Текст книги "Крестная мать"

Автор книги: Владимир Ераносян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Ераносян Владимир
 Крестная мать

Криминально-психологический триллер

Узнаваемость персонажей не означает, что прототипами являются реальные лица

90-е годы. Киев. Украина

От оглушительного звона множества малых и больших колоколов в воздух взметнулось целое войско голубей, оставивших насиженные жердочки соборных куполов. Церемония вручения архимандриту автокефальной украинской православной церкви Никодиму епископского жезла должна была начаться через полчаса. К кафедральному собору Святой Софии один за другим подъезжали черные лимузины с архиереями на задних сиденьях. Симпатичные мальчики в одинаковых смокингах при виде подъезжающих к центральным воротам «линкольнов» и правительственных «зилов» сломя голову мчались открывать дверцы и надеялись хоть одним глазком взглянуть на Филарета, врага номер один московского патриарха. Все знали, что он появится с минуты на минуту.

По обе стороны широченной ковровой дорожки, ведущей к величественной лестнице, толпились миряне. Среди глазеющей паствы было немало мелких церковных клерков, дьяконов и приходских священников с амофорами на плечах, приволочившихся из своих провинциальных захолустий, прослышав о столь знаменитом событии. Толпа с любопытством разглядывала вернувшегося после стольких гонений и скитаний из Канады на родину отца Мстислава и его многочисленную свиту. Владыка мерными шагами ступал по лестнице, бережно опуская стопу на каждую ступеньку. В его движениях отчетливо улавливалась неизлечимая хворь, а в томном взгляде, очерченном в исполосованных кровью белках, читалась усталость от жизни и великая тоска. Какое ему, 94-летнему дряхлому старику, готовящемуся отойти в мир иной, в сущности, дело до этих дворцовых интриг. А ведь каких-нибудь лет тридцать назад он посчитал бы осуществлением своей заветной мечты то, что его прочат в патриархи автокефальной церкви. За эту церковь он положил здоровье и жизнь, полную борьбы, но силы его иссякли.

К собору медленно подкатил длинный правительственный «зил», и из него резво выскочили двое высокорослых, крепко сложенных парней в серых двубортных костюмах, из личной охраны Филарета. Один из них открыл заднюю дверцу, и солнечный луч преломился у всех на виду на седой бороде его блаженства. Филарет не спеша вылез из машины и направился в сопровождении двух телохранителей под своды кафедрального собора. Толпа вокруг ликовала, встречая Филарета как национального героя. Точно так на этом же месте она двумя месяцами раньше ревела, но изливая проклятья в адрес патриарха всея Руси Алексия II, бросая ему в лицо: «Геть московского попа!»

Следовавший за «зилом» блаженнейшего митрополита «шевролет-люмина» притормозил чуть поодаль. Из него вышел высокий юноша с правильными чертами лица. Его звали Андрей, и в кулуарах епархии упорно ходили слухи, что это незаконный сын епископа Симеона, одного из высших сановников духовенства. Андрей с почтенным безразличием открыл заднюю дверцу, и оттуда вышла Елена Родионова – статная женщина бальзаковского возраста в строгом закрытом платье. В ушах ее еле заметно дрожали серьги с вкрапленными в черный изумруд бриллиантами. Шею украшало платиновое ожерелье с замысловатым египетским орнаментом. Она вместе с юношей тоже направилась в собор. Духовенство терялось в догадках: почему с недавних пор на всех приемах, торжественных церемониях и даже на богослужениях в качестве охраны стали использовать созданную службу церковной безопасности ЦСБ, которая подчинялась непосредственно чиновнику из управления делами экзархата Сумцову? Но ответ был прост: доверять милиции было небезопасно. Откуда появился Сумцов, кем он был до этого, не знали даже в службе безопасности Украины. Он не значился ни в каких архивах, выжать из него лишнее слово было невозможно, его общение с архиереями и высшим духовенством не выходило за рамки деловых контактов. Сановники боялись его, на них наводил страх его горящий взгляд, который заставлял собеседника все время думать, что он находится в исповедальне.

