Текст книги "Тропой священного козерога, или В поисках абсолютного центра"

Автор книги: Владимир Гузман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Человек у мазара оказался вовсе не тем, о ком я думал. «Да, Мирза здесь сегодня был, но пару часов назад уехал домой, в Бируни». Вот незадача – разъехались! Ну что ж, мазар-то хоть осмотреть можно? Оказалось – нельзя. Смотритель категорически отказывался открывать мне двери, говоря, что «прием на сегодня окончен». Не помогали ни мантры, ни деньги. Неожиданно к входу подошло еще несколько женщин. Они о чем-то поговорили со смотрителем, и тот пошел отпирать небольшую дверь, врезанную в тяжелые ворота «Каабы под куполом». Вместе с этими женщинами туда вошли мои попутчики с автобуса, а за ними, конечно же, и я. Правда, на этот раз посидеть как следует не удалось, но главная цель была достигнута: «узкие двери» распахнулись, и я оказался в прохладном темном склепе с могилой хазрата.

Рядом с мавзолеем Увайся Карани находится хауз со священными рыбами. Местная легенда утверждает, что две таких рыбы захоронены в голове святого. Рыба – древнейший символ плодородия, и не исключено, что культ деторождения возник на этом месте именно благодаря такому естественному водоему – чуду в пустыне. Омовение в его водах должно было способствовать оздоровлению души и тела и увеличению жизненных сил. Я тоже ополоснул в нем лицо и руки, но от полного купания пришлось отказаться по причине присутствия женщин. Автобус отъезжал назад в Бируни, и я решил вернуться, чтобы теперь уже наверняка встретить Мирзу и разобраться с Абаем.

Опять в Бируни. И вот – снова остановка в пригороде Бируни. Совхоз «Коммунизм», пятая бригада, одиннадцатый участок. От остановки до дома Мирзы я шел, представляя себе, как сейчас наеду на Абая! В жизни не был таким злым! Адреналин прямо бился в венах, как горный поток в узком каменном русле. В общем, как сказал поэт, «я матом крыл без передышки». Подхожу к дому Мирзы – во дворе маленькая сгорбленная старушка что-то подметает. Наверное, мать хозяина. Рыжеволосой не видно. Зато в натянутом между двумя стволами гамаке лежит Абай. Заметив меня, он настороженно приподнялся.

Прежде чем устраивать разборку, я решил выяснить, где же все-таки находится Мирза. Абай на этот раз не стал меня водить за нос, а сразу сказал, что Мирзы пока нет.

– А когда наконец будет? Мне сказали на Султане-Бобо, что он отправился несколько часов назад домой.

– Не знаю, сюда он не приходил. Мирза – странник. Сегодня здесь, завтра там... Никто не знает, где и когда он появится.

Абай не советовал оставаться в этих местах на ночь и предложил лучше пойти в гостиницу в Бируни:

– У нас тут по ночам хулиганы разные ходят, могут быть неприятности.

Он объяснил как побыстрее добраться до отеля и сказал, что зайдет ко мне завтра, с утра. Может быть, Мирза вернется...

Небольшая двухэтажная гостиница в Бируни оказалась довольно чистой и опрятной. Дежурным администратором была пожилая русская дама интеллигентного вида, похожая на учительницу. Я с большим удовольствием выспался в чистой постели, принял с утра душ, поел в ресторане и попросил одного из посетителей написать мне записку к Мирзабаю на узбекском языке. На всякий случай, если того опять не будет.

Мирзы, как я в глубине души и подозревал, дома опять не оказалось. Абай сказал, что он может прийти и через час, и через день, и через неделю. Ну, значит, не судьба. Я попросил передать мэтру записку. Абай обещал все исполнить. На этот раз он держался совершенно не агрессивно, и я даже подумал, что сейчас его можно было бы раскрутить на контакт. С другой стороны, меня совершенно не интересовали трюки Новой школы, да и Старой-то, откровенно говоря, не очень. У нас были свои университеты. Мне хотелось посмотреть на Мирзу чисто из спортивного интереса, чтобы рассказать потом о своих «заморских» впечатлениях нашему эстонскому мэтру. По крайней мере, сам Абай являл наглядный пример «концентративного секс-гуру» (в нашей терминологии), одержимого острым шизофреническим комплексом власти. Я понял, что рыжеволосая так шугалась вовсе не из-за опасений «хвоста», просто боялась озлобить Абая из-за несанкционированного попутчика мужского пола. Играть в такие игры мне было неинтересно, так же как и бесконечно караулить Мирзу. Я направился к шоссе ловить машину на Нукус.

