Текст книги "У каждого свой долг (Сборник)"

Автор книги: Владимир Листов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Будьте спокойны! Все будет о'кэй! В случае чего, объясните, как договорились.

В пять утра на руке Кэмпбелла забились, затарахтели, словно в пустую банку попала оса, миниатюрные часы-будильник. Дипломат поднялся и стал торопливо одеваться. Спустившись с полки, накинул приготовленный макинтош. Поцеловал жену и вышел в коридор. Небо за окном чуть посветлело. По полям стелился туман.

Из служебного купе вышел заспанный проводник, держа в одной руке фонарь, в другой – чехол с сигнальными флажками. Кинул рассеянный взгляд на непутевого пассажира, поднявшегося ни свет ни заря, молча вышел в тамбур.

Скоро за окном показались дома, наполовину скрытые длинными дощатыми заборами и фруктовыми деревьями. Они терялись где-то во мгле. Проплыли столбы с висящими на них потускневшими лампочками. Вагон стал замедлять ход. Колеса на стрелках застучали неровно, с перекатами. Скрипнули тормоза, с тихим звоном ударились друг о друга буфера, и состав остановился.

Выждав, пока проводник закончит свои дела, Кэмпбелл вышел из вагона. Высокая асфальтированная платформа была влажной, как будто ее только что вымыли.

Светлый фасад большого вокзала, на котором крупными буквами стояло: «Орел», порозовел, как и облака высоко в небе.

Кэмпбелл поежился. Не спеша зашагал по перрону, пристально всматриваясь в здание, словно что-то выискивая. Возле двери, ведущей в зал ожидания, оглянулся. Платформа пуста. Проводник увлекся разговором с кем-то из соседнего вагона.

Кэмпбелл с трудом отворил тяжелую вокзальную дверь. Зал ожидания окутал его застоявшимся теплом. Нервная дрожь постепенно утихла. Он прошелся между рядами больших скамеек, заглянул в буфет… Вот раздался гонг… Кэмпбелл поднес к глазам часы и решительно зашагал к выходу в город…

На привокзальной площади стояли две автомашины – такси. Кэмпбелл заглянул в кабины – никого нет, водители куда-то ушли. Прошелся по улице, время от времени оглядываясь в сторону перрона. Когда вдали промелькнули сигнальные огни последнего вагона, повернулся и пошел в ресторан. Посидел немного, выпил чаю.

Спустя некоторое время покинул здание вокзала, подошел к женщине на автобусной остановке, что-то спросил и перешел на противоположную сторону улицы.

В половине седьмого сел в подошедший автобус, подъехал к деревообделочной фабрике. Небольшая площадь около фабрики была еще пуста, фабричные ворота закрыты.

«Еще рано. Что делать? Стоять и ожидать вблизи ворот? Можно привлечь внимание прохожих и охраны». Медленно шагая по площади, дипломат обдумывал, как лучше поступить.

Неожиданно в переулке он увидел булочную, которая только что открылась. «Вот, что мне нужно!» Вошел внутрь, осмотрел прилавки, купил батон и завернул его в газету. Все это он делал медленно, словно желая выиграть время. Постоял у выхода. Снова вернулся на улицу, прошелся, поглядывая на часы.

Около семи на фабрику потянулись рабочие. Кэмпбелл остановился возле булочной, стал внимательно рассматривать лица прохожих. Чем больше появлялось рабочих, тем напряженнее делался взгляд Кэмпбелла. Глаза перескакивали с одного лица на другое. Он явно старался кого-то узнать.

Вот к воротам подошли двое: пожилой и помоложе. Тот, что помоложе, коротко подстрижен… «Тупой подбородок!» Кэмпбелл быстро отвернулся к стене, вынул из кармана фотографию и стал рассматривать: «Он!»

Весь день Кэмпбелл бродил по городу: пообедал в кафе, посидел в парке.

Когда стало смеркаться и потянул холодный ветер, вернулся к вокзалу, но внутрь не вошел. Минуя вход, прошмыгнул вдоль привокзальных сооружений, с явным намерением что-то отыскать. Остановился возле пакгауза. Огляделся. Ни души. Решительным шагом подошел к кладке из красного кирпича, остаткам былого строения. Сунул руку в едва приметный проем, что-то быстро вытащил.