Охранники (снаружи кафедрального собора их насчитывалось не более десяти человек) были одеты в строгие черные костюмы. Возле центральных ворот с рацией крутился их старший распорядитель в длинном замшевом плаще модного покроя Демьян Петелицын. Сумцов предупредил его, что, если в собор попадет хоть один репортер, кроме заранее проинструктированного, что и как ему снимать, хозяйка будет крайне недовольна.

В главной зале, увешанной золотой парчой, десятком хоругвей и другой помпезной атрибутикой, недалеко от алтаря столпились сановники, напустив на себя важности пуще положенного. Дождавшись, когда Матушка Елена пройдет на почетное место, они по ее благословляющему взгляду поняли, что можно подходить на поклон. Матушка положила руку на подиум и со скучающим видом стала принимать поклоны владык, позволяя им целовать руку, на изящных пальчиках которой красовались два ажурных перстня. От малого входа к пономарке тянулись попы и архимандриты; соблюдая субординацию, они не решались подойти к Матушке и посему приветствовали издалека, а уж затем в такт монотонному пению церковного хора продвигались к ложе митрополита.

Лишь в горделивой осанке епископа Ионафа и открытом взоре старенького архимандрита Пимена читалась непокорность. Они не соизволили подойти к Елене Родионовой. Филарет тоже не удостоился их поклонов. Ионафан подошел к поглощенному молитвой пресвятой богородице архиепископу Мстиславу и выразил ему свое почтение. Ионафан еще не знал, какую он совершил ошибку, делая ставку на удрученного болезнью старика Мстислава. По его прогнозу на Всеукраинском православном Соборе именно Мстислава должны были избрать патриархом, и это впоследствии действительно свершилось, однако недолгим было патриаршество Мстислава – возраст есть возраст. Ионафан полагал, что несмотря на то, что Филарет будет вторым человеком в патриархате, его положение будет зыбким, он видел себя на его месте и хотел завоевать расположение старика Мстислава. Он знал, как задеть его за живое.

– Владыко, посмотрите на этот срам, архимандриты совсем стыд потеряли. – Ионафан показал чуть заметным кивком в сторону пономарки. – Она ведь не облечена никаким церковным саном, а держится, как особа царствующая. Она крутит епископом Симеоном, как только захочет. Он ее боится.

– Правда ли, что Симеон нарушил данные обеты перед Спасителем и Богоматерью? Неужто осквернил плоть свою грехом? – спросил Мстислав.

– Взгляните на сына этой женщины, его зовут Андрей, он как две капли воды похож на Симеона. Это ли не доказательство? Как может нарушивший святой обет целомудрия и благоговения быть в окружении митрополита Филарета? Куда смотрел Синод?

– Не называйте при мне этого исчадия зла. Я признаю только автокефалию, мне Синод не указ. А насчет Симеона… Не верю я сплетням и наговорам, где доказательства? А может, кривотолки Москва исторгает? Как бы не пришлось и тебе, Ионафан, каяться за навет.

– Владыко, сожалею, что не услышан был. – Епископ Ионафан откланялся и пошел к алтарю исполнять богослужение. Мстислав погрузился в тягостные размышления.

Мальчики в сутанах несли на мягких бархатных подушечках к алтарю епископский жезл и митру. Архимандрит Никодим, очередной протеже хозяйки, принимал с ее милости сан епископа.

Рим. Ватикан

Кардинал Анджей Пински не хотел назначать официальной встречи аббату Бенито Потрезе, члену совета управляющих одного из банков Ватикана. Не хотел, потому что ему были ни к чему инсинуации недоброжелателей. Однажды его уже пытались уличить в намерении организовать польское лобби в борьбе за папский престол. Однако он пресек эти бредни, никогда его личные интересы не пересекались с интересами Ватикана, никого не почитал Пински так, как преклонялся перед наместником Бога на земле. Папой римским. Кардинал Пински, будучи радикальным клерикалом, согласно своим убеждениям, жил ради веры. Однако нападки на него прекратились только тогда, когда Папой стал поляк Иоанн Павел Второй.

