Текст книги "Крестная мать"

Автор книги: Владимир Ераносян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Крым. Ялта

«Тарас Шевченко» пришвартовался в морском порту Ялты. Ялтинские участники организованной Цезарем встречи прибыли первыми. Приглашены были только двое самых богатых ялтинских дельцов – Иван Мохов и Савелий Петренко, которые держали в своих руках почти все туристические фирмы, в том числе и крупнейшую в Крыму – «Ялта-тур». В последние годы эти двое целиком погрязли в ворохе бумаг, въездных виз, загранпаспортов, таможенных деклараций, сознательно оградив себя от своего прошлого занятия, – торговли живым товаром. Приглашение дядюшки Цезаря вселило в них тревогу, что придется вновь вспомнить грязное прошлое. Они не хотели ввязываться в сомнительные предприятия, но понимали, что Цезарь, стоит ему захотеть, не оставит камня на камне в их прибыльном деле. Они были обязаны Цезарю, что тот позволяет самостоятельно делать бизнес и не лезет в компаньоны. А ведь реальной силой в Ялте после изгнания кавказцев был именно Цезарь. Мохов и Петренко лелеяли надежду, что суть встречи сведется к посильному взносу в общак. Своего мнения у них не было, они приготовились поддакивать Цезарю.

Из Керчи приехал Аркадий Матвеев. В отличие от элегантно одетых и сверкающих матовым загаром ялтинцев, Матвеев был мужиковат. В лице Матвеева дядюшка Цезарь имел надежного союзника, который полностью разделял показную точку зрения Цезаря о недопустимости влезать в крымские дела людям со стороны. Больше всего Матвеев боялся, что может объявиться кто-то проворнее и похитрее него, кто наложит лапу на контрабандный ввоз бензина из Новороссийска. Наряду с рэкетом это было главной статьей его доходов. Он срывал большой куш, воспользовавшись разницей цен на топливо в России и на Украине. Матвеев хозяйничал в Керченском порту, любой сколько-нибудь ценный груз не мог без его ведома отойти от причала; на этом берегу Матвеев умудрился посадить в кресло начальника морского вокзала своего племянника. По ту сторону он имел дело с начальником новороссийской таможни, которого с головой закопал во взятках.

Следующим подкатил «Вольво-940» цвета «дипломат» Станислава Вольского, малость согнутого, со впалыми щеками, седыми висками и тонкими черными усиками. Это был весьма образованный человек. В свое время окончивший юрфак Московского университета, владеющий в совершенстве английским и немецким языками. Заслугой Вольского было финансирование разведки нефтяных месторождений в Крыму. Он заключил контракт с американцами на бурение первых скважин. Крымская нефть по своему составу превосходила каспийскую. Вольский также опасался, что на полуострове могут появиться нежелательные конкуренты. Как деловой человек он понимал, что правительство Украины, находясь в состоянии полной прострации, неумело выкручиваясь из не поддающейся прогнозу ситуации с энергетическим кризисом, может наложить лапу на его бизнес. Вольский был ярым сторонником независимости Крыма. Наверное, еще и потому, что с такой же опаской он смотрел и в сторону России. Нефтяной промысел в Крыму был его детищем, и отдать свое дитя в чужие руки… Нет. Вольский не сделал бы этого, даже если бы ему пообещали золотые горы. Он знал цену подобным обещаниям.

