Текст книги "Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра"

Автор книги: Владимир Гузман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

В целом криминальная эпопея бирунийской пары сводилась к следующему. Покрутившись достаточно вокруг Мирзы с Абаем, некоторые литовские мюриды худо-бедно смекнули, что последний им просто парит мозги, и стали постепенно отходить от его чуткого руководства. В это же самое время московская группа пыталась пробить для Абая столичную прописку и прочие халявы, типа должности директора в так называемом «Институте развития человека», который должен был открыться под крышей авторитетов из Академии наук. В этой ситуации литовский бунт был совершенно не к месту, и Абай поехал на разборку в Вильнюс. Там его не хотели принимать, но когда подъехал Мирза, то встреча сторон состоялась. Между тем Мирзу в этой компании продолжали считать «специалистом» чуть ли не вынужденно, ибо без него вся тусовка лишалась концепции и мистической легитимности одновременно. Абай же все чаще давал понять, что уже не он ученик Мирзы, как изначально предполагалось, а Мирза – его. «Ученик превзошел учителя» – так теперь гласил официальный лозунг Новой школы. Мирза ничего против такого пиарного хода не имел. «Космос большой», – отвечал он на все запутанные вопросы.

Теперь Абаю требовалось жестко подавить оппозицию. И добился он этого не посредством тайных магических козней, как можно было бы ожидать, нет, подход у него был вполне материалистический, он действовал прямо-таки по-сталински, не позволяя никому распредмечивать проблему. По свистку хозяина из Москвы прибыла группа клингонов во главе с научным сотрудником НИИ мировой экономики и социализма Вострецовым. Эта зондер-команда сразу начала терроризировать отступников избиениями, разбойными ограблениями и погромами квартир. Все в ужасе попрятались по щелям, каждый ожидал ночного звонка в дверь. Абай вызвал в Вильнюс и Талгата – старого приятеля Рыжего по ВГИКу, – который занимался каратэ-маратэ и очень интересовался мистической стороной вопроса. Абай зацепил его на этом интересе и начал эксплуатировать. Талгат демонстрировал сверхъестественную преданность, рабски служа мастеру и идее космического всезнания. Устраивал социальные контакты, пиарил бирунийскую пару в кинобизнесе, наконец, тысячами платил Абаю «за обучение». Однако в Вильнюсе мочить схизматиков отказался. Это уже было больше, чем бунт. Это была революция!

Подавив оппозицию – во всяком случае продемонстрировав ей who is who, – Абай решил взяться за Талгата. Поздно вечером он, в сопровождении зондер-команды научного сотрудника НИИ мировой экономики и социализма, явился на квартиру, где находился отступник. Тут же были Мирза и литовские хозяева. По приказу Абая клингоны набросились на Талгата, но тот воспринимал все происходившее как очередной урок, который нужно пройти до конца в смиренной покорности. Гуру всегда прав! Талгат не сопротивлялся. Абай заставил включиться в процесс даже Мирзу. Мирза, пнув Талгата пару раз, тем самым засвидетельствовал свое подчинение репрессивному авторитету Абая, который, по сути дела, рвался позиционировать себя в роли деспота-абсолютиста. В результате многочасового избиения, длившегося до самого утра, Талгат был убит. Команду взяли, судили. Абай получил пятнадцать лет строгача, Мирза – двенадцать, Вострецов – тринадцать, клингонам дали поменьше, но времени подумать у них все равно хватило.

Не могу сказать, о чем думал Абай, умирая на тюремных нарах от туберкулеза: о Боге, о душе, о мире или о каких-нибудь людях, может быть – о Талгате? На примере Талгата он мог видеть, как человеку, следующему высшими путями, следует смирять себя перед судьбой, помня заветы древних мудрецов: «Совершенномудрый не действует там, где действует Небо». Интересно, пытался ли Абай представить себе, о чем были последние мысли Талгата? Понял ли тот истинную сущность Абая, или же до последнего мгновения почитал его за гуру?