Судьба распорядилась так, что семилетним мальчиком Анджей стал воспитанником ксендза Лукаша, настоятеля Перемышленского костела на Западной Украине. Старик Лукаш заменил Анджею отца, настоящий отец Анджея умер, а мать была законченной алкоголичкой.

За два дня до начала войны, 29 августа 1939 года, наставник, предвидя недоброе, отправил Анджея с сопроводительным письмом в Швейцарию, в закрытый лицей монашеского ордена иезуитов. Лишь в 1945 году, когда война закончилась, орден помог Анджею узнать о том, как сложилась судьба ксендза Лукаша – три года сталинских лагерей и мучительная смерть от брюшного тифа. Перемышленский костел, который был для Анджея родным домом, после так называемого воссоединения унии с православием превратился в православный приход. Теперь у Анджея не было дома, куда можно было вернуться, не было отца, у которого можно было испросить совет. Осталась лишь вера. Домом Анджея стал орден, отцом – Папа римский. Он в одиночку, без чьей– либо помощи сделал карьеру. Анджей Пински многого добился, ныне он был кардиналом и одновременно одним из высших авторитетов монашеского братства иезуитов.

Аббат Бенито Потрезе тоже состоял в ордене, но его слово не было столь весомым. Братья недолюбливали Потрезе, считая его хамелеоном – перебежчиком, до недавнего времени Потрезе гордился членством в ордене францисканцев. Чего это вдруг аббату понадобилось стать иезуитом? Однажды в руки кардинала Пински попала секретная докладная записка для конгрегации святой канцелярии, писанная рукой Потрезе.

С момента прочтения записки Пински обратил свое внимание на Потрезе. В докладной записке было много витиеватостей, но больше было конкретики. Речь шла о Восточной Европе, в частности об Украине. Дело касалось кредитов для некой особы и субсидирования очень любопытного долгосрочного проекта. Содержание записки не могло не вызвать интерес Пински. Он давно занимался проблемой, затронутой в документе.

Пински знал, что Потрезе жаловался генералу ордена на высших духовных иерархов, которые, по его словам, не воспринимают его разработки всерьез. Кардинал Пински почти не сомневался, что ни один из высоких братьев не соблаговолил принять аббата, а когда кардинал попросил своего секретаря порыться в журнале, то оказалось, что Потрезе записывался на прием и к нему.

Прежде чем пойти на контакт с Потрезе, Пински разузнал все, что можно, о нем и только после детальною изучения полученной информации назначил встречу. После этого разговора Пински стал ярым сторонником проекта Потрезе.

Пински организовал выступление Бенито Потрезе на закрытой коллегии своих единомышленников, нескольких высокопоставленных братьев ордена. Проект имел положительный резонанс, хотя Потрезе пришлось отвечать на вопрос. Один из братьев спросил аббата:

– А стоит ли сотрудничать с личностями явно мафиозными?

Доводы Потрезе были весьма правдивы:

– Я считаю, что только в союзе с конкретными людьми, закрыв глаза на их моральный облик, можно достичь желанных целей. Христос отпустит нам грехи, ведь они свершатся ради благого дела. В отличие от трусливых униатов с Галичини, откровенных иждивенцев, среди которых нет ни одной деятельной натуры, особа, на которую я возлагаю свои надежды, без боязни берется за дело.

Кардинал Пински хотел остаться в тени. Он решил не афишировать свои симпатии к Потрезе, чтобы в случае удачи разделить с ним лавры победителя, а в случае провала иметь полное право обрушить на него гнев вместе с другими. Таковы были законы братства. В ордене царила атмосфера тайной полиции, где думали одно, говорили другое, делали третье, в результате выходило четвертое. Кардинал Пински не достиг бы таких вершим, не владей он в совершенстве этим искусством, которому обучался с детских лет. Но в глубине души Пински сочувствовал Потрезе, этому волевому человеку, который не испугался взять ответственность на себя. Он молился, чтобы все получилось. Восточные земли – это и Перемышль, его родина, там жил и верил старик Лукаш, там надругались вначале над его святой верой, а затем отобрали жизнь.