В качестве свадебного генерала Цезарь задействовал адмирала. Правда, в отставке. Вице-адмирал Рыбкин стал состоятельным человеком еще в допутчевый период. Будучи заместителем командующего Черноморским флотом по тылу, Рыбкин изящно прокрутил миллионную сделку с полдюжиной списанных кораблей, отбуксированных в Индию. Ржавые посудины были проданы индийским «друзьям» как металлолом. Но на флотские счета капнула лишь крохотная дождинка обильного ливня, которым была скреплена сделка. Финансовый дождь и в этот и в последующие разы орошал другие счета и способствовал процветанию созданной под благовидным предлогом социальной защиты воинов, уволенных в запас, фирмы " Mop-Инвест". Перед Рыбкиным же уже не стояло проблем, чем заняться на гражданке. Цезарь в зародыше разглядел неиспользованный потенциал высокопоставленных расхитителей флотского имущества. Цезарь нуждался в человеке с такими связями, как у Рыбкина, хотя бы для того, чтобы краник топливной службы флота всегда оставался открытым и бездонная цистерна флотского топлива выливалась вечной струей. Когда Рыбкина взяли в оборот, людям Цезаря оставалось лишь подставлять под краник свою тару. Струя эта разбивалась звоном монет, но теперь эти деньги оседали на счета Цезаря. Таким поворотом отозвался переход Рыбкина на вольные хлеба. Но он не роптал, потому что не бедствовал. А его детище – «Мор-Инвест» – стало одним из учредителей нового банка, банка Цезаря.

Если б художник блуждал в поисках образа, олицетворяющего неподдельное счастье, то стоило бы ему взглянуть на сияющее лицо гостя Цезаря из Феодосии, человека в годах, Тараса Ступака, творец, не раздумывая, взметнул бы кистью и запечатлел на полотне портрет счастья с натуры. Ступака переполнял наплыв чувств. Он предвкушал, как отразится на его авторитете в Феодосии тот факт, что именно его, а никого-то другого, удостоили такой чести – пригласили на столь значимое мероприятие. Подумать только, он здесь вместе с самими братьями Каблуками, его пригласил сам Цезарь! Можно было не сомневаться, что с доброй половиной своих знакомых в Феодосии Ступак после возвращения с этой сходки перестанет здороваться.

Ступака привел на сходку к Цезарю не туго набитый карман, не вес в уголовном мире, его бригада насчитывала лишь девять человек, которым не выдалась возможность проявить себя в серьезном деле. На счету Ступака не значилось ни одной кровавой разборки. Но он был здесь. И привело его сюда… верноподданничество. Он обхаживал Цезаря, когда тот гостил в Феодосии, как угодливый лакей, шустро и с улыбкой, не разгибая спины. Ступаку доставляло искреннее удовольствие встречать и провожать Цезаря. Ступак гордился, что именно он, а не его ненавистный конкурент молодой Кеша Огурцов, с которым Ступак разделил не в свою пользу город, сопровождает Папу. Пусть теперь этот щенок где-нибудь обмолвится дурным словом, попробует назвать его прихвостнем. Пригласили не его, а меня – приятные думы нежно обдували Ступака, когда он ласково трепал за ухо мраморного дога, вольготно гуляющего по палубе. Это была собака Цезаря. Кто знает, может, именно благодаря этой четвероногой псине Ступаку так подфартило. Как-то раз Цезарь прилетал на вертолете в Феодосию развеяться, прихватив с собой двух догов. Цезарь знал, что Ступак содержит в городе подпольный тотализатор собачьих боев. Папа изъявил желание, чтобы его собаки поучаствовали в спаринге с бультерьерами. Ступаку легче было провалиться сквозь землю, чем допустить, чтобы его свинорылые убийцы, эти бесстрашные гладиаторы, превратили догов Цезаря в мясной фарш. Ступак извелся, наблюдая, как доги ластятся к незнакомцам. С таким характером оказаться в яме с бультерьером означало одно – смерть. И тогда ему в голову пришла спасительная идея: бультерьерам вкололи снотворное, и только после того, как лекарство подействовало, собак стравили. Доги Цезаря вышли победителями из поединка. Дядюшка Цезарь все понял, но он был доволен. А Ступак был сейчас более чем доволен. Да, он поистине был счастлив.