Путь на небо. Есть такая японская притча. Один Простец решил найти себе учителя, чтобы тот показал ему путь на небо. Во время этих поисков он наткнулся на хитреца, который решил использовать наивное рвение Простеца: «Я покажу тебе путь на небо, если ты согласишься двадцать лет на меня бесплатно работать!» – предложил Хитрец. Простец с радостью согласился. И вот пашет он, пашет, но постепенно приближается время «расплаты». Хитрец начал задумываться, как же ему избежать разоблачения. Ужесточает и ужесточает условия труда в надежде, что Простец надорвется и отбросит копыта: нет человека – нет проблемы. Но тот – как двужильный. Ничто его не берет. Вот упорный! Наконец настал день «расплаты». Хитрец недобро так посмотрел на Простеца и говорит:

– Ну вот, пришло время расчета. Теперь я покажу тебе путь на небо. Залезай на дерево!

Простец с готовностью полез на ствол высокой сосны.

– Лезь выше, на самый верх! – кричит ему снизу Хитрец.

Тот лезет. Залез на самый верх:

– Да, сэнсэй, что дальще?

– А дальше, – говорит Хитрец, – отпускай руки и иди по воздуху!

Простец отпустил ствол, сделал шаг в пустоту и... как ни в чем не бывало пошел дальше.

– Спасибо, сэнсэй, за указанный путь! – крикнул ликующий Простец Хитрецу. – А рай я уже найду самостоятельно!

Если следовать на логике инициатических притч, то во всей этой истории именно Талгат представляется мне истинным учителем, показавшим и Абаю, и Мирзе, и всем остальным удивительный пример преданности принципам, которым следовал до конца. Я думаю, что если есть «тот Свет», то Талгат наверняка занял там почетное место высокого учителя восточных единоборств и может оказывать помощь землянам в овладении высшими навыками, за постижение которых ему пришлось так дорого заплатить. Если Мирза вменяемый человек, то ему следовало бы публично признать Талгата своим мастером – как человека более продвинутого духовно и морально. Если Мирза истинный дервиш, то такого решения ожидает от него, насколько я могу себе представить, и сам Аллах.

23. Новые времена, новые планы

К 1986 году большинство членов нашего клуба уже сделало себе выездные документы на Запад, а кто-то из наиболее активных даже успел уехать, вслед за Рамом. Прежде чем отправиться – как тогда казалось, НАВСЕГДА – за пределы СССР, некоторые из наших людей решили еще раз пройтись по замечательным таджикским горам, да и вообще посетить на прощание этот чудесный край, с которым были связаны многие «высшие впечатления». На первом этапе очередного горного сезона прекрасным солнечным днем в самом начале лета я встретился в душанбинской Зеленой чайхане с Хайдаром-акой, Гюлей и Ясным Соколом, чье тайное имя было Сурча.

Последняя инсталляция на Клары Цеткин. К этому времени коммуна на Клары Цеткин уже практически прекратила свое существование. Там, конечно, еще появлялись какие-то люди, но общего компанейского духа уже не было. Кая сказала «enough is enough» и уехала с мамой и обоими детьми на Дальний Восток, поближе к исторической родине. Каландар воспринимал все превратности судьбы стоически, благо, инспирация художника его никогда не оставляла. В тот сезон он вознамерился превратить свою квартиру в лотосовый пруд, для чего собирался выложить пол и стены керамической плиткой, чтобы потом запускать в помещение воду – хотя бы по щиколотку – и лежать с чаем и кальяном на специальном островке в центре комнаты, под арчой, посаженной в специальную кадку. В воде должны были плавать лотосы, а может быть – и золотые рыбки.