Завтра Потрезе должен был вылететь на Украину. Кардинал пожелал встретиться с аббатом до отбытия того на Восток и побеседовать непринужденно, без страха быть услышанным. Они встретились на площади Святого Петра и медленно, прогулочным шагом пошли в направлении музея живописи Ренессанса.

Кардинал Пински был высоким худощавым человеком 62-х лет. Логическим продолжением его впалых щек был острый вытянутый нос, на котором плотно сидела тонкая золотая оправа круглых очков. Он выглядел моложе своих лет, его карикатурная внешность очень шла к его репутации виртуоза интриги. Пински был облачен в сутану. Аббат Потрезе был в мирском одеянии. В костюме Потрезе скорее походил на метрдотеля в ресторане, нежели на аббата. Всему виной был лукавый взгляд и лысый череп с зализанными космами, встающими гребнем при малейшем дуновении ветерка.

– А вы как всегда опоздали, – игриво произнес кардинал. Он оставил более волнующие темы напоследок. Площадь кишела туристами, неутомимо щелкающими фотоаппаратами и объективами любительских видеокамер. Кто знает, может, кто-нибудь из этих туристов вместо обыкновенных ушей оснащен локаторами ордена. О главном лучше говорить в более укромном месте. – Да, Бенито, на пять минут опоздали.

– Надеюсь, падре, вы не сердитесь на меня? Такому пунктуальному человеку, как вы, трудно простить нерасторопность, – с деланным сожалением вздохнул Потрезе.

– Пунктуальность иногда тоже вредит и даже может стать причиной несчастья. Вы же помните историю папы Иоанна Четвертого? Папа жил по строжайшему распорядку… – Кардинал пересказал историю, которую в Ватикане знал даже грудной младенец. – Каждый новый день Папа начинал ровно в шесть часов утра, просыпаясь от дребезжания своего будильника. Будильник безотказно звонил много лет. Но однажды по неведомой причине зазвонил в девять сорок девять. Папа скончался именно в это время, хотя находился не в своих покоях. Он заседал в своей резиденции на коллегии кардиналов. Только Богу ведомо, как могло случиться такое совпадение.

– Да, я слышал что-то такое… – ответил Потрезе, поняв, в чем дело. Он пересказал тоже общеизвестную версию, ставшую притчей во языцех. – Ходили слухи, что будильник зазвонил не сам по себе, что его кто-то завел на девять сорок. Тот, кто знал, во сколько скончается Папа.

– Пусть здравствует помазанник божий Папа Иоанн Павел Второй, пусть вечно исходит от него Божья благодать, – скрестив запястья, произнес кардинал. Они миновали площадь Святого Петра и вышли на безлюдную улочку, здесь можно было говорить, не опасаясь лишних ушей.

– Да, кстати о пунктуальности, – вкрадчиво произнес кардинал. – Не думаю, Бенито, что вы сочтете возможным опоздать и на завтрашний рейс. Или, может быть, вы так и сделаете? Может, одумались? Не хотите теперь взвалить на себя такую ношу? Ведь могут быть неприятности.

– Если бояться – то лучше нежить. – В глазах Потрезе сверкнула молния.

– Женщины – коварные существа, – задумчиво произнес Пински. – Но вы, Бенито, почти убедили меня в состоятельности вашей сеньоры.

– Ставка сделана.

– Я не играю в азартные игры, это грех. И вам советую сторониться этих ипподромов, где люди теряют рассудок, делая свои ставки на лошадей. В людей вселяется дьявол. Не хочу, чтобы вы, Бенито, уподоблялись таким людям, им все равно, к кому взывать, к Богу или к дьяволу, лишь бы сорвать куш.

– Это правда, но мы волею Божьей вовлечены в игру.

– Оттого и терзают меня сомнения. Раз это игра, в которой делают ставки, значит, во всем есть дьявольское начало. Да и лошадка ваша может поскакать по той беговой дорожке, по которой сочтет сама нужным скакать.

– Пусть скачет хоть наперерез, лишь бы первая пришла к финишу.

– Но всякую игру должны контролировать арбитры.

– Для арбитров найдутся веские аргументы.

– Не все же такие беспринципные. Неужели эта особа – лучший вариант.