Отозвались на приглашение Цезаря и братья Каблуки. Каблуки никогда не выезжали втроем. Одного брата всегда оставляли в Симферополе, чтоб в случае чего было кому мстить. Пригласи их Цезарь буквально месяц назад, они бы сослались на неотложные дела. Еще чего! Ему надо – пусть сам приезжает. Но теперь Цезарь снова был в зените своего могущества. К то муже Каблуки теперь утвердились во мнении, что Цезарь стал наместником большого человека в Крыму и что этот большой человек рулит из Москвы. Каблукам было плевать, кто этот человек – Бейсик или еще кто. Им важно было одно: претендует ли кто на их кость, политики они сторонились.

Каблуки пришли к заключению, что Цезарь занялся именно политикой, что человек из Москвы наделил его очень большими полномочиями. Цезарь для своего московского босса гарант, что Крым был, есть и будет филиалом московской мафии. Но Каблуки стерегли только свое лакомство. Они не зарились на чересчур большие состояния. Так было спокойнее. Каблуки, радетели местных устоев, между собой осуждали Цезаря, говоря, что он продался москвичам. Но откуда им было знать, что в действительности дядюшка Цезарь занимает приблизительно ту же позицию, что и они по отношению к пришлым людям, правда, эта позиция не мешала Цезарю использовать ползающие в их среде слухи и решать под маркой Москвы свои дела…

Москвичам не нравилось, что киевляне оккупируют Крым: московские отцы считали, что никакие форс– мажоры и коллизии, будь то хрущевские переделы границ или суверенитет Украины, не дают хохлам права вмешиваться в дела исконно русские. Пусть хозяйничают в своем Львове и Ивано-Франковске. Крым – вотчина Москвы. Так вот, Каблуки считали, что проводником московской власти в Крыму поставлен Цезарь. Во всяком случае – пока, до политического разрешения вопроса о власти, и Цезарю было выгодно, что Каблуки считают так. Значит, они его боятся, лишним свидетельством чего и явился их приезд на сходку по первому зову. Несомненно, Каблуки думали, что Цезарь по крайней нужде может выписать из Москвы гастролеров.

Каблуки были слишком прямолинейными и излишне кичились независимостью. Цезарь же являлся носителем гибкой дипломатии.

* * *

Голопупые разнесли на подносах коктейли. Гости уселись за белые ажурные столики, расставленные вокруг бассейна. Цезарь, Хватов, два брата Каблука и прибывший из Москвы человек Бейсика устроились за одним длинным столом. Они смутно представляли собой нечто похожее на президиум. Открыл сходку Хватов. Он сказал:

– Прошу всех почтить память трагически погибшего Арсена минутой молчания.

Все встали и застыли в скорбной паузе.

Но теплый морской ветерок вмиг очистил палубу от скорби, смахнув ее за борт. Подмел ветерок и плоское лицо спикера. Распрямленные на мгновения от наигранного сострадания складки на лбу Хватова вновь сомкнулись гармошкой. Казалось, ветром сдуло носовой платок, сквозь который Хватов произнес первые слова. Потому что последующую свою речь он говорил совершенно другим голосом:

– Прошу садиться. Мне выпала честь открыть это собрание и выступить с речью. Я человек не красноречивый. Цицеронов у нас хватает. Но скажу одно. Раньше в Крыму был порядок и процветание, а сейчас из-за того, что у некоторых недоумков на башках повырастали короны, свой нос в наши местные дела суют люди со стороны. Они пользуются разбродом. В любом городе должен быть один Папа. Тогда все будет в порядке Один. А эти недоумки думают задницами. У них в голове вместо мозгов говно. Ну тогда пусть запишутся ко мне в очередь. Я им просверлю в башках анус, будет чем пердеть. Я все сказал. – Хватов опустился в кресло, пыхтя от злобы. На самом деле его злоба была всеобъемлющей. Направить ее в конкретную точку умел только дядюшка Цезарь.

Цезарь случайно поручил именно Хватову открыть сходку. Шутовская речь этого громилы предназначалась больше для человека Бейсика. С местными Цезарь предпочитал общаться с глазу на глаз, а москвич пусть думает, что сходка носит бутафорский характер.

