Текст книги "У каждого свой долг (Сборник)"

Автор книги: Владимир Листов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Пронскому надоело брюзжание Грегга, и он только делал вид, что слушает. Но последняя фраза его насторожила. «Что затевает Грегг?» – Пронский лихорадочно думал, каким путем это выяснить. Спрашивать нельзя. Но того, что сказал Грегг, слишком мало! Не за что уцепиться. А они готовят что-то серьезное!

Пронский ушел от Грегга, так ничего и не узнав.

Отдушиной для Пронского были встречи с Забродиным. Отношения с полковником установились товарищеские, непринужденные. С ним он делился всеми своими сомнениями. К сожалению, часто видеться было опасно.

Через несколько дней, сидя рядом с Забродиным на скамейке в тихом углу Пратера, большого венского парка, Пронский сказал:

– Я для вас кое-что узнал! Владелец магазина на Ландштрассе, о котором вы меня спрашивали, связан с английской разведкой, – и Пронский передал содержание разговора с Греггом.

– Теперь ясно. Будем принимать меры, – сказал Забродин. – Вы это прекрасно придумали! А что затевает американская разведка, какую информацию она получила? Ничего больше узнать не удалось?

– Ума не приложу. Задавать Греггу вопросы я не рискнул.

– Может быть, Грегг еще вернется к этому разговору?

– Маловероятно…

– Не проверяет ли он вас?

– Не думаю…

Расставшись с Пронским, Забродин ломал себе голову: «С магазином все ясно. Можно объяснить, и наши люди все поймут. Перестанут туда ходить. Но какие сведения мог получить Грегг? От кого? Что делают американцы? Как в китайской сказке о непобедимом тесте: чем сильнее месишь тесто, тем оно становится пышнее… Вместо одной проблемы выросло несколько более сложных и опасных».

От обилия разрозненных фактов у Забродина раскалывалась голова. К имеющимся сведениям о том, что в магазине на Ландштрассе работают англичане, что в вещах консула Нечаева роется фрау Диблер, что какой-то загадочный человек по утрам посещает дом, расположенный по соседству с посольством, прибавилась еще информация о том, что американцы готовят какой-то «сюрприз», в результате которого будут знать многое о делах советской колонии. По-видимому, Грегг получил от кого-то из русских важные сведения…

Забродина мучила бессонница, он даже осунулся.

– Что с вами? – спросил его Гриценко, когда Забродин зашел к нему через несколько дней.

Полковник рассказал о сообщении Пронского.

– Из кожи вон лезут, гады! Давайте проводить совещания.

Гриценко и Лунцов в течение трех дней рассказывали в разных коллективах, как иногда неопытные люди попадали впросак, как американские, английские и французские агенты под разными предлогами пытаются знакомиться, а затем втягивать в какие-нибудь авантюры наивного человека.

Особенно оживленно прошло собрание в Управлении советским имуществом в Австрии. Задавали вопросы. Гриценко представил собравшимся Лунцова и сказал, что к нему можно обращаться за советом. Вскоре к Лунцову потянулись люди. Величко, муж и жена, наперебой рассказывали, как заметили, что их негласно сопровождают подозрительные лица.

– По какому праву за нами следят? Что им нужно? – с возмущением говорили они. Вслед за Величко о слежке сообщил Лопухов из нефтяного управления. Просил подсказать, что в этом случае делать. Как должен поступить человек, когда заметит за собой слежку в чужой стране? Жаловаться властям? Протестовать? Но австрийские власти ни за что не отвечают. Какой смысл жаловаться?

Забродин, Гриценко и Лунцов все же решили рекомендовать в таких случаях обращаться к полицейским. Просить задержать подозрительных лиц. Если полицейские не будут принимать меры, тогда можно говорить с властями.

Гриценко и Забродин рассказали о слежке Верховному комиссару и просили его совета и помощи.

– Что вам известно о лицах, которые ведут наблюдение? – спросил Иртенев.

– Ничего.