– Бесспорно. Вы же читали все мои отчеты. И те, что касаются вашей исторической Родины, падре. Никогда больше не возвратит себе былой славы и мощи Речи Посполитой Польша, никогда она не сможет влиять на события в Восточной Европе больше, чем Россия, и не станет Ченстоховский костел Меккой для паломников-славян Украины и Белоруссии. Вы, падре, сами говорили, что я своею горькой правдою развеял ваши заблуждения. Нам нельзя упускать такой шанс. Эта женщина для нас просто мессия.

– Я вижу, вы влюблены в свою сеньору, – изумился кардинал.

– А вы как думали? Ее можно любить, она прекрасна, как цветок.

– Кактусы тоже цветут. Почему вы уверены, что мадам не будет тратить деньги на личные нужды, на свои собственные проекты, никак не связанные с нашими, – Пински сделал паузу, – вернее, вашими проектами? Я, например, не понимаю, так ли важен для нас этот Крым.

– Ее желание совпадает с нашими, у нас общий враг. Настал час свершения великой миссии.

– Что это вдруг вас, Бенито, потянуло на высокопарность? – Кардинала не устроил ответ, построенный на общих фразах. – Миссия эта великая, только омрачает ее величие то, что приходится прибегать к услугам сомнительной особы гангстерского толка, но вас-то, Бенито, такие пустяки не растрогают, уж вы-то находите общий язык с мафиози даже здесь, в Италии. – Эти слова рассердили Потрезе.

– Сейчас я сомневаюсь, что вы на моей стороне, а ведь мне так помогли ваша поддержка и участие, что с того, что у меня действительно исповедовался дон Петруччи – человек искренне раскаивающийся. С такими, как дон, можно иметь дело. Эта женщина напоминает мне дона. Она так же страдает, уж поверьте мне, я знаю людей.

– Я тебе верю, – примирительно произнес кардинал. – Я знаю, ты не отступишься от своего, ты даже не задумываешься над тем, что в случае неудачи курия открестится от тебя, ты мне нравишься, я буду молиться за тебя. В добрый путь, Бенито.

* * *

Черный лимузин в сопровождении эскорта из трех БМВ мчался по западному шоссе. Елена Родионова спешила во Львов на важную встречу, которая могла коренным образом повлиять на ход творимых ею преобразований. Эта встреча должна была состояться в костеле Святого Юра под сенью строгой секретности.

Свою безопасность она вручила мощному союзнику и партнеру Левону Тевосяну, крупному бизнесмену и одновременно Папе одной из сильнейших бригад львовских рэкетиров, контролирующих весь центр города, от площади «Рынок» до «стометровки», Краковский базар и «тучу» на стадионе «Украина». Его влияние распространялось также на границу с Польшей, где люди Левона собирали мзду с туристов. Левон не мог не выполнить просьбы Родионовой, организовать ей встречу под его «крышей» с инкогнито из Италии. Это было делом чести. Тем паче, всегда приятно помогать людям, к которым в будущем, быть может, самому придется обратиться с просьбой. Такого варианта Левон не исключал, хотя всегда старался обходиться своими силами. Он обладал деньгами и связями, но сейчас перед ним стала проблема, для решения которой могли понадобиться большие связи, а таковые были только у Родионовой.

Дело в том, что Левона уже утомила тяжба вокруг Гранд-Отеля. Он уже был не рад, что прибрал гостиницу к рукам, для этого ему пришлось «замочить» иностранного гражданина, канадца украинского происхождения Эрика Злен– ко, вложившего средства в реконструкцию гостиницы и придание ей статуса пятизвездочной. Мокруха сошла бы с рук Левону, если бы не объявился влиятельный враг. Левон достал бы врага, но тот жил за океаном, в Торонто. Подмазанные депутаты городской рады раздули из этого пустякового дела скандал. Эти бестии из сессии в сессию призывали силовые органы к скорейшему расследованию, пугали тем, что, если убийца не будет найден, дело примет международный резонанс и не только Львовщину, всю Украину зарубежные инвесторы будут обходить стороной. Депутаты изо дня в день гнули свою линию, наглели, требуя покончить с преступностью в городе, воодушевленные тем, что набирают для самих себя политические очки и что за это им еще и платят. Левон хотел было придавить говорливых шавок, но друзья в МВД предупредили, что делом заинтересовалась БеСПеКа, а убийство людей, пользующихся депутатской неприкосновенностью, чревато.