В руке у дипломата оказался небольшой сверток, упакованный в целлофан. Пощупав его, Кэмпбелл спрятал сверток в карман. Повернулся и зашагал к вокзалу…

Только к вечеру, разнося чай, проводник спросил у иностранцев:

– Вам четыре?

– Не-е… Трей…

– Три? А где же четвертый?

– О! Не надо беспокоит… Он все порядка…

«Странно!» – подумал проводник.

Вечером того же дня генерал Шестов увидел на своем столе шифровку из Орла. Телеграмму передали Забродину. Ознакомившись с ней, Забродин позвонил по «ВЧ» в Орел.

– Все нормально, товарищ Забродин! Мы засняли на пленку. Завтра получите, – довольным тоном сообщил начальник управления КГБ.

– Что нормально?

– Дипломат изъял контейнер!

«Нормально? Неужели контейнер № 2, который Ромашко вложил в тайник, предназначен дипломату? Почему? Зачем понадобилось его перезакладывать?»

– Благодарю вас, – Забродин повесил трубку.

Красков и Ромашко перешли на регулярную двухстороннюю радиосвязь с мюнхенским разведывательным центром. Они принимали по радио указания и сообщали о результатах выполненной работы.

Заданий получали много. Срочно требовались описания и номера паспортов, военных билетов, трудовых книжек.

«Посещайте пивные, закусочные. Подпоив случайных знакомых, найдите предлог заглянуть в паспорт, военный билет… Угощайте, в деньгах не стесняйтесь…»

– Так, так! – потирал руки Забродин. – Это то, что нам нужно! Мы им дадим документы!

Полетели в эфир номера, фамилии. Красков и Ромашко проявляли усердие… Иногда ссылались на трудности.

Лунцов вел картотеку вымышленных адресов, фамилий, номеров и серий документов, переданных разведчикам.

Потом поступило более сложное задание:

«Проведите детальную разведку военных объектов в районе вашего города. В первую очередь – сведения об аэродромах. Действуйте по инструкции…»

Полгода агенты «не могли подобраться». «Преодолевали большие препятствия», наконец проникли… И сведения «пошли»…

Забродин каждый раз боялся «переборщить».

Потом Краскову поручили провести разведку военных заводов, а у Ромашко – ничего нового, опять документы.

«Странно! Может быть, из-за того, что Красков лучше работает на ключе?»

Пришла весна. Снег растаял, а ночи стояли морозные. Набухшие было на яблонях бутоны туго закутались в твердые створки.

Ромашко возвратился с работы, когда начало смеркаться. Вторую неделю он работал в вечернюю смену. У калитки стояла Надя.

– Озябнешь! – сказал Ромашко, увидев на ней легкое пальто.

– Ничего…

– Подожди. Я сейчас.

Потом они долго шли по тихой улице. Ромашко держал в ладони Надины холодные пальцы и никак не мог согреть. Чем больше нравилась ему эта девушка, тем сдержаннее он становился.

Надя о чем-то рассказывала ему и громко смеялась. Он молча соглашался и с улыбкой смотрел на нее. Все было легко и просто. Потом неожиданно все переменилось. Повернувшись к нему, она произнесла всего несколько слов:

– Лёнь, тебя что-то тревожит. Почему ты все время молчишь?

На лицо парня набежала тень. Он словно пробудился от приятного сновидения. Не отвечая на вопрос, он спросил:

– Откуда ты взяла?

– Мне показалось… Почему тебе не пишут родственники?

Ромашко отвернулся. Что-то больно резануло по сердцу.

– Не надо, – сдавленным голосом ответил он.

Надя легонько сжала его руку.

«Пожалела!» От этой мысли стало еще горше.

Ромашко возвратился в свою комнату с тяжестью на сердце. Мысли были спутаны. «Как жить дальше? Что отвечать этой девушке? Ведь нельзя все время молчать! Рассказать? Но что она сделает, если он скажет правду?»

Ромашко закурил, но папироса не принесла обычного облегчения. Молиться, как раньше, он не мог, вера его уже не была такой глубокой и искренней.

«Сколько дней, месяцев, лет может продолжаться такая жизнь? Что будет потом, когда «игра» окончится? Когда-то должен быть конец. Потом суд и, может быть, опять тюрьма?»

Через раскрытое окно комнату наполнял холодный воздух. Этот холод проникал и в сердце…

«Что он может ей дать? Семью? Счастье? Ничего себе счастье – диверсант-парашютист, который рано или поздно предстанет перед судом!»

Ромашко сел на край кровати и, пуская кольца дыма, уставился в окно. Оттуда злобно смотрел раскосый месяц, вызывая раздражение. «Хоть взвой на луну!»

За стеной передвинули стул, что-то зашуршало. «Надя наводит порядок… Нет, дальше так нельзя! Нужно разобраться, поговорить с Забродиным. Завтра после сеанса буду докладывать, и тогда…»

Проснулся Ромашко, когда солнце заливало всю комнату. Мрачные мысли за ночь улеглись. Только в глубине души что-то время от времени тоскливо сжималось.

Прикрыв окно и тихо насвистывая, Пантелеймон стал настраивать радиоприемник.

Он расшифровал телеграмму и не на шутку встревожился.

«НР 5-17. Твою девятнадцатую получили. Благодарим. На севере страны в квадрате «К», смотрите по коду, строится атомный объект. Возьми отпуск. Собери сведения на месте. Сообщи координаты, условия приема на работу.

С богом.

Друзья».

Ромашко убрал аппаратуру и заторопился на встречу с работником управления КГБ.

Спустя несколько часов Забродин докладывал генералу Шестову:

– Ромашко получил новое задание… Я предлагаю следующий план…

Забродин пришел в соответствующее министерство. Его принял пожилой, похожий на академика, член коллегии министерства Савичев. Внимательно выслушал и взволнованно зашагал по кабинету:

– В том-то и дело, что такой объект есть. Мы действительно строим… Но каким образом американская разведка могла пронюхать?

– Трудно сказать… Скорее всего кто-нибудь решил блеснуть «эрудицией».

– К сожалению, вы правы. У нас еще много любителей потрепать языком. Что конкретно они знают?

– Ничего добавить не могу. Судя по телеграмме, точное местонахождение объекта им пока неизвестно. Иначе бы они дали агенту более детальное задание.

– Логично… Но, если узнали, в каком районе ведется строительство, то рано или поздно найдут и сам объект! Большую стройку трудно скрыть от населения… А ведь уже вложены огромные средства! Фу, ты, черт! Как неприятно!

– Сколько времени будет продолжаться строительство?

– Года два. Когда объект войдет в строй, тогда обнаружить его будет потрудней. А пока… – Савичев беспокойно зашагал по кабинету.

– Наш агент может не сообщать… с полгода.

– Это слишком мало.

– Если ничего не передавать, так они пошлют других…

Савичев придвинул к Забродину пачку папирос. Забродин закурил и задумался. В дверь заглянула секретарша, но Савичев подал ей знак, чтоб не мешала.

– Мы обсуждали один вариант, но он потребует больших затрат, – Забродин изложил план. Внимательно выслушав, Савичев спросил:

– Ваш замысел мне нравится, но насколько он реален? Как долго может продолжаться?

– Года два протянуть можно.

– А ведь, пожалуй, это выход! Докладывайте, мы вас поддержим.

На «переговоры», согласование, доработку ушло много времени, и теперь нужно было торопиться. Забродин и Ромашко вылетели самолетом на север. Пунктом своего назначения они выбрали Ухту.

Первое, что бросилось Забродину в глаза, когда с аэродрома автомашиной они подъехали к городу, была холодная серая река. Выросший на юге, Забродин впервые видел небольшой приполярный городок.

По реке сновали маленькие суденышки, возле пристани женщины продавали крупную красную клюкву, доверху насыпанную в плетеные корзины. С неба срывались мелкие колкие снежинки.

Осторожно ступая по гибким дощатым мостовым, под которыми хлюпала вода, Забродин в течение нескольких дней ходил по узким улицам, где белесое небо настолько приблизилось к земле, что, казалось, до него можно дотянуться рукой.

Потом вместе с Ромашко они долго тряслись в грузовике по грунтовой дороге. Если бы кто-либо мог за ними наблюдать со стороны, то, вероятно, очень бы удивился. Что нужно им в тайге? Кого или что они здесь ищут?

Забродин был явно доволен. Он часто озорно щурил глаза и шутил: «Сеточка получается неплохая. Улов должен быть!»

Возвратившись в Москву, Забродин доложил генералу:

– Все сделали, как намечалось!

– Хорошо. Действуйте дальше.

Ромашко вылетел в Орел и из лесу отстучал радиограмму:

«Был на севере. Объездил несколько городов. Случайно повезло. В 50 километрах на северо-восток от Ухты строится объект. Думаю, то, что вам нужно».

Телеграмма оказалась слишком длинной. Центр прекратил сеанс связи, чтобы не подвергать агента риску и перенес его на следующий день. Только на второй день Ромашко закончил свой отчет о поездке:

«…Продолжение. К объекту ведет грунтовая дорога. Огорожен колючей проволокой. Сильная охрана. В Ухте, Мещерская, 17, находится контора. Берут на работу. Мне ехать опасно. Видели.

Привет. Дик».

По окраине Ухты, в объезд города, на северо-восток шли самосвалы. Днем и ночью. Один за другим: одни – туда, другие – обратно.

Мощные машины больше часа тряслись по ухабистой трассе, подъезжали к огороженному колючей проволокой забору. В ограде бесшумно раздвигались ворота и, провожаемые пристальным взглядом часовых, машины, попадая внутрь, как бы проваливались сквозь землю.

Вскоре о строительстве секретного атомного объекта знала вся Ухта. В контору строительства на Мещерской, 17 стали заходить посетители.

– Можно войти? – нерешительно приоткрыв дверь, спросила молодая женщина.

– Войдите. Что вы хотите? – навстречу ей поднялся лысоватый мужчина в роговых очках.

– Будьте любезны, здесь отдел кадров?

– Да. Что вас интересует?

– Мне сказали, что вы принимаете на работу…

– Присядьте, пожалуйста. – Мужчина вышел из-за стойки, отделяющей половину комнаты, и подошел к посетительнице.

– Какая у вас специальность?

– Я – машинистка.

– К нам обычно присылают в организованном порядке… Но иногда мы берем и со стороны… У вас документы с собой?

– Да. Вот паспорт, трудовая книжка…

Женщина торопливо достала из сумочки свои бумаги.

– Извините. Одну минутку. – Он сел за стол, положил перед собой документы. Внимательно просмотрел страницу за страницей, вложил в паспорт какой-то листок. Снова подошел к женщине и, возвращая, сказал:

– Вот ваши документы и анкета. Заполните, пожалуйста, анкету и передайте мне вместе с вашей фотокарточкой.

– Сейчас?

– Нет. Это можно сделать дома… Должен вас предупредить, что ничего не могу гарантировать. Только если освободится вакансия.

– Спасибо.

В середине дня к дому № 17 по Мещерской улице подошел парень. Крепкий, веснушчатый, в темной поношенной куртке и таких же брюках, заправленных в сапоги. Двумя затяжками докурил папиросу, бросил ее на землю и растер сапогом. Потом решительно рванул дверь в помещение.

– Здрасьте! – громко кинул парень, оглядываясь по сторонам. – Кто здесь начальник?

– Я начальник. А что? – мужчина в очках вышел к нему навстречу.

– На работу берете?

– Вы кто?

– Я шофер… Из Горловки… Приехал на север подработать… Мне сказали, что здесь нужны шоферы.

– У вас есть документы?

– Вот, – парень с готовностью достал из кармана брюк бумажник. Мужчина взял у него документы и пошел за перегородку. Через несколько минут возвратился и, вручая парню анкету, сказал:

– Зайдите дня через три… Может быть, что-нибудь будет. Но не обещаю…

К вечеру явился еще посетитель. Судя по складкам кожи под глазами, был он уже не молод. Держался осторожно. Прежде чем войти в комнату, тихо постучал, потом приоткрыл дверь, просунул голову и спросил:

– Разрешите войти?

– Входите.

– Мне сказали, что вам нужны работники…

– Какая у вас специальность?

– Я счетовод. Могу и по канцелярской части…

– Документы у вас с собой?

– Пожалуйста, Вот…

Перелистав их, кадровик спросил:

– А военный билет?

– С учета снят по состоянию здоровья…

– Ничего не могу обещать. Зайдите денька через три.

К концу рабочего дня Забродина вызвал генерал Шестов.

– В районе Ухты запеленгована работа радиостанции. Вот сообщение. Сегодня в четырнадцать ноль-ноль. Действовала три минуты. Передачу принимал Мюнхен – генерал многозначительно посмотрел на Забродина.

– Началось, – Забродин улыбнулся.

– Теперь нужно смотреть и смотреть! У вас есть какие-нибудь новости?

– Пока нет…

– Что дала проверка?

– Ничего существенного.

– Странно… Всех проверили?

– Сегодня получили еще список.

– Результаты доложите!

Вернувшись от генерала, Забродин позвал Лунцова:

– Юра, возьмите у меня новый список желающих получить работу и срочно проверьте.

– Слушаюсь.

Лунцов повернулся и хотел идти, но Забродин добавил:

– Из района Ухты была передача.

– Быстро!

Лунцов поспешно вышел. Но через несколько минут возвратился с огорченным видом и, разводя руками, сказал:

– Владимир Дмитриевич, опять пусто! В нашей картотеке никто не значится.

– Что за дьявольщина! – Забродин ладонью пригладил волосы.

– Что-то не то… Принесите-ка все списки…

Он разложил бумаги на столе и углубился в них. Неожиданно спросил:

– Вы отправили телеграммы?

– Еще нет… Не успел… Материалы я получил только сегодня утром.

– Постойте, постойте! Как же так получилось?.. Лунцов молчал.

– Быстро пишите. Новгород, Саратов, Пенза, Воронеж… Просим сообщить сведения о документах… Остальной текст вы знаете.

Ответы пришли почти одновременно. В середине следующего дня Забродин позвонил генералу:

– Из Саратова сообщили. Пришла телеграмма…

– Занесите-ка мне! – генерал читал, что-то черкая красным карандашом. – Номер совпадает. Паспорт утерял. Заплатил штраф и получил новый… Прекрасно… Организуйте все, что нужно, Владимир Дмитриевич.

В Мюнхене третьи сутки шел дождь. На улицах стояли большие лужи. Театральные афиши и предвыборные плакаты на круглых тумбах и деревянных стендах размокли и висели клочьями. Вместе с дождем падали на землю пожелтевшие листья. Каштаны в парке позади трехэтажного особняка с колоннами наполовину оголились.

В просторной комнате с большим, во всю стену окном, выходящим в парк, за низким журнальным столиком в креслах сидели мистер Корвигер и майор. Сигареты «Кэмэл», дымившиеся у них в руках, наполняли комнату приятным ароматом.

– Вы молодчина, майор! В Вашингтоне довольны. Ваши ребята не напрасно получают деньги… Я был у шефа. Он представил вас к новому званию.

– Очень признателен вам, мистер Корвигер! – майор привстал, лицо его порозовело от удовольствия.

– Как ваши личные дела? – продолжал мистер Корвигер. – Жена здорова?

– Благодарю вас, все хорошо.

– Рад за вас… Что касается дела: требуется еще небольшое усилие… В Вашингтоне мне сказали, что не важно знать, что делается на объекте… Ничего нового русские не придумают. Технология бомбы давно разработана. Сейчас важнее другое: держать объект под постоянным наблюдением и иметь наготове поблизости маяк. – Мистер Корвигер посмотрел на собеседника, желая убедиться, что тот понял. Майор кивнул, и Корвигер продолжал:

– Если агент сумеет устроиться на объект, блестяще. Но, если его не возьмут, не так уж страшно…

– Я разрешил Веберу вернуться в Саратов. Он слишком стар, и его не взяли. Но я придумал другой вариант…

– А как Дик? Извините, что я вас перебил…

– Дик там уже был. Плотники на объекте не требуются. Специальность не та.

– Нужно, чтобы Дик перебазировал маяк. Пусть заложит его в тайник возле Ухты. Маяк должен быть всегда под руками!

– Я дам указание. Вы знаете, кого я решил туда послать? Фреда, вы его видели.

– Этот здоровяк с лицом застенчивой девушки?

– Вот именно. Он утрет нос Джемсу Бонду.

– Он в России?

– Да. Уже с полгода.

Ромашко получил указание отвезти маяк в Ухту и заложить в тайник. Забродин терялся в догадках: «Хотят ли американцы перебазировать в Ухту и Ромашко? Но об этом пока речи нет… Оставить маяк и уехать? Для кого же он предназначен? Для другого агента? Значит, агент там живет? В городе или в районе? Как его найти? Как он выглядит? Его радиопередачи запеленгованы?»

