Текст книги "Реальность мифов"
Автор книги: Владимир Фромер
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
Золотые цепи Мессии
Крушение мифовСтранные выборы состоялись в Израиле в феврале 2001 года. Результат их был предопределен – все знали, кто выиграет, а кто проиграет. В самый канун выборов опросы общественного мнения – этот индикатор настроения избирателя – показывали, что разрыв между главой правительства Эхудом Бараком и обществом уже непреодолим.
Народ не столько хотел Шарона, сколько не хотел Барака. Смещая Барака, народ как бы наказывал Арафата, которого, к сожалению, не мог сместить.
Барак тоже знал, что проиграет, но упрямо шел навстречу своей судьбе.
– Что ты делаешь? – говорил Бараку его американский советник Стэнли Гринберг. – Люди не желают, чтобы ты толковал им о мирном процессе, когда палестинцы убивают их на улицах. Избирателям невыносима мысль, что ты ведешь переговоры под аккомпанемент взрывов и выстрелов. Прекрати все это, если хочешь победить.
Но Барак – это Барак. Ради политического своего выживания он не стал ничего менять в том курсе, который считал единственно верным.
И результат налицо. Барак проиграл Шарону с беспрецедентным разрывом в 24,7 процента.
Это даже не поражение. Это больше чем разгром. Это остракизм – политическое изгнание того, кто всего девятнадцать месяцев назад был на вершине успеха и популярности.
Человек, перерезавший священных коров, вбивший осиновый кол в могилу соглашений Осло, проверивший на прочность «мирный процесс» и доказавший, что это – химера, стал объектом всеобщего раздражения и за все расплатился.
И что с того, что Барак дальше всех продвинулся на пути к ликвидации конфликта и почти прикоснулся руками к его раскаленной сердцевине? Ведь тогда-то и совершил он свою, пожалуй, роковую ошибку.
Когда после провала переговоров с Арафатом в Кэмп-Дэвиде вспыхнула интифада Аль-Акса, он должен был резко повернуть государственный штурвал, прекратить переговоры под огнем и сформировать кабинет национального единства.
Он же продолжал слепо верить в безграничность своих возможностей. Ему казалось, что он вот-вот дожмет Арафата, но этот старый волк показал, кто твердо стоит на ногах, а кто витает в эмпиреях.
Как же так? – возникает резонный вопрос.
Всего полтора года назад Барак, с большим отрывом выиграв выборы, достиг пика популярности. Речь идет о личности исключительно одаренной, чего не отрицают даже его враги. Так почему же он оказался вдруг в столь невыносимом положении? Почему на него слева и справа точились ножи?
Может, он отдал палестинцам наши земли, ничего не получив взамен, – как это сделал Биби Нетаниягу, уступивший им Хеврон?
Может, Барак развалил, к примеру, экономику?
Ничего подобного. Все знают, что Барак не отдал ни пяди «родимой земли».
Что же касается экономики, то именно при нем она сделала такой рывок, что долго оставалась стабильной даже под натиском интифады.
К тому же есть у Барака такое достижение, которого в ином обществе было бы достаточно для победы на любых выборах.
Барак вывел ЦАХАЛ из Ливана.
Очень уж короткая у нас память. И никому не приходит в голову подсчитать, сколько солдатских жизней спас Барак, учитывая, что ЦАХАЛ регулярно оплачивал кровью свое пребывание на ливанской земле.
Да чепуха все это, – морщатся оппоненты.
Он не отдал ни пяди, но готов был отдать почти все и лишь возбудил аппетит Арафата своей уступчивостью.
Экономикой он вообще не занимался, и она просто катила по накатанным не им рельсам.
Что же касается Южного Ливана, то Барак не вывел оттуда ЦАХАЛ, а заставил позорно бежать, выявив свое бессилие найти достойный выход из ситуации.
В результате мы получили на северной границе десять тысяч ракет Хизбаллы, нацеленных на наши города и поселения. Более того, развеян миф о непобедимости ЦАХАЛа, что вселило в палестинцев яростную энергию и жажду крови.