– Жаль. Я мог бы сделать представление властям, но сейчас я не могу сказать ничего конкретного. Кто они? Как их фамилии? Гражданами каких государств являются? Не говоря уже о том, по чьему заданию действуют. Австрийский канцлер скажет: «Помилуйте, почему вы считаете, что это австрийцы?» Американский, английский и французский верховные комиссары поднимут меня на смех. Они заявят, что знать ничего не знают…

…Американское посольство давало прием, на который были приглашены члены советской правительственной делегации, торгпред, консул и некоторые сотрудники посольства. Такие приемы устраивали все бывшие союзники, это являлось частью дипломатического ритуала. На таких приемах завязывались знакомства, велись осторожные разговоры вокруг да около. Прощупывались позиции по различным политическим вопросам.

Просторный трехэтажный дом из стекла стоял в центре парка. К подъезду одна за другой прибывали автомашины.

Когда Нечаевы вошли в вестибюль, большинство дипломатов уже съехалось, и из банкетного зала на втором этаже раздавался разноголосый гомон. Американский посол и его супруга встречали гостей у входа в зал.

Нечаеву по делам службы приходилось довольно часто встречаться с работниками союзнических посольств, и он сейчас то и дело раскланивался.

Возле длинных столов, на которых громоздились вина и закуски, толпились гости.

– Господин Нечаев, как я рад! – навстречу торопился Дилл. Он держал под руку миловидную женщину. И, подойдя к Нечаевым, представил: – Познакомьтесь, моя жена.

– Разрешите мне на правах хозяина предложить по бокалу вина? – Дилл повел всех к столу. – Что будут пить дамы? – Он посмотрел на жену советского консула, но не будучи уверен, что она понимает по-английски, бросил взгляд на Нечаева, как бы прося о помощи.

– Что-нибудь из сухих вин, – ответила жена Нечаева.

– О! Мадам знает английский язык! – От его тона Нечаева смутилась и покраснела.

Когда рюмки были налиты, Дилл сказал:

– За наш совместный успех, господин Нечаев! – и поднял рюмку?

– Поддерживаю ваш тост, мистер Дилл. За то, чтобы наши отношения остались такими же хорошими, как были во время войны!

Они выпили. Жены повели свой разговор. Дипломаты заговорили о политике.

– Переговоры проходят успешно. Как это приятно, господин Нечаев…

– Да. Мы все этому рады. И другие вопросы следует решать так же. От этого все люди только выиграют.

– О! Вы не знаете американцев, господин Нечаев! Мы всегда готовы пойти навстречу, если встречаем понимание с другой стороны.

– Я читал много книг об Америке, и мне нравится ваш народ. Я восторгался героями Джека Лондона, Марка Твена, Теодора Драйзера… К сожалению, я имел возможность убедиться и в других качествах некоторых ваших служащих… Нельзя делать людей предметом торга…

Последние слова, по-видимому, неприятно задели Дилла, и он слегка покраснел. Но тут же нашелся:

– Случай с госпожой Синельниковой – какое-то недоразумение. Давайте об этом забудем. Вы не были у нас в Штатах?

– К сожалению, не приходилось.

– Приезжайте. Только тогда вы убедитесь в нашей искренности, по-настоящему поймете наш образ жизни. Вам нравятся наши фильмы?

– То, что мне удалось посмотреть, сделано оригинально. Я от души веселился, когда смотрел «Тетушку Чарлей». А что вам понравилось из наших картин?

– Как это?.. «Сорок первый». Я правильно запомнил? Это интересно, такая борьба, трагедия. Но, вы знаете, как бы вам сказать, лучше объяснить… Вы на меня не обижайтесь… В ваших фильмах мало экспрессии.

– Я вас понимаю. Американцы – народ откровенный и подчас довольно прямо высказывают свои суждения, – сказал Нечаев. – Зато в ваших кинокартинах слишком много экспрессии… У нас другой стиль. Мы полагаем, чти события должны развиваться последовательно, глубоко и без спешки.

– Вы – настоящий дипломат, господин Нечаев, – рассмеялся Дилл.

– Извините, господин Дилл. – Нечаев отвернулся и подошел к столу, чтобы поставить пустую рюмку. В этот момент он почувствовал, что на него кто-то пристально смотрит. Может быть, он и повернулся оттого, что почувствовал на себе этот тяжелый взгляд. Но неизвестный тут же скрылся в толпе.

…Забродин решил осмотреть дом, который посещает человек, вызвавший подозрения у фрау Кюглер.

Четырехэтажное здание из красного кирпича, с балкончиками выходило фасадом в переулок. Напротив, через дорогу, тянулся металлический забор советского посольства. За забором плотной стеной стояли кусты, деревья, которые загораживали окна от любопытных глаз. Проходя мимо забора, Забродин прикидывал: «Если человек за кем-то наблюдает, то из кирпичного дома ничего не видно… Слишком велик угол… Да и за те несколько минут, что неизвестный находится в квартире, ничего не увидишь… Что же он может там делать? И все же ходит он туда неспроста!»

Возвратясь в «Империал», Забродин пригласил к себе Лунцова и рассказал ему о сообщении фрау Кюглер.

– Может быть, я подежурю несколько дней в квартире фрау Кюглер? – предложил Лунцов.

– Идея хорошая. Только дежурить давайте вдвоем.

Забродин попросил фрау Кюглер на несколько дней уступить им свою квартиру, а самой пожить в «Гранд-отеле».

– Пожалуйста, господин Забродин, – любезно согласилась она. – Вот мои ключи. А если будут спрашивать соседи, скажите, что я пустила вас временно пожить, так как свободных номеров в гостинице нет…

Поздно вечером Забродин и Лунцов отправились в квартиру фрау Кюглер. В комнатах было темно, но на улице еще можно было различить силуэты прохожих. Забродин смотрел на ночное небо. То тут, то там вспыхивали разноцветные рекламы. В рассеянном свете проступали силуэты высоких шпилей. Где-то вдали светились башни удивительно красивой Карлс Кирхе…

– Красиво. А? – тихо произнес он, когда рядом с ним у открытой двери балкона сел Лунцов. – Десятки раз проходил мимо, а такого не видел! Много красивых вещей на свете мы просто не замечаем. Все дела, дела… Только время от времени бросим беглый взгляд вокруг и… помчались дальше. – Забродин рассмеялся. – И вот что главное: мы об этом не жалеем. Не успеваем…

– Все верно, Владимир Дмитриевич. Но я подумал о другом: сидят в чужой квартире два советских офицера. Караулят!.. Кого? Ведь в этом заключается какая-то большая неустроенность нашего мира…

– Но из-за этой, как вы назвали, неустроенности, ради того, чтобы ее не было, чтобы наши люди жили спокойно и были уверены в завтрашнем дне, я оставил Московский университет, учиться в котором страстно мечтал, и вот уже многие годы ношу военную форму… А сколько таких в армии…

Забродин проснулся в четыре часа утра и разбудил Лунцова. Было уже светло, но пасмурно. Где-то вдали послышалось урчание мотора. Затем они увидели, как из боковой улицы вышел мужчина. Высокий, худощавый, одетый в модный костюм темного цвета. Он подошел к дому и скрылся в подъезде. Забродин и Лунцов переглянулись.

– Может быть, задержать? – предложил Лунцов, доставая из кармана пистолет. – Ходит всякая сволочь в нашу зону!

– Чего мы этим достигнем? Он ничего не скажет, и завтра же выпустим!

– Да-а…

– Вы не находите, что по приметам, которые сообщил нам Пронский, он похож на мистера Грегга, – в раздумье сказал Забродин.

– Пожалуй… Но что Греггу здесь делать?

– Это и надо нам узнать…

Вскоре мужчина вышел, держа в руках небольшой сверток. Хлопнула дверца автомашины, заработал мотор, и опять все стихло. Забродин больше не спал, хотя часы показывали около пяти утра. Лунцов прилег, долго ворочался, потом поднялся и сказал:

– Я думаю, что уже можно пойти позавтракать…

– Да. Идемте… Нужно узнать, что происходит в этой квартире.

– Хорошо бы, но как?

– Я попрошу фрау Кюглер. Она порядочная женщина.

