Текст книги "Год жизни (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Рика подумала, наверное, что выстрелы – это команда, по которой надо подходить к хозяину и, не сожалея ни о чем, прибежала ко мне, маленькая и потешно встревоженная...

Мне оставалось только ругать себя и разводить руками.

Добавлю в завершение, что еще утром, Рика лаяла на волков, которые, видимо тоже заспались, потеряли бдительность, а может быть хотели поймать и скушать зазевавшуюся Рику.

Я прошел по их следу и установил, что волков два, и что они в этом ключе ходили уже несколько дней.

К вечеру мороз усилился, и я решил ввиду безнадежности этих походов вернуться домой, на Курумкан и заняться делами...

...Утром, когда я выходил из домика на Белых озерах, луна светила в полную силу, и стоял мороз-трескун, под пятьдесят градусов.

Покряхтывая и охая от яростного мороза, я шагал плотно прижимая каменную резину каблуков к дороге, ругая шутливо и мороз, и ленивицу Рику, и вообще весь собачий род.

Вскоре, по следам у обочины и по настороженному поведению Рики, понял, что незадолго до меня по дороге шли волки, по временам делая мочевые метки на выступающих предметах и для чего – то разгребая снег под соснами, до земли. Это были их владения, и они совсем меня не боялись, а при случае, могли бы меня, с большим аппетитом, съесть...

...На солнце восходе, мороз достиг наивысшей точки, и у меня прихватило нос и правую щеку. Хорошо еще, успел оттереть и поморозил только верхние слои кожи...

Солнце всходило красиво и медленно: из – за высоких безлесных каменистых гребней хребта, прорывалось голубыми полосами сквозь морозный туман и там, где дорогу им преграждали вершины, голубой цвет, менялся на белёсо – голубой.

Справа, в сером небе, еще не ушел за горы бледный диск луны, а над долиной Муякана стлался туман-пар, – видимо где-то здесь, из земли били горячие ключи.

Солнце, наконец, поднялось выше и золотом высветило и снег, и сосны, и наледи прикрытые узорчатым покровом измороси.

Сегодня, двадцать девятое декабря.

Утро...

Мороз снова поприжал; на улице за тридцать, а дома, против ожидаемого тоже холодно. Несмотря на производимое домом впечатление добротности и основательности, он совершенно не держит тепло и соответственно, пропускает внутрь холод. Для меня это неприятная неожиданность.

Надо было летом через "не хочу" законопатить щели, засыпать потолок опилками и сделать высокую завалинку.

В холода, под утро, пробы воды из радоновых источников в бутылках, замерзают в полуметре от печки – сильно дует морозом из-под пола...

Вчера Нестер уехал на базу в Тоннельный до восьмого января, и я могу отдаться работе и чтению, никому не мешая, и никем не стесняемый, на время отложив заботу об охоте, которая, как большое обещание самому себе, тяготит и принуждает бросая все, уходить в лес.

...Вновь на днях был на "Озерной" – поставил шесть капканов и безуспешно ходил по следам сохатых и изюбрей. Распадок рядом с "Озерной" станцией очень хорош, и надо будет весной, если время позволит, поставить в среднем течении ключа, где-нибудь в сосняке, зимовьюшку. Спускаясь с гривки по крутому спуску с осыпями, встретил свежие следы изюбрей, которые кормились в этом месте, разгребая снег до травы и, видимо, питаясь ею.

По моим подсчетам было три зверя: бык, телка и теленок, мне даже показалось, что я слышал свист изюбренка.

Быка я вспугнул и он, громко стуча копытами по камням, вихрем унесся в гору, задевая рогами за кустарник. Место характерное для зверя: мелкие рытвины, круто спускающиеся вниз параллельно друг другу, заросшие кустами багульника и частыми рощицами осины, березы и сосны.

Но скрадывать на этой горе зверей надо снизу – оттуда виднее, да и уходить изюбри будут или вверх, или вбок.

...За это время хорошенько постараюсь уяснить для себя, что охота – это тяжелый, надоедливый труд. Это каждодневная ходьба по двадцать пять-тридцать километров и в основном хребтами и гривами, а не по дну ручья или реки.

Зверь, соболь, и даже белка держатся повыше и охотник, если он упорен и опытен, должен ломать ноги именно по горам, не надеясь на легкую добычу внизу, в чистых сосняках.

...На обратном пути к сейсмостанции, Рика облаяла двух белок около дороги и в конце пути отстала от меня и ушла в поселок. Меня это не разочаровало. Всю дорогу вертелась в голове мысль, что Рику надо отдать хозяину.

Размышления:

...На станции "Озерная" по вечерам разговаривали о том о сем и как-то, затронули тему психологической совместимости. Володя Кондаков пытался уверить нас, что на "старшем" по станции лежит большая ответственность, и поэтому он вправе командовать, указывая, что делать и как делать. Но я возражал ему, исходя из собственного опыта и наблюдая жизнь других ребят на станциях.

По – моему, основное условие успешной и мирной работы без конфликтов на отдаленных станциях, это ясное понимание каждым, что когда живут двое в маленьком домишке из месяца в месяц, то не может быть ни старшего, ни младшего, а обязательно должен быть коллектив, и решения должны приниматься сообща, стараясь обсуждать каждую мелочь.

И работа должна делиться поровну, в противном случае необходимо должно возникнуть недовольство "подчиненного" "начальством", а это недовольство, в свой черед, по логике жизни, сделает въедливым и упрямым "старшего", или "начальника".

Армейский стиль работы недопустим тогда, когда двое находятся в равных экстремальных условиях и живут вместе: вместе работают, едят, спят.

Лучший вариант сочетания людских характеров, когда тот, что постарше годами и напористей характером, уравновешивается более младшим и менее себялюбивым, без претензий на исключительность. А такие характеры иногда встречаются.

И начальнику отряда, при подборе кадров и в дальнейшей работе нельзя, по-моему, сосредотачивать внимание на проблеме "начальник – подчиненный", а как можно чаще подчеркивать, что сейсмостанция – это единый организм и что работа наша – это наша жизнь, в которой бывают и удачи, и провалы, и очень важно в работе и в трудной жизни, относиться спокойно и к радостям, и к переживаниям другого.

Доводы об ответственности одного, несостоятельны, потому что несчастный случай или даже смерть, все ставит на свои места, заставляя еще раз задуматься о ценности некоторых положений в жизни.

Очень важно также, чтобы на базе ценили и уважали людей, работающих на отдаленных станциях, не досаждали им мелочной опекой, внимательно прислушивались к просьбам и пожеланиям их, сдерживая раздражение, которым ничего нельзя исправить и которое есть, на мой взгляд, проявление бесхарактерности и эгоизма.

Особенно рвущихся к "власти" и командованию индивидуумов, надо осаживать, иногда доводя такого человека до увольнения.

Я как-то подумал, что зная, как тот или иной человек живет в семье, можно на семьдесят процентов сказать, как он поведет себя в обстановке совместного одинокого или точнее "отдельного" житья.

Однако терпимость, эту замечательную черту характера человека доброго, нельзя путать с беспринципностью и угодничеством.

...Подводить итоги за год сяду в новогоднюю ночь...

Сегодня, одиннадцатое февраля.

Прошел ровно год, как я устроился в Институт Земной Коры, оператором на сейсмостанцию.

На дворе начинает светить солнце, которое в январе появлялось редко – редко.

В конце января – начале февраля, стало проглядывать по временам голубое, особенно высокое на фоне белых горных массивов, небо.

Зима перекатилась на весну, хотя ночью еще около минус сорока, но днем значительно теплее и светлее.

Лиственничник, коричневой полосой стоит между белизной снега под окном и "сахарными" головами скалистых вершин на горизонте.

В душе, уже обдумываю путь домой, все чаще вспоминаю жену и ребятишек, представляю себе, как с рюкзаком оттягивающим плечи, буду подходить к знакомой калитке и войдя во двор, сдерживая нетерпение, буду тихонько стучаться в мерзлые окна домика. Потом тень мелькнет в большом окне сеней, и кто – то из своих отопрет двери...