Нельзя не признать весомости и этих аргументов.
Еще одно доказательство того, что этот человек не поддается однозначным оценкам.
Так что же все-таки случилось с Бараком?
Ничего не случилось. Он не изменился.
Изменились мы.
Предупреждал же Господь свой народ: «Не сотвори себе кумира». Ни из камня, ни из людей, ни из идеологий, ни из мифов – не сотвори!
Мы и это забыли.
Барак научил нас видеть реальность такой, какова она есть.
Самая неприглядная правда лучше любого наркотического дурмана.
Из-за Барака не жить нам больше под кайфом миражей, и история будет судить его по другим критериям, чем израильский избиратель на выборах 2001 года.
Барак останется в израильской истории как человек, избавивший народ от мифологических иллюзий.
В том-то и дело, что Барак посягнул на мифы, ставшие для израильского общества своеобразным наркотиком.
Известно, как нелегко дается отлучение от дурманящего наркотического яда. Ломота в костях, боль в суставах, умопомрачение – через все это надо пройти, чтобы выздороветь.
Наше общество с раздражением реагировало на «кайфоломщика».
Левые утратили миф о «мире сегодня», о том, что если палестинцам все отдать, то они станут жить с нами душа в душу.
Правые потеряли миф о «неделимой Эрец-Исраэль».
Так как же относиться им к человеку, проделавшему над национальным сознанием подобную вивисекцию без наркоза?
Даже Клинтон отказался под влиянием Барака от мифотворчества в самом конце своей каденции и стал первым американским президентом, заговорившим о «независимом палестинском государстве со столицей в Восточном Иерусалиме». Его драматическое заявление по этому поводу будет отныне обязывать всех диспетчеров американской ближневосточной политики.
«Израильтяне должны свихнуться, чтобы принять мою точку зрения, – сказал Клинтон, – но они должны также понимать, что территории не гарантируют безопасности в век электронных войн».
Благодаря Бараку доволок свой срок и миф о том, что палестинцы хотят мира так же, как и мы.
Хотят, конечно, но на таких условиях, которые означают для Израиля коллективное самоубийство. Достаточно бросить беглый взгляд на их требования, чтобы это понять.
Мир? Пожалуйста! Хоть завтра. Но подавай им и Восточный Иерусалим вместе с Храмовой горой и Стеной Плача, и границы 1967 года, и право «беженцев» на возвращение, и эвакуацию всех поселений, и дислокацию международных сил вдоль израильско-палестинской границы, и свободное воздушное пространство, и отсутствие израильского контроля над палестинскими транзитными пунктами – ну и так далее, и далее, и далее…
Эти требования таковы, что ни один израильский лидер принять их не может, находясь в здравом уме.
Барак эмпирическим путем доказал, что никакие израильские уступки не приведут к окончанию столетней войны с палестинцами.
Речь отныне может идти не о мире и безопасности, а лишь о безопасности.
Не о мирном договоре, а лишь о долгосрочном соглашении.
* * *
У нас долго бытовало убеждение, что хороший генерал – это синоним хорошего политика.
А почему, собственно?
Способность к политике – это такой же врожденный дар, как способность к музыке или к рисованию. Если этого дара нет – то не помогут ни интеллект, ни образование, ни тем более военный опыт.
У Эйнштейна, к примеру, коэффициент интеллекта повыше, чем у Барака, но из этого отнюдь не следует, что Эйнштейн был бы хорошим премьер-министром.
Вот и Бараку явно не хватило всех его разносторонних способностей, чтобы стать нашим де Голлем. По-видимому, для этого нужно нечто совсем иное.
Наше тяжелобольное общество, штопором вошедшее в период стагнации и атрофии духовных сил, не могло выдвинуть вождя с непререкаемым авторитетом. Лишь людская вера создает общенациональных лидеров, придает им вес и значимость. Нельзя достигнуть значительных результатов, опираясь исключительно на собственные силы. В этом трагедия Барака.
И наша трагедия тоже.
В одиночку, как Атлант небо, хотел Барак поднять всю проблематику Ближнего Востока – и надорвался…
Долго вдалбливали в головы уставшего, потерявшего ориентацию народа сказочку о том, как в Кэмп-Дэвиде добрый дядя Барак почти все национальные сокровища готов был отдать злому дяде Арафату в обмен на мир. И когда до мира оставалось уже рукой подать, злой дядя вдруг обрушился на хороший миролюбивый народ со всей сворой своих разбойников.
Странно, но в этот миф верят не только в левом, но и в правом лагере, хотя нужно быть идиотом, чтобы в это верить.
Барак понимал, что вопрос об Иерусалиме неразрешим – по крайней мере, в данный исторический период, что над ним должны ломать голову последующие поколения, что для Арафата отказ от права беженцев на возвращение равнозначен смертному приговору. Все уступки, которые предлагал Арафату Барак, не могли этого компенсировать. Барак предложил Арафату последнюю свою цену, отлично сознавая, что без права на возвращение для партнера она – ничто.
Более того, Барак, с согласия Клинтона, поставил Арафата перед дилеммой: или ты это соглашение подписываешь, или нам вообще не о чем больше разговаривать.
Барак не понял трагизма ситуации. Он почувствовал лишь облегчение от того, что теперь никто не обвинит его в срыве мирного процесса…
Когда израильтяне возвращались из Кэмп-Дэвида, в самолете царила мрачная атмосфера. Даже журналисты угрюмо молчали.
– Ну что вы все приуныли? – сказал вдруг Барак. – Чем вы недовольны? В конечном итоге мы и с территориями остались, и понимание на международной арене себе обеспечили.
В том-то и дело, что это не был конечный итог…
В мае 2002 года Барак, давно оставшийся не у дел, превратившийся в тень своей былой славы, в интервью влиятельному американскому журналу «Нью-Йорк ревю оф букс» проанализировал причины неудачи в Кэмп-Дэвиде.
Арафата, считает Барак, сформировало общество, в котором не существует таких понятий, как правда и ложь. В этом обществе высшая задача заключается в том, чтобы добиться своего любыми средствами. Для Арафата правда – это лишь то, что служит его целям и планам. В отличие от иудейско-христианской цивилизации, в обществе Арафата ложь не вызывает никакого внутреннего дискомфорта. В таком обществе полиграф не действует, потому что там лгут с ощущением правоты, которого ничто не может поколебать. Более того, для Арафата ложь – это как бы катарсис, укрепляющий и закаляющий дух.
С таким человеком бессмысленно о чем-либо договариваться, но доказать это можно было, лишь пройдя весь путь переговоров с ним до самого конца.
«В октябре двухтысячного года, – рассказывает Барак, – вскоре после начала интифады Аль-Акса, мы с американским государственным секретарем Мадлен Олбрайт прибыли в Париж на встречу с Арафатом, чтобы склонить его к прекращению огня.
– Ну хорошо, – сказал Арафат после долгих уговоров, – я свяжусь с начальником полиции Туфиком Терауи и прикажу ему прекратить стрельбу.
– Что? – изумился я. – Какой Туфик? Если вы серьезно относитесь к проблеме, то свяжитесь с Маруаном Баргути и Хусейном A-Шейхом. Это они дирижируют насилием.
Арафат взглянул на меня с таким изумлением, словно я вдруг заговорил о белых медведях на Северном полюсе.
– С кем? С кем? – переспросил он. – Я таких не знаю.
Я терпеливо разъяснил, что речь идет о руководителях ФАТХа на территориях.
– В первый раз слышу, – упорствовал Арафат.
Это было так нелепо, что не выдержали и засмеялись даже его советники.
Арафат понял, что переиграл, и улыбнулся.
– Ах, эти, – протянул он, – мелкие сошки. Вы напрасно придаете этим людям такое значение. Ну хорошо – я свяжусь и с ними.
Разумеется, никакого прекращения огня добиться не удалось…»
Барак убежден, что конечная цель Арафата – это палестинское государство на всей территории Эрец-Исраэль. Идея двух государств для двух народов для него неприемлема. Для достижения этой цели все средства годятся, и Арафат стремился к ней без всяких сантиментов, оставаясь холодным и расчетливым при всех обстоятельствах, как хороший шахматист.
«Арафат не признает самого существования еврейского народа. Для него евреи – это не национальность, а религия. Он вообще не сведущ в еврейской истории и в Кэмп-Дэвиде утверждал, что никакого Храма в Иерусалиме у евреев никогда не было», – сказал Барак.
Барак уже не верит в возможность достижения мира с палестинцами раньше 2028 года.
«Пройдет 80 лет после создания еврейского государства, и не останется уже палестинских беженцев. Все они вымрут. Вопрос о праве на возвращение отпадет сам собой, и тогда можно будет договориться. Ведь погибла же советская империя после того, как вымерло все поколение первых революционеров», – разъясняет Барак
Он не объяснил, почему палестинцы будут тосковать о своей родине всего восемь десятилетий, в то время как евреи не утратили духовной связи с этой землей и за двадцать веков.
* * *
Вернувшись в Газу, Арафат заявил палестинцам: нам нечего ожидать, не на что надеяться. Политический источник, питавший палестинские надежды, иссяк.
Мина была заложена в Кэмп-Дэвиде.
Грузный Шарон, поднимаясь на Храмовую гору, просто случайно на нее наступил.
Интифада Аль-Акса, в отличие от предыдущей, изначально не носила спонтанного характера. Она была тщательно подготовлена, взвешена, отмерена холодным умом Арафата, рассчитана на экспорт, на показ.
События на территориях фиксировались тут же, на месте, корреспондентами ведущих телекомпаний мира.
Весь мир видел, как израильтяне убивали «безоружных» палестинцев.
Количество жертв с палестинской стороны дозировалось сатанински точно.
Чтобы мир ужаснулся израильской жестокости, палестинцы брали с собой детей в самые опасные места. Арафат говорил, что их кровь укрепляет фундамент будущего палестинского государства.
Двенадцатилетний мальчик Мухаммед Эль Дурра, убитый, как потом выяснилось, не израильской, а палестинской пулей, стал символом палестинской борьбы. Мир содрогнулся, увидев на голубых экранах последние мгновения жизни этого ребенка.
Тот самый мир, который никак не прореагировал на чудовищную сцену линчевания в Рамалле двух израильских солдат палестинским сбродом. Несколько видных европейских интеллектуалов даже пожалели палестинцев. До чего, мол, израильтяне этих бедняг довели.
Потом Арафат убрал детей, заменил их боевиками, и интифада быстро переросла в настоящую войну.
Все ждали энергичных действий ЦАХАЛа. Военное командование доказывало премьер-министру, что медлить уже нельзя, что мощь армии перестает быть сдерживающим фактором. Предлагались оперативные планы один лучше другого. Захват Бейт-Джаллы, ликвидация главарей интифады – да мало ли у Армии обороны Израиля возможностей вернуть блеск своему потускневшему ореолу?
Но человек, который не ведал ни колебаний, ни страха, оказавшись у государственного штурвала, проявлял многим непонятную нерешительность. Несколько раз по его приказу опускалась десница ЦАХАЛа, уже занесенная для удара.
Барак понимал, что Арафат готов поджечь весь Ближний Восток, ибо, согласно его доктрине, – чем хуже, тем лучше. Сними ЦАХАЛ лайковые перчатки – и мы, могло статься, вспоминали бы интифаду как пасторальную идиллию.
Вот Барак и лавировал, как мог, терпел насмешки и прямые оскорбления, игнорировал свой падающий рейтинг, искал выход из положения. Но в глубине души знал, что втянут в игру, в которой не может быть победителя.
Ему, баловню судьбы, с легкостью преодолевавшему все барьеры на пути к вершине, трудно было смириться с тем, что кончилось время побед. Он посерел, осунулся. Ему, и раньше-то не считавшемуся хорошим оратором, все труднее давались публичные выступления.
Как впавший в состояние транса игрок упрямо делает ставки на полюбившуюся ему цифру, хотя все время проигрывает, так и Барак, поставивший все на «мирный процесс», верил, что удача ему в конце концов улыбнется. Он обещал народу умиротворение и спешил, не замечая, что творится вокруг.
Истончилась и стала эфемерной правительственная коалиция. Партнеры предали его и удрали с обреченного корабля. В кнессете он давно уже появлялся, как в стане злейших врагов. Даже в цитадели Аводы зрело недовольство лидером из-за непонятных его политических зигзагов.
Барак же, несмотря ни на что, продолжал надеяться на соглашение с палестинцами. Лишь оно могло разрядить обстановку, открыть новые перспективы, развязать этот проклятый узел.
Присланное Леей Рабин письмо пришлось весьма кстати. Вдова Ицхака Рабина обратилась к Бараку с просьбой санкционировать поездку Шимона Переса в Газу на переговоры с Арафатом.
«Эхуд, ты перевернул каждый камень в поисках мира, – написала Лея. – Переверни и этот».
И Барак решил: почему нет? Пусть едет. Хуже от этого не будет…
Перес отправился в Газу в ночь на первое ноября двухтысячного года в сопровождении начальника своей канцелярии Ави Гиля и адвоката Гилада Шера. Все трое хорошо знали Арафата и были ко всему готовы.
Арафат принял израильтян в своей канцелярии. После традиционного обмена любезностями пригласил на ужин. Потчуя гостей, произнес гневный монолог:
– Вы нас убиваете, вы нас душите. Вы хотите задействовать против нас самолеты, вы хотите уничтожить наши города. Вы готовите ликвидацию наших лидеров. У нас около трехсот убитых, восемь тысяч раненых. Треть из них останутся инвалидами на всю жизнь. Вы что, не понимаете, в каком аду мы живем?
Арафат почти кричал. Губы его дрожали сильнее обычного.
Попытки израильтян указать, что палестинцы все это затеяли сами, ни к чему не привели.
– Арафат, – жаловался Перес, – видит события совсем в ином свете, чем мы. Все, что делается или говорится израильтянами, воспринимается им искаженно, даже извращенно. Он убежден, что Израиль приступил к реализации своего плана по уничтожению национальных палестинских чаяний, начал против палестинского народа истребительную войну и вынудил палестинцев защищаться.
Казалось, разговаривать не о чем. Но Перес сказал Арафату:
– У нас сейчас неделя Рабина. Так давайте же почтим его память тем, что во имя всего уже достигнутого нами прекратим насилие и начнем разговаривать.
– Да разве я против? – удивился Арафат. – Но я ничего не могу поделать, пока мы каждый день хороним наших погибших. Дайте мне хоть день без похоронных процессий. И не ждите чудес. Интифада – это народное восстание, и я не могу прекратить его нажатием кнопки.
В конце концов Пересу удалось уломать своего напарника по Нобелевской премии. Арафат согласился выступить одновременно с Бараком и объявить прекращение огня. С таким соглашением вернулся Перес к Бараку, и премьер-министр его одобрил.
– Это, конечно, хорошо, Шимон, – сказал он. – Но ты ведь знаешь Арафата. Разве можно верить этому человеку? Как бы привезенное тобой соглашение не взорвалось нам прямо в лицо.
Именно это и произошло.
Палестинцы удовлетворились опубликованием короткой декларации в том смысле, что хоть Израиль и сам во всем виноват, но стрелять не надо. Это, мол, не отвечает сейчас палестинским интересам. Демонстрировать же, бросать камни и бутылки с горючей смесью – можно и даже желательно…
Но и это беззубое заявление без подписи Арафата даже не было опубликовано. Его сквозь зубы прочитал диктор палестинского телевидения.
Все. Больше к нему никто не возвращался.
А на территориях все пошло своим чередом.
Да и могло ли быть иначе? Дела зашли слишком далеко. Палестинцы платили за такое удовольствие, как интифада, очень высокую цену. Масса убитых и раненых. Полностью разрушенная экономика. Пятьдесят процентов безработных. Арафат, развязавший интифаду, не смог бы ее прекратить, даже если бы захотел.
Палестинцы ведь его спросили бы: «К чему тогда все это затевалось? Во имя чего мы перенесли такие страдания?»
Поэтому и провозгласил Арафат новое кредо: интифада будет продолжаться до тех пор, пока рука палестинского ребенка не водрузит над Аль-Аксой флаг независимого палестинского государства. Меньшего палестинцы просто не примут даже из рук обожаемого Абу Омара.
* * *
Барак умнее Арафата?
Конечно.
Барак интеллигентнее Арафата?
Это уж точно.
Арафат не интеллектуал, не полководец, не идеолог.
Он всего лишь общенациональный лидер.
А Барак – нет.
В этом и заключалась весьма существенная разница.
Да, Барак просчитался. Он хотел – нет, не мира – лишь глупцы желают невозможного, а соглашения, обеспечивающего нам спокойствие на продолжительный срок. Там видно будет, что делать дальше. Поэтому он и пошел навстречу палестинцам так далеко, как ни один из прежних израильских лидеров.
Но Арафат вел свою игру. Он воспринял уход ЦАХАЛа из Ливана, готовность Барака к компромиссу и разброд в израильском обществе как проявления слабости. И решил ускорить выполнение своего плана поэтапной ликвидации Израиля.
Основным стержнем политики является стратегия. Тактику можно менять в зависимости от обстоятельств. Стратегия же должна оставаться неизменной.
Арафат мастерски реализовывал этот постулат.
Выжав все возможное из соглашений Осло, получив из рук незадачливых кормчих «мирного процесса» оружие, которым палестинцы нас же убивают, укоренившись в Иудее, Самарии и Газе, создав собственную армию, Арафат изменил тактику. Перешел от дозированного насилия к насилию перманентному.
Изворотливость Арафата, его высокий порог выживаемости, его редкая интуиция, его цинизм, сочетающийся с трезвым расчетом, – все эти качества давно сделали палестинского лидера мастером политического слалома.
Тридцать пять лет изнурительной борьбы за его плечами. Тридцать пять лет он водил свой народ по пустыням изгнания. И если он сумел после больших и малых интриг и военных конфликтов остаться в живых и сохранить влияние, то лишь потому, что хорошо знал психологию не только своих врагов, но и своего народа.
Так во время войны в Персидском заливе, когда весь мир, включая и арабов, поднялся на Саддама Хусейна, Арафат оказался одним из немногих арабских лидеров, поддержавших «багдадского вора». И не из чувства симпатии к нему, а потому, что Саддам подкупил палестинцев своей угрозой обрушить на Израиль ракетные удары. Палестинцы молились на иракского диктатора, и Арафат сделал вид, что разделяет их чувства.
Ему пришлось долго расплачиваться за это. Саудовская Аравия лишила его дотаций. Его влияние в арабском мире упало почти до нуля. Ему грозила политическая смерть.
Он все это пережил. И если после Кэмп-Дэвида Арафат встал на военную тропу, то это потому, что предчувствовал, что взрыв на территориях был все равно неминуем. Арафат просто ускорил его, чтобы держать события под контролем.
За одну только неделю интифады он вернул утраченные позиции.
Еще бы! Он ведь объявил поход на Иерусалим под зеленым знаменем ислама, выпустил из тюрем хамасовских убийц и задействовал против Израиля своих камикадзе.
Что касается личной жизни Арафата, то, хотя уже в весьма преклонном возрасте, он женился и даже обзавелся ребенком – семьи у него нет. Друзей – тоже нет.
Какие друзья, какая семья могут быть у того, кто является живым воплощением национальной идеи?
Если мы поднимем его фотографии тридцатилетней давности, то увидим тот же френч, ту же куфию: Арафат ничего не меняет в своем облике, получившем законченную форму много лет назад. Сохранил он и свои волчьи повадки, с которыми сжился еще в те далекие годы, когда был не «политическим деятелем», а вожаком террористической стаи.
Он все не может освоиться с тем, что из главаря террористической группировки превратился фактически в главу государства – с флагом, гимном, армией, почтой, биржей, телевидением.