Спустя неделю фрау Кюглер зашла к Забродину в кабинет и рассказала следующее:

– Я воспользовалась запасным ключом фрау Кокрофт, который она мне оставила перед отъездом. Ничего примечательного в ее квартире нет. Все стоит на своих местах. Все прибрано. На стенах портреты слегка запылились… Мое внимание привлек магнитофон. Он стоит в углу комнаты, и почему-то горит зеленая лампочка, хотя катушки не вращаются… Может быть, хозяйка забыла его выключить? Я боюсь, как бы не случился пожар, но выключить не решилась.

– Правильно сделали.

– Но почему же тогда не выключил его тип, который ходит к ней в квартиру?!

– Вы меня спрашиваете, фрау Кюглер, как будто я и есть тот тип! – улыбнулся Забродин.

Женщина рассмеялась.

– С вами легко, господин Забродин. Вы умеете пошутить… И еще, чуть не забыла! Рядом с магнитофоном стоит какой-то ящик с проводами. Вот, пожалуй, и все… По-видимому, от меня мало вам пользы, господин Забродин.

– Спасибо, фрау Кюглер. Время покажет…

В середине дня Забродин зашел в посольство. Пахло краской. Кое-где на полу виднелись белые пятна от мела, еще не смытые после ремонта.

В вестибюле Забродин встретил Коротова.

– Добрый день, товарищ Коротов. Как дела?

– Здравствуйте, товарищ Забродин. Дела в ажуре.

– Рад за вас… Что это вы такой взмыленный?

– Вот закончу завтра уборку – и в отпуск. Смотрите, завидуйте… Натрем полы, расставим мебель и ту-ту! – Коротов открыл обе половинки входной двери и скомандовал стоящим у входа грузчикам: – Осторожнее, господа! Форзихт!

– Что это?

– Кабинетный гарнитур для посла. И посмотрели бы вы какой! Господин Ривенс помог выбрать. А ковры и люстра – мечта! – и опять скомандовал: – Будьте осторожны! Это люстра…

Забродин прошелся по зданию посольства, посмотрел из всех окон на загадочный дом. «Нет, из того дома ничего не увидишь».

А в голове почему-то назойливо стало вертеться слово: «Ривенс, Ривенс». Что-то о нем слышал.

И только под вечер, когда он отправился в парк Терезианум, полковник на некоторое время позабыл о Ривенсе.

Солнце уже клонилось к западу, и одна половина небольшого парка, зажатого со всех сторон старинными зданиями, была в тени: за столиками в летнем кафе уже можно было сидеть, не опасаясь ярких лучей. Только на волейбольной площадке было жарко.

Команда аппарата Верховного комиссара, за которую играл Лунцов, терпела поражение от команды УСИА.

Забродин поддался общему настроению: поражение команды аппарата Верховного комиссара его огорчало, и он при удачном ударе Лунцова по мячу даже захлопал в ладоши. И все же победа досталась команде УСИА.

Лунцов отправился в душ, а Забродин пошел вдоль небольшой тенистой аллеи.

Полковник издали увидел Викентьева. Он стоял возле пестрого газона и любовался цветами. Невысокого роста, полнеющий мужчина, одетый в темный вечерний костюм, держался спокойно и с чувством собственного достоинства. Викентьев не был знаком с Забродиным и поэтому не обращал на него внимания.

Вскоре к Викентьеву подошел Лунцов, поздоровался и, кивнув Забродину, вместе с Викентьевым пошел в сторону кафе. Когда Забродин подошел к ним, они пили пиво.

– Познакомьтесь. Мой начальник, – сказал Лунцов.

– Очень приятно. – Викентьев привстал и пожал протянутую руку. – Вот я рассказываю Юрию Борисовичу, что сегодня заметил за собой слежку, – возбужденно сказал Викентьев.

– Вам-то бояться нечего, – пошутил Забродин, – у вас такой мощный покровитель!

– Я господину Пронскому еще ничего не говорил. И не знаю, следует ли говорить?

– А почему же нет? Скажите непременно. Ваши разговоры с ним скорее всего подслушиваются, и это пойдет вам на пользу…

Викентьев не знал, что Пронский является нашим разведчиком, и принимал его за американского агента. Забродин считал, что так лучше для дела.