Настроение не рабочее, не боевое, хотя надо бы закончить охотничий сезон и добить учебник латыни, но, видно, я по – прежнему не ценю время, – так как много разговариваю последнее время и мало делаю.

Хочу домой, хотя и понимаю, что там меня ожидает большое количество дел и проблем и возможно, вновь придется уехать в поле, не сладив с быстро бегущим временем и сдерживая слезы при расставании с детками.

Стараюсь отогнать невеселые мысли о будущем, но не отчаиваюсь, а просто нет желания смеяться и позировать: ничего хорошего ожидать и не приходится. И это закономерно и логично. "Все, что изменяется или делается – все к худшему",– можно коротко сказать, рисуя контуры такой жизни....

Размышления:

Недавно подумал, что у самоубийц по идейным мотивам искренне серьезное отношение к жизни и смерти, и совсем мало ребячества и веселости. Основная масса людей напоминает страуса, прячущего голову в песок в надежде избежать опасности. Не то с самоубийцами, если это делается осознанно и добровольно. Когда понимаешь бессмыслицу жизненной суеты, тогда можно оправдать закономерность решения покончить с собой и тем самым проявить высочайший волевой акт.

...Интересен случай с самоубийством, немецких социал-демократов, Лафаргов – мужа и жены, ещё в начале двадцатого века. Чувствуя надвигающуюся старость и каждый, боясь потерять любимого человека, они решили вмешаться в решение судеб и распорядились своими жизнями сами, избегнув тем самым унижений дряхлой старости, такой обычной в любом современном обществе. Но на это способны, наверное только революционеры по характеру. Обывателю, на такой шаг решиться трудно...

Сегодня шестнадцатое февраля.

Весна близится неумолимо: температура поднялась до отметки в минус десять градусов и это, пожалуй, первый день за последние сорок-пятьдесят суток.

Днем, небо голубое – голубое и сверху, ярко светит все еще холодное солнце.

Видимость увеличилась по горизонту до нескольких десятков километров. Горы, их вершины видно хорошо и далеко.

Начинает поддувать весенний, пронзительный шумливый ветер.

В такие дни, при взгляде на вершины, по коже пробегает озноб – наверху этот ток воздуха, наверное холоден и беспощаден. Все живое, кажется, избегает бывать в такую пору там, под темно – синим, почти черным, опаленным свирепым морозом, небом. И только белые пушинки облаков, беспечно летят высоко-высоко.

В безветренные дни, в затишье на "югах" почти тепло и как – то особенно пахнет снегом и багульником.

Начинаешь верить, что зима уходит и скоро, пять градусов тепла будет казаться прохладной серостью.

Изюбри держатся в чистых, малоснежных сосняках, находя здесь и корм, и отдых после крещенских морозов.

Два дня ходил за сохатым в районе между аэропортом и Курумканом.

Первый день выправил след где-то за два часа и Волчок погнал сохатого по кругу. Я шел сзади, подбадривая отстающего и теряющего интерес кобеля, пока мы вновь не догнали зверя.

Сохатый лег в чаще кустарника, и я только услышал, как затрещал багульник под напором зверя. Волчок в этот раз сплоховал, прозевал сохатого и лишь разобравшись в происходящем, метнулся в погоню, но тщетно: сохатый ушел под гору и снова лег там, а я, выйдя на высоковольтную просеку, посидел на чурке, полюбовался открывающимся видом, пожевал бутерброд и пустился вниз, к посёлку в долину Муякана.

Вечером, на станции накормил собаку досыта и лег пораньше спать.

Назавтра, я переменил тактику. Как только высадились из попутной машины, сразу взял Волчка на поводок, потея и отдуваясь поднялся на гору, вышел на брошенный вчера след и двинулся по нему вперед, держа Волчка сзади на поводке.

Вчера, когда мы сошли с его следа, сохатый полежал в кустах, дождался сумерек и тронулся в район кормежки. Он, долго искал переход через крутобокий распадок и не найдя подходящего спуска, решился перейти где попало.