Переезд в 1994 году из Туниса в Газу дался ему нелегко.
Он не терпел одиночества, не выносил домашнего уюта.
Он постоянно находился в движении – привычка старого конспиратора. И он метался – из дома в дом, из Газы в Рамаллу, из Рамаллы в Бейт-Лехем, из страны в страну – до тех пор, пока Израиль не лишил его этой возможности.
В феврале 2001 года, во время выборов в Израиле, Арафат за один только месяц посетил 54 государства.
Сопровождавший его Саиб Арикат вспоминает: «Я с ног валился от усталости, а вождь, казалось, заряжался все новой и новой энергией от какого-то невидимого аккумулятора».
Арафат обожал экстремальные ситуации и страдал в периоды пусть даже относительного благополучия. Его жизненный тонус повышался, когда ему грозила опасность, когда он с героическим, как ему казалось, бесстрашием, почти в одиночестве, противостоял многочисленным врагам. Так было в бою при Караме, в дни «черного сентября», во время осады Бейрута и в ходе осады его канцелярии в Рамалле – уже при Шароне.
Арафат столь часто менял маски, но никто не знает его подлинного лица.
Маска героя – его самая любимая. Потому, быть может, что она по вкусу его народу. А про подлинное свое лицо он и сам забыл. Не было у него времени быть самим собой, да он в этом и не нуждался. Каждая маска как бы прирастала к его лицу, и он полностью вживался в новый образ.
«Палестинская революция – это я», – мог бы сказать он о себе, перефразируя слова Короля-Солнца. Он и террорист, и миротворец, и «президент Палестинского государства», и председатель ООП, и командир ФАТХа, и верховный главнокомандующий, и министр иностранных дел, ну и так далее. Все это можно выразить одним словом: он – вождь.
Он не терпел что-либо подписывать, ибо еще в начале своей террористической карьеры усвоил, что нельзя оставлять следов.
Многие помнят, как в начальный период интифады, во время парижских переговоров, он, в присутствии президента Франции и американского госсекретаря, вместо того чтобы поставить подпись под уже согласованным документом, вдруг швырнул авторучку и с воплем: «Американцы и израильтяне меня принуждают!» бросился к выходу. Мадлен Олбрайт с необычайным для ее тучности проворством кинулась за ним вдогонку с криком: «Закройте ворота! Не выпускайте его!»
Арафат – мастер устраивать скандалы подобного рода. Он считал, что это привлекает внимание мира к палестинской проблеме.
Палестинские арабы – сравнительно небольшая общность, не обретшая самостоятельного веса, зависимая от многих факторов, что заставляло Арафата крайне дорожить независимостью своей позиции. Больше всего он страшился превратиться в марионетку, в игрушку чьих-либо политических страстей и амбиций.
Ни Египет, ни Сирия, ни Арабская лига не могли навязать ему свою волю. Арафат выслушивал каждого, но всегда поступал по-своему.
Его любимый герой и образец для подражания – Нельсон Мандела. В свободные свои минуты Арафат любил порассуждать о величии этого человека, который в исключительно сложных условиях добился-таки своего. Изменил облик ЮАР и показал белым свой характер.
В арабском мире Арафат отводил себе роль не только главы палестинского национального движения. Его мечта стать новым Саладином, освободителем Иерусалима.
Отсюда страх Арафата перед любыми уступками. Израилю. Он боялся, что зайдет слишком далеко и арабы заклеймят его как предателя. Вместе с тем он понимал, что соглашение с Израилем – это историческая необходимость.
В этой двойственности – источник его трагических метаний между миром и войной, между страхом и надеждой.
Разведслужбы предупреждали, что Арафат может заключить любое соглашение, но выполнять будет лишь те его пункты, которые способствуют реализации дела всей его жизни. Арафат ведь никогда не скрывал, что его конечная цель заключается в создании независимого палестинского государства со столицей в Иерусалиме. Об остальном уж пусть позаботятся потомки.
Не было у нас Александра Македонского, чтобы разрубить гордиев узел израильско-палестинских проблем одним ударом.
Барак вот попробовал, а что вышло?