал Юсуф о необыкновенных качествах этого самолета и о том, что американцы и израильтяне выложили бы миллионы, чтобы его заполучить.

Тем временем положение маронитов в Ираке стало ухудшаться. Это сказалось и на материальном благополучии семьи, все больше походившей на утес, горделиво возвышающийся над морем, в то время как основание его уже размыто и он вот-вот рухнет. Однажды Мунир Редфа рассказал, что в Москву направлена большая группа пилотов осваивать «МИГ-21» и среди них нет ни одного маронита. «Не гарцевать мне на такой лошадке, когда они вернутся», – подытожил он с грустной усмешкой.

Проанализировав ситуацию, Юсуф решил, что сможет уговорить мальчика доставить русский самолет в Израиль в обмен на вывоз из Ирака всей семьи и такое вознаграждение, которое позволило бы ей существовать в безопасном месте на привычном материальном уровне. Он послал в Париж надежного человека и стал ждать в полной уверенности, что израильтяне откликнутся.