Попав на обледенелые камни, видимо поскользнулся и съехал на брюхе, по довольно крутому склону головой вперед. Потом, поднявшись на плоскогорье, бык снова лег и уже при луне, поднялся не торопясь и ушел кормиться на марь, покрытую кустарниковой березой.

Здесь, я отпустил Волчка, который начал нетерпеливо натягивать поводок и освободившись, большими прыжками ушел в чащу.

Я же, идя по следу гадал, далеко ли от нас зверь и слыша крик кедровки, думал о том, что, может быть, она с дерева видит черную спину сохатого и его горбатую голову с длинными, настороженными ушами.

Перейдя дорогу, углубился в заросли багульника на крутом горном склоне. Свистнул бежавшего в стороне Волчка, но он не подошел ко мне, а, пробегая где – то выше по склону, пересек след сохатого. Прошло минуты две и тут Волчок залаял быстро и часто, как лает на человека.

Я кинулся бегом на лай, но кусты стеной встали впереди и с боков, как можно затрудняя бег, цепляясь за одежду и ударяя больно по лицу тоненькими гибкими веточками.

Голос Волчка удалялся, то замолкая, то вновь возникая в порывах ветра: сохатый уходил.

Вскоре натолкнулся на следы и догадался, что зверь в начале нехотя, потом все быстрее и быстрее бежал прочь от собаки и неведомой опасности, которая кралась вслед за нею. Думаю, что он догадывался, по чьему наущению так горячилась собака, и предпочел спастись бегством, что Волчок и позволил ему сделать.

Еще добрых два часа преследовали мы оторвавшегося от нас сохатого, но в конце концов, наломав ноги в болотине, покрытой цепким кустарничком, бросили гон, сбившись со следа. Дело осложнилось еще тем, что чьи – то две собаки вышли на нашего сохатого и пустились гнать его, затаптывая следы и угоняя зверя все дальше.

Я, правда, остался доволен: натаска Волчка идет своим чередом...

Сегодня вечером прочитал "Происхождение семьи, частной собственности и государства" Фридриха Энгельса. Думаю, что во многом не соглашусь с ним, но для критических замечаний надо быть хорошо знакомым со многими науками о человеке: антропологией, археологией и так далее. Следует отметить уничтожающую оценку капиталистической цивилизации, духом которой до сих пор является нажива...

...А время, между тем, неспешно двигалось к весне!

Морозы схлынули и вместе с оттепелью, пришли снегопады завалившие и лес, и горы пуховым одеялом мягкого снега...

Я занимался своей работой, в лес не ходил и налаживал, часто барахливший сейсмограф...

Сегодня на сейсмостанцию, зашли необычные гости. Это был корреспондент журнала "Вокруг света" Андрей и художник из Питера Юра Орлов.

Я накормил их свежими щами и разговорившись, узнал, что Андрей, искал лавиньщиков, героев его предполагаемого очерка, но по ошибке, попал к сейсмологам.

Гости видимо были впечатлены условиями моей жизни и потому, Юра, уже через несколько дней, пришёл ко мне в гости, со своей невестой Таней, которая приехала на БАМ чтобы повидаться с ним. Я вновь покормил гостей и сводил их на горячие радоновые источники, показывая всю красоту тайги, окружающей эти источники...

Наше знакомство продолжилось, когда я попал к Юре в гости в посёлок, где он жил в Доме быта, с администрацией которого заключил контракт по созданию интерьера, то есть написание нескольких картин и создание больших плакатов, для фронтона двухэтажного брусового здания. Юра узнал, что не так давно я был художником-оформителем и потому, попросил помочь ему в этих работах.

Я согласился...

...Пока Юра заготавливал материалы для работы, я успел сходить на Белые озёра со своим новым знакомым Васей Дмитриевым, ловить ондатру.

