Текст книги "Год жизни (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

А я шел и размышлял, что или рассказы про свирепых медведей которые после неудачных выстрелов кидались на охотников и оставляли их убив и спрятав у лесу завалив валежником, или это было неправдой, и мне попался добродушный мишка...

Около часа я осторожничал, старался не упускать из виду Пестри, который показал бы мне, где залег медведь в засаде.

Но страхи мои были напрасны, медведь перепуганный больше меня, долго удирал по тропе, а потом резко свернул влево и в гору...

Я понял, что всё обошлось, а тут и небо стало разъяснивать, показался серебряный диск солнца...

Все происшедшее отодвигалось в ирреальность рассветных сумерек, порождающих причудливые и жутковатые видения.

31 мая.

На сопках расцвел багульник, розовые тени чуть заметные глазу, залегли по темным распадкам. Солнце дня три уже светило по-летнему, но вдруг, откуда неизвестно надвинулась дымка, заволокла солнце, на которое стало возможно глядеть не прикрываясь ладонью, как через закопченное стекло.

Потом ночью налетел ураганный ветер и принес холодный воздух. Опять надеваю фуфайку и с утра, выходя на улицу перед тем как открыть дверь, поеживаюсь и дрожу.

Работа идет своим чередом, станция почти отстроена, осталось устранить погрешности в морском хронометре и добиться наилучшего качества фото обработки сейсмограмм.

На днях, с Толей Полушкиным сделали большое дело: с помощью соседей-лесорубов нам привезли прямо к дому 30-35 хлыстов с просеки. Мы распилили их, накололи и сложили в поленницы. Думаю, что на зиму вполне хватит этих дров.

Отправил телеграмму домой жене, чтобы она на лето выехала всем семейством сюда, ко мне, в Северомуйск.

Как бы мои дела ни складывались дальше, я решил, что здесь им будет легче прожить и пропитаться и мне будет спокойнее, а главное, все они отдохнут от городской суеты и спешки. Ответа, правда, еще не получил...

Продолжаю систему: вчера отжался от земли 50 раз и присел на каждой ноге по 25 раз; половина намеченного мною плана выполнена. По-прежнему стараюсь не забывать латынь и занимаюсь помаленьку каждый день, но подается туго из-за бессистемного подхода, а менять что-либо в методе уже поздно.

Философию забросил совсем и отходя от глобальных проблем, снова окунаюсь в мелочи рутинной обыденности. Планирую большой поход на солонцы, но сроки не уточняю, потому что все может измениться в один день и меня забросят или на Ангаракан или на Белые озера, для строительства еще одной сейсмостанции.

...Размышляя, думал о благотворном влиянии женственности на творческую природу мужчин. Иногда достаточно теплого взгляда, незначительного задушевного разговора, чтобы стимулировать оптимизм и желание жить и работать, радуясь происходящим переменам.

И наоборот, одиночество или чисто мужская компания подталкивают к цинизму, распущенности, а некоторых наводит на мрачные мысли, – негативизм в оценке происходящего, заставляет поверить в низменный характер причин человеческих поступков и желаний.

Часто задумываюсь, что здесь в Тоннельном, я далек от осуществления своих планов, потому что нет ни сосредоточенности одиночества, ни сознания необходимости быть общительным и вежливым.

Часто бывают гости, с которыми надо разговаривать и смеяться, есть и пить чай, и соблюдать так называемые условности общежития. Кто-то из французов сказал: "Мир держится на условности". Очевидность этой истины неоспорима.

Сильной личностью можно быть только идя в разрез с установленными неписанными законами бытия. К гостям я отношусь и относился хорошо, но для меня сейчас важнее побыть одному и попробовать переломить свою лень и безволие, каждодневно заставляя себя работать и думать.

Завтра – начало лета и обычное разочарование, связанное с предвидением увядания природы, неизбежно следующим за весенними теплыми ветрами, цветами багульника и зеленой травой.

Каждый год, весной парадоксально возобновляется тоска по уходящему лету, которое еще не наступило, но предвестником умирания лета и окончанием осени для меня стало уже появление яркой весенней зелени.