Если театр начинается с вешалки, то квартира – с санузла. Здесь он был совмещенным. Каландар решил начать генеральную санацию своего жилища именно отсюда. Первоначальная идея состояла в том, чтобы немного передвинуть ванну, увеличив тем самым полезное пространство. Подручным выступил Хайдар-ака. Когда они отрывали ванну от пола, их обоих кидануло резко в сторону, тяжелое корыто ударило в стену, вышибив несколько кирпичей из кладки. «Ну что ж, так оно и лучше!» Каландар решил, пользуясь моментом, сделать реальное отверстие во внешний мир, чтобы потом перенести ванну поближе к этому месту и принимать душ, глядя в «окно».

Разбор кирпичной стены шел довольно быстро. Наверное, даже слишком быстро, ибо молодцы не заметили, как разобрали на окно почти всю стену, причем не ровно, а рваной дырой. Глядя со стороны, можно было подумать, что в дом попал снаряд. Ну ладно, решили оставить косметический ремонт на потом. Занялись ванной. Еще раз рванули корыто вверх – кинуло в противоположную сторону. Теперь напрочь снесенным с корня оказался унитаз. В конечном итоге весь санузел был почти полностью выведен из строя. Ванна, оторванная от трубы, не держала воду, и пользоваться ей дальше было совершенно невозможно. На месте же унитаза оставалась узкая труба, в которую нужно было специально учиться попадать из разных позиций. Кроме того, сквозь пробой в стене все, происходящее в санузле, спокойно обозревалось с улицы и из окон горсуда.

План «Рохат». Я на этот раз обосновался на втором этаже розового домика за чайханой «Рохат», в пустующей квартире Саши Акилова. Чайхана «Рохат» стала нашим штабом, где разрабатывался генеральный маршрут. В основном мы заседали по ночам, когда заведение закрывалось и двое дежурных чайханщиков расстилали курпачи для собственного ночного бдения. Мы свели с ними близкое знакомство.

К этому времени здесь уже можно было заказывать кофе, правда, только порошковый, но все-таки! Я приходил с утра на кофе, днем – поесть, а к вечеру, после отбоя, подтягивались Хайдар-ака с Гюлей, Сокол, наши душанбинские знакомые, и сессия начиналась. Тут можно было не просто пить чай и есть арбузы, но и купаться в мраморном фонтане. И все это – в магическом лабиринте массивной рельефной колоннады, под деревянными резными сводами, расписанными местными умельцами, как если бы это был волшебный дворец джиннов из сказок «Тысячи и одной ночи». Чайханщики делали плов, и мы, после увеселительных и освежающих процедур, склонялись над картой Таджикистана, призывая на помощь воображение и интуицию.

Наконец маршрут был согласован. Нам предстояло добраться до Джиргиталя, а оттуда, перевалив через хребет Петра Великого, выйти на Пашимгар, чтобы посетить Ишона. Хайдар-ака уже ходил этим путем вместе с Каландаром и группой эстонских парапсихологов и худо-бедно знал тропу.

24. Джиргиталь–Пашимгар

Красный уголок. В Джиргиталь мы прибыли на белом уазике, который поймали по пути из Душанбе. Вечерело. Спать мы остановились в местной гостинице, она же – чайхана, где суфы превращаются на ночь в кровати. Очень трогательным был дизайн этого мультифункционального общественного места. В Красном уголке, над суфой для самых почетных аксакалов местной джирги, висели классические портреты вождей и руководителей Советского государства. Все – в специальных рамках. Кроме того – цитаты вождей и руководителей, транспаранты, агитплакаты на языках народов Востока и прочий антиквариат. Все – на красном сукне и бархате, с золотыми кистями. Цитаты из постановлений партии об общепите – на голубом фоне. Так сказать, цвет по чину. К услугам посетителей – горячие обеды, национальные сладости, чай. При желании – нарды. Сегодня, когда я пишу эти строки, Джиргиталь является одним из оплотов вооруженной исламской оппозиции. По логике вещей, теперь стены в этой чайхане должны быть обиты зеленым бархатом, украшены белыми флагами армии Пророка и увешаны портретами лидеров всемирного джихада. Нас встретили тогда очень гостеприимно. Накормили, обогрели, дали выспаться. На следующее утро я купил у старой киргизской бабушки буро-зеленые носки из натуральной верблюжьей шерсти, и мы встали на тропу.