Мы прожили неделю на таёжном полуострове, окружённом озёрами и полноводными протоками. Спали у костра, в спальниках и по утрам охотились на уток, которых вокруг было в изобилии. Эти озёра, в пойме реки Муякан, были вместилищем множества водоплавающих птиц и прочей дикой живности, в том числе ондатры.

С вечера, мы с Васей выставили в прибрежных зарослях осоки, капканы, а рано утром, ещё в полутьме рассвета, я пошёл проверять их. Первый был пусть и подходя ко второму, я вдруг заметил в зелени травы какое-то движение и увидел ондатру, сидевшую на кочке и казалось не замечавшую меня.

Я подкрался к ней и придавил её в воду, резиновым сапогом. Только позже, увидев у неё на ноге капкан, я понял, что она была поймана ещё ночью и отсиживалась на кочке не зная, как освободиться...

Пока Вася спал, я успел скараулить уток, севших в небольшой заливчик, рядом с нашей стоянкой и добыл жирную крякву, которую мы и сварили на завтрак, когда Вася наконец проснулся.

Он рассказывал, что промучился всю ночь от холода, и только на рассвете угревшись от поправленного мною костра, заснул уже до утра...

...В том походе, уже перед выходом домой, я добыл косулю, чем и спас не только себя но и Василия, от "голодной смерти".

К тому времени, мы уже подъели все запасы, дробовые заряды на уток тоже закончились, и мы ели поджаренных на костре ондатр, которые по вкусу напоминали зайчатину – ведь и те и другие были грызунами...

...В последний день, перед возвращением на сейсмостанцию, я пошёл вниз по течению Муякана, огибая большое озеро, на котором мы стояли, справа. В одном месте я встретил свежие медвежьи следы и совсем недавний его помёт. Естественно, я насторожился и шёл внимательно всматриваясь вперёд и по сторонам.

Выйдя на чистое место, я увидел впереди неширокий залив и на противоположном берегу, вдруг заметил какое-то подозрительное шевеление. Остановившись, я достал из рюкзака бинокль и вглядевшись, различил на той стороне, в зарослях молодого осинника, косулю, которая не обращая на меня внимание, поедала молодые листочки с осинок...

Медленно опустив бинокль, я поднял ружьё, прицелился и выстрелил. Движение в чаще прекратилось. Торопясь, я обошёл озеро по периметру и когда пришёл в осинник, то почти сразу увидел лежащую под деревцами косулю...

Я, конечно обрадовался, потому что мы с Василием, были теперь спасены от "голода"!

Назавтра, мы вынуждены были срочно эвакуироваться со своей стоянки.

Началось большое наводнение, вызванное таянием снегов на окрестных горах.

Вода с утра, пошла "валом" и мы, едва успели собрать свои вещи, поспешили уходить из опасного места. Однако, выяснилось, что уже оказались окружены водой и пришлось брести по воде, выбираясь на сухое место.

Вася был обут в короткие резиновые сапоги, а у меня были ботфорты и потому, я взвалив его на плечи, осторожно ступая по воде, которая местами была уже выше колена, кое-как пробрался к возвышению, на котором росли молодые сосёнки.

Поплутав некоторое время в незнакомых местах, мы вышли на дорогу, и вскоре увидели на краю большой вырубки знакомую избушку сейсмостанции, где я ночевал не один раз в течении зимнего охотничьего сезона, в гостях у Володи Кондакова...

Хозяева нам обрадовались, напоили чаем, а мы в свою очередь поделились с ними мясом добытой косули. В тот же день, мы отправились в сторону Тоннельного, однако вынуждены были возвратиться и ночевать на станции, потому что ручьи, наполненные талой водой, превратились в "громокипящие", непереходимые потоки...

К утру, когда вода спала и речки вошли в свои берега, мы, воспользовавшись этой паузой в наводнении, преодолели самый опасный участок обратного пути...

Ночевать остановились в пойме Муякана, в странном месте, на берегу заросшей высокой осокой, озеринки.

На одном из сухих, крупных деревьев, стоявших неподалеку от воды, было гнездо крупного орлана, который носился над нашими головами, явно с недружелюбными намерениями.

Через какое -то время, громадные хищные птицы успокоились, но мрачноватый ландшафт, невольно "напрягал" нас и мы с опаской поглядывали на гнездо, сидели у большого костра.

Вася, в этот раз, приготовил косулятину и мы ели свежее мясо без хлеба, жмурясь от удовольствия, поглощая порцию за порцией сочное, свежее жаркое!

У нас ещё оставался жир, и на нём, Вася готовил свеженину в большом, простреленном пулей алюминиевом котелке, подобранным нами где – то по дороге. Этот роскошный ужин и тревожная ночёвка у загадочного озера, запомнилась мне надолго...

Стоит рассказать подробнее и о моём напарнике в этой охоте.

Вася Дмитриев, родился в Ленинграде, в семье потомственных врачей. Он и сам поступил на медицинский факультет в институт и собирался продолжить семейную традицию.

И тут с ним случилось несчастье – он влюбился в женатую красавицу и совсем потерял голову. После скандалов и разбирательств, Вася вынужден был бросить институт, свою жестокую любовницу и уехал на БАМ, где находили себе убежище, многие люди с душевными травмами. Вот и Вася, поработав здесь штатным охотником в промхозе, устроился к нам на сейсмостанцию, залетел куда-то в горы, поработал там, потом перешёл к лавиньщикам и там женился на вдове начальника отряда, которая осталась с дочкой после трагической смерти мужа – начальника лавиньщиков.

Несчастье в этой семье случилось неожиданно!

Маленькая дочь, катаясь на санках с горки, сломала себе руку и так плакала и мучилась от боли в руке, что отец, не выдержав этого зрелища, в каком – то истерическом припадке, схватил ружьё, выскочил в сени и выстрелил себе в сердце...

Надо отметить, что на БАМе, такого вида происшествия, случались довольно часто. Видимо, тому причиной, была географическая изолированность многих поселений, в которые приехали и где жили, чаще всего люди из больших оживлённых городов не привычные к такому однообразному быту.

На этой же почве, часто случались и семейные трагедии, с изменами, ревностью и внезапными психическими срывами...

Женщин здесь, сравнительно с большим количеством молодых и привлекательных мужчин, было немного и потому, многие жёны, окружённые таким количеством привлекательных "самцов", сходили с ума и это служило почвой для многих семейных трагедий.

...Один из моих приятелей, директор дома культуры, как-то уехал в долгую командировку и в его отсутствии, его жена, недавно родившая малыша, соблазнённая демоническим красавцем молдаванином, изменила ему.

Когда наш друг возвратился в Тоннельный, через какое-то время, об этой измене, рассказала ему соседка-сплетница, всё видевшая или всё слышавшая...

Разгорелся скандал. Обманутый муж схватив альпийскую кирку, пытался убить "прелюбодея", которого едва спасли, прибежавшие соседи по общежитию...

В итоге, несчастная "изменщица", уехала на "материк" с ребёнком, а потом писала бывшему мужу слёзные письма и каялась во временной слабости.

Молдаванин, тоже вынужденный был уехать, а наш друг внезапно запил, страшно душевно "раненный", всем случившимся...

Этот мой знакомый, почернел лицом, очень переживал произошедшее, однако, так и не простил свою бывшую жену, родившую ему ребёнка. Он, несколько раз ездил на родину, борясь с душевной травмой и в конце концов, уехал с БАМа, не справившись с убивающими его воспоминаниями...

...Незаметно, наступило лето. Дневники я уже не писал, а работал с Юрой в посёлке и жили мы вместе в том же Доме быта, который и оформляли. На сейсмостанции, вместо меня работал мой сменщик, которому я отдавал свою зарплату...

Однажды, в составе небольшой "рыболовной экспедиции", мы съездили на рыбалку, в верховья Верхней Ангары.

Приехали на место на ГАЗ – 66, и остановившись на берегу, довольно широкой реки, стали закидывать сетку, а кто-то с удочками ушёл вверх по течению...