Хотя Викентьев и старался держаться спокойно, от Забродина не ускользнула его настороженность. Полковник понимал, что и любой другой на его месте испытывал бы беспокойство: «А вдруг случится неприятность? Могут схватить! Что тогда?»

Чтобы его успокоить, Забродин сказал:

– Вы не волнуйтесь, с вами ничего не случится. Вы нужны американской разведке здесь как работник советского учреждения… Передайте Пронскому информацию, которую вам вручил Юрий Борисович. А когда возвратитесь, зайдите ко мне в гостиницу. Ведь вы часто там бываете у своих друзей?

– Хорошо.

– Нужно подвести итоги! – сказал Роклэнд, поворачивая в руках авторучку, отчего нарисованная на ней женщина снимала и надевала платье. – Затем мы должны принять решение. В каком состоянии операция «Освещение», майор Грегг?

– Должна вступить в действие сегодня-завтра.

– Прекрасно! Время взломов сейфов, убийств и краж шифров прошло. Наши инженеры дали нам тонкую технику. Поздравляю, Грегг!

– С Викентьевым тоже все в порядке. Вчера он передал нам первую информацию.

– А как дела с «Мэтром»?

– Немного посложнее. Элизе никак не может зацепиться за него. Но я не теряю надежды.

– Нужно быть энергичнее, Грегг!

– Это не от меня зависит, шеф!

– Мы не можем надолго затягивать,

– Элизе старается, я это знаю. Я наобещал ей целые горы. Но Нечаев к ней совершенно равнодушен…

– У вас есть другая?

– Есть несколько, но никто не знает русского языка или хотя бы английского…

– А что у вас нового, капитан Дилл?

– Я встречался с ним на приеме, шеф. Вы это видели. Вы бы знали, как он мечтает поехать в США!

– Ну, ну, Дилл, не завирайтесь!

– Об инциденте в лагере с Синельниковой и ее сыном он не сообщил своему Верховному. Иначе последовал бы протест.

– Это уже кое-что!

– И еще шеф. Фрау Диблер взяла письмо.

– Вы мне уже показывали. Там ничего особенного нет.

– Новое, шеф. Это документ! Я еще не успел доложить, только вчера получил. Взяла из саквояжа.

– Письмо с вами?

– Вот оно. – Дилл достал из кармана конверт и передал Роклэнду. Американец надел очки, вынул из конверта исписанный лист бумаги и повертел его в руках.

– О чем здесь, Дилл?

– Нечаев пишет другу в Россию. Восторгается Веной, хорошо отзывается о приеме в американском посольстве…

– Пожалуй, это подойдет. – Роклэнд искоса посмотрел на Дилла. – Мы можем туда кое-что добавить тем же почерком.

Началась подготовка к свертыванию работы советских учреждений и массовому отъезду советских граждан на Родину. Обычно оживленный парк Терезианум, где проходили состязания по волейболу, массовые игры и танцы, демонстрировались кинокартины, стал пустеть. Новые русские фильмы привозили все реже.

У многих австрийцев появилось двойственное чувство: они радовались окончанию оккупации, предстоящему выводу иностранных войск с их территории. Но рабочие многочисленных заводов, железных дорог, трамвайщики, привыкшие жить под охраной советских законов, боялись перемены обстановки. Советское командование не позволяло спекулянтам взвинчивать цены. В русских магазинах продукты и товары были дешевле, чем у частных торговцев. И в большинстве своем в советской зоне австрийцы жили вполне прилично. Перемена режима могла привести к росту цен, признаки этого были уже налицо: на рынке, в мелких магазинчиках продукты стали дорожать. И все же впереди были независимость и нейтралитет!

…Богданов включил настольную лампу и углубился в чтение служебных бумаг. Теперь, когда деловая жизнь в Вене на некоторое время замерла, можно было спокойно обдумать все, что произошло за сутки, увязать друг с другом хаотичные на первый взгляд события.

Но неожиданно дверь кабинета отворилась, и Забродин прямо с порога взволнованно произнес:

– Нужно спешить! Совещание у посла началось?

Было видно, что Забродин очень торопился.

– Что случилось?