Левон выжидал, хотя был сыт по горло этой возней. И тут будто посыпалась манна небесная – приехали гонцы из Киева от Родионовой и передали ему ее личную просьбу об услуге. Он по-царски принял посланцев Матушки, заверил их, что, пока он стоит во Львове, ни один волос не упадет с головы уважаемой Елены Александровны. Левон даже не спросил у гонцов о цели визита их хозяйки, сделав вид, что он не тот человек, который будет вдаваться в подробности; он заявил, что с него хватит счастья, которым одарила его Матушка, обратившись именно к нему. Левон докажет, что она не ошиблась.

После того как посланцев Родионовой проводили в Киев, Левон точно знал: Родионовой понравится то, как он себя повел. Это не могло не понравиться. Теперь Матушка была его должницей. А долг, как известно, платежом красен. Ему было нужно не много – «добро» Матушки проучить донимающих говорунов, всего и делов-то. С ее подачи даже БеСПеКа спустит дело с тормозов, тем более что оно не стоило выеденного яйца.

Вся эта чехарда не волновала Родионову. Ей ничего не стоило отплатить услугой за услугу Левона. Были дела поважнее. Она ехала во Львов с одним намерением – получить гарантии от итальянского гостя касательно денег, больших денег. Совсем не обязательно это должны быть кредиты. Быть может, ей удастся получить безвозмездные средства, ну, может быть, частичные кредиты, и то по льготным процентам.

Родионовой было о чем подумать в пути. Она сидела слева на заднем сиденье лимузина, рядом сидел ее ближайший советник и управляющий Борис Сумцов. Она называла его просто Боря. Водитель и начальник охраны Петелицын были отделены от них толстым стеклом автоматической изоляции. Борис, не переставая, сыпал предостережениями. В последнее время, когда Елена обрела обширный простор для инициативы и окончательно развязала себе руки, благодаря связям в политических кругах, увещевания Бориса стали ее раздражать. Родионовой казалось, что, заостряя внимание на незначительных деталях, ее советник упускает суть. Она помнила, как он ее любил и то, что сделал для нее Борис, но эти воспоминания утратили первоначальный блеск, который стерло время. Знала бы она, что теперь Борис любил ее еще сильней. Елена на секунду задумалась, таким ли должен быть ее ближайший помощник, ее правая рука.

– Похоже, у нас появились оппозиционеры среди епископов, – снова заговорил Борис. – Епископ Ионафан вновь сотрясает воздух. Ему покоя не дает происхождение твоих детей. Архимандрит Пимен тоже воротит нос от Симеона и теперь уже открыто склоняет всех к покаянию, хотя сам возвращаться под пяту посаженного Москвой правящего экзарха не собирается.

– Видно, думает, что патриархом станет Ионафан, – продолжила за Бориса Родионова. – Не видать Ионафану патриаршего куколя как своих ушей. Этот стукач завис в воздухе между Синодом и стариком Мстиславом, никак не решит, куда податься. Почуял, что ему ни там, ни там не светит, мечется как угорелый, туда-сюда. От беготни и дурости своей заделался теперь сплетником. Тебя ли, Боря, учить, как ему язык подрезать.

Борис вопросительно взглянул на Елену.

– Да нет, я не об этом. – Она угадала значение этого взгляда. – Стоит ли руки марать. Ну сунь ему в морду справку из детского дома об усыновлении, хотя нет, что я говорю, – разве я обязана отчитываться перед этим насекомым. Ой, почему я должна думать об этой ерунде, в конце концов влей им обоим в горло по бутылке водки и сдай в вытрезвитель. Когда проспятся, станут смирнее, а нет, так повтори процедуру. Будут препираться, пригрозишь, что их снимки в неприглядном виде опубликуют на первых полосах.

Борис понял по глазам, что Лена шутит, если она над чем-то иронизировала, значит, вовсе не придавала тому значения. Он был уязвлен, но не подал вида. Однако Лена заметила его замешательство и сказала уже серьезно:

– Боря, сам посуди, что могут сделать эти букашки. Пожужжат и перестанут. Кстати, дедушке Пимену я симпатизирую. Он напоминает мне покойного отца. Та же непоколебимая вера, та же слепая убежденность – непротивление злу насилием… Давай лучше поговорим о наших делах в Крыму.

– Что толку в этих разговорах? – отозвался Борис. – Ты отрядила туда Роланда, даже не поставив меня в известность, не боишься, что он устроит там Хиросиму?

– Не сердись, это была единственно правильная мера – лучше в зародыше пресечь всякие поползновения. Страх – тормоз любого действия. Роланд раз и навсегда покончит со всем этим. Мертвые не кусаются. К тому же они послужат наглядным примером живым, чтоб те в свою очередь не повторили ошибки мертвых и не совали свой нос куда не надо.

– А что, собственно, они нам сделали? Разве мы не поступаем так же? Просто пришли прощупать, под чьей крышей сидит твой сосунок, предложили свой потолок. Я не вижу ничего зазорного в том, если б мы для отвода глаз согласились на их услуги, а теперь не знаем, чем могут обернуться усердия Роланда, уж он-то, конечно, постарается.

– Ты до сих пор не осознал весь масштаб того, что я делаю, в частности, в Крыму. Я не желаю, чтобы мой человек даже понарошку доверился бы какой-то самодеятельности, какой-то шайке недоносков, как бы они себя не называли: охранное бюро, агентство телохранителей, – я не хочу иметь ничего общего с малым бизнесом, я посадила своего человека под государственную крышу, пусть его бережет «родная» милиция. Когда недоброжелатели чувствуют силу, то превращаются в друзей.

– Это смотря какие недоброжелатели. Бывают и такие, которые, почувствовав чью-то силу, демонстрируют свои мускулы.

– Боря, ты все говоришь в пику. Это легче всего, не приходится даже думать. Ты сомневаешься в наших способностях противостоять любым врагам?

Борис не ответил. Елена деланно улыбнулась:

– А нет, так нечего болтать. – После долгой паузы она сказала: – Роланд в Симферополе решит попутно еще один вопрос. Он касается золота заброшенного храма. Владыка Василий очень вяло нам помогает, зато делает много лишних движений, слишком рьяно выслуживается перед Москвой, хочет остаться чистеньким в глазах Синода. Одним из первых он предал анафеме Филарета и упал в ноги новому экзарху. От владыки Василия в любой момент можно ждать подвоха, его двурушничество негативно отразится на становлении банка. Он может оборвать цепочку следующих одно за другим событий. Волчок уже крутится. Роланд Кутателадзе в Симферополе, положись на его профессионализм.

"Приговор отцу Василию был подписан, но ведь назначение на его место нового человека зависит не от нее. Крымская епархия находится под юрисдикцией посажен ного Москвой правящего экзарха украинской православной церкви. Что даст смерть отца Василия?" – подумал Борис.

Родионова как будто услышала его немой вопрос. Она сказала:

– Неразбериха во время смуты всегда лучше порядка, тебе представится возможность в этом убедиться. Скоро многое изменится. Все будет по-другому!

Борису было обидно, что она не посвящает его в свои. планы. Раньше она говорила ему все. Теперь было иначе, стала гораздо скрытнее и держала его на расстоянии. Елена оставила Бориса в неведении о своей поездке в Италию в прошлом месяце. Кроме того, лишь в последний момент он узнал от нее, что за тайные переговоры с человеком из Рима будут проходить во Львове. Его чуть не парализовало от неожиданности, так как Борис не предполагал, что Елена так скоро отважится на такое.