На один вопрос Забродин наконец получил разъяснение: «Радиомаяк предназначен для атомного объекта».

Несколько дней совещались генерал Шестов и Забродин с военными экспертами.

В конце третьего дня, когда уже никто не мог предложить ничего нового, генерал Шестов сказал:

– Если Ромашко положит маяк в тайник и оттуда его возьмет другой агент – мы потеряем возможность контролировать ход событий. Маяк уплывет из наших рук. Но, с другой стороны, Ромашко не может не выполнить указаний мюнхенского центра. Он должен его заложить. Иначе вся наша комбинация потерпит крах. Я считаю, что мы должны пойти на некоторый риск.

Ромашко выехал в Ухту, когда на севере уже начиналась зима. Пробыл там два дня и, возвратившись в Орел, передал следующую радиограмму:

«Маяк заложил. Пятый километровый столб по трассе на объект. От столба перпендикулярно дороге 50 шагов в лес, сосна со стволом в виде рогатки. От сосны в одном метре справа в земле тайник. Ориентир: 60 шагов влево от сосны большой штабель дров.

Привет. Дик».

Засаду организовали внутри штабеля. Сделали небольшое укрытие для двух человек. С ними же уместилась овчарка. Замаскировали мощный прожектор, чтобы мгновенно осветить тайник ночью, если кто-нибудь подойдет.

Куда ни посмотри – ровное белое поле, на котором понатыканы сосны с темными шершавыми стволами. И не единого кустика. Все как на ладони. Появись заяц, и тот будет виден далеко. Совсем рядом по дороге время от времени грохочут самосвалы…

Смена меняется регулярно раз в сутки. Вот уже пятый день пошел, а все впустую. Раннее утро. Прихватывает морозец. Искрится, сверкает снег, переливается бенгальским огнем. Светает. Поутихли самосвалы.

Скрипит снег под ногами лейтенанта Щелкунова, раскраснелось лицо от мороза. Следом за ним, нога в ногу, как на границе, шагают два автоматчика в белых бараньих полушубках. Рядом с ними овчарка. Бежит, косит вправо, так и тянет поводок. И почему-то скулит.

– Цыц! – прикрикнул на нее лейтенант.

Тишина. «Почему скулит овчарка?»

Вот и штабель. Огляделись. Заметив своих, из штабеля вышли дежурные сдавать смену.

Молодой солдат из нового наряда потер ладонью слегка побелевшее ухо. Взял бинокль, приставил к глазам, повел вокруг: красота! Сосны и ели. Чем дальше, тем больше елок, гуще лес. Разлапистые ветви поглаживают пушистый снег на земле. Бинокль то вверх, то вниз. Чем ниже, тем больше деревья и уже видны лишь толстые стволы. Вот и раздвоенная сосна, словно большая рогатка.

– Что там, внизу? – солдат повернулся к лейтенанту, оторвал бинокль от глаз и помахал им в сторону двуглавой сосны.

– Тс-с… Тебе объяснили! – строго сказал лейтенант.

– Яма какая-то…

– Какая там яма! Что ты мелешь!

– Ну да, яма. – Солдат настроил бинокль на резкость. – И черная земля. Хорошо вижу.

– Дай мне! – Лейтенант прижал бинокль к глазам, стал наводить на резкость. – Верно! Земля… Кто-то копал! Кто здесь был? – Лейтенант посмотрел на дежурных.

– Никого не видели, товарищ лейтенант,

– Сигнализация? – Лейтенант вошел внутрь штабеля и тут же вернулся. – Цела. Ничего не понимаю!

Лейтенант закурил. То ли от мороза, то ли от волнения, лицо его покраснело еще больше.

– Дежурить, как положено! – Лейтенант отдал приказ вновь прибывшей смене. – Грищенко, Дротиков, за мной!

Они побежали к автомашине.

В тот же день Забродин доложил Шестову, что радиомаяк похищен. Генерал резко поднялся из-за стола.

– Что вы сказали? – глаза генерала сузились.

– Только что позвонили из Ухты…

Забродин был так потрясен случившимся, что смог только предложить:

– Разрешите мне выехать и разобраться на месте…

– Когда это случилось?