Цезарю понравилось, что Хватов упомянул о людях со стороны. Пусть понимают эти слова как хотят. Однако Цезарь прекрасно знал, что присутствие человека из Москвы на сходке воспримут однозначно. Несомненно, большинство подумают, что, произнося «люди со стороны», Хватов имеет в виду киевлян. А ведь многие дельцы в Крыму считают москвичей такими же чужаками, как и киевских ребят. Но Цезарь так же хорошо знал, что хулить Москву не рискнет никто.

Цезарь увидел, как оживились гости. Все перевели взгляд на Каблуков. Братья сидели все с тем же безразличным видом. Тот, кто посообразительнее, сразу смекнул, что Каблуки заодно с Цезарем. «Видно, Цезарь что-то посулил Каблукам, раз эти уголовники изменили своему непреложному правилу держаться особняком и вступили с ним в союз. Такой альянс несокрушим», – примерно такие мысли вторгались в головы почти всех присутствующих, и кое-кому из гостей стало неуютно сидеть в удобных шезлонгах.

Цезарь встал, дабы разрядить атмосферу.

– Погорячился Ваня, – ласково произнес Папа. – Не рассчитал децибеллы. Мы здесь не для матов-перематов собрались, а спокойно пообщаться. По делу потолковать. Я благодарен вам, что откликнулись на мою просьбу приехать, оставили свои дела и семьи. Было бы лучше, если б мы съехались таким составом просто, отдохнуть от суеты, подышать свежим воздухом. Но, что греха таить, отдыхать мы привыкли каждый своим узким кругом. И только общие вопросы смогли нас заставить собраться за одним столом, обменяться мнениями, выработать общую стратегию. Сообща ведь всегда легче, чем в одиночку. Еще раз спасибо, что приехали.

Цезарь сел. Он сегодня правил балом. Сходка шла по его сценарию.

Цезарь не ставил перед собой задачи придать этой сходке статус этакой учредительной конференции. С этим всегда успеется. Его политические воззрения были размыты и неконкретны, он был человек дела и верил только в деньги. Но изобразить из себя политического деятеля требовал текущий момент. В Крыму и в России все настолько политизировалось. Цезарь не был удивлен, когда к нему обратились несколько влиятельных людей и предложили возглавить новую партию с ориентацией на местные интересы. Ему предложение льстило. Но не хватало ему еще партийной принадлежности. Политика – удел бедолаг. Однако он сознательно поддался уговорам. Согласно избранного курса: «Я ведь за тех, кто побеждает». И дабы увильнуть от непримиримых фанатов, скандирующих: «Кто не с нами, тот против нас!» – Цезарь задумал создать добренькую партию.

Это была удобная тактика, дабы воздержаться от всякого рода объяснений, обозначить свою позицию скупым образом, весь смысл которого в его бессмысленности. Никаких резких выпадов, обвинений и разоблачений, лишь призывы к христианскому миру и согласию. Такая практика не будет резать слух ни власти, ни оппозиции, даже если они поменяются местами. Под емкими словами «власть» и «оппозиция» Цезарь сейчас понимал москвичей и киевлян. Цезарь был из тех людей, которые не только замечают, но и анализируют чужие ошибки.

У него было свое особое мнение насчет пришлых людей. Однажды осенью 1992 года его ребята наехали на Илью Петрашева, открывшего в Севастополе отделение партии Русского национального единства. Цезарю не понравилось, что четверо из потенциальных бойцов, которых он приметил в спортивных секциях для своей бригады, поддались соблазну униформой чернорубашечников и вступили в фашисты. Но у Цезаря хватило мудрости оставить Петрашева в покое. Цезарь не стал громить офис фашистов. Иные подумали, что его остановил отчаянный вопль фанатика, который стал пугать Цезаря возмездием баркашевцев. Да нет… В этой угрозе правдоподобным был лишь плавающий зрачок в наполненных мокротой белках местного фюрера. Но Цезарь не захотел связываться, потому что дал себе зарок – не трогать говно. А еще он вспомнил об одном проколе Арсена, этого ублюдка, который возомнил о себе Бог весть что.