Оказалось, что она не шутила. Она хвасталась с умыслом, когда говорила, что Филарет так же безболезненно сменит автокефалию на унию, как сменил московскую патриархию на независимую конфессию, а если будет надо, то она собственноручно сделает ему обрезание, и он без вопросов будет поклоняться пророку Мухаммеду. Да, теперь было очевидно, что она не шутила. Потому что гостем из Рима был ни кто иной, как аббат Бенито Потрезе. Лицо, имеющее прямое отношение к финансовой политике Ватикана. Протекция монашеского ордена иезуитов открыла Родионовой ворота в бездонные сейфы Ватикана. Но ей стоило больших трудов убедить правых клерикалов, что только она в состоянии сделать всю украинскую церковь вотчиной Ватикана. Не сразу. Вначале надо сделать промежуточный шаг, укрепить автокефалию, чтобы полностью отгородиться от Москвы, а на это нужны деньги, большие деньги.

Эти деньги она просила у иезуитов, обещая, что вложенные средства окупятся сторицей. Она доказывала, что нельзя медлить. Нужно сейчас отсечь от московской патриархии соборы и приходы Восточной Украины, Крыма, все еще находящиеся под юрисдикцией Синода. Она уверяла иерархов ордена, что если сейчас не заняться этими регионами, особенно подверженными влиянию Москвы, то они будут потеряны для автокефалии навсегда. Она лукавила, но говорила уверенно и проникновенно, что будет всячески содействовать утверждению унии на Украине, что она сейчас считает конечной целью своей программы… Это дело не одного дня. Оно не свершится само собой, без солидной финансовой инъекции. Ей нужны были деньги.

Иерархам ордена не надо было объяснять, что сколько-нибудь крупные дела – пустой номер без финансовой подоплеки. К тому же они знали, что в этом деле на народный энтузиазм полагаться не следует, народ – стадо, пойдет той тропой, какой пастух с собаками погонит. Реальным проводником тех планов, что вынашивали иезуиты, мог стать только конкретный надежный человек. Присмотревшись к Родионовой, они поняли, что наткнулись на то, что искали.

Итогом встречи был вывод: Родионова способна внести немалый вклад в великую миссию, которая на этот раз должна обойтись без жертв. В Ватикане решили, что Родионовой дадут деньги.

Визит Потрезе был ответным. Бенито Потрезе прибыл во Львов инкогнито в цивильном костюме. Место переговоров выбрали не случайно. Греко-католики уже фактически хозяйничали во Львове, многие православные приходы были захвачены силой не без помощи муниципальных властей. Львов был готовым плацдармом для обращения Украины во всемирную веру и приобщению ее к «истинной духовности».

Родионова просчитала все ходы вперед и играла по– крупному. Она поставила в известность о прибытии гостя из Рима президента страны, который в эти дни пребывал в агонии, стараясь любыми путями удержаться в своем кресле. И удержать, по возможности, расползающееся государство в существующих границах. Экономический кризис набирал обороты. Русскоговорящие области клонили страну к конфедеративному устройству, особенно в этом преуспел Крым, у которого уже была собственная конституция и который грозился провести референдум о статусе республики. Отделение Крыма имело все шансы стать прецедентом. Допустить этого президент не мог. В Крым потихоньку стягивались войска. Но одно дело – рисковать креслом, используя силовые методы в решении территориальных споров, а другое – просто благословить чужую попытку украинизировать Крым мирным путем. Президент не хотел кровопролития, хотя подстрекатели из националистов толкали его в пропасть гражданской войны. Но он понимал, что боевые действия в Крыму равнозначны войне с Россией, а это – крах. И вот появилась эта очаровательная Родионова. Он воспринял ее слова о том, что она готова заняться Крымом вплотную, больше со снисходительной добротой, чем всерьез. Он не верил в ее способность что-либо изменить, хотя знал – в расколе московской патриархии эта женщина была первой скрипкой. Он поддержал ее тогда, почему бы не помочь ей теперь. Все средства хороши. Может, у нее что и получится. Может, ей удастся улучшить положение дел. Ему доложили, что Родионова фактически владеет несколькими коммерческими банками и является одной из главных фигур киевской мафии. Ну, баба! Ну, шельма! Пусть попробует что-то сделать. Раз хочет. Сам он уже ничего не хотел. Он только лавировал, заискивая перед большинством в парламенте. Это был политический труп.