Текст книги "Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра"

Автор книги: Владимир Гузман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Но здесь тоже нельзя идти слишком прямолинейно. Если просто ограничить себя в сне, то, рано или поздно, организм спонтанно заснет, утянув при этом за собой и антаръямина. Чтобы противостоять такой психической реакции, необходимо приучиться «спать» в специальном положении – сидя, с прямой спиной и не заваливая голову. В таком случае позвоночник остается перпендикулярен к земле, в результате чего тело находится в активной «бодрствующей» позиции относительно геомагнитного поля. При искривлении спины или заваливании головы эффективность такой позиции снижается, тело начинает впадать в сон. Смысл трюка состоит в том, что утомленная бессонницей психика должна заснуть при сохраняющемся «бодрствовании тела». Тогда антаръямин может «онтологически» эмансипироваться и использовать тело как независимую от психики базу для активации собственной свидетельской способности. Для технического обеспечения трюка я прибегнул к импровизированному каркасу для тела и специальной подставке для подбородка.

В результате засыпания психики амплитуда дыхания меняется в сторону глубокого сна, где планеты перестают фонить. Вместе с тем бодрствующий антаръямин получает возможность дальше погружаться в глубины мироздания. Астральные вихри, составляющие обратную сторону психики, как бы успокаиваются вместе с ней, а сквозь голоса звездных ангелов начинает проступать некий парадоксально-утопический ультратон, называемый «нада». Слушание нады является одновременно способом удерживания «бодрствующего» антаръямина на нужном галактическом курсе.

Для того чтобы услышать наду, нужно увидеть космос во сне. Остающийся бодрствующим антаръямин, следуя наде, словно аудиокомпасу, может, при дополнительных благоприятных обстоятельствах, определить источник этого изначального звука в психопространстве. Одним из таких обстоятельств является положение Луны в созвездии Близнецов. Это важно, поскольку источник нады находится в прямо противоположном направлении, в Стрельце, и чем ближе к нему Луна, тем сложнее услышать наду и определить ее эпицентр. Обращающийся вокруг этого эпицентра космос есть, по сути, наша галактика, летящая в запредельном пространстве метагалактики. Движение галактик вокруг центра метагалактики дает эффект гравитационного поля, которое может непосредственно ощущаться «бодрствующим телом» как специфическим органом восприятия, отличным от пяти чувств уснувшей души. Выступая в качестве оригинального биолокатора, такое бодрствующее тело позволяет антаръямину «засечь» локализацию метагалактического центра. Однако дальнейшие попытки двигаться в этом направлении приводят к размыванию самого антаръямина в гравитационной стихии, парализующей всякие попытки независимого путешественника приблизиться к «запретному городу».

Aham Brahmasmi! «Размывание антаръямина» означает субъективную утрату всех систем внешних координат и зависание в чистой открытости или тотальной неопределенности. Сугубо физиологически такое состояние представляет собой глубокий транс на грани комы, и весь жизненный процесс в данном случае поддерживается исключительно гравитационной «первоматерией» метагалактики. Сам по себе такой феномен крайне своеобразен, ибо представляет некое, фигурально выражаясь, «низведение на Землю небесного огня». Практически это значит, что тело продолжает жить исключительно силой мистического внутреннего воления, силой онтологической «воли к существованию». Такое состояние «Абхидхармакоша» описывает как «максимальную концентрацию воли при полном отсутствии сознания».

С алхимической точки зрения такой «волей тела» выступает «гравитационная первоматерия» центра метагалактики как онтологическая первооснова всего корпорального комплекса. Свою индивидуализацию гравитационная квинтэссенция обретает в силу специфических особенностей каждого отдельного тела, согласно принципу: «цвет воды – цвет ее сосуда». Консолидация подобного гравитационного воления, достигаемая пребыванием в коматозном самадхи в течение длительного времени, имеет необратимое влияние на психику. Познавательная интуиция в лице внутреннего свидетеля-антаръямина эмансипируется от закодированного в нервной системе кармического комплекса, что одновременно означает перерождение мотивационных установок личности. AHAM BRAHMASMI! TAT TVAM ASI! Или, как говорили древние, «Я – Брахман! Тот есть Ты!!»

Вопрос о том, в каком направлении видимого космоса следует искать центр истинной, ультимативной метагалактики, тождествен проблеме локализации Демиурга. Какие из этого знания могут извлечь преимущества точные науки – я прогнозировать не берусь, но для магического психотрипа знание «генерального направления» эквивалентно обладанию «компасом мудрых», магнитная стрелка которого указывает на химический парадиз.

Time is over! Однажды во сне я услышал голоса. Проснувшись, прислушался и понял, что к мазару приближаются какие-то люди. Ну, наверное, паломники. Выбравшись из своей серебристой памирки, я начал разводить костер для чая. Через несколько минут на площадку перед мехмонхоной вышло два «геолога» (так местное население называет всех бородатых туристов). Впрочем, геологи на деле оказались гидрологами, направлявшимися на Ванчский хребет для каких-то замеров. «А что, переправу наладили?» Оказывается, не наладили. Сами гидрологи попали сюда через другую долину, спустившись в Лянгар с Хоитского направления. А паломников к Оби-Хингоу все не было и не было. Тем не менее я решил, как изначально рассчитывал, сниматься с места при первых же гостях. Тем более что я уже и так вдоволь насиделся у мазара. Мы выпили чаю. Гидрологи пошли вверх, я же отправился вниз, к Сангвору.

Здесь меня вновь с радушием принял Назри. Накормил до отвала, предложил остаться переночевать, но я решил, что затемно смогу добраться до Лянгара – если повезет с попутной машиной из Пашимгара. Мальчишка вновь перевез меня в люльке на другую сторону потока. Я опять дал ему рубль. Поднялся на высокий берег, встал на тропу, осмотрелся. До заката оставалось часа четыре. В атмосфере царил полный штиль. Призрачный свет мягкого полуденного солнца превращал окружающий пейзаж в сюрреалистическое видение a’ la Дали и кристаллизованную реальность в духе метафизики де Кирико одновременно. В надежде на машину, которая меня когда-нибудь нагонит, я двинулся вниз по Оби-Хингоу, к Лянгару.

Медвежий трип. Солнце клонилось к западу, а машина так и не появлялась. Мне ничего иного не оставалось, как ломить дальше, до упора. Наконец стало совсем темно. Я продолжал идти. Тропа некоторое время шла по открытой местности, потом начала постепенно сужаться. Двигаться дальше можно было лишь с исключительной осторожностью, а значит – очень медленно. Вдруг мне послышалось, что где-то что-то съехало по склону. Этого было достаточно, чтобы я вспомнил, как по пути на Хазрати-Бурх местный лесник, подвозивший наш бабайский блок на уазике, рассказывал о тусующемся в этих местах медведе – как раз на тропе от Лянгара до Пашимгара. Выйди, не дай Бог, «парень» мне навстречу – совершенно непонятно, что делать дальше! Вправо вверх – почти отвесный скальник, влево вниз – тоже отвесно, но с перспективой свалиться в воду. Тут команда на катамаранах так и не смогла спуститься – слишком сильное течение и причалить негде, – а где уж нам, вообще без всякой снасти? Снесет моментально – и с концами! Оставалось разве что разворачиваться и бежать назад, сколько мочи хватит. Другой вариант, о котором мне рассказывали местные специалисты, состоял в том, чтобы просто лечь на землю, ничком вниз, и не двигаться. Медведь якобы обнюхает и уйдет. А если не уйдет?

Я продолжал двигаться вперед, но уже с двойной осторожностью, полностью включив прибор ночного видения и эхолот. Сквозное ощущение пространства, наработанное в период сидения у мазара, почему-то стало отказывать. То есть как таковое оно было, и даже как бы указывало на присутствие постороннего начала, но, вместе с тем, последнее совершенно не представлялось возможным конкретно локализовать, и тем более – отождествить с чем-то реальным. Возможно, шорох издал вовсе не зверь, а случайно сорвавшийся булыжник или что-то еще. Я приближался к наиболее стремному участку пути. Тропа превратилась в узкий каменный карниз, обрывающийся слева в невидимую бездну, на дне которой шумел безумный поток Оби-Хингоу. С правой же стороны весь довольно-таки крутой склон порос густейшим джангалом – идеальное место для медвежьих забав и засад! Ветви фантастических растений нависали прямо над тропой, превращая ее в галлюциногенную аллею страха. Стресс усилился. Я опять вспомнил про чод и попробовал, наперекор судьбе, сосредоточиться на сознательном стремлении к самопожертвованию как акте освобождения от сансарных комплексов: «Духи тьмы, явитесь сюда и примите тело сие себе в пищу!» В этот момент все пространство вокруг осветилось интенсивным фосфоресцирующим светом и я увидел прямо перед собой, на белеющей тропе, гигантскую черную тень человекообразного существа. Гул?

Я лихорадочно обернулся, спонтанно перехватывая в руках ледоруб. На меня смотрело гигантское желтое око Луны, висевшее на уровне глаз. И больше – НИКОГО. Этого, однако, было достаточно, чтобы понять суть происходящего. Мое обращение к духам космической бездны совпало с легким поворотом тропы, в результате чего я попал в световое поле только что поднявшейся из-за хребта ночной планеты. Человекообразная тень на тропе оказалась моим собственным силуэтом, высвеченным Царицей ночи на дисплее спящего мира. Получается, что я был готов вступить в бой с собственной тенью. Ну, что ж, вполне достойное занятие для адептов небесного бокса!

Эпизод с Луной рассеял чувство гипертрофированной обеспокоенности по поводу встречи с хирсом. Вместе с тем, это была действительно неплохая иллюстрация тех принципов, на которых строится мистерия чода и ему подобных практик. Словно в подтверждение, что урок мной усвоен правильно, я вскоре увидел на одном из близлежащих склонов домик лесника. Был второй час ночи, но пройти мимо, разумеется, я не мог. В окнах света не было. При подходе к дому вдруг интенсивно забрехала собака – по счастью, сидевшая на цепи. Через несколько минут на пороге появился заспанный хозяин.

– Эй, але! – закричал я ему. – Ассалому алейкум, я эстонский гость, возвращаюсь с Хазрати-Бурха!

– А, Истония! Ну давай, заходи. Чой-пой будешь? Спать? Майлиш!

Лесник впустил меня в дом, уложил на курпачи, задул керосинку. Только я собрался погрузиться в объятия Морфея, как меня вырвала из грез агрессивная атака блох, набросившихся на мое тело так, словно именно их я призывал незадолго до этого в качестве посланцев бездны на магическую кровавую трапезу. Чесаться было совершенно бесполезно, не говоря уже о возможности просто заснуть. Я окликнул лесника:

– Послушай, дорогой, может быть, я пойду спать на улицу, а то блохи совсем замучили!

Тот снова запалил керосинку, пошарил рукой под подушкой и достал некий баллончик. Попрыскал из этого флакона у себя под мышками, за пазухой и чуть ли не волосы. При этом возникло густое облако какой-то чудовищной химии. Потом он кинул игрушку мне:

– Вот, средство от блох!

Я тоже густо спрыснулся, не забыв и про носки. Однако через полчаса процедуру пришлось повторить по новой. А потом – еще через полчаса. В конце концов, спать мне пришлось на улице, на суфе, в саду перед домом. Тут хоть, по крайней мере, не пахло химией!

Наутро я рассказал леснику о своих ночных подозрениях по поводу медведя. Его это, казалось, мало впечатлило. Ну да, хирс ходит туда-сюда. Наверное, вчера это был именно он. Однако косолапый не нападает на путников просто так. Другое дело – зимой или в голодный сезон! Если встретить его в узком месте, то топтыгин, скорее всего, первый шарахнется в сторону, оставив на тропе следы «медвежьей болезни». Так что, можно сказать, я отделался легким испугом. Впрочем, шутки с медведями в любом случае неуместны. Если «парня» сильно напугать или раздразнить, он может и поломать. Таких историй мне тоже довелось наслушаться. По счастью, мои знакомые, реально сталкивавшиеся с местным царем природы нос к носу, благополучно избежали более близкого контакта. К примеру, Даос как-то встретил на Матче белого медведя (не по породе, а по цвету шкуры, вероятно – альбиноса), но тот его совершенно проигнорировал. Впрочем, Даос и сам на рожон не лез, а постарался по-тихому обойти зверя стороной. С Митей (тоже даосом, моим таллиннским приятелем) приключилась более стремная история, причем – именно здесь, на Оби-Хингоу.

Охота на хирса. Митя, следуя традиционным зиаратным маршрутам того времени и моим наводкам, тоже как-то раз добрался до Сангвора. Здесь один из местных молодцов пригласил его поохотиться.

– Давай, идем хирс стрелять! Потом жене шкуру подаришь, она тебя любить будет!

Ну как от такого предложения отказаться? Сказано – сделано. Незадолго до этого зверя – возможно, того же самого, с которым я познакомился у Хазрати-Аллоудина, а потом «ощутил» при возвращении с Хазрати-Бурха – засекли где-то поблизости. В общем, взяли дробовик с карабином и вышли на тропу. Буквально через полчаса ходьбы обнаружили свежее дерьмо. Хирс! Где-то рядом! Таджик предложил план действий. Впереди идет Митя с дробовиком, чуть сзади – он сам, с карабином. При появлении медведя Дмитрий должен тут же стрелять зверю прямо в морду, вызывая шок и парализуя способность ориентироваться на местности. После этого таджик стреляет из карабина в сердце или голову – в зависимости от обстоятельств – и добивает животное. Роли разделили, идут дальше: один – впереди, другой – чуть сзади.

Неожиданно из-за большого камня, прямо перед Дмитрием, появляется медвежья морда, а потом зверь встает во весь рост. Секунду они смотрели друг другу в глаза. Митя хотел было нажать на спуск, но что-то – может быть, издержки ахимсы? – удержало его от такой спонтанной реакции. Этого оказалось достаточно, чтобы зверь резко покинул место у барьера и затерялся в окружающей среде.

– Эй, ты что не стрелял? – расстроился таджик и с досады хотел пальнуть из карабина в воздух.

Карабин издал сухой щелчок. Иными словами, дал осечку. А это означало, что выстрели Митя в медведя дробью, тот бросился бы в ярости на своего противника, однако спасительной пули карабина при этом так бы и не последовало. Для перезарядки требуется несколько секунд, но за это время хирс вполне может снять с обидчика скальп. Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается!

Снова в Лянгаре. До Лянгара я дошел довольно быстро. Заглянул к Эрику на станцию. Мост, как оказалось, еще не навели, и когда наведут – совершенно неизвестно. Слишком круто стихия поиграла. В общем, сидим, пьем чай. Тут, КАК ОБЫЧНО, в сад вбегает несколько возбужденных человек туристической наружности: «Телефон есть? Рация есть? Срочно требуется медицинская помощь, надо вызвать вертолет!» Выясняется, что они из группы альпинистов, которая пришла сюда из-за Пашимгара, с примыкающих к пику Коммунизма ледников. Руководитель группы очень сильно занемог, и требовалось срочное медицинское вмешательство. Пока один из молодцов ходил с Эриком к рации, подошло еще несколько человек. В конце концов, основная часть группы решила пробиваться вниз, к помощи, а больной должен был остаться с парой товарищей ждать вертолета. Предупреждение о смытом мосте произвело на альпинистов мало впечатления. «Мы же с экипировкой, пробьемся!» Я решил воспользоваться случаем попасть на тот берег и присоединился к ним.

Переправа. Через полчаса мы стояли у переправы. От некогда внушительного моста оставалась лишь одна бетонная ферма, стоявшая посреди рокотавшего, игравшего впечатляющими валунами потока. С нашей стороны до обломка фермы было метров пять. При этом связь со спасительным столпом посреди бурных вод почти чудесным образом сохранялась: оттуда к нашему берегу тянулся стальной трос, некогда являвшийся частью конструкции. Для альпинистов этого оказалось достаточно. Они сразу решили брать переправу. Идея была такая. Сначала кто-нибудь из команды перебирается по тросу на обломок фермы и закрепляет там новый трос, по которому уже можно будет без особого риска переползти всем остальным. Одновременно на тот берег перебрасывается еще один трос, а кто-нибудь из местных, периодически крутившихся на том берегу, зацепит его за остатки моста. Дальше – дело техники.

Ребята все сделали крайне оперативно. Один из них надел специальные ремни и полез через поток. В действительности это было очень стремно – ползти по провисавшему над ревущей бурой массой раздербаненному проводу, неизвестно на чем державшемуся. Слава Богу, у Первопроходца были перчатки. Наконец, он достиг – под аплодисменты многочисленной уже публики по обе стороны потока – заветной фермы, встал на ней в позе победителя и вознес кулаки к небу. Потом закрепил новый трос, проверил старый, бросил еще один конец на тот берег. В это время на ферму по наведенной переправе пополз еще один альпинист. Когда он достиг столпа, Первопроходец двинулся к противоположному берегу. Таджики страховали трос как могли, намотав его на бетонную тумбу и придерживая десятками рук. Вот и этот рубеж взят! Теперь переправа полностью готова. Следующим иду я. На меня надевают ремни, проводят через кольцо страховой канат. Потом я нависаю спиной над пропастью, трос постепенно отпускают, и я скольжу, набирая скорость, с запрокинутой головой, наблюдая под собой из обратной перспективы пенящуюся грязь. Пройдя точку крайнего спуска, тело по инерции взлетело наверх, и в этот момент стоявший на ферме альпинист стал подтаскивать меня к себе. Благополучно выбравшись на ферму, я помахал рукой оставшейся сзади компании и перестегнул страховку. На другой берег меня переправили точно таким же способом. И конвейер заработал.

После альпинистов несколько таджиков тоже захотели перебраться с того берега на этот. Потом – с этого на тот. Ну и пошло-поехало. Наконец, часа через два работы альпинисты сказали «харэ» и свернули переправу. Самым курьезным оказалось то, что мы встретили буквально в паре сотен метров от переправы небольшую компанию московских скалолазов, которые ничего не знали про снесенный мост и упустили возможность переправиться в нужную им сторону с помощью «нашей системы». Они сказали, что идут делать заброски продовольствия на маршруте, где позже будут проходить какие-то соревнования. На известие об отсутствии моста москвичи отреагировали крайне спокойно – как и их коллеги незадолго до этого в Лянгаре. Притом, что половину столичной команды составляли девушки. Ну что ж, Бог в помощь!

Марш-бросок на Миёнаду. Нашей следующей целью был райцентр Миёнаду, откуда уже можно ловить машину на Тавильдару – с ее взлетной полосой и шоссе на Душанбе. Часа через четыре ходу мы достигли горной пасеки, располагавшейся на вершине зеленого холма. Пасечник оказался русским, с большой «геологической» бородой и богемной созерцательностью в глазах. «Медку не хотите?» Свежий горный мед оказался настоящей амброзией. Ничего более вкусного я никогда не пробовал. Купить – а во что? У Пасечника были для такого случая припасены стеклянные трехлитровые банки. Практически все хлопцы взяли по одной, существенно утяжелив тем самым свои и без того нелегкие рюкзаки. Мне такая тяжесть была явно противопоказана, и я ограничился всего лишь стаканом, куда пасечник налил мне желто-зеленой тягучей массы горного нектара.

Наш груженный медом рой долетел до Миёнаду лишь далеко за полночь. Спать все повалились просто в ряд, вдоль забора у большой дороги, в спальниках. Наутро я встал одним из первых и одним же из первых сел в кузов машины, отправлявшейся как раз через Тавильдару в сторону Душанбе. Впрочем, мне хватало Тавильдары. Распрощавшись с попутчиками, я спрыгнул напротив одинокого белого домика тавильдаринского аэропорта. На удивление, я здесь был единственным клиентом. Минут через двадцать, как по заказу, подали самолет на Душанбе. Подъехали еще двое на легковушке. Вот такими малыми силами мы и взлетели в ляпис-лазурное припамирское небо, держа курс на запад, в сторону Кишлака наркомов. Иншалла!

20. Короткие истории

Шлягер. После Хазрати-Бурха я на пару месяцев завис в Душанбе. Каландар к тому времени уже озверел от посетителей и периодически разгонял собиравшиеся у него команды, но квартира опять наполнялась народом. Впрочем, были среди контингента коммуны редкие исключения, которым, в принципе, хозяин был рад всегда.

В момент, когда я вернулся с мазара, Каландар отсутствовал. В квартире я нашел одного лишь Сашу – младшего брата Каи. Каландар был для него авторитетом и примером того, как себя ведут наши брюсы виллисы. Квартира была практически пустой, так как Кая к тому времени уже перебралась из доставшей ее коммуны к маме, но Саша наполнил пространство сентиментально-депрессивным полем, которое он постоянно воспроизводил бесконечным кручением какого-то попсового советского шлягера про роковую измену. «Правду мне скажи, скажи лишь только правду! Правды одной хочу!..» и так далее. Видимо, Сашу кинула его подруга, и он, шестнадцатилетний тинейджер, теперь репродуцировал травматические ассоциации таким механическим способом. «Саша, ба Худо, сделай паузу!» Саша снимал винил с проигрывателя на двадцать минут, а потом запускал пластинку по новой: «Правду мне скажи, скажи лишь только правду! Правды одной хочу!..»

Потом из очередной коранической экспедиции вернулись Каландар с Хайдар-акой. Появились еще какие-то люди. Жизнь продолжалась. Саша перестал страдать и начал квасить.

Рыбный нож. Хайдар-ака, разжившись наличностью, захотел приобрести у Аз-Зоха предметы первой необходимости типа десантного комбинезона и шведского военного ножа. Все вместе это стоило около стольника. По тогдашним советским масштабам – не дешево. Впрочем, Зох Хайдара покупать за руку не тянул, а лишь тонко стимулировал нужные токи умелой игрой профессионального коммерческого менеджера. В конце концов, ударили по рукам. Ака натянул камуфляж и стал похож на самого настоящего боевика: с бритой головой, при канонической бороде, с боевым ножом у пояса и томиком Корана в руках.

Каландар осмотрел Хайдара критически с головы до ног, затем его внимание привлек нож с рукояткой в форме рыбы. Повертел его туда-сюда в руках и сказал:

– Хайдар-ака, Ворона тебя кинул. Ведь это обыкновенный рыбный нож!

Хайдар был с этим утверждением категорически не согласен.

– Как так рыбный, ты что несешь? Это специальный нож шведского десантника!

– А почему рыба?

– Рыба – это знак особой викинговской инициации. И вообще, это не рыба, а Левиафан, состоящий в магическом услужении у нордического конунга!

Решили спросить по этому поводу самого Аз-Зоха. Заманить его на Клары Цеткин было непросто. Каландар в местных кругах слыл за чумового, опасного и непредсказуемого в общении. Мы с Хайдаром дали Зоху гарантии полной неприкосновенности, и парень решил-таки навестить нас в логове Каландара. Надо сказать, они с ним сразу взаимно напряглись. И по поводу ножа, и вообще по жизни. Очень быстро дело дошло чуть ли не до драки. Мы с Акой пытались, насколько возможно, разрядить ситуацию, а потом вынуждены были даже прибегнуть к прямому сдерживанию сторон.

– Он ебнутый! – истерично кричал Ворона, косясь на «рыбный нож» в руке принявшего боевую стойку Каландара. Тот аффектированно наезжал, грозясь покоцать гада. Дело приняло нешуточный оборот, когда Ворона выхватил собственную пику. Каландар, раскрывшись, пошел на него грудью:

– Ну че, бей, падла! Или ссышь?

– Уберите его на ***, или я его сейчас попишу! – истошно визжал Ворона.

Я бросился прямо через дастархан к Каландару, Хайдар – к Аз-Зоху. Спокойно, Муля, меньше пены! В конце концов, трясущегося Ворону удалось бескровно вывести из квартиры на лестничную площадку, а Каландар, войдя в раж, еще долго демонстрировал нам боевые стойки и приемы ножевого боя:

– Главное – не сжимать рукоятку в кулаке, а положить ее на ладонь, вот так! Лезвие – это продолжение указательного пальца, не более того...

Каландар, безусловно, вполне мог порезать Ворону. К таким баталиям ему было не привыкать. Однажды он рассказал историю из своей «прошлой жизни» в Караганде, где ему пришлось вступить в схватку за первенство среди местной шпаны с татарином-садистом Аганом.

Бой с Аганом. Аган, по рассказу Каландара, был крупным детиной – реальным отморозком-беспредельщиком, терроризировавшим весь район. Его коронкой было неожиданное нанесение совершенно случайным людям глубоких кровоточащих ранений. Однажды Аган напал на Каландарова друга, который среди бела дня разговаривал с кем-то по телефону-автомату. Аган в этот момент проходил мимо, вдруг открыл дверь в кабину и каким-то чудовищным тесаком «распустил» парню ногу – от бедра и до икры. Каландар решил это дело так не оставлять. Он вызвал Агана на поединок. Вечером в городском парке собралась вся карагандинская шпана. От исхода боя зависело, кому теперь быть главным авторитетом. Аган вышел на схватку с тем самым метровым тесаком, на котором еще «красовались» следы крови последней жертвы. Каландар достал финку. Рефери дал сигнал к началу боя, зрители затаили дыхание.

Противники долго кружили друг вокруг друга, примериваясь и рассчитывая траектории нападения. Каландар уходил от смертоносных взмахов Аганова клинка, отклоняясь и приседая, но сам с коротким лезвием сделать ничего не мог. Наконец, улучив момент, он схватил с земли булыжник и запустил им отморозку прямо в голову. Лицо Агана залилось кровью, он на мгновение потерял концентрацию. Все охнули. В этот момент Каландар бросился на соперника, сбил его с ног и, усевшись на грудь, приставил финку к горлу:

– Ну что, гнида, теперь тебе конец!

Толпа жаждала крови, тем более – Агана, который всех порядком достал своим беспределом. Каландар уже собирался было засадить шакалу в горло стальное лезвие – чтобы потом отрезать голову в устрашение другим отморозкам, но в последнее мгновение у него в голове что-то щелкнуло: «А стоит ли?» Преодолевая ненависть и рудиментарные инстинкты, он отвел нож от сонной артерии хрипящего ублюдка и поднялся над поверженным врагом под овации ликующих зрителей. Бой был выигран. Король умер – да здравствует король!

Прыжок в окно. Надо сказать, что вокруг Каландара действительно висела некая роковая аура, словно притягивавшая негативные обстоятельства. С ним периодически случались очень стремные истории. Одна из них, наиболее брутальная, произошла в собственной квартире Каландара с его первой женой.

Собралась компания. Выпивали, закусывали, болтали. Вроде бы никаких проблем. Жена вышла подымить на балкон. Спокойно выкурила сигарету, бросила окурок вниз, а потом, к полной неожиданности всех, сама последовала с четвертого этажа за горящим огоньком. Сначала никто ничего не понял. Воцарилась мертвая тишина. А потом Каландар наносит прямой удар в лицо одному из гостей. Это разрядило шок, все вскочили и побежали вниз, во двор. Но никакой помощи уже не требовалось: дама была мертва.

Эту историю я услышал от одного из непосредственных свидетелей случившегося, приезжавшего в Эстонию к Раму и между делом попросившего мэтра прокомментировать этот случай. Тот сказал, что всему виной было негативное кармическое поле одного из присутствовавших. Позже, уже в Душанбе, я услышал версию произошедшего от самого Каландара. По его мнению, источником «негатива» был как раз тот самый парень, которому он врезал в торец в качестве первой спонтанной реакции на поступок жены.

– Были у них отношения? – спросил я Каландара.

Оказалось, «отношений» не было, но почему-то именно ЕГО поле Каландар посчитал наиболее вредоносным, да и вообще непосредственно за все ответственным. Парень как бы магически спровоцировал самоубийство, надавив Каландаровой жене на крышу коварными психотрюками. Однако, по мнению Рама, магическим виновником драмы был некто третий, также присутствовавший в этой ситуации, но о котором мы здесь открыто говорить не будем.

Курица. Как-то раз Каландар прикупил, по случаю окончания уразы, живую курицу, чтобы зарезать ее вместо традиционного барана. Идея состояла в том, чтобы принести положенную кровавую жертву, но приобретать с этой целью настоящего живого барана было и накладно, и непрактично: куда столько мяса девать? Да и как резать барана в квартире?

Шведский стол. Никогда не забуду, как мой приятель грузин Баграт (Рэд) решил в компании соплеменников устроить в Стокгольме праздник по поводу тоже какого-то знаменательного события. Молодцы прикупили где-то настоящего барана, но поскольку резать животное в квартире представлялось негигиеничным, они порешили провести операцию во дворе. Наточили ножи, взяли зверя за рога и освежевали прямо на детской площадке – где песочку побольше. Но погулять им долго не дали. Шокированные таким демонстративным нарушением прав животных шведы вызвали полицию, которая приехала аж на нескольких машинах. Королевский спецназ окружил квартал, заблокировал все входы и выходы в злополучном дворе и взял всех геноцвали прямо на месте преступления, для верности обыскав и заковав в наручники. Сажать парней, конечно, не стали, но выписали крупный штраф за что-то там то ли несанкционированное, то ли нарушающее местные обычаи.

Не думаю, что в Душанбе кто-либо стал бы вызывать по такому случаю вооруженный ОМОН или просто участкового. Но дело даже не в этом, а в чисто символической живой крови, которую нужно было пустить на праздник. Все это вполне укладывалось в каландаровский магический синкретизм. Проблема выявила себя совершенно в другом.

Повесив авоську с живой курицей на ручку двери, Каландар пошел точить нож и готовить специи, но, вернувшись за жертвенной птицей, к полному своему удивлению обнаружил, что та уже как бы и не дышит. По всей видимости, курица в авоське как-то неудачно повернула голову, перекрыв себе кислород. А может быть, птица просто впала в летаргию.

На Каландара все это произвело гнетущее впечатление: «Значит, Бог не хочет моей жертвы, и теперь нужно ждать крупных неприятностей!» Он впал в глубокую депрессию, что означало, что в очередной раз коммуна может быть разогнана. Этого, конечно, никому не хотелось. Кроме того, у Хайдар-аки, как гурмана-ходжагонца, уже давно текли слюни, и просто так оказаться без обещанной курятины он не был готов.

– Володя, давай все-таки распотрошим курицу, а Каландару скажем, что она была лишь в шоке, а потом отошла? – предложил он мне.

– Ну давай, распотрошим! Вот нож – режь голову!