Трудный старт. Мы находились на гигантском цветущем плато, к которому с юга подступала высокая до небес стена хребта Петра Великого. Попутный грузовик довез практически до того места, откуда нужно было начинать пеший подъем. Я вскинул на плечи рюкзак и чуть не присел на задницу. Мешок был набит чуть ли не вдвое больше обычного. Причиной перегрузки являлись пакетные супы, которые Хайдар-ака убедил взять с собой, а также дополнительные запасы риса, «малютки», орехов, сухофруктов. Сокол помимо сухокорма тащил с собой примус и бутыль с керосином, а сам Ака был вообще нагружен двойной семейной поклажей. В этот первый день мы прошли, наверное, шагов сто вверх по склону, до ближайшего плоского места, и в изнеможении присели до следующего утра.

Бырс. На следующий день рюкзаки показались уже не такими неподъемными. Мы прошли до переправы на ту сторону реки и потом еще пилили вверх часа четыре. Остановились в цветущем райском месте, с видом на розовый хребет со снежным гребнем, среди розовых кустов, гранатовых деревьев и виноградников. Сварили первые супы. Рюкзаки стали полегче. С утра нам предстояло преодолеть так называемый Бырс – движущийся ледник, пересекающий широким потоком путь к нужному перевалу. Представьте себе медленно сползающую ледяную лавину, перемешанную с гигантскими скальными обломками и валунами. Все это в постоянном движении: то там валун провалится, то тут сойдет сель, то здесь лед подтает и скала начнет переворачиваться, вызывая новый дисбаланс всех элементов вокруг. Переходить Бырс нужно было четко и быстро, не тормозя на одном месте. Где-то за час мы его преодолели. Слава Богу, лед под ногами выдержал, камни не проваливались в коварные трещины и веревка не сорвалась с ледоруба. Таким образом, первое препятствие на маршруте мы преодолели уверенно. К концу дня подошли ко второму.

Переправа. Этим вторым препятствием был бешеный горный поток, вырывавшийся из бокового ущелья под углом, наверное, в сорок пять градусов. Теперь следовало ждать раннего утра, когда вода спадет и будет легче переправиться вброд. Другого пути не было. Однако и с утра пораньше течение оставалось очень сильным, хотя поток все же существенно обмелел. Первым пошел в воду Сокол. Он очень ловко нащупывал устойчивые места между валунами, выбирал отмели. Уже через пять минут он был на том берегу. При этом расстояние, которое требовалось преодолеть, равнялось метрам четырем-пяти, а максимальный уровень воды не доходил и до пояса. Сокол взял с собой конец веревки, так что теперь можно было навести мало-мальски элементарную страховку для остальных.

Следующим после Сокола в воду захотел пойти Хайдар-ака. Для верности – ибо масса у него большая – он пропустил страховочную веревку через свой армейский ремень. Затем ринулся в реку. Однако пошел он не по маршруту, только что пройденному Соколом, а несколько правее. Там, видимо, был другой рельеф дна. Хайдар неожиданно провалился в воду по горло, потом совсем исчез из виду, но не выпустил из рук спасительный канат. Затем он вынырнул, хватанул воздуху и начал с силой подтягиваться к берегу. Сокол ему помогал, изо всех сил таща канат на себя. Мы с Гюлей держали свой конец каната. Больше ничем помочь не могли. В конце концов, Ака, весь мокрый, выбрался на сушу. Оказалось, что поток сорвал его не только с ног, но и со страховочного каната, разорвав кожаный армейский ремень как гнилую веревку. Хайдар спасся от неминуемой гибели в водной пучине лишь благодаря исключительной силе собственных рук. По счастью, Аке удалось нащупать ногами устойчивую опору и выкарабкаться на противоположный берег.

Гюля после такого перформанса пользоваться переправой категорически отказалась. Мы с ней вдвоем отправились вверх по течению, где, примерно в часе ходьбы, нашли более узкий и удобный брод, а потом спустились к месту, где нас ждали попутчики.

Чертов палец. К вечеру того же дня мы пришли на странное место, представлявшее собой как бы гигантский желто-бурый цирк, периметром в несколько километров, в центре которого возвышался, подобно гигантской ступе, полукруглый холм с каменной шишкой и торчавшим из нее вертикально вверх трехметровым шпилем. Этот шпиль, напоминавший по форме ракету, при ближайшем рассмотрении оказался естественным выходом какой-то невероятной породы, сплошь испещренной маленькими, величиной с человеческий зуб, абсолютно правильными кубическими кристаллами железа. Глыбы, из которых состояла каменная шишка, также были сплошь испещрены этими кристалликами. Некоторые можно было с легкостью выцарапать из гнезд, а потом я обнаружил, что ими усеяна вся округа. Обладая безукоризненно гладкой поверхностью, железные кубики могли отражать солнечные блики, подобно сверкающим микрозеркалам. Тогда весь пейзаж превращался в бриллиантовую россыпь, в центре которой возвышался указующий в небо перст Нового Кох-и-Нура. Но вообще-то это был самый настоящий Чертов палец – черный и тяжелый железный кол, одиноко маячивший в каменной безлюдной пустыне. О природной уникальности этого места могу только догадываться, но на психику оно производило впечатление совершенно убойное. Мы с Соколом соорудили у подножия шпиля по каменной мини-ступе, метра в полтора высотой, привнеся тем самым в первобытную нетронутость этого почти лунного ландшафта элемент человеческого присутствия.

Перевал. От Чертова пальца мы шли несколько дней по каменной долине, абсолютно лишенной всякой растительности и спонтанно названной нами Долиной смерти. Наконец, вошли в зону вечных снегов, подошли к перевалу. Почти вертикально вверх уходила стена сплошного снега.

С утра начали подъем. Минут через двадцать пошел камнепад. С небольшими перерывами, то справа, то слева от нас, по замерзшей снежной корке проносились вертящиеся камни различной величины – от незначительной до весьма существенной. Теперь по обледенелой поверхности, на которой и так-то было сложно держаться без кошек, приходилось еще и скакать, увертываясь от гранитной картечи, не говоря уже о ядрах, пущенных прямой наводкой. Примерно на середине подъема угол склона резко увеличился, стал почти вертикальным. Однако снежный покров здесь был мягче и толще. В нем можно было протаптывать ступени и таким образом подниматься, как по лестнице, все выше и выше. Над нами, справа и слева, выступали два каменных карниза, с которых периодически срывались камни, но траектория их движения шла теперь стороной. Но восходящее солнце начало растапливать снег на склоне, и под ногами побежали ручейки, что грозило сходом вниз всего снежного панциря. Нужно было торопиться. Последние метры оказались наиболее трудными. Над самым перевалом ветром надуло козырьки, они нависали над нами сюрреалистическими зонтами, скрывавшими небесный свод от прямого созерцания. Пришлось пробивать их ледорубами.

Пик Коммунизма. Прорвавшись наверх, мы вскарабкались на перевал и были поражены открывшейся с него величественной картиной. К востоку, в белой туманной дымке, возвышался густо заснеженный пик Коммунизма, с которого сползал вниз извилистым языком ледник Федченко. И вокруг – тоже неслабые, запредельные колоссы! Каменистая, безжизненная Долина смерти казалась отсюда высохшим руслом гигантской реки или марсианским каналом, прямым и широким. Где-то дальше угадывался желтый цирк Чертова пальца.