– Обнаружили сегодня утром. Ведут поиски…

– Поиски… Упустили. Ничего нельзя поручить!

Генерал выдохнул облако табачного дыма. Раздраженно проговорил:

– Перехитрили нас… Берите Ромашко и немедленно отправляйтесь в Ухту. Кровь из носу, а найти!

– Есть!

Вторые сутки Забродин и Ромашко ходят по городу. Ромашко впереди, Забродин на небольшом расстоянии сзади.

Трудно сдерживать себя, когда внутри все кипит и бурлит. «Упустила охрана. А виноваты все. И он, Забродин, в том числе. Плохо продумал, плохо организовал… Исчез маяк, а вместе с ним растаял и след шпиона… Если учуял засаду, провал Пантелеймона неизбежен!»

Забродин приказал Ромашко:

– Смотрите на лица. Если встретите знакомого, не подавайте виду, что узнали, не попадайтесь на глаза. Дайте мне знак и следуйте за ним.

Сумерки наступали рано, но и вечерами они не прекращали поиск. Однажды вечером прошли вдоль вокзального перрона, обошли зал ожидания, помещение касс. Потом вышли на улицу, заглянули в пивную, в закусочную, посидели за столиками… Снова на улицу. Морозный воздух обжигал щеки. На ходу терли ладонями и шли дальше.

Еще один день прошел впустую. И снова утро. Торопливый завтрак. Снежные улицы. Лица… Лица… Одно дело, одна мысль: найти!

«Он не может быть старым. Такие дела по плечу лишь молодым! Высок или низок? Судя по отпечаткам лыж на снегу возле тайника – довольно высок.

Ромашко смотрит на лица пристально, до боли в висках. Забродину некого узнавать. Единственная надежда на Ромашко.

После обеда, когда стало уже темнеть, Ромашко остановился возле продовольственного магазина и застыл. «Что случилось? Вот он закурил, отошел в сторону ближе к забору. Стоит. Неужели кого-то ждет?» Забродин замер в напряжении. Неожиданно Ромашко заторопился. Полез в карман, вытащил носовой платок и потер нос… «Сигнал!»

Забродин еще плотнее втиснулся за выступ дома.

Из магазина вышел высокий плечистый парень, одетый в серый комбинезон. И прямым ходом к Ромашко. «Почему Ромашко не ушел или хотя бы не отвернулся? Растерялся?»

Парень что-то сказал, и они пошли. Куда?

Под ногами поскрипывал снег. Быстро темнело. Забродин едва различал фигуры… Вот они повернули за угол, вошли в пустой переулок. Дальше Забродину идти нельзя: парень увидит. Наконец остановились. Стукнула дверь, но вошел в дом, вероятно, один, на улице вспыхнула спичка и сразу же погасла. Только едва приметная искра прочертила замысловатый вензель и пропала.

«Почему Ромашко пошел с ним? Чего он ждет?»

И снова в переулке двое. Забродин заметался. «Нужно позвонить своим. А эти? Их тоже нельзя упускать из виду!» Пошли в сторону окраины. «Что делать? Следовать за ними? Отпустить Ромашко одного?» У Забродина за плечами многолетний опыт, и все же голова идет кругом!

Прижимаясь к домам, Забродин пошел вслед за ними. Вот и кончается переулок. Дальше – лес…

Неожиданно фигуры застыли на месте, словно в раздумье. Потом сблизились. И – рывок в разные стороны. Снова вместе… Повалились в снег. Забродин – бегом. И тут же тишину разрубил крик:

– Ко мне!..

От бега захватывает дух, ноги скользят.

Двое на снегу. Темно, не видно, кто из них Ромашко. Из ворот дома выбежал мужчина.

– Помоги! Диверсант!

Удар в руку ожег. Навалились на диверсанта вдвоем, выбили нож. Высокий роет ногами снег, выворачивается, как скользкий угорь. Ромашко освободил руку, ударил по затылку… Тот, в комбинезоне, затих…

Ромашко с трудом поднялся, прислонился к забору, рукой зажал правый бок.