Однажды в Севастополь приехала прокутить награбленное бригада киевских бандитов, специализирующихся на откровенном разбое. Фестивалили всласть, гудели на славу, а когда окончательно выпотрошили карманы, объявились средь бела дня в ювелирном магазине, который открыл Арсен, сгребли золотишко в авоську и умотали домой. Арсен вычислил, у кого гостили гастролеры, киевлян опознали, Арсен раскопал даже их домашние адреса. И в Киев вдогонку помчалась команда, которой суждено было застрять в украинской столице навсегда. Умные люди раньше высказывались, что Арсен решает вопросы, как пожарник. А теперь откровенно говорили: «Арсен в Севастополе разобраться не может, лезет в Киев местную мафию щемить».

– Не щадит своих парней… – прошелся по Арсену Цезарь. А про себя лишний раз подумал, что гастролеров и пришлых людей, будь то блатные, приехавшие принять солнечные ванны, или отдыхающие от кровавых будней на крымских пляжах иногородние мафиози, нельзя недооценивать. Будь то даже самые заурядные гопники. За ними следует присматривать, к ним надо приставлять хвост и водить до убытия.

Пришлые люди могут чинить беспредел, потому что на крымской земле они кочевники. Нагадят и исчезнут. Их здесь ничто не держит.

– Наш покой нарушили пришлые люди. Мало того, что их никто сюда не звал, а они уже посягают на местные устои, которые мы с вами чтим, – держал речь босс из северного Крыма. Его слова были созвучны с мыслями дядюшки Цезаря. – Меня уже залетные из Днепропетровска второй год изводят. Разворошили почву под ногами. Палубу этого корабля меньше качает, чем крымскую землю после прихода незваных гостей.

Цезарь думал еще и о том, верно ли он определился со своей гибкой дипломатией. Быть может, стоило принять чью-то сторону… «И тут же подставить свой череп…» – осек он себя на мысли. Его московская «подвязка» в лице Бейсика помогла навести видимый порядок. Все рэкетиры теперь сносили долю в общак Цезаря. Но зато в городе появилась новая бригада. Пока это новое формирование находилось в стадии развития. Это Бейсик посадил здесь верного человека на будущее, потому что наверняка знал, что Цезарь юлит, что он никогда не станет облизывать пятки кому-то, так как слишком свободолюбив. Нового босса звали Игорь Зубов. Люди этого уголовника нервировали Цезаря уже сейчас своей хвастливой болтовней, мол, они сами по себе сильная организация. Но ничего поделать Цезарь не мог. Эх, если бы Бейсик не попросил его приглядеть за своими хлопцами! Цезарь чуял, что от этих бультерьеров в перспективе надо ждать неприятностей, что Бейсик посадил под его боком ребят на случай, если он переметнется к Родионовой.

Чутье Цезаря не подводило. Бейсик действительно планировал свалить его руками ребят Зубова после того, как раздавит Родионову. Этот шаг был лишь шажком в программе Бейсика: завладеть курортами Южного берега Крыма. Программа выполнялась по строго рассчитанному алгоритму, подпунктами которого было посадить в Крыму своего президента, сформировать из верных людей кабинет министров, протащить через парламент законопроект о ревизии приватизации крымских курортов. Ну а затем заняться их перераспределением. Цезарь пока не знал, что уже числится в черных списках у Бейсика. Бальзамом на сердце было то, что деньги Бейсика, которые могли купить все, не могли купить денег Родионовой. «Скорее всего, Родионова проиграет», – думал Цезарь. Но рассориться с ней окончательно было так же пагубно, как противостоять Бейсику. Цезарь по-прежнему рассчитывал, что сумеет договориться с победителем, сохранит «кормушку». Однако потихоньку, в тайне от окружения, переводил деньги на свой счет в австрийском банке «Хольцфольк». У Цезаря были плохие предчувствия.

Сейчас, когда гости дискутировали, Цезарь совсем не слушал их. Он, устремив взгляд в открытое море, вспоминал случай, как один аферист нажился на людской доверчивости. Сперва создал фирму, потом рассовал взятки управляющим нескольких коммерческих банков, дабы получить кредиты. Когда получил деньги, стал закатывать через прессу дифирамбы о своей сказочной платежеспособности, разыгрывать из себя преуспевающего дельца. Нагородил в интервью целую книгу басен о своих проектах, вплоть до сборки телевизоров «Шарп» в Севастополе. К мошеннику невозможно было дозвониться, секретарша заверяла, что директор на встрече то с французами, то с японцами, то с австрийцами. И вот, когда банкиры заикнулись о сроках выплаты процентов, мальчик подался в бега и уволок с собой миллион баксов. До сих пор ищут.

На счету Цезаря в Австрии миллион накапал уже в прошлом году. Был смысл задуматься о будущем. Особенно теперь, когда он явственно почувствовал, что его выживают.

А как же друзья, партнеры, с которыми работал столько лет? В этом дерьмовом бизнесе друзей нет. Вариант удариться в бега он держал про запас. Цезарь знал, что исчезнуть бесследно может только тот, кто располагает большими деньгами, чем тот, кто его ищет. В его случае возможность раствориться в мировом пространстве еще более затруднена. Личность Цезаря была куда заметнее, чем персона того афериста, что смылся с миллионом. К тому же Цезарь был в «системе». Он делал на ком-то деньги. Кто-то делал деньги на нем. Выпасть из этой «системы» означало подвести кого-то. Подводить партнера было нехорошо. То, что в последнее время происходило с Цезарем, противоречило его собственной логике. Надо же, он допускал мысль о побеге! Да, он запутался и потерял чувство реальности. Сейчас, когда слово взял босс из Судака, Цезарь поставил точку в своих размышлениях: «Из-под земли достанут. Но только Богу известно, кто победит. Родионова не слабее Бейсика. Вполне вероятно, что не он, а его его уроет».

– Крым – ухоженный, благодатный край, излюбленное место отдыха туристов, – сказал мафиози, представляющий Судак. – Во что его хотят превратить? В арену политической вражды, яблоко раздора между Россией и Украиной. Неужели вместе украинцы и русские не могут договориться полюбовно, сойтись на компромиссе? Могут… Ведь это же один славянский этнос, мы же православные, а не язычники точно. Я считаю, богатые люди Крыма должны объединиться в союз, если хотите – в партию. Мы обязаны стать связующим звеном примирения, взять на себя роль посредника в урегулировании спорных вопросов. Только мир и стабильность способны излечить крымскую экономику. Противостояние превратит Крым в Карабах. Так что, чтобы этого не случилось, чтобы Крым стал мостом согласия, а не яблоком раздора, нам нельзя воротить нос от политики. Разобщенность и безразличие приведут к тому, что с нами вообще перестанут считаться. Надо хоть немножко смотреть в завтра. В Крым никто не едет отдыхать, боятся. Наш курортник ломанулся в Сочи, Адлер, в Хосту, лишь бы не в Крым. Разве не так? Кому выгоден конфликт? Нам он не нужен, он больше нужен ребятам в Краснодарском крае.

Выступали многие. Высказался и Вольский. Позиция этого человека была наиболее близка Цезарю. Но Цезарь не ожидал, что Вольский наберется смелости говорить то, что думает, в присутствии москвича.

– Ко мне недавно приезжали друзья из Одессы, – сказал он. – Говорят, у вас в Симферополе и Севастополе обменных пунктов, как семечек в тыкве. Понатыкали через каждые два метра. То, что киевляне наводнили Крым банками, – процесс необратимый. Хотя что, у нас своих банкиров мало? Нуда ладно, чего уж там. Места под солнцем всем хватит, но вы поглядите, что происходит. Эти банки здесь не что иное, как гипертрофированные меняльные конторы и ростовщические лавки. Где серьезное инвестирование, где развитие запущенных неперспективных отраслей?