На самом перевале мы с удивлением обнаружили небольшое озерцо, наполненное ледяными глыбами. А также команду эстонских туристов, двигавшихся в противоположном нашему направлении. Мы решили их разыграть. Туристы, по всей видимости, приняли нас за местных горцев, в пользу чего говорили наши чапаны, чалмы, платки и кинжалы. К тому же я намеренно крикнул Хайдару несколько фраз по-таджикски, он мне ответил, и впечатление было полным. И тут я спрашиваю туристов на чистейшем эстонском языке: «Как дела? Откуда и куда?» Они сначала ничего не поняли. Я спросил еще раз. Постепенно до эстонцев доходит, что дикий горец разговаривает с ними на их родном языке! Ну, понятное дело: шок, недоумение. Я объяснил соотечественникам, что некогда служил в Эстонии – там языку и научился. Преимущественно – от местных девушек. Всем история очень понравилась. Приглашали в гости, дали адреса. Мы держали марку. Объяснили, что идем посетить нашего пира – знаменитого в этих местах святого. На нас посмотрели с тайной завистью. А затем команда моих земляков начала спуск – прямо на задницах.

Мы же с Соколом не смогли удержаться от того, чтобы не соорудить на самом гребне очередную ступу из подручного материала. В почти двухметровый субурган поместили специальные мантры. Погода тем временем начала портиться, подул сильный ветер, и магическая линза с видом на Долину смерти скрылась за набежавшими со стороны ледника низкими серыми облаками. Мы начали спуск.

Сфинкс. К концу следующего дня мы достигли места, которое мне живо напомнило древнеегипетские Фивы, как они изображались на старых романтических открытках. В рельефе окружающей среды угадывались пещерные храмы, но самым поразительным представлялась огромная статуя сфинкса на высоком прямоугольном постаменте, стоявшая на берегу священного потока. Лишь подойдя вплотную, я понял, что сфинкс – естественное творение природы. При взгляде на эту скалу с определенной перспективы возникала стопроцентная оптическая иллюзия лежащей на постаменте мифической фигуры. В этом также усматривался особый намек, может быть, даже более глубокий, чем в случае наличия реального сфинкса, и даже в реальных Фивах.

Между тем Хайдара в продолжение всего похода постоянно занимали две темы: джихад и пища. По мере того как наши продовольственные запасы таяли, воображение Аки рисовало сцены пиршества в духе ордена господ: шашлыки под луком и соусом, шурпо-мурпо, виски с содой, коньяк с чаем и так далее. Однако по мере одичания кулинарные претензии обретали все более рациональную конкретику. На нашем привале «у Сфинкса» уже не требовалось ни изысканных салатов, ни соды для виски, ни чая для коньяка. Произошло суровое опрощение. «Мясо-зелень-алкоголь» – такова была на тот момент жесткая гностическая формула пира богов.

Уступ. На следующий день мы подошли к критическому месту. Тропа, шедшая до сих пор по берегу, упиралась в огромный скальный уступ, вдававшийся далеко в воду. Чтобы двигаться дальше, нужно было каким-то образом его преодолеть.

На этом месте Хайдар-ака уже однажды стоял вместе с Каландаром, Хельдуром и еще парой эстонских коллег. Тогда Каландар, как первопроходец, бесшабашно прыгнул в бурлящий поток и мгновенно скрылся за уступом. ЧТО его ожидало на той стороне – никто не знал, как и он сам. Следом прыгать никто не осмелился. Все стояли, ждали. От Каландара с той стороны – никаких сигналов. Может быть, тоже ждет, а может – и снесло... Наконец решили идти поверху. Часа четыре корячились на подъеме по неудобной сыпучке, а перехода на ту сторону все нет и нет. В конце концов, Каландар неожиданно появился на гребне, выскочив с противоположной стороны скального барьера. Он спрыгнул с гребня вниз, навстречу компании, чуть ли им не на головы. Потом еще два часа, вместе со всеми, вновь брал эту высоту, оказавшуюся исключительно труднодоступной. Каландар рассказал, что как только бросился в воду, его моментально закрутило и потащило на дно. Он тут же инстинктивно сбросил тяжелый рюкзак, выскочил на поверхность и каким-то чудом успел выйти из основного потока и причалить к берегу. Отлежался, понял, что другие за ним не последуют, и полез навстречу группе на скалу. В результате этот уступ обошли, но это отняло у нас восемь часов тяжелой альпинистской работы.

У нас была с собой одна толстая и длинная капроновая веревка. Не считая ледорубов, на этом наша профессиональная экипировка заканчивалась. В любом случае, лезть можно было только верхом, ибо о повторении водного эксперимента Каландара никто не помышлял. Ну, хоп! Мы начали восхождение двумя параллельными парами, как бы по двум желобам, разделявшимся небольшим барьером. Хайдар-ака карабкался вслед за Гюлей, я – за Соколом. В какой-то момент, уже на высоте, наверное, где-то двадцатого этажа, разделительный барьер окончательно скрыл нас друг от друга, но общая цель – гребень скалы, с которого открывался переход на ту сторону, – была ясна. Между тем крутизна склона увеличивалась, а порода под ногами становилась все более сыпучей. И тут мы с Соколом слышим резкий крик Гюли, зовущей Хайдара. Затем раздается шум сыплющейся вниз породы, а над барьером встает невероятный столб пыли, смещающийся вниз. И тишина... Мне впервые в жизни стало по-настоящему страшно. «****ец!» – подумал я, одновременно не веря собственным мыслям. Сокол тут же взлетел на барьер и замер там как вкопанный. Туда же бросился и я, ожидая увидеть наихудшее. Хайдар с Гюлей, в клубах пыли, жались к скале, находясь на одном с нами уровне. Значит – не съехали!

Выяснилось, что Гюля поднялась метров на пятнадцать выше Хайдара, но неожиданно сорвалась, поехав прямо на него. Тогда Ака воткнул в породу ледоруб, послуживший вместе с рукой тем самым тормозом, в который уперлись Гюлины ноги при роковом скольжении. Хайдару удалось сдержать своей массой динамику ее падения, но ситуация вполне могла обернуться и по-другому. Я взглянул вниз. До «дна» – метров сто. Посмотрел вверх. Тоже не очень вдохновляет. Хайдар с Гюлей тем временем перебрались по горизонтали с помощью веревки в наш желоб. Гюлю знобило. Руки у нее были прямо ледяные. Это при тридцати-то по Цельсию в тени! В общем, мы сидели как мухи на стене. С той разницей, что не имели крыльев.

Ситуацию немного разрядило внезапное появление внизу, у самого основания скалы, группы туристов. Их было человек десять. Они постояли, посовещались, потом бросились на штурм высоты. До нашего уровня они добрались довольно быстро. Это была смешанная команда, половину которой составляли девушки. Самым забойным в группе был седой человек без ноги, вместо которой у него был деревянный протез. Он очень уверенно чувствовал себя на скальнике, словно ветеран-профессионал горной дивизии специального назначения. Дойдя до нас, группа остановилась. Дальше, как выяснилось, можно было безопасно подниматься только с помощью веревки. Один из скалолазов взобрался чуть выше, зафиксировал там конец, другой бросил вниз. Группа пошла дальше. Для нас это была гениальная возможность облегчить собственное продвижение, воспользовавшись техническим инвентарем случайных попутчиков. Мы присоединились к ним.

Скалолаз-первопроходец наводил перед группой веревочную страховку, держась за которую можно было легче сопротивляться ехавшей под ногами сыпучке. Постепенно доползли до гребня. Не могу себе представить, как бы мы это сделали без посторонней помощи. Но это было только начало. Теперь нужно было преодолеть почти вертикальный участок вдоль хребта, метров шесть длиной. Первопроходец ловко перебрался по гребню на ту сторону, но это было не по силам остальным, обремененным тяжелыми рюкзаками. Впрочем, этого и не требовалось. Главное – была навешена спасительная веревка. Держась за нее, все мы, друг за другом, «сделали» опасный участок. Я шел последним. Прежде чем ступить в «пропасть», я ослабил узел, которым крепилась веревка на моей стороне участка, чтобы ее можно было потом сдернуть с коряги и взять с собой. Я уже почти преодолел весь отрезок, но, поскольку веревка была ослаблена, оказался ниже того уровня, когда мог бы самостоятельно выбраться. Впрочем, меня собирались выдернуть державшие в своих руках другой конец веревки скалолазы. В этот момент прямо мне на голову почему-то прыгнул Сокол. Он повис на мне, веревка резко дернулась, сорвавшись с коряги на той стороне, и мы повисли, как в приключенческом фильме, болтая ногами в пустоте.

Слава богу, вовремя отреагировал Хайдар-ака, уже имевший к тому моменту опыт горного спасателя. Он бросился к краю пропасти, схватился за раму моего рюкзака и рывком выдернул нас с Соколом из бездны. Как можно было это сделать так быстро, да еще одной рукой, – до сих пор остается для меня загадкой. Видимо, в условиях, требующих экстремальной реакции, человек, действительно, способен на сверхусилия: вспомним рассказы о том, как люди перепрыгивали одним махом через высоченные заборы, широченные канавы или поднимали невероятные тяжести (я слышал историю про мать, которая в доли секунды перевернула автомобиль, спасая попавшего под него ребенка). Вообще, в нашем случае все получилось очень красиво: сначала мы все вместе спасли Хайдара на воде, а затем он нас по отдельности – на скалах.

Однако одним легким испугом мне отделаться не удалось. Кожа между большим и указательным пальцами на правой руке оказалась разорвана дернувшейся веревкой. Я видел белое мясо, но крови почему-то не было. Вероятно, шоковая реакция организма. По счастью, у меня в кармане лежал хороший шарик мумия. В считанные секунды я достал препарат и, приложив к пластырю продолговатую черную лепешку, заклеил рану. Боли почти не почувствовал. Так, легкое пощипывание. Через два дня снял пластырь. Рана не только зажила, но даже рубец почти не просматривался, белея едва заметной жилкой. Таковы феноменальные свойства этого горного экстракта.

Теперь предстояло спуститься по закрепленной веревке вниз, по вертикали, метров на двадцать. Спустились и оказались на площадке, с которой нужно было каким-то образом перебраться через ужасную расщелину на другую сторону. Здесь опять первопроходцы навесили веревку, держась за которую я, прилипая к стене, как таракан, переполз через опасный участок, чтобы... оказаться на краю новой пропасти! Тут, однако, ситуация была гораздо менее драматичной. В принципе, теперь требовалось лишь спуститься по довольно крутому склону, метров на десять вниз, к реке. И опять помогли веревки, хотя при желании уже можно было обойтись и без них. Оставалось разбить палатки, разложить костер и кайфовать за ужином, наслаждаясь закатом в горах.

На следующий день мы внимательнее присмотрелись к своим спутникам. Это была странная команда, часть которой составляли сибирские великаны, а другую – уральские карлицы. Сибиряки были таких габаритов, что на их фоне даже Хайдар-ака – мужчина крупный, весом под центнер – выглядел как жалкий пигмей, ну а мы с Соколом, вероятно, казались в сравнении с ними просто человекообразными мартышками. Но коренастые пермские девушки были даже мне по плечо. Тем более удивили они меня, когда я вызвался поутру пособить одной из них с рюкзаком. Девушка развернулась ко мне спиной, я рванул с земли ее шарообразный баул... и у меня чуть не выпала грыжа. Это был самый тяжелый рюкзачина, какой мне когда-либо приходилось держать в руках!

– Сколько же он у вас весит?

– Да так, килограммов пятьдесят.

Почти у цели. Последнюю ночь перед Пашимгаром мы провели возле очередного бокового притока реки, вдоль которой продвигались от самых верховий. Приток был настолько сильным и глубоким, что его, казалось, если и можно было перейти – то исключительно в ранние утренние часы, когда напор воды в русле спадает. Решили заночевать перед переправой. Начали расчищать место для палаток. Вся земля вокруг оказалась покрыта великим множеством снующих туда-сюда муравьев.