– Люстра, Илья Васильевич, понимаете, люстра. По дороге все объясню. Нужно немедленно ехать туда.

– Но у посла идет совещание. Объясните толком…

– Некогда. У вас машина здесь? Расскажу по дороге… Случилась неприятность!

Богданов собрал в охапку бумаги, разложенные на столе, сунул их в сейф и тогда только спросил:

– Вам нужна моя помощь?

– Да. Только вы можете вызвать посла с совещания…

Они бегом спустились по лестнице и вскочили в машину, стоявшую у подъезда.

– В посольство. Быстро! – приказал Богданов шоферу и повернулся к Забродину. Тот вытер вспотевшее лицо, откинулся на спинку сиденья и сказал:

– В люстре, по-видимому, вмонтированы микрофоны.

– В какой люстре?

– В кабинете посла.

– Откуда вы взяли?

Ответить Забродин не успел, машина стояла у посольских ворот.

Советские дипломаты сидели за длинным столом, ожидая начала совещания. Сегодня должны были обсуждаться уступки, на которые может пойти Советское правительство.

Переговоры об условиях австрийского мирного договора развивались успешно. Уже была назначена дата подписания договора – 15 мая. С приближением срока возрастало напряжение в работе. Советские дипломаты, добиваясь постоянного нейтралитета Австрии, разгадывали и отклоняли многочисленные попытки «союзников» протащить в текст договора такие формулировки, которые давали бы им возможность в будущем втянуть эту страну в политические и экономические блоки. Шла борьба за гарантированный нейтралитет Австрии.

В дипломатических и торгово-экономических переговорах, если они равноправны и развиваются нормально, обязательно имеют место уступки с той и другой стороны. Если одна делегация не захочет идти на уступки, то переговоры зайдут в тупик.

Со вчерашнего вечера советские дипломаты перешли к обсуждению уступок, на которые они могут пойти в ответ на встречные шаги других делегаций. Намечались главные задачи для переговоров следующего дня, наша тактическая линия.

Еще сегодня днем они заседали в «Империале». Там было тесно и неудобно. Теперь же кабинет Иртенева был готов. И вот первое заседание здесь.

Богданов открыл дверь в кабинет, когда посол уже начал совещание.

– Извините, Александр Андреевич, – громко сказал Богданов, входя. Иртенев обернулся к нему. – Можно вас на минутку?

– Вы же видите, что я занят! – Голос посла прозвучал резко.

– Прошу прощения, у меня срочное дело.

– Что такое?

– Я хотел бы вам кое-что сказать. – Богданов стоял в дверях, давая тем самым понять, что разговор должен носить конфиденциальный характер.

– Извините! – Иртенев закрыл папку и вышел из кабинета. В коридоре явно недовольным тоном спросил: – Что у вас произошло?

– Понимаете, Александр Андреевич, – вступил в разговор Забродин, – все разговоры в вашем кабинете слушают американцы!

– Откуда это вам известно?

– В люстру вмонтированы микрофоны. Если вы позволите, я расскажу вам подробности завтра. А сейчас было бы лучше провести совещание в другом кабинете.

– Так давайте выключим люстру?

– С двумя плафонами вам будет темно. Да и не хотелось бы, чтобы американцы знали, что их секрет раскрыт…

– Ну, хорошо…

Иртенев возвратился в кабинет. Возникший было шум сразу же стих. Богданов и Забродин услышали, как Иртенев сказал:

– К сожалению, мне необходимо срочно выехать на переговоры к командующему войсками. Я просил бы перенести наш разговор на завтра. Прошу извинить…

Задвигались стулья, и кабинет быстро опустел.

Утром в кабинет к Забродину вошел военный.

– Инженер-майор Торгуев, – представился он.

– Очень рад с вами познакомиться, – ответил Забродин и сразу же перешел к делу: – Мы подозреваем, что американской разведке удалось вмонтировать в люстру, которая висит в кабинете посла, микрофоны. Вам понятно, что это значит?

– Да, конечно. Но как они смогли это сделать? Ведь посторонних в посольство не пускают?

– Я вам потом расскажу. Сначала давайте проверим, так ли это.