Зима для меня – самая надежная крайность, хуже которой не будет, и поэтому, она будит во мне желания читать, видеть новое, работать, спокойно улыбаться, верить в лучшее будущее. Как писал Пушкин: "Любил бы лето красное и я...".

Сегодня читал биографии композиторов XX века: Малера, Равеля, Скрябина, Стравинского и захотелось с головой погрузиться в чтение истории античного мира, в изучение драматургии и отбросить это нудное, навязчивое НАДО; надо заниматься латынью и немецким, надо завершать задуманное и так далее. Но во мне живут два человека: один мечтает о высотах, презирая и отрицая трудности восхождения; второй сухо замечает, что на вершины лежит трудный, извилистый путь и человек, не обладающий крыльями, но жаждущий глянуть на мир с этих вершин, должен этот путь пройти пешком, потея и надрываясь.

Четвёртое июня.

Начало лета. Лиственницы распустили почки, и лес стал чисто-нежно-зеленым, необычно сочный цвет у хвои лиственницы; склоны сопок сиреневые, сквозь темный фон зимнего дерна. День длится со светом до одиннадцати часов вечера, а в два часа утра, небо вновь светлеет. На перевале же, по-прежнему снег и холодно, но лето есть лето и снег тает все быстрее.

Речки вышли из берегов, и мутная, пенная вода залила берега на полметра...

Сегодня была первая летняя гроза и первый гром гремел над домиком сейсмостанции.

Пестря обжился, раздобрел, стал спокойнее и задиристей, по ночам будит меня, лает на кого-то, а сегодня под утро вдруг принялся выть: наверное ему одному скучно и хочется в общество миролюбивых добродушных собак.

Ходит за мной, как тень. Я иду купаться на горячий источник, он непременно меня сопровождает.

Вода с верхом заливает мостки, по которым надо переходить речку, но Пестрю это нимало не беспокоит. Деловито, не спеша, прощупывая взглядом и лапами мостик; он без труда перебирается и туда, и обратно.

Пока я моюсь и отогреваю свой радикулит в горячей воде, Пестря ждет меня сидя на крупных камнях крутого склона.

Заметив, что я кончил мытье и начинаю одеваться, он солидно, не торопясь следует ко мне, а перед мостиком еще вежливо уступит право первому перейти речку.

По пути на источник обязательно свернет с дороги и проверит, как поживает знакомый местный бурундучок. Убедившись, что все хорошо, жизнь течет, Пестря следует за мной...

У каждого из нас свои заботы!

...Тоталитарные государства по Шопенгауэру более склонны к развязыванию войн в силу относительной стабильности внутри этих государств. Эта стабильность – ширма, за которой кроется кипящий котел человеческих страстей и неудовлетворенных честолюбий.

Такое государство напоминает мощный венозный кулак, а члены этого государства – пальцы, готовые сжаться и, повинуясь единой воле, ударить по любой цели. Государство, не раздираемое изнутри противоречиями и раздорами – совершенная машина нападения и отражения нападений.

Я думал об этом, вспоминая поражение "демократической" Франции во вторую мировую и победу сталинского "тоталитарного" Советского Союза над Гитлером. Именно отсутствие "пятой колонны" позволили Советской Армии и советскому народу не только отразить нападение, но и победить врага...

Ночует Пестря почему-то под крыльцом, едва-едва протискиваясь под настил и узкую щель. Странные у него привычки!

Вчера заходили с Толей Полушкиным к его друзьям, в общежитие. Опрятные, небольшие комнатки с фотографиями по стенам, с магнитофоном на полочке, пара фотоаппаратов висит на гвоздике в головах, небольшие библиотечки на полке, в углу – выжженная на дереве картинка. Винный сосуд, из которого струйкой вьется дымок, поднимаясь, дымок превращается в женщину форм округлых и крупных. Женщина держит в руке рюмку с вином. На доску кнопкой кто-то приколол картинку, изображающую бурю на море...

Живут ребята безбедно, но, наверное единственное развлечение посреди монотонной и привычной работы – вино и флирт. Во всяком случае это то, что не стесняются здесь афишировать. Конечно, некоторые из них учатся и в вечерних школах, и в вузах, кое-кто по "маленькