Текст книги "Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра"

Автор книги: Владимир Гузман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Володя, у нас еще остался бензин? – обратился ко мне Хайдар-ака. – Плесни сюда бензинчику и брось спичку, а то спать будет невозможно!

– Да ладно, пусть себе живут.

– Что, ахимса?

В голосе Аки послышались язвительные нотки.

– Хайдар-ака, тебе надо – ты и пали!

Ака похмыкал, но поджигать насекомых не стал.

На следующее утро, часов в пять, мы уже стояли перед переправой. На всякий случай все взялись за веревку, зашли в воду. По счастью, глубина была максимум по пояс, а сильное течение можно было выдержать благодаря относительно ровному дну, на котором хорошо держались ноги. Это оказалась последняя переправа на маршруте. Протопали еще пару часов. Долина стала совсем широкой, впереди лежали голубые горы с белыми вершинами – верховья Оби-Хингоу. На месте слияния нашей реки с Оби-Хингоу мы повернули направо. До Пашимгара оставался час пути. Присели отдохнуть и привести себя в порядок. Искупались, постирали вещи. Хайдар-ака подбрил бороду, доведя ее до безукоризненно канонической формы. Гюля заплела таджикские косички. Ну, теперь можно и к ишану!

Пашимгар. Наконец, на фоне священной долины Оби-Хингоу, показались крыши Пашимгара. Ишони Халифа встретил нас на пороге своего дома. Невысокий убеленный сединой старец, с большой бородой, похожий на нашего Рама. Причем похож не только внешне, но и веселой, непринужденной манерой общения, и даже просто своим человеческим полем. Кстати, об этой схожести двух мэтров мне уже давно рассказывал Каландар – после того как впервые посетил Эстонию и съездил на заповедный «хутор философов».

Нас пригласили к дастархану. Поели, попили, оттянулись. Завязалась непринужденная беседа. Ишан рассказал, как во время Второй мировой оказался в Германии. Он попал в плен и был мобилизован в исламский албанский батальон ваффен-СС. Потом ему как-то удалось скрыть этот период своей биографии, но отсидеть все же пришлось – просто «за плен».

Сокол, недавно женившийся на немке и собиравшийся вот-вот отвалить за железный занавес, полагаясь на немецкий опыт ишана, спросил его:

– Интересно, изменились ли немцы с того времени, или же все осталось по-прежнему?

Халифа посмотрел на Сурчу и назидательно произнес:

– Жаба – всегда жаба, змея – всегда змея, немец – всегда немец!

Потом Хайдар-ака долго разговаривал с Халифой по-таджикски о символизме деревьев и особенностях растительного мира в общей иерархии космической жизни: «Пища есть все», – говорят одни. Это не так, ибо поистине пища портится без дыхания. «Дыхание есть все», – говорят другие. И это не так, ибо поистине дыхание иссякает без пищи. Однако оба эти сущности, слившись воедино, обретают высшее состояние.

На отвлеченный вопрос об Эстонии Халифа сказал, что ему известно о великом подвижнике из тех мест – Шойхи Яктаа («однорукий шейх»). Но в детали углубляться он не стал.

С ветерком до Тавильдары. Мы весь день провели в Пашимгаре, оставшись ночевать в доме ишана, а на следующее утро один из его сыновей взялся отвезти нас на грузовике аж до самой Тавильдары, до которой было отсюда километров сто. Мы погрузились, сели еще какие-то люди, и в путь! Проехали поворот на Хазрати-Бурх. Очень хотелось, пользуясь случаем, еще раз посетить эти места, но в Душанбе должны были прилететь Ирина, Вера и Татьяна, с которыми мы договорились, что встретим их в аэропорту. Се ля ви! Проскочили Лянгар. Я взглянул вверх, на арку мазара Хазрата Аллоуддина, наполовину скрытую густым арчовником. Интересно, там ли сейчас Ашур? По пути к нам в кузов подсели еще несколько человек. Грузовичок с ветерком несся по ухабистой горной дороге, подбрасывая публику на неровностях и заваливая всех набок при разворотах. Один молодой таджик предложил успокоительное. Раскурили, расправили крылья... Попутно молодец рассказал следующую историю:

– Служил я в Афганистане. Там мы шишки на хлеб у местных меняли. Сорт такой, что можно упасть! Как покуришь – такое чувство, что сердце останавливается. Короче, чтобы мотор работал, надо постоянно двигаться. Курнул я этого дела по первому разу, чувствую – умираю. В натуре! Что делать? Ну, я – на спортплощадку, и давай по кругу бегать. Бежишь – сразу хорошо становится! Вот так я бегаю и бегаю, не могу остановиться. Выходит офицер, кричит: «Ты чего?» Я подбегаю к нему, а остановиться не могу! Отдаю честь, продолжая бег на месте: «Товарищ лейтенант, занимаюсь физподготовкой!» А на меня уже все пялятся, стебутся! Хорошо, лейтенант оказался молодой, не просек!

Тут в разговор вступил другой молодой таджик, тоже, как выяснилось, служивший в Афгане:

– Ха, ты еще, джура, легко отделался! Вот у меня история была! В общем, стою на посту, подходит кент: «Ну че, курнем?» Ясное дело! Забили, дернули. Зацепило, повело на стеб. Ну, мы стоим, хохочем так, что ноги подгибаются! В этот момент появляется старшой. «Как, употребление наркотиков на боевом посту? По законам военного времени – расстрел на месте, без суда и следствия!» И тут же говорит моему кенту: «Арестовать нарушителя!» Тот охуел, но чувствует, что не до смехуечков. И, представляешь, забирает у меня оружие, наводит ствол прямо в лицо: «Кругом – марш!» ****ь, я охуел! Короче, появляется рота автоматчиков, меня ставят прямо к стене, старшой командует: «Заряжай, целься...» Тут я чуть не обосрался! В натуре! Хорошо, желудок был пустой, похавать еще не успел. Как щелкнули затворы – думаю: «Ну все, поехали!» А главное – укурен в хлам и непонятно, что дальше-то делать, как реагировать? В общем, стою как баран под ножом. В последний момент старшой дал отбой. Оказалось, шутки у него такие!

Мы все с облегчением вздохнули, но впечатление от истории действительно было сильным! Тут Хайдар-ака, думавший все это время о чем-то своем, говорит:

– Нет, когда вернемся в Душанбе, самым оптимальным вариантом будет просто хороший кирпич чистого мяса, без ничего, и бутылка коньяка!

25. Место, с которого начинается коммунизм

Зеленая чайхана. В Душанбе мы вновь собрались в Зеленой чайхане, на традиционной суфе Игнатьича. Помимо нашей четверки и самого Игнатьича здесь были Ших-Али, а также только что прилетевшие Ирина, Вера и Татьяна. Хайдар-ака чистым мясом решил-таки не ограничиваться и заказал обед по полной программе. Правда, без коньяка, поскольку в данном месте поили только чаем.

Зеленая чайхана была в те времена целой культурной институцией. Вокруг Игнатьича собиралась пестрая компания. Маэстро сидел, обычно под легким газом, который приносил с собой в портфеле вместе с насваем и чернухой, периодически добавлявшейся в чаек. Журналисты подсовывали ему свои статьи о загадочных явлениях природы, в исследовании которых могли бы помочь экстрасенсы типа мэтра. Как-то раз принесли журнал с рерихнутой поэмой Валентина Сидорова о Шамбале:

Включив однажды, ты уже не можешь

Сам по себе тот чакрам отключить...

«Это – ПРО НАС!» – торжествовал Игнатьич, имея в виду «всех йогов». Поэма Сидорова действительно произвела тогда фурор в широких кругах мистически настроенной советской интеллигенции, ибо тираж журнала (не помню, к сожалению, как он назывался) был огромен. Данная публикация представляла собой культурную революцию, поскольку впервые в государстве развитого социализма откровенная мистика, хоть и под художественным соусом, публично реабилитировалась. Отечественные агни-йоги строили амбициозные планы, их связи шли далеко вверх, в коридоры Небесной канцелярии. Сам Игнатьич не был агни-йогом, но ничего против рерихнутых не имел и вполне позитивно относился ко всем без исключения способам альтернативного познания. Если какой-нибудь человек рисовался у суфы некстати, то после его ухода Игнатьич демонстративно разгонял пассами оставшееся от невписавшегося визитера поле:

– Пусть он это тоже возьмет с собой!

Недалеко от Зеленой чайханы, в глубине парка, находился шашечный клуб, где Ших-Али тренировал своих питомцев. Почти через дорогу – мастерская Саши Акилова, превратившаяся в специализированный арт-клуб, куда можно было сходить, для разнообразия, на папироску. Тут же, в двух шагах, – Главпочтамт и Центральный телеграф – места связи с внешним миром, а также кинотеатр «Джами», где постоянно крутили индийские фильмы, приходившиеся в самую жилу обкуренной таджикской молодежи: попсовая музыка, секси-девушки, накачанные молодцы, драки, перестрелки, жаркие сцены полуинтима... В какой-то степени наличие Зеленой чайханы компенсировало распад коммуны на Клары Цеткин. Именно здесь, в парке им. Ленина, теперь находился оперативный штаб шамбалических экспедиций.

По озерам. Хайдар-ака оставался с Гюлей в Душанбе по своим делам, а потом они собирались поехать оттягиваться куда-нибудь вдвоем. Мы же с Соколом и тремя дамами отправились к Аллоуддинским и Куликалонским озерам. Сначала доехали до Искандер-куля, оттуда прошли до Сарытага, свернули вправо, вверх по реке. Места тут крайне живописные, и Татьяна с Ириной рисовали по пути акварели. Я, пользуясь моментом, тоже испачкал пару листов. За несколько дней подошли к перевалу Казнок. Подъем на него оказался довольно затяжным. Ирину на последних метрах даже пробила истерика, и она преодолевала остаток пути, громко матерясь. Сверху открылся совершенно инопланетный пейзаж: с красными скалами, гигантскими желтыми монолитами и серыми кратерами, за которыми блестели, отражая солнечную атаку, серебряные капельки озер.

Сначала вы попадаете на озеро Малое Алло. Это совсем небольшая круглая пиала, метров десять в диаметре. Вода здесь исключительно чистая и вкусная, прямо сладкая. Лучшая вода, которую мне когда-либо приходилось пить. Через час вы выйдете к Большому Алло. Это озеро больше предыдущего, и его берега невероятно изрезаны, образуя интересные полуострова, на которых, словно в отдельных квартирах, мы разбили наши палатки. Сокол, торопившийся покрыть как можно большее расстояние за как можно меньшее время, не стал долго тормозиться и, утягивая за собой Веру, ломанул на Куликалоны. Через несколько дней двинулись туда и мы.

Еще один перевал – и вы видите совершенно новый ландшафт. Куликалоны у меня почему-то сразу вызвали ассоциацию с Индонезией: на фоне желто-оранжевого закатного неба, из глади раскинувшегося поперек горной долины озера, вставал черный профиль скалы, напоминавшей своими формами классические «даосские» пейзажи Юго-Восточной Азии. Здесь мы провели несколько дней, перекочевав затем на другую сторону водоема, под впечатляющую вертикальную стену с гигантским ледником в верхней ее части. Природа вокруг была невероятно красива, но, как оказалось потом, и это – не предел.

Снявшись с Куликалонов, через день пути мы, перевалив через очередной хребет, достигли небольшого горного озера, вызвавшего лично у меня совершенно мистические галлюцинации. Дело в том, что у меня вдруг резко разболелся живот, да так – хоть ложись... Что я и сделал. И вот, прилег я на берегу, под арчой, Ира с Таней заваривают чай, готовят какую-то еду, а на меня накатывает совершенно реальная сцена из классической китайской истории о средневековом генерале Юэ-Фэе: будто бы лежу я, раненый, только что выйдя из окружения, и две «лисы» заботятся обо мне, сознавая мою миссию и пуская в ход все свои чародейства.

В ту же ночь мне приснился сон. Вижу водоем, а в нем – девушки купаются. Я тоже прыгнул в пруд, и в этот момент начал просыпаться. В таком полумедитативном состоянии на ум пришла история о том, как Конфуций спросил однажды своих учеников, чего бы они пожелали в случае, если бы их желание было непременно исполнено? Один сказал, что хотел бы стать императором, чтобы потом справедливо править Поднебесной. Другой пожелал совершенства в науках, третий – какой-то блестящей карьеры. Наконец последний ученик сказал, что лично он хотел бы отправиться с друзьями искупнуться. Конфуций похвалил именно его, но почему – в тексте прямо не сказано. Тут я вспомнил стихи из «Ши-Цзина» о том, как молодежь идет с песнями купаться, и все встало на свои места: Конфуций похвалил последнего ученика за то, что движение сердца у того совпало с ритуалом, то есть с «каноническими» чувствами, выражением которых считается «Ши-Цзин». Я окончательно проснулся с ощущением невероятной легкости и радости по поводу интуитивного проникновения в природу ли (конфуцианского ритуала).

В этот день мы спустились в долину и через некоторое время достигли кишлака Рудаки – родины великого поэта, в память о котором здесь сооружен специальный мемориал, напоминающий по форме классический мазар, с серебристым жестяным куполом. В местной чайхане мастер чая рассказал нам историю про немецких туристов:

– Вот тут они сидели, где вы сейчас. Один мужчина – в коротких штанах, как в трусах. Мне это было очень неприятно: зачем он тут свою кожу показывает? Ну ладно, гость есть гость. Вот, заказали они чай, плов, шурпо... Ели очень много. Потом хотели расплачиваться, а я им говорю: «Не надо денег, здесь все бесплатно!» Они удивляются: «Почему не надо денег?» Я им тогда отвечаю: «Потому что именно с этого места начинается коммунизм!»

26. Таджикистан богемный

В том году я много общался в Душанбе с Сашей-художником и кругом его знакомых.

Саша и Яша. Саша – друг Рыжего по ВГИКу – принадлежал к местной богеме и пользовался всеми халявами, которые ему предоставлял статус официального члена Союза художников Таджикистана. Мастерская, материалы, выставки, санатории – все, чего душа не пожелает! Саша проводил половину своего времени в Москве и различных поездках, возвращаясь в Душанбе как на глубокую кланово-родовую базу. Тут все были свои, все – знакомые, все схвачено, без проблем, без напрягов.

Самое интересное, что никакой реальной продукции при этом производить не требовалось. Саша рассказывал, что за два года так и не представил дежурной комиссии ни одной новой работы, регулярно получая при этом зарплату, пользуясь личным ателье в центре города и так далее. Это не значит, что он все это время ничем по жизни не занимался, проводя время в праздном безделье. Александр работал – как я понял из его слов – со светом. Его живопись воспроизводила традиционный ориентальный ландшафт, пропущенный сквозь призму специфического импрессионизма с «ренессансным» лицом. Каждое полотно делалось посредством многократной лиссировки, нагнетавшей воздушный свет в тусклую материю холста. Сашиной кисти принадлежит культовый портрет Рама, сделанный накануне отъезда последнего из СССР в 1981 году.

У Саши был кент, которого звали Яша. Яша происходил из старинной семьи бухарских евреев и чем-то напоминал Чарли Чаплина: такой же рыцарь печального образа – гуманист и циник одновременно, существо совершенно беззащитное, но которое может неожиданно опустить кого угодно. Он играл на саксофоне в цирке, располагавшемся как раз напротив каландаровского дома, у «Гулистона».

Саша и Яша представляли собой дуэт, которому позавидовали бы сами Карандаш и Олег Попов. Однажды они выбрили себе макушки, оставив по краям черные как смоль волосы. В таком виде и гуляли по городу, прикалываясь к интеллигентного вида прохожим: «Эй, ты, дай рубчик! Ну че ты, рубчик дай!» Реакция ошарашенных сограждан тайно записывалась на маленький шпионский магнитофончик, а потом все это дело прослушивалось в веселой компании. Впрочем, ребята не ограничивались в своих перформансах родным городом. Те же самые вещи с «рубчиком» они проделывали, к примеру, в Таллинне, посещая наши туманные края. Реакция чопорных эстонцев на такие прихваты представлялась им на порядок забойнее, вызывая просто бешеный стеб.

Розочка. Однажды они устроили «телефонный террор» какому-то известному таджикскому оперному певцу – лощеному толстячку, портрет которого висел у Саши в комнате для прикола. Они где-то раздобыли телефон артиста, и вот Яша набирает номер и начинает пародийным голосом нацмена:

– Але, Розочка? Дайте мне Розочку!

Розочка – это жена певца, такая же толстая бухарская тетя. На другом конце провода раздается непонимающий голос:

– Какая Розочка? Что вам нужно?

– Как что нужно? Ты, вообще, кто такой? Розочку позови!

– Я сейчас милиционера позову! Чего вам надо, вы куда звоните?

– Эй, ты че? Ты меня милицией пугаешь? Ты вообще знаешь, кто я такой?

В трубке короткие гудки. Вторая попытка:

– Але, Розочка? Дайте мне Розочку!

И все прокручивается по-новому:

– Ты че, ты меня милицией пугать будешь? Ты посмотри лучше в окно! Я сейчас подойду туда со своими ребятами, да? Мы тебя как сурка караулить будем! Что с Розой, где она?

Наконец, после нескольких попыток выйти на Розочку, в трубке слышно какое-то беспокойство, долетают слова певца к супруге:

– Тебя какой-то хулиган спрашивает.

– Меня? Хулиган?..

– Ну тебя, тебя, не меня же!..

В голосе певца нервические нотки. Роза наконец берет трубку:

– Алло, вам кого нужно?

– Розочка, это ты? Здравствуй, дорогая! А это что за козел у тебя там сидит?

Роза к такому обороту дела явно не готова. Возмущается, кладет трубку. Но Саша с Яшей – ребята упорные: show must go on! Все это продолжается час-полтора. Наконец коллекция голосов собрана – еще одна «папка» в архив. Такого рода записей у них было сделано множество. При желании отдельные голоса и фразы можно было обрабатывать и менять местами, создавая совершенно немыслимые сцены.

Шах мира. Но этим творческая фантазия молодцов не ограничивалась. Чего только стоил проект с шахом мира – Махмудиком! Это был двенадцати-тринадцатилетний подросток, которого Саша с Яшей встретили на базаре, где тот пытался заработать деньги пением каких-то невероятных куплетов. Ребята сразу поняли, что парень – талант. Ну и стали его «растить». Но не как уличного артиста, а как шаха мира.

Махмудик должен был ощутить себя реальным шахом мира, и главное – выработать командный голос и вальяжные манеры. На практике это выглядело примерно так. К Саше на квартиру приглашались гости, часто – симпатичные девушки. В одной из комнат на огромной тахте возлежал обложенный подушками Махмудик – в золотой тюбетейке и расшитом шелковом халате. Саша с Яшей вели себя по отношению к нему крайне подобострастно: приседали, кланялись, складывая у груди ладони: «Чего изволите, величайший?» Шах обводил всех полупрезрительным взглядом и командовал: «Ты – пойди сделай мне чай! А ты – помой арбуз!» Постепенно возник целый культ Махмудика, в котором участвовали лучшие представители душанбинской богемы. Если в ситуацию попадали люди со стороны, не посвященные в суть происходившего, то очень скоро крыша у них начинала ехать. Махмудик вел себя безукоризненно, ни перед кем не смущался и был готов спокойно протянуть какому-нибудь чиновнику из Министерства культуры туфлю для поцелуя. А то и девушке. И целовали! Такая была накачана атмосфера.

Иногда Махмудик раскручивался-таки на песни и даже танцы, как правило – в людных местах, непременно желая при этом заработать. Надо сказать, собирал он хорошо. Очень уж забойно выглядели его перформансы, особенно после Сашиных и Яшиных проработок. Но самое интересное было в том, что ни Саша, ни Яша, ни кто-либо еще из почитателей Шаха мира никогда не видели ни родителей, ни родственников монарха. Никто вообще не знал, где и с кем он живет. Единственное, что удалось выяснить из его личной жизни, так это то, что он учился в школе для умственно отсталых детей. Видимо, его своеобразие воспринималось в семье как сдвиг.

Одним из Сашиных друзей был Исик – тоже художник, сын усто Мамадали Халикова (с которым я познакомился во время своего самого первого посещения Таджикистана). В эту же компанию входил Алексей Сафаров (брат шаномага Вовчика), охаживавший тогда одну финку и, в конце концов, сваливший в Суоми. Позже, в передовице одной из душанбинских газет, я прочел, что некий «финский бизнесмен таджикского происхождения собирается выкупить у города гранитный памятник Ленину на центральной площади, чтобы затем украсить им участок перед своей виллой». При этом называлась какая-то бешеная сумма порядка миллиона баксов. Но Ильич, насколько мне представляется, до сих пор стоит невыкупленным на старом месте (если его не снесли исламисты во время гражданской войны).

Были тут и музыканты, в том числе те, с которыми Яша выступал на разного рода мероприятиях – от свадеб до обрезаний. Брат одного из музыкантов становился в то время звездой таджикского кино, потом занял высокий пост в Союзе кинематографистов СССР, а после распада Союза стал одним из лидеров таджикской оппозиции. По его инициативе в 1979 году московско-душанбинская кинотусовка сняла совершенно чумовой фильм под названием «Телохранитель» (Таджикфильм). Этот фильм является, в буквальном смысле слова, параллельной версией «Сталкера» – как по сюжету, так и по актерскому составу, и вместе с тем – уникальным инспиративным прорывом в тему чингисидовского наследия, которая с 1992 года обрела реальное политическое измерение.

Сталкер-2. Все началось с оттяга. После завершения съемок фильма «Сталкер» творческий коллектив приехал оттянуться в Душанбе. И тут вышеупомянутый брат-киношник им говорит: «Ребята, а почему бы нам не поэкспериментировать?» Вот и поэкспериментировали. В фильме «Телохранитель» три главных героя: горец-Пастух, Шейх и красный Комиссар. Сюжет вкратце такой.

Красные поймали в горах Шейха – крупного басмаческого авторитета. Теперь его требуется переправить тайными тропами – чтоб не отбили басмачи – в Бухару, в штаб армии, и передать Комиссару. Пастух берется выполнить это задание. Игра начинается. Вместе с тем, при Шейхе находится специальная инициатическая тамга, дающая власть над всей Азией. Некая «царица Азии», обитающая в заоблачных снежниках на Крыше мира, посылает за тамгой своих архаровцев, которые рыщут повсюду в поисках Шейха. Одновременно за тамгой охотятся и другие автохтонные структуры. По ходу дела проходит инициацию особый магический младенец, призываемый амиром джамаата крепко держать в руке меч Азии.

Фильм представляет собой один из ранних советских «истернов», где авантюрный сюжет закручен на густую мистику и тотальный стеб одновременно. Бешеная природа, крутые горцы, сексапильные красавицы, перестрелки, зависания над пропастью, уходы в последнее мгновение от пуль и облав, обряды посвящения на высшую мировую власть – все это превращает «Телохранителя» в совершенно культовый фильм, причем элементы истинной азиатской эзотерики делают его в чем-то гораздо интереснее интеллигентски-надуманного «Сталкера». В конечном итоге Пастуху (то есть Телохранителю), преодолевшему все западни и напасти, удается-таки доставить Шейха в Бухару. В конце фильма Шейх, прежде чем сдаться Комиссару, снимает с шеи тамгу и передает ее профану Пастуху, ничего не ведающему об истинном значении этого знака.

Мораль сей басни в том, что именно Пастух показал себя во всей тусовке наиболее достойным носителем качеств, требуемых от кандидата на высшую инициацию. Политика и советская власть здесь как бы вообще ни при чем. Главное – личные «онтологические» качества. Вот такой сюжет. «Много званых, мало избранных...»

Сам брат-киношник тоже делал ленты «под Тарковского». Одну из его работ на национальном материале – «В талом снеге звон ручья» – я видел в Душанбе во время предыдущего посещения таджикской столицы. Нас тогда специально пригласили с Хайдар-акой на премьеру в местный Дом кино. Но «Телохранитель» неизмеримо круче. Это просто истинный шедевр для понимающей публики.

Музобоз. Однажды Яша предложил Ирине выступить вместе с его биг-бэндом на таджикском худои в качестве исполнительницы ориентальных танцев. Ирина местных танцев не знала, но неплохо владела техникой индийского катхака, имеющего сильные персидские корни. На этой базе можно было свободно импровизировать, и она согласилась. В один прекрасный день мы погрузились всей компанией в автобус, и наш музобоз отправился в кишлак, где готовилось обрезание двух мальчиков.

Мальчиков тут «режут» в шесть-семь лет, отмечать это событие собирается вся махалля, так что, бывает, гостей собирается до нескольких сотен человек. Финансируется мероприятие тоже вскладчину, иначе у семьи виновников торжества никаких денег не хватит. Это в кишлаках. В городах нравы чуть скромнее, но тоже выходят далеко за рамки привычных западным людям семейных посиделок.

Еще один волшебный ковер. Мы прибыли на место, ребята разгрузили аппаратуру, нас с Ириной, как заморских гостей, пригласили в дом. Провели по комнатам, показали даже женскую половину, где в платье из золотой парчи и такой же тюбетейке, среди десятка других женщин, восседала какая-то важная матрона, наверное – мать мальчиков. Все мероприятие, однако, должно было проходить во дворе, где уже стояли по всему периметру огромные столы, ломившиеся от разнообразных яств. Тут же, во дворе, размещались гигантские котлы, в которых готовились плов, шурпо и прочая снедь. Над центральным местом, где должны были восседать «обрезанты» с родителями, висел большой бордовый ковер традиционной выделки, на котором огромными буквами, мелом, было выведено: «Москва». А рядом, тоже мелом, был воспроизведен логотип Московской олимпиады из пяти колец и стилизованной кремлевской башни со звездой.

«Вот это номер!» – подумал я, но спрашивать распорядителей бала о действительном смысле начертанных рун не стал. Человеку, знакомому с восточной ментальностью, особенно в ее советском измерении, должно быть и так ясно, что в настоящем случае речь шла вовсе не об Олимпиаде как таковой (которая, к тому же, имела место в 1980 году, а на дворе стоял аж 1986-й), но об особой форме симпатической магии, где ключевым понятием была «Москва». Иначе говоря, ковер с такой надписью представлял собой сверхъестественное «окно» в настоящую Москву как «место силы» советоидной мифологии, а олимпийский логотип играл роль своеобразного общепонятного пиктографа этой же самой идеи. Таким образом, худои по поводу обрезания проводился в присутствии «официальных духов», от которых ожидались в дальнейшем защита и благодать, а возможно – и способствование дальнейшей карьере обрезантов. То есть все было очень традиционно, в соответствии со старинной адатной практикой. А какого цвета кошка – совершенно неважно. Главное, чтобы она мышей ловила!

Шариат и адат. Тем временем схак начался. Прочли молитву, сказали «Иншалла» и поехали! Яшин бэнд выдал разогревающее попурри из попсы и местных напевов. Мне поднесли пиалу, почти до краев наполненную, как сначала показалось, водой. Ну, думаю, типа минералки для разгона. Поднес к губам – а там чистый арак! Выяснилось, что откровенно ставить на мусульманский стол батлы с бухаловом считается неэстетичным, да и по чину не положено. Отсюда – такой трюк: разливают это дело сначала где-нибудь за кулисой, по-тихому, в чайники, а потом уже выставляют на стол и пьют, опять же, не из рюмок, а из пиал. Причем пьется, как правило, именно водка или коньяк, но ни в коем случае не вино. Почему? В народной ментальности существует такая идея, что пророк якобы запретил пить именно вино, а крепкие напитки – формально нет. Это, конечно, противоречит действительным кораническим предписаниям (где конкретно запрещается пьяное состояние во время молитвы), но в данном случае фольклор, как часть адата, оказывается сильнее.

Катхак по-таджикски. Ясное дело, что с таким чаем народ быстро разошелся. Яша дал Ирине сигнал. Она уже была в униформе, выглядела как классическая персидская танцовщица, и даже мейк-ап был соответствующий. Однако недоставало главного – тюбетейки! Дело в том, что здесь принято во время перформанса засовывать танцорам деньги под тюбетейку. Нет убора – нет денег! Благо, этот недостаток удалось быстро ликвидировать: кто-то из Яшиной труппы дал Ирине вышитую памирскую шапочку. Она вышла в центр круга, Яша взял свой хорн, бэнд ударил по струнам, включилась перкуссия, процесс пошел... Для Ирины это было практически первое выступление перед подобной аудиторией, что ее, однако, нисколько не смутило, и даже наоборот – простимулировало. Она очень ловко «вытаптывала» ритмы, сопровождая их мануальной пантомимой и характерными движениями корпуса. Бубенчики на ногах интригующе позвякивали, а длинная юбка и шаль плыли горизонтально во время продолжительных вращений по типу суфийских радений.

Со всех сторон на танцплощадку бросились поддавшие молодцы, включившись в зикр. Время от времени кто-нибудь из них доставал из кармана купюру и, покрасовавшись с ней в высоко поднятой руке, или даже обойдя весь круг вдоль столов, подходил, наконец, к Ирине и демонстративным жестом вставлял деньги ей под шапочку. Та периодически перекладывала ассигнации оттуда себе за пазуху, в расшитую жилетку, но на «паркет» выскакивали новые плясуны и схак продолжался. Через некоторое время Ирина оказалась набита деньгами буквально по самое горло, а народ все продолжал расходиться.

Магия танца. Традиция одаривать деньгами танцующего артиста имеет давние магические корни. Смысл здесь в следующем. Танец, как известно, в наибольшей степени, по сравнению с другими видами искусств, связан с экстазом. Экстатическое же состояние издревле рассматривалось как некая одержимость чем-то сверхъестественным, божественным. Таким образом, танцор выступает как медиум-шаман, связывающий в момент перформанса этот мир и потустороннюю реальность, а тело его становится вместилищем духа. Стало быть, если мы обратимся теперь к этому духу с какой-либо просьбой, то он может донести ее «до неба», высшим силам. Но для этого духа надо как-то «подмазать». Иными словами, если тело артиста – живой алтарь, то на этот алтарь требуется возложить жертву. Роль такой жертвы в данном случае выполняют деньги или любые иные дары.

Считается, что чем выше степень экстаза артиста, чем более он одержим, – тем более высокий дух вселился в его тело. С точки зрения философии искусства здесь можно говорить об уровне эстетического совершенства, а с точки зрения психологии творчества – о совершенстве техническом. Чем выше техника – тем выше эстетический и инспиративный уровни соответственно. Таким образом, чем лучше артист выступает (с точки зрения публики, по крайней мере) – тем ближе он к божеству и тем больше шансов, что через него на контакт выходит высокий и могущественный дух.

Люди, выходящие с деньгами к артисту, исполняют часть ритуала, цель которого – умилостивить духа. Во-первых, они сами пляшут, как бы стараясь понравиться духу и одновременно еще более раззадорить танцора, усилить его инспирацию. Этой же цели служит и предварительная демонстрация денег. Чем больше их в руке – тем круче это должно зажигать шамана, от творческого состояния которого зависит, в конечном итоге, финальный контакт с Небом и духами небесной иерархии соответствующего уровня. Кроме того, Небо, по древним поверьям, реагирует в соответствии с щедростью просителя. Отсюда – опять же, стремление дать артисту купюру покрупнее. Хотя в наше профаническое время многие пытаются обмануть высшего судию и идут на чисто внешний эффект, предпочитая пачку мелких купюр одной крупной. Тем не менее от перестановки слагаемых сумма не меняется.