Пантелеймон открыл глаза. Комнату наполнял рассеянный дневной свет. Он попытался откинуть одеяло, пошевелить рукой. Нестерпимая боль пронзила грудь. Сразу вспомнил все и через силу улыбнулся. «Какое сегодня число? А-а… Теперь неважно. Скоро домой. В Орел!» От этой мысли стало легко на душе. Появилась няня. Привычным движением смочила лицо мокрым полотенцем, потом вытерла насухо. Накормила обедом.

Полковник вошел тихо, но Ромашко сразу ощутил его присутствие, дернулся и попытался сесть. Забродин положил ладонь ему на грудь и одними губами проговорил:

– Лежите.

Ромашко откинулся на подушки. Забродин пододвинул к кровати стул, сел:

– Почему вы вчера так?

Ромашко понял вопрос:

– Он меня сразу узнал… Ушел бы один, и все! Как бы я дальше жил?

– Вы правы. Сегодня я улетаю. Врачи сказали, что ранение у вас не опасное. Надеюсь, здесь долго не задержитесь.

– Владимир Дмитриевич, – выдохнул Ромашко и, смутившись, замолчал.

– Что у вас? Говорите.

– Можно написать в Орел?

– А-а! – Забродин улыбнулся. – Теперь пишите!

Вечером того же дня, заканчивая доклад генералу Шестову об операции, Забродин сокрушенно сказал:

– Совсем вылетел из головы этот Фред, когда я увидел, что Ромашко ранен. Я кинулся к нему, чтобы оказать немедленную помощь, а в это время диверсант ухватил зубами воротничок рубашки и раскусил…

– Досадно! Ну, что поделаешь… Главное, что маяк снова у нас…

Холодный декабрь 1955 года положил начало суровой зиме. В один из таких дней Забродина вызвал к себе генерал Шестов. Здесь же был и полковник Сорокин, который работал с другой парой парашютистов.

Генерал только что пришел от высокого начальства. Он бросил на стол толстую папку, набитую бумагами, и деловито сказал:

– Присаживайтесь. Нужно посоветоваться.

Генерал осторожно опустился в кресло, надел очки и придвинул к краю стола пачку папирос:

– Курите!

Шестов достал из портфеля листы бумаги, на которых было что-то напечатано, и передал Забродину.

Это был перевод письма Аденауэра государственному секретарю США – Даллесу:

«…Специфические задачи Федеративной Республики ясны. Мы хотим как можно быстрее создать вооруженные силы, которые мы включим в союз НАТО…

Пользуясь случаем, я хотел бы здесь подчеркнуть, что при формировании вооруженных сил решающую роль, не считая, конечно, необходимости учитывать политические соображения, которые должны обеспечить также и внутреннюю готовность наших солдат защищать демократию и свободу, будут играть только военно-технические аспекты. Финансовые соображения ни в какой мере не будут тормозить или замедлять осуществление этой программы.

Параллельно с этой внутренней консолидацией должно усиливаться сотрудничество в Европе. Смею заявить вам также, что мое правительство готово к самому широкому сотрудничеству при осуществлении всех мероприятий по обеспечению европейской интеграции и что мы присоединимся к любому начинанию в этом направлении, будь то создание общего рынка или учреждение атомного пула.

Я уверен, что решимость, выраженная в осуществлении этой программы, не может не произвести впечатления на Советы, если будет налицо другая предпосылка, о которой я упоминал в начале: решимость в действиях должна сопровождаться решимостью в позиции по отношению к Советам…»

Забродин прочел, передал Сорокину.

– Ясно? – спросил Шестов.

– До чего обнаглели! – не выдержал Забродин.

– А союзнички каковы! Если бы они не подстрекали, то разговор был бы совершенно другой… Так вот, нам поручили полить освежающим душем на головы этих политиков. Разрядить лейденскую банку… Может быть, именно сейчас нам выгодно нанести удар с помощью ваших парашютистов? Устроить пресс-конференцию…

Предложение генерала было неожиданным. И, по первому впечатлению Забродина, преждевременным. Но он сдержал себя и попросил:

– Разрешите подумать, товарищ генерал?

– А как вы считаете, товарищ Сорокин?

– Согласен с вами, товарищ генерал.

– Сегодня же сообщите ваше мнение, товарищ Забродин. Учтите, что сейчас перед нами поставлена более важная задача, чем радиоигра.

– Есть!

Забродин отложил дела, которые не требовали срочного решения, и спокойно обдумал предложение генерала, взвешивая все «за» и «против».