Амударьинская цивилизация. Дорога от Бируни до Нукуса идет вдоль Амударьи, пересекая область одной из древнейшей цивилизаций на планете. Места эти были заселены еще в эпоху неолита, если не раньше. Некогда это был цветущий оазис. Многочисленные нашествия с разных сторон света – греки, арабы, монголы и другие народы – разрушали и обогащали местную культуру попеременно. Сейчас вся эта область представляет собой довольно пустынный ландшафт, оживляемый лишь стоящими на плоских холмах остатками древних святилищ и крепостей, как правило, еще доисламского периода. Существует мнение, что некогда, в седой древности, Амударья текла не в Аральское, а Каспийское море. Окружающие хорезмский оазис Красные и Черные пески когда-то представляли собой цветущий густонаселенный край. Судя по находкам и открытиям последних лет, амударьинскую цивилизацию вполне можно сравнить с великими речными цивилизациями Инда, Евфрата и Нила. В том числе по древности.

«Авангард, остановленный на бегу». Нукус – столица Каракалпакии. Сами каракалпаки являются близкими родственниками казахов, их язык гораздо ближе к казахскому, чем к узбекскому. Главная столичная достопримечательность – Музей искусств, основанный еще в пятидесятые годы московским переселенцем Игорем Савицким, собравшим уникальную коллекцию хорезмийских древностей. Но не менее уникальным является его собрание произведений русского и раннего советского, «остановленного на бегу» авангарда начала ХХ столетия.

«Авангард, остановленный на бегу» – название роскошного цветного альбома, выпущенного на заре перестройки и посвященного экспонатам нукусского музея и их авторам. В небольшом двухэтажном доме в центре города посетитель в самые застойные годы мог увидеть, словно в волшебном сне, произведения искусства, осужденного генеральной линией партии как «буржуазное», антинародное» и даже «клиническое», – изгнанного из музеев и выставочных залов на «Большой земле», но невероятным образом манифестировавшегося в этом забытом Богом оазисе посреди трех пустынь. Сегодня авангардная коллекция Савицкого считается второй по значению и величию после эрмитажной. Газета «Новости Каракалпакистана» описывает судьбу и миссию основателя нукусского Музея искусств следующим образом:

«Вот, например, жил в Москве мало кому известный искусствовед Игорь Витальевич Савицкий. Но как-то попал он в Нукус, испил священной воды матери Хорезмского оазиса – Аму, да так и остался здесь на всю жизнь, можно сказать – навсегда. И теперь называют его Третьяковым двадцатого века, а созданный им музей, по мнению вице-президента США Альберта Гора, один из лучших музеев мира, приводит в восторг знатоков искусства со всего света, пробуждая творческие силы у здешних юных талантов».

О музее мне было известно из одной журнальной публикации, случайно попавшейся на глаза. Однако особых восторгов по поводу «тормознутого авангарда» я тогда не испытывал. Гораздо важнее мне было сесть в самолет на Москву. С этим делом как раз выходил прокол. К моменту когда я прибыл в нукусский аэропорт, самолет уже улетел, а следующего надо было ждать сутки, причем – без гарантированной на него посадки. Заранее билет было взять нельзя. Прекрасно понимая, «где живу», я решил не испытывать в очередной раз судьбу и поехать поездом. Дольше – зато надежнее. Тем более что в аэропорту меня могли замести с антиквариатом, обыскав как потенциального наркокурьера (из этих мест на «Большую землю» постоянно шли партии опия и других восточных пряностей, так что ментура с гэбэшкой достаточно плотно пасли ситуацию).

Железнодорожный вокзал находился в соседнем с Нукусом городке Ходжейли, через который шли транзитные поезда из Средней Азии на Москву. Я снова поймал попутку. Водитель «уазика» – местный чувак в зеленом халате и пестрой тюбетейке, небритостью и выражением глаз похожий на банги – оказался на редкость разговорчив. Видимо, он был в ударе. Узнав, что я из очень далеких отсюда краев специально приехал посмотреть на культовые объекты глубинной Азии, он спросил:

– А ты мазар пайгамбара Адама видел?

– Адама? Насколько я себе представляю, мазар Адама с его черепом находится в Бейт-аль-Мукаддасе, или как?

– Э-э, нет! Настоящий мазар Адама – у нас!

– Это где же?

– Вот я сейчас тебе покажу, тут рядом!

Могила Адама. Банги крутанул баранку, и мы понеслись в сторону маячивших на горизонте холмов. На вершине одного из них, имевшего вид правильной пологой пирамиды, возвышались розового цвета руины какого-то древнего сооружения – то ли крепости, то ли храма. Мы подъехали к основанию холма, уазик остановился.

– Вот это и есть могила Адама!

Банги указал рукой вверх, на руины. Привыкнув к манере ориентального рассказа, где все возможно, я принял слова парня за очередную местную банку, но скепсиса своего открыто выказывать не стал. Тем более что объект был в самом деле очень интересный. Зороастрийские курганы в этих краях являются устойчивой характеристикой ландшафта. Видимо, здесь некогда процветала какая-то очень развитая цивилизация. Ведь даже шумерские печати в этих местах находят – вот была связь!

– Ну что, поднимемся наверх, посмотрим округу? – предложил я компаньону. Тот с готовностью согласился.

Через несколько минут мы были наверху. Руина представляла собой остатки циклопического сооружения, сложенного из огромных глиняных кирпичей. Мы влезли на одну из стен, присели на теплые камни. Вечерело. Солнце клонилось к западу, на востоке вставал новый месяц. Вид с могилы Адама на бренный подлунный мир открывался вполне захватывающий. Вдаль, насколько хватало глаз, уходило плоское пространство степи с редкими оазисами, плавно переходившее в Великую пустыню. На северо-востоке угадывалось русло Амударьи, превращавшееся чуть дальше в болотистую дельту Приаралья. Я достал наскаду.

– Курить будешь?

Водитель посмотрел на меня и тоном заговорщика спросил:

– А другого у тебя ничего нет?

– Была хорошая шира, но кончилась. Пыхнуть сейчас, конечно, было бы самое время!

Молодец немного помялся и неожиданно произнес:

– Да, сейчас – самое время!

А потом, еще раз зыркнув на меня, достал из кармана штанов оковалок.

– Папиросы есть?

– Я курю насвай. Может быть, наяк сделаем?

Банги посмотрел в обе стороны и достал из нагрудного кармана гимнастерки пачку «Беломора». Косяк на могиле Адама был воистину райский. Сразу раскрылись все чакры, и интуиция беспрепятственно взмыла в космос.

– Послушай, почему это могила Адама? – спросил я Банги.

– Потому что здесь лежит самый первый умерший в мире человек – Гайа Мартан. По-русски это значит «смертная жизнь». Это был первый Человек и первый Царь на земле. Вон, видишь эти стены? Это часы мира. Каждую ночь с них падает вниз один кирпич. Когда все упадут – будет конец света.

– Откуда ты все это знаешь?

Банги хитро прищурился:

– Жена научила. Она в турагентстве работает, экскурсии возит, всякие истории рассказывает.

Я посмотрел на небо. Облака на западе неожиданно сложились в воздушный континент, своими очертаниями напоминавший Евразию. Верхняя часть этого континента была окрашена в синие тона, а ниже, ближе к горизонту, «небесная твердь» постепенно краснела. Я увидел, как облака в одном месте «тверди» разошлись и образовалась идущая как бы через Кавказ, Узбекистан и Таджикистан дуга, которая заполнилась интенсивным светом. А затем, в самом центре этой дуги, уже совершенно без вуали, просиял червонный лик верховного светила. Это было очень забавно, поскольку в тот момент я находился именно в указанной перстом Митры точке планеты.

Зажглась первая звезда. Пора было ехать в Ходжейли. Мы спустились с холма, сели в уазик и скоро были у вокзала. Банги подвез меня прямо к путям.

– Хоп, дорогой, спасибо за экскурсию!

Я протянул ему руку. Банги подал свою:

– Осторожно, не жми там большой палец, он у меня вывихнут!

Его ладонь, мягкая, как рыбина, выскользнула из моей, а сам он мгновенно растворился в привокзальной среде.

По счастливой случайности поезда долго ждать не пришлось. А когда он подошел, я с удивлением увидел выходящих из темноты, в лучах привокзальных прожекторов, рыбарей с аральским уловом. И вспомнил, что уже видел эту сцену во время своего первого путешествия в Таджикистан.

Ходжейли – центр Ойкумены. «Ходжейли» обычно переводится как «страна паломников», но можно понять и как «страна господ» – по аналогии с «ходжагоном» («орденом господ»). В этих местах есть что-то экстраординарное. Может быть, это особый климат или просто поле древних руин дают себя знать? Через много лет мне удалось, как я полагаю, приблизиться к решению этой загадки, и прежде всего – в контексте «могилы Адама» как особого места. Выяснилось, что мазар пайгамбара Адама расположен в географическом центре Большой суши Старого Света, то есть нашей Ойкумены. Он лежит непосредственно на пересечении прямых, проведенных от крайнего восточного мыса Евразии на Чукотке (Дежнева) до Зеленого Мыса на крайнем западе Африки (Сенегал) и от крайнего северного мыса евразийской суши на Таймыре (Челюскин) до мыса Доброй Надежды на самой южной оконечности Черного континента. Таким образом, получается, что могила Адама (а точнее – Гайя Мартана) – это географический центр Ойкумены, полюс мира.

22. Московский зикр

Город-сказка. Вместе со мной в вагоне ехала группа азиатских подростков, разговаривавшая при этом между собой по-русски. Как выяснилось, это были местные пэтэушники, отправлявшиеся на практику в Волгоград. Когда поезд пересекал по гигантскому мосту Волгу и на том берегу появился скайлайн этого крупного промышленного города, подростки, как один, прилипли к окнам, восторженно крича друг другу: «Эй, посмотри, Волгоград! Вот это крутой город, смотри, какие дома!» Видимо, они впервые в жизни видели такой внушительный очаг цивилизации и неуемно радовались по этому поводу. Я, к сожалению, не мог разделить с ними этой радости. После теплой Азии периода сбора урожая, с ее фантастической природой, романтическими кишлаками и их веселыми обитателями, оказаться в полосе осенней российской тоски было малопривлекательным. Серые блоки высоток и ядовито дымящие трубы бесконечных заводов под хмурым октябрьским небом ничего иного, кроме чувства глубокой депрессии, не вызывали.

Ковер-самолет. В Москве же вообще царил жуткий холод. С вокзала я отправился на «Сокол», к Любе-художнице, с которой меня некогда познакомил Володя Степанов. Люба мне организовала йоговскую группу, состоявшую также в основном из художников, с которыми мы занимались разного рода физическими упражнениями и мистическими практиками. В просторной Любиной квартире можно было выспаться, вымыться, прозвониться и спокойно решать, что делать дальше.

Дома оказались Люба и ее подруга Лина, тогдашняя степановская жена. Меня очень радушно приняли, накормили, обогрели. Потом стали укладывать. Спать в постели я категорически отказался, ибо вот уже много лет предпочитал ей жесткую поверхность простого пола. Люба предложила лечь прямо на застеленном простыней ковре. Ковер этот, как выяснилось, был очень непростым. Его некогда привез – то ли из Турции, то ли из Ирана – Любин папа. На голубом фоне этого истинного произведения искусства ручной работы были выведены замысловатые узоры и образы явно инициатического порядка. Возможно, это была своеобразная запись мелодии ткаческого зикра, с которым издревле связана традиционная технология производства ковров.

– Да, неплохая вещь, прямо ковер-самолет!

– Это на самом деле ковер-самолет! Если ты сейчас заснешь на нем, то непременно куда-нибудь улетишь. Ведь на этом ковре всего несколько дней назад спал САМ МИРЗАБАЙ!

Как, Мирзабай?!

Дамы бросились наперебой рассказывать, как они недавно познакомились с этим великим восточным кудесником и сверхчеловеком. Я, в свою очередь, поведал о своей безуспешной попытке найти его в Бируни и на Султан-Бобо.

– Как, ты только что был в гостях у Мирзабая?

– К сожалению, не у Мирзабая, а у Абая. Мирзы дома не оказалось, а ждать его я не стал. А что, Абай тоже тут был, или Мирза путешествовал один?

– Нет, с Абаем.

На мои расспросы об Абае барышни уверенно заявили, что более вежливого и деликатного человека в жизни не встречали. Они очень удивились моему рассказу о его агрессивности и неприветливости. Это просто не укладывалось у них в голове:

– Как, Абай – и такой хам? Да он же просто душечка! Володя, наверное, ты что-то не так понял. Ведь он же мастер-маг, излагающий свою позицию притчами!

«Ничего себе притчи», – подумал я, но настраивать Любу с Линой против Абая не стал, не желая блокировать тем самым поток их откровений.

– Ну, насчет Абая у меня есть конкретное личное впечатление, а как выглядит Мирзабай?

– Да вот, у нас есть слайд!

На слайде я увидел обоих магов в советской военной форме времен Великой Отечественной, в пилотках и при медалях. Выяснилось, что это кадр из фильма, в котором они только что снялись в ролях «отца и сына». Мирза выглядел пониже и пошире Абая, но, в принципе, «родственное» сходство было вполне адекватным.

Так, совершенно неожиданно, мне удалось-таки увидеть Мирзабая и составить о нем хоть какое-то предварительное впечатление. Люба продолжала рассказывать:

– Он весь такой расписной, с посохом, в колпаке, длинном халате, сплошь увешан значками с Лениным, в бусах и кольцах. Я его спрашиваю: «Мирза, а это что за кольцо такое? Наверное особенное?» А он мне отвечает: «Один палка даешь – кольцо твое!»

И обе дамы заговорщицки захихикали.

Позже, уже в Таллинне, я получил по почте открытку с памятником Бируни, на обратной стороне которой был написан по-русски рубай Омара Хайяма, а внизу шла размашистая корявая подпись почерком первоклассника: «Мирзабай». Потом пришло письмо, где тем же корявым почерком и на чудовищном пиджине был написан текст примерно такого содержания: «Володя, мы тут круто квасим, хотим выпить и за твое здоровье. Будь другом, вышли денег на водку!» Вместо денег я выслал фотографию пьянки в Таллинне: «Тоже пьем за ваше здоровье! На него ушли все деньги!» Так начался наш эпистолярный роман, длившийся, впрочем, не очень долго, ибо вскоре произошли трагические события, в которые оказались непосредственно вовлеченными Мирза с Абаем, что стоило обоим крупных сроков, а последнему, как позже выяснилось, и самой жизни. Но об этом я расскажу ниже, а пока что продолжу повествование о своих московских встречах по возвращении в столицу после почти полугодичного отсутствия.

Звезды над «Звездным». Одним из пунктов моей московской программы была встреча с известной в те времена столичной парапсихологиней, наводку на которую мне дал в Душанбе Игнатьич. Компания этой мадам собиралась раз в неделю у кинотеатра «Звездный» на «Юго-Западной». По выходе из метро я обнаружил у кинотеатра тусовку, их было человек десять. Осторожно подошел, вычислил «главную».

– Это вы – такая-то?

– Да, я. А вам чего нужно?

– Мне о вас рассказал мой друг Анатолий Игнатьевич из Душанбе. Настоятельно рекомендовал познакомиться.

– Ах, Анатолий Игнатьевич!.. Ну тогда совсем другое дело!

Через несколько минут мы всей группой отправились в близлежащий скверик, где расположились тесным кольцом в небольшой беседке. Стоял холодный октябрьский вечер, темно-синее небо было усеяно мириадами звезд. Парапсихологи жались друг к другу на пронизывающем ветру и с благоговением вслушивались в рассказы своей гурши, периодически повторявшей, словно заклинание, ключевую фразу: «Когда у нас была своя лаборатория...» Как я понял, это была какая-то парапсихологическая лаборатория, где ставились эксперименты и велись некие «научные» исследования потусторонней реальности. Когда кто-то пытался высказать собственное мнение, мадам непременно прерывала его словами:

– Используйте НАУЧНУЮ лексику, мы ведь – НАУЧНОЕ общество!

«Научным» считалось, к примеру, именовать какой-нибудь магически заговоренный предмет «пси-энергетическим стимулятором», зомбируемую личность – «реципиентом», и так далее. Наконец очередь дошла до меня.

– Молодой человек, расскажите о себе. Кто вы и откуда, что вас привело к нам?

Узнав, что я только что приехал из Таджикистана, на меня, как горох, посыпались со всех сторон вопросы:

– А снежного человека вы там видели? С поисковыми экспедициями встречались? С реальными «контактерами» дело имели?

Что я им мог ответить? Высказывать свое истинное отношение к загадке снежного человека не было никакого смысла, ибо люди ждали чуда, и всякий скепсис по этому поводу лишал смысла мое посещение «звездной» группы. Все равно не поверят, а то еще и примут за провокатора. К своему большому удивлению, я выяснил, что бурцевские экспедиции в Страну гула уже породили в Москве целую мифологию и соответствующую субкультуру. Глухие, противоречивые сведения о «шерстяном», привозимые из Таджикистана – и прежде всего с Сиёмы – паломниками от альтернативной науки будущего, обрастали в столице невероятными подробностями и пикантными нюансами, разжигая мистические страсти и стимулируя подвижников записываться к Бурцеву в очередь за «путевкой в Шамбалу». Получение такой «путевки» считалось чем-то вроде специальной инициации, дававшей ее счастливому обладателю статус «научного сотрудника», то есть человека, достойного доверия, а не просто безответственного фанатика, банально съехавшего на йети.

– Ну да, слышать – слышал, но лично ничего не видел, – постарался я разрядить атмосферу. – Впрочем, видел следы, а возможно – и экскременты. Пробу взяли сотрудники одной из научных групп, которые обещали незамедлительно опубликовать результаты теста.

– А что это за группа?

– Да бог ее знает! Я как-то не поинтересовался.

– Ну вы, Володя, даете!

– Sorry, nobody is perfect.

Парапсихологиня учительским тоном выдала собственную версию феномена снежного человека, намекая на личные контакты с последним посредством продвинутой телекинетической техники трансастрального телепортирования. Группа ахнула. Я тоже лицемерно раскрыл рот. Все шло как по маслу. Гурша предложила помедитировать. Все взялись за руки, закрыли глаза. «Шанти, шанти, шанти! Мир, мир, мир! Мы посылаем нашу позитивную энергию всем живым существам!» Пару минут мадам настойчивым голосом повторяла эти слова и закончила процедуру дежурным восклицанием «Ом!». Это был типичный нью-эйдж. «Ну что ж, – подумал я, – лучше так, чем от водки и от простуд!» Украдкой взглянул на небо. Звезды хитро подмигивали, призывая уважать право артиста на роль.