Часа через два, все собрались ужинать. В сетку, к тому времени попал крупный, блестевший серебряной чешуёй сиг, а ребята, поймали ещё несколько крупных харьюзов, из которых и сварили замечательную уху. На всю команду, была только одна бутылка водки и потому, каждому досталось по паре глотков.

Но и этого было достаточно, чтобы захмелеть и воодушевиться.

Напомню, что на БАМе был сухой закон и выпивку было очень трудно доставать.

А я, вообще, в течении года не пил ни грамма и потому чувствовал в себе пробуждение необычайных интеллектуальных силы...

Но потом, стоило мне выпить хотя бы рюмку водки, как я начинал чувствовать, что работа моего мозга слабеет и как бы затуманивается нездоровым ядовитым "туманом".

Юра Орлов, в тот вечер, уже после ужина, предложил мне поплыть на резиновой лодке, колоть рыбу с фонарем, и я согласился.

Мы сели в резиновую лодку-двухместку и отплыли.

Некоторое время, мы видели ещё на вершинах деревьев, оранжевые сполохи от большого костра, но вскоре потеряли его из виду и увлеклись рыбалкой.

Однако рыба, почем – то не шла на свет, а мы, понемногу отдалялись от места стоянки, а когда "очнулись", то было уже поздно. Плыть по течению большой таёжной реки легко и приятно...

Над тёмной рекой, уже поднимался серый рассвет и мы уже уплыли так далеко вниз по течению, что возвращаться не было смысла...

И мы отдались на "волю волн" и течения, по очереди правили лодкой, которую несло вниз и довольно быстро.

Вскоре, над глухой, непроходимой тайгой встало яркое словно умытое солнце и мы, забыв обо всем, любовались красотой совершенно дикой природы...

Плыли мы несколько часов, и неизвестно что было бы дальше, но Юра вспомнил, что совсем недавно, был в этих местах в зимовье, на берегу реки, у местного егеря...

Тогда мы решили пробиваться туда, а уже оттуда, выходить на трассу и на попутке, возвратиться в посёлок...

Мощная сибирская река несла нашу лодочку среди необъятной и могучей тайги и мы изредка заглядывая вниз, под лодку, видели в тени, стоящих около дна крупных харьюзов, которых наша лодка совсем не пугала. Наверное они, эти рыбы и людей – то видели в первый раз...

К полудню, мы совсем осовели от бессонной ночи, и то и дело принимались дремать по очереди – ведь надо было ещё и рулить лодочкой, чтобы не попасть в какой-нибудь, завал из упавших в реку громадных елей, обрушившихся в воду вместе с отступающим под напором течения, берегом.

Юра, рассказал мне, что в этих местах осенью, браконьеры ловят байкальского омуля, который громадными косяками, длинной в несколько километров, идёт в верховья реки на нерест.

Такие "рыбаки", стоя на берегу, большим сачком диаметром в метр-полтора сакуют рыбу идущую одна рядом с другой вверх по течению, сплошной живой, холодной массой.

– Некоторые умеельцы – рассказывал Юра – вылавливают до тонны такой классной рыбы и до времени прячут её в выкопанных на берегу, ямах. Эти ямы, часто находят местные медведи и жируют здесь, вплоть до времени залегания в берлоги.

– Рыболовная инспекция, в это время выставляет кордоны на дорогах и совершает облёты реки на вертолётах. Однако браконьеры, хорошо знают тайгу и умеют вовремя спрятать пойманную рыбу и самим спрятаться от инспекции...

...К полудню, у нас от голода и бессонницы начались галлюцинации. Например, мы вдвоём, вдруг увидели на берегу зимовье и человека с собакой, вышедшего на высокое крыльцо домика...

Когда же подплывали ближе, то вместо домика оказалось упавшее дерево с громадным корневищем, которое и принимали за зимовье...

Наконец, ближе к вечеру, Юра начал узнавать окрестные берега и мы, выйдя на отмель, перетащили несколько раз свою лодку через песчаные, намытые водой, косы, прежде чем увидели на высоком берегу реки, зимовье егеря.