А налоги? Да что вам рассказывать? Киев буквально душит. Я считаю, оздоровление нашей экономики возможно, но при условии экономической самостоятельности. Крыму нужна государственность. Но дальше этого идти не стоит. Государственность – не этап, не запятая, после которой последует присоединение к России. Государственность – это точка. И заблуждается тот, кто думает иначе. Я не обманываюсь на этот счет. Конфронтация в Крыму неизбежна, если мы пойдем на поводу у этих горлохватов из РД К. Президенту будет чем козырять перед очередными выборами. Он пойдет на все, чтобы усидеть в кресле. Это такой сверчок – из политического трупа превратится в национального героя. Попомните мои слова. Если все пойдет в том же русле, то в 1996 году быть войне.

– Да, мы люди далекие от политики, – сказал Матвеев. – Мы люди дела. Но это не значит, что нам радостно созерцать то, что творится. В конце концов все это влияет на наш бизнес. Если на чей-то еще не влияет, то повлияет, будьте уверены. Самое страшное, когда к власти приходят голодранцы. Они рвутся к власти с одной задачей – нажиться за счет ее. Состоятельному человеку незачем наживаться за счет власти. Богатый человек будет править бескорыстно, он не купится на дешевку. Как ни странно, все идет к тому, что именно нищета сейчас в пике популярности. Поэтому я за создание новой партии, которая будет выражать интересы крымских предпринимателей. И возглавить ее должен дядюшка Цезарь, как самый опытный и уважаемый из нас.

Все проходило, как наметил Цезарь. Он долго готовился к этой сходке и заранее знал, кто и что будет говорить. Цезарь изловчился убедить москвича в спонтанности всех выступлений, втом, что эта сходка – не спланированный фарс, а создание партии – не его инициатива. Будь что будет, но в его положении самое верное блюсти нейтралитет и полагаться лишь на взвешенную рассудительность. Он взял заключительное слово.

– Ну что ж, партия, так партия, во имя мира и стабильности в Крыму мы должны объединить наши усилия. Зачем нам война – это верно. Ведь любой спор можно разрешить без злобы, по-христиански. Всегда можно договориться, найти компромисс. Надо друг друга уважать. Мы здесь собрались не для того, чтобы препираться с законом. Мы закон чтим, уважаем власть. Нас всех объединяет желание достичь мира в Крыму, и раз для этой великой цели необходимо создать партию, что ж, и я поддержу эту инициативу. Но хочу предупредить сразу – Цезарь не будет стоять в оппозиции существующей власти, какой бы она ни была…

* * *

– Идут, идиоты! – воскликнул Шарун, заприметив приближающуюся колонну манифестантов. – Терентьич, неужели нельзя раз и навсегда заткнуть этим крикунам рты? У тебя же для этих целей целый генерал-майор милиции есть.

– А зачем? – с философской риторикой изрек представитель президента Украины Ломов. – Они тебе что – жить мешают? Хай ходютъ! – ухмыльнулся он.

Демонстранты, обогнув Большую Морскую, на площади адмирала Ушакова закидали попутно тухлыми яйцами здание городского телевидения, обвинив телевизионщиков в том, что те продались израильской разведке «Массад». Они вышли на финишную прямую своего шествия – улицу Ленина. Трехтысячную толпу, охваченную единым порывом, подбивали прокричать хором народные трибуны, возомнившие себя вождями.

– Севастополь – Россия! Крым – Россия! – скандировали демонстранты, размахивая сине-красно-белыми полотнищами и флагами Республиканской партии Крыма.