– Задача ясна! Я готов…

– Сейчас мы проедем в посольство. В кабинете посла – ни одного слова!

– Это само собой…

– Люстру, пожалуйста, не включайте.

– Все понятно. Я сделаю, как надо…

Торгуев быстро стал проверять проводку с помощью каких-то приборов. Было видно, что он мастер своего дела. Забродин с нетерпением ждал результатов.

Отсоединив проводку, Торгуев осторожно снял люстру и вынес ее в коридор. Перочинным ножом соскоблил краску на толстом ободе.

– Вот, смотрите, – проговорил он тихо, – отверстие. Такое маленькое, что в него не пролезет иголка. А рядом пайка, это не фабричная. Тонкая работа! Здесь может быть то, что вы ищете.

Нагретым паяльником Торгуев снял олово, разогнул шов и что-то осторожно вытянул пинцетом изнутри.

– Вот он, микрофон! – Торгуев показал Забродину висящий на проводах маленький черный прямоугольник, напоминающий фишку от домино, с отверстием посредине. – Отсоединить?

– Нет. Оставьте пока на месте.

Заперев кабинет, Забродин и Торгуев возвратились в «Империал». Забродин, не задерживаясь, прошел к Верховному.

Иртенев пригласил к себе Богданова и Гриценко. Теперь Забродин чувствовал себя куда более уверенно.

– Как вы узнали? – спросил Иртенев Забродина, когда все собрались.

– Секрет фирмы! – улыбнулся Забродин. – Я, конечно, шучу. Вы помните, я говорил вам, что американцы узнали что-то важное?

– Да.

– В доме напротив посольства мы обнаружили магнитофон. Коротов назвал мне в числе вещей, купленных для кабинета посла, люстру. И сказал, что покупал у Ривенса. Какая взаимосвязь между этими разрозненными событиями? На первый взгляд ничего общего… Но, если вдуматься и сопоставить с некоторыми другими фактами, то получается уже кое-что. Вот проследите за ходом моих рассуждений. Я вспомнил, что на Ривенса у нас были некоторые данные. Проверив, мы убедились, что он связан с неким мистером Греггом. Теперь уже люстра, магазин, тайна, Грегг, Ривенс не давали мне покоя, все время вертелись в голове. Еще раньше от Пронского мы узнали, что американцы получили какие-то важные сведения… По-видимому, они затевают что-то серьезное!

Никакой операции, по крайней мере сейчас, по отношению к своим западным союзникам американцы проводить не станут. Значит, готовится что-то против нас. Я старался представить, к чему может относиться слово «магазин». Мне подумалось, что в нем таится ключ к разгадке. Продумал десятки вариантов. Иногда казалось, что мои усилия напрасны и ничего за этим не кроется… И все же я перебирал слово за словом: «тайна», «магазин», «люстра». И неожиданно выплыло: «Люстра!» Все сразу стало на свои места…

– А магнитофон? Зачем магнитофон?

– Магнитофон записывает. Теперь уже все просто. Микрофоны маломощные, передатчик действует на короткое расстояние, поэтому и потребовалась квартира вблизи посольства. В этой квартире был установлен магнитофон, на который записывалось все, что говорилось в кабинете посла.

Некоторое время все сидели молча. Затем Иртенев сказал:

– Насколько я помню, новую люстру включили в моем кабинете два дня тому назад… Нужно разобраться, о чем я говорил вчера, до совещания, и принять меры. Ну, этим я займусь сам. Что вы намерены делать дальше?

– Попытаемся извлечь кое-какую пользу. Я прошу вас оставить все, как есть! – попросил Богданов.

– Делайте, как знаете. Вы разбираетесь в этих вопросах лучше, чем я.

…В старинном дворце Бельведер состоялось торжественное подписание Австрийского мирного договора. Отныне народ Австрии освободился от бремени оккупации. СССР, США, Англия и Франция обязались охранять австрийский нейтралитет от всевозможных посягательств. Через несколько лет западные государства начнут снова плести нити, с помощью которых они хотели бы втянуть Австрию в свои союзы, начиная от торговых объединений и кончая военными блоками. Но сейчас все были довольны достигнутым.