Егерь был дома с каким-то приятелем и они были несказанно удивлены, когда увидели нас поднимающихся по тропинке от реки. Они и предположить не могли, что кто – то будет добираться до зимовья по реке!

Выше по Верхней Ангаре никаких жилых поселений вообще не было, а вниз, до ближайшего села было около сотни километров...

Зевая, попили чаю с хозяевами, перекусили и растянувшись на полу около печки, тут же заснули мертвецким сном, до следующего утра...

Назавтра, попрощавшись с егерем, вышли на трассу, которая проходила нескольких километрах от берега реки и зимовья. "Голоснули" первому же встречному "Магирусу", сели в уютную кабину и за разговорами, незаметно доехали до Тоннельного.

Водитель рассказывал случаи встречи с медведями, которые прошлой осенью, уходя от пожаров в Баргузинской тайге, шли на север и в основном по строящейся трассе.

Видели их здесь во множестве и потом, голодая, они стали выходить к человеческим поселениям вдоль БАМа и питались на свалках.

Там их и добывали испуганные близостью хищников, поселяне – строители магистрали...

В Тоннельном, мы узнали, что наши попутчики по рыбалке даже и не пробовали нас ждать или искать и уехали в посёлок на следующий вечер, наловив несколько десятков килограммов сигов и харьюзов. Они верно рассчитали, что два сильных мужика в тайге не пропадут, даже если и заблудятся...

Потом мы несколько недель упорно работали над интерьерами, а подустав, вновь уходили в тайгу.

За время нашей совместной работы, мы с Орловым, несколько раз ходили в окрестные таёжные урочища и об этих походах, я, впоследствии написал рассказ, который и помещаю в приложении...

Кроме этого, я успел съездить летом на рыбалку в район Белых озёр, с другим своим приятелем, откуда мы возвратились с рюкзаком отборных полуторакилограммовых карасей. Об этой рыбалке тоже есть рассказ, который, тоже будет выложен в приложении...

...Так получилось, что я на сейсмостанции, за эти последние месяцы, поработал совсем немного, и уехали мы вместе с Юрой в Иркутск, в начале осени, после моего добровольного увольнения из Института Земной Коры...

...Добравшись, на попутной "вахтовке", до Нижнеангарска, мы договорились с отплывающим в Листвянку, на юг Байкала, буксиром и погрузив багаж, устроились на судне. Это трёхдневное путешествие запомнилось нам надолго...

Буксир, тянул из Северобайкальска, на юг несколько барж с грузами и на каждой барже был свой шкипер. Где-то в районе острова Ольхон, к нашему буксиру, рано утром причалила маленькая лодка в которой сидели рыбаки, привезшие нашему капитану несколько вёдер пойманной рыбы, в основном омуля и харьюза...

Рыбаки эти, были односельчанами нашего капитана и стояли в палатке, прямо под высоким скалистым берегом. Они ловили омуля и харьюза, по браконьерски. Но кто же этого не делал из местных жителей, на Байкале, во времена всеобщего запрета рыбалки.

В тот день на буксире, в кают-кампании, состоялся праздник – был день рождения одного из шкиперов с барж.

Это был молодой симпатичный цыган, отчаянно влюблённый в радистку с нашего буксира и эта пара, сидя рядом за праздничным столом, ворковала как голубки...

Мне из этого "финального заплыва", запомнился суровый и бесконечный Байкал, а также замечательно дружная команда буксира, во главе с молодым капитаном...

Прибыли мы в Листвянку вечером и выгрузившись на причале, душевно попрощавшись с командой, договорились с попуткой и в тот же вечер уехали в Иркутск, ко мне в Нахаловку...

На этом закончилась моя Бамовская "одиссея"!

Но память об этой поездке, сохранилась во мне на всю оставшуюся жизнь!

Свои дневники, я распечатал ещё живя в Питере, а совсем недавно, эту распечатку я привёз в Лондон и постарался сделать из неё книгу. Перепечатывая давние эпизоды, я невольно забывал где я и сколько мне лет, – настолько захватывали меня, моё сознание вышеописанные картины простого таёжного быта и необычной дикой природы...