Состав манифестантов был неоднороден. Национал– патриоты расширили цветовую гамму своими желто-черно-белыми знаменами, бабушки и дедушки предпочли другую символику. Они, уставшие спорить в собесе о соответствии размеров своих пенсий с реальным прожиточным минимумом, здесь преобладали. Старушки, воодушевленные собственной наглостью, явно ощущали свою значимость. Пенсионерские политические взгляды были очерчены однозначно – красные серпастомолоткастые стяги, портреты Ленина и Сталина. Лихой контингент, выбитый из колеи демократии, приветствовал инициативу организаторов завершить манифестацию митингов на площади Нахимова и массовым исполнением гимна военных лет о веющих враждебных вихрях и кровавом бое с врагом. Вышедших на улицу людей породнил новый образ врага – многоликий украинский национализм. Разношерстность демонстрантов никого не смущала. В одной колонне шли пареньки в камуфляжах из союза ветеранов Афганистана и чернорубашечники из Русского национального– единства, активисты Республиканской партии и коммунисты. Те, кто в Москве проводил бы свои сборища на разных площадях, в Севастополе выступали единым блоком, всех объединяла оппозиция к существующей власти, и никому в толпе, ведомой эйфорией массового психоза, не было дела до того, насколько долговечен и крепок возникший союз. Приверженцы различных движений напропалую твердили друг другу о необходимости символического акта гражданского неповиновения, суть которого сводилась к поднятию флага над госадминистрацией.

Решительнее всех были настроены бабульки, собственноручно сшившие из белых простыней и подарочной ленты с полсотни андреевских флагов. Творенье собственных рук было всего дороже, но на замене желто -блакитного флага на белый с голубым перекрестьем бабульки не настаивали. Вожди рекомендовали отстаивать российский стяг, они кричали: «Российский флаг вместо петлюровского!» Ни один смельчак не выявился исполнить подъем флага, но героические бабульки и не настаивали на этом конкретно.

Главный запевала, словно апеллируя к футбольным фанатам, выкрикивал:

– Черновил!

Толпа бесновато гудела:

– Нет! Руху! – Нет!

– Хмаре! – взбудораженный людским многоголосьем глашатай продолжал свой экспромт.

– Нет! – ревела толпа.

– Унсо!

– Нет!

– Киеву!

– Нет!

– Бендере!

– Нет!

– Трезубцу!

– Нет!

– Двуглавому орлу?

– Да!

– Севастополь – Россия! Крым – Россия!

– Черноморский флот – российский!

Небольшая стайка преклонных лет демагогов пока берегла голос. Они всенепременно стремились пустить слезу перед милицейским кордоном, окружившим госадминистрацию, разжалобить стражей порядка своими рабоче-крестьянскими заблуждениями о единстве народа и армии, имея в виду родную до слез милицию.

Горлохваты же, пробившиеся к толпе с одной-единственной целью, хотели испытать свои голосовые связки в необъявленном состязании с мегафонами вождей. Они упивались мыслью о предоставившемся случае наораться вдоволь за целый год, требуя «Ломова к народу» у стен госадминистрации, хотя все наперед знали, что никто из власть предержащих не выйдет, даже если очень сильно постараться и сорвать глотку.

Словом, в Севастополе все обстояло точь-в-точь так же, как несколькими годами раньше во Львове, идентично.

В Севастополе не изобрели велосипед. Привлечение народных масс к борьбе за власть – метод, проверенный веками, разработанный сценарий, который зачастую приводит к вожделенной власти политиков и который за редким исключением завершается скучным эпилогом для простолюдинов, доверившихся вождям. Обманутые надежды, безысходность и разочарование.

Транспаранты клеймили позором волюнтаризм Хрущева и его клики. Правозащитники Республиканской партии требовали денонсации указа 1954 года о присоединении Крыма к Украине, ругали крымский парламент, окрестив его марионеткой киевских панов, доказывали правомочность референдума о статусе республики.

Шарун и Ломов наблюдали за демонстрацией, глядя в узкие щели между створками штор жалюзей в кабинете миллиардера. Гул становился все слышнее, выкрики глашатаев – все разборчивее. Демонстранты приближались к центральному входу четырехэтажного офиса Шаруна, его штаб-квартире, одновременно являющейся зданием Христианского банка. Сверху им было видно все, зато их не видел никто.

– Никогда бы не подумал, что настанет такой момент, когда я пожалею об этом, – задумчиво произнес Шарун.