Наступило время пышных приемов и парадных церемоний.

Не было мира только между разведками. До окончательного вывода войск продолжали существовать зоны…

Однажды дверь кабинета Лунцова резким движением открыл Петр Федорович Радов и, подойдя к столу, положил перед Лунцовым конверт.

– Вот, полюбуйтесь! Сегодня получил по почте!

Лунцов вынул из конверта свернутый пополам лист бумаги, развернул и прочитал текст, напечатанный на машинке по-русски: «Пропуск». Затем указывалось, что это письмо является пропуском в американскую зону. Американская администрация хорошо знает директора завода Петра Радова, ценит его способности и предлагает перейти к ним на службу.

Внизу указывался маршрут, по которому Радов может пройти беспрепятственно в западный район.

– Вот до чего дошли! Ведь это же хамство! Я – старый член партии. Почему они так бесцеремонно позорят мое имя?

– Вам незачем волноваться, – успокаивал Лунцов. – Мало ли какую провокацию придумает американская разведка! Это совершенно не затрагивает вашу репутацию…

Вскоре с такими же пропусками пришли к Гриценко три инженера. Гриценко пригласил к себе Забродина.

– Посмотрите, – сказал Гриценко, передавая Забродину несколько конвертов. – Оскорбления человеческого достоинства стали приобретать массовый характер.

– Я уже информировал Иртенева. Он хотел поговорить с американским послом, но прямо сказал, что никаких надежд на этот разговор не возлагает. Опять нужны доказательства… А эти письма – неофициальные документы и с юридической точки зрения ничего не стоят.

– Как будем поступать?

– Предупредим наших инженеров, чтобы относились к этому спокойно. Запретить американцам писать, а почте доставлять эту «писанину» мы не можем.

В этот же день Забродин увиделся с Богдановым.

– Вы знаете, до какой наглости дошла американская разведка? – спросил он Забродина.

– Знаю. Сегодня говорил об этом с Гриценко.

– Это еще не все.

– А что такое?

– Они прислали письмо консулу Нечаеву. Назначают ему встречу в кафе с американским представителем. Так сказать, неофициальную…

В девять часов вечера Нечаев вышел из дому. Кафе «Зеленый Грот», куда Нечаев должен был прийти к половине десятого, размещалось в американской зоне. Нечаев несколько раз бывал в том районе.

В назначенное время он вошел в кафе. Пологая лестница, покрытая мягким ковром, вела куда-то вниз в загадочный полумрак, откуда доносилась негромкая музыка. Нечаев вошел в большой зал, напоминающий трюм корабля. Матовый свет проникал через иллюминаторы, вделанные в стены. Вместо столов стояли большие отполированные бочки, а стульями служили гладкие пни от деревьев. Кое-где возле бочек светились торшеры с яркими цветными колпачками. Воздух был чист и ароматен.

– Господин Нечаев, мы очень рады, – навстречу торопливо шел Дилл.

– О! Господин Дилл? Никак не ожидал вас здесь встретить! Я очень рад! Но почему вы назначили мне встречу в кафе?

– Видите ли, господин Нечаев, я – человек официальный. Меня попросили вас встретить и познакомить с одним господином. Но не я организатор. С вами хочет оговорить высокопоставленный чиновник. Если вы не возражаете, я вас провожу.

Нечаев ощутил на себе тяжелый взгляд и повернулся ту сторону, куда направился Дилл. Он сразу вспомнил взгляд, который перехватил во время приема в американском посольстве… Да, это были те же глаза. И к этому человеку вел Нечаева Дилл. Что ему нужно?

За столом сидел пожилой солидный американец. Он попыхивал сигаретой.

– Очень рад познакомиться лично. Много о вас слышал и видел вас на дипломатических приемах, но не имел пока возможности разговаривать, – произнес незнакомец и привстал, подавая руку.

– С кем имею честь? – Нечаев насторожился.

– Роклэнд. Работаю в американском посольстве, – он сел и жестом пригласил Нечаева последовать его примеру.

Дилл, видимо закончив свою миссию, ушел.

– Что вы будете пить? – спросил Роклэнд.

– Сухое вино. Если есть, рейнское.