Первый снег сезона. Тем временем в Москву приехала Ирина, и мы решили сходить в гости к Хайдар-аке. Взяли водки, звоним в дверь. «Ассалому алейкум, Ака! Чхели, нахз?» Мы расцеловались. У Хайдара сидел гость – его друг детства по фамилии Юрасовский, специалист по восточным языкам. У Юрасовского как раз был день рождения, и он, видимо, решил его отметить в нестандартной атмосфере. Мэтры сидели по разные стороны огромного резного дубового стола и аристократически чокались маленькими рюмочками, наполненными «Столичной». Наш визит еще более прибавил нестандартности. И принесенная водка – тоже. Стопка за стопкой... Юрасовский – высокий, подтянутый, до блеска выбритый, с дизайнерскими усиками молодец средних лет, баловень столичных барышень – в присутствии дамы, по мере набирания градусов, все более офицерился. Вальяжно жестикулируя, с интонациями Вертинского, он спрашивал:

– Хайдар, ты знаешь, как, к примеру, называется вот этот предмет?

– Консоль.

– Правильно, молодец! Сегодня мало кто знает это слово. Плебейский быт вытесняет культуру.

Он вопрошающе взглянул на нас с Ириной, как бы тестируя реакцию на элитарность.

– Happy birthday, mister рresident!

Где-то через полчаса раздается звонок в дверь. Передо мной опять встает душанбинское дежавю. На пороге – Алферов!

– Хайдар-ака, я принес обещанные листы.

Елки-палки, это парень принес те самые листы, которые он обещал Хайдару за билет в Москву! По такому случаю налили еще водки, развернули товар лицом. Да, неплохо... Даже Юрасовского пробило. Стильно, а главное – загадочно.

– Ну что, Сережа, как договаривались – по двадцатнику за лист?

– Хоп, майлиш!

– Ну, а теперь беги за водкой!

Алферов слетал за огненной водой. Схак набирал обороты. Пили уже не из рюмочек, а из чашек. Иншалла! Мы с Алферовым начали в такт раскачиваться, отбивая ладонями ритм по дубовому столу. Юрасовский насторожился. В его «белой» концепции явно не было места для «зеленого» зикра. Хайдар-ака колебался между политкорректностью и фаной. Ирина – единственная, кто не пил, – наблюдала за ситуацией с позиции беспристрастного рефери, поддерживая сильные заявления всех без исключения сторон. В конце концов, Хайдар не выдержал и присоединился к зикрующей партии. «Лоиллоиллолло! Хууахууахууайло!» Юрасовский явно чувствовал себя не в своей тарелке:

– Господа, к чему этот цирк?

Ха-ха-ха, господин полковник! Ху-ху-ху! Энергетика распирала, адреналин бил в голову прямой наводкой.

Когда мы вскочили на стол, Юрасовский с ужасом ретировался. Откуда-то с лестничной площадки донеслись крики: «Это опять у бородатого сумасшедшие водку жрут! Надо бы санитаров с милицией вызвать!» Но нам в этот момент было абсолютно все по барабану. Попробуй, сунься! «Лоиллоиллолло! Хууахууахууайло!» Это был полный триумф воли над плебейской расторопностью. Подавленные произволом Абсолюта, соседи заглохли, а мы продолжали зикровать. Ирина, избегая нюансов, закрылась на кухне. В определенный момент воздуха и пространства стало мало. Мебель начала разъезжаться в стороны. Мы двигались по кругу, припевая, притопывая и прихлопывая, прикладываясь из горла к араку и, подпрыгивая, ударяли друг друга по ладоням. Постепенно эти жесты принимали все более воинствующий характер.

Наконец зикр обрел кристальную четкость самурайского боя. Хайдар-ака наскакивал на меня всем корпусом с криками фанатика-шахида, а я выставлял защитные блоки в технике «железной рубашки», атакуя его по принципу «земля-воздух-земля». В какой-то момент Ака предпринял решающий жест, прыгнув на меня с боевым кличем, ногами вперед, но я, присев в стойку змеи, перебросил его через себя дальше, по направлению естественной траектории полета стокилограммового корпуса. Раздался звон разбитого стекла, вместе с которым силы тела и разума меня оставили.

Очнулся от холода. Открываю глаза и с крайним удивлением констатирую, что все мое тело запорошено СНЕГОМ! А вместе с телом – и весь пол. Вот это номер! В попытке осмыслить ситуацию оглядываюсь вокруг и обнаруживаю, что снег задувает в комнату снаружи через полностью высаженное окно. Это был первый снег сезона.

Ирина оставалась единственным вменяемым свидетелем имевшего накануне место зикра-бушидо. Хайдар, как и я, зафиксировали лишь отдельные его фрагменты. Выяснилось, что в результате последнего сета, когда я перепрофилировал полет шейха, тело последнего влетело головой вперед в окно и, пробив двойные рамы, вышло почти по пояс наружу. Хайдар-ака рассказал, что самого момента полета не помнит, но свежий ночной воздух привел его в сознание:

– Открываю глаза и вижу над собой звезды. Ну, думаю, что-то не так! Потом обнаруживаю, что по локти высовываюсь из окна. Хотел вылезти назад, но тут оказалось, что осколки разбитого стекла торчат как длинные острые кинжалы. Как протащить тело через все эти кинжалы – непонятно. Я решил для начала еще немножко подышать свежим воздухом, чтобы окончательно прийти в себя, но на самом деле снова заснул. Опять проснулся, когда уже пошел снег.

Ирина все это время сидела запершись на кухне, не рискуя появляться между активно жестикулировавшими фронтами. И лишь по достижении камлавшими состояния полной фаны (суфийский транс) приступила к транспортировке бесчувственных тел к местам отдохновения от трудов дневных.

Шерше ля фам. Между тем Хайдар-ака рассказал, как его навещала Мишель. Она приехала из Средней Азии в Москву, мощно проинспирированная всем там увиденным и услышанным. Мишель передала шейху ярлык и была им принята в соответствии с традициями ордена. Впрочем, она была далеко не единственной француженкой, инициированной в тайны ходжагоновской метафизики. Одна из парижских devotee долгое время работала во французском посольстве в Москве, будучи замужем за одним знакомым Аки по кличке Блин. Блин, пользуясь дипломатическими каналами и своим статусом супруга иностранки, постоянно мотался в Париж и привозил оттуда заказываемые Хайдаром книги. Возила такие книги и его супруга, соучаствуя тем самым в великой гуманитарной миссии распространения печатного слова.

О легендарной француженке я много слышал из уст самого Аки, но никогда ее лично не видел. Слишком глубоко она была законспирирована. Уже позже, в 1993 году, я с ней случайно познакомился на выставке «Арт-Гамбург». Дама оказалась хорошей знакомой ряда моих друзей из богемной среды и даже успела побыть любовницей Африканца. Они бурно трахались в квартире у моего приятеля – художника Тимура, которому приходилось объяснять своей маме, что за стенкой идет репетиция перформанса. К моменту нашего знакомства в Гамбурге легендарная француженка жила в Риме в качестве, насколько я понял, любовницы одного из тамошних крупных галерейщиков.

Человек и закон. В том году мы с Ириной зависли в Москве почти до самой весны. Через Даоса нам удалось выйти на школу индийского классического танца, которым в то время как раз хотела заняться Ирина. Она вошла в группу девочек Галины Васильевны Дас-Гупты, некогда учившейся традиционной хореографии в Индии.

Однажды, в рамках индийской тусовки, мы пришли на концерт одной известной танцовщицы из благословенного Бхарата. На мероприятии присутствовало телевидение и вело запись. Посмотреть эту запись мне пришлось совершенно случайно, года через два, когда снятый материал показали по центральному каналу по случаю какого-то индийского национального праздника. Я увидел в зале своих знакомых и даже самого себя. А следующим номером в телепрограмме шла передача «Человек и закон», которая оказалась посвященной делу Мирзабая–Абая, обвинявшихся в убийстве известного ташкентского киноактера Талгата Нигматулина. Об этом деле мне тогда уже доводилось кое-что слышать, но здесь представилась возможность многое увидеть собственными глазами. Зал суда, лица обвиняемых, судебная хроника и видеоархивы. Вот показывают Султан-Бобо, священный хауз. В него с разбегу прыгает резвящаяся компания: Мирза, Абай, с ними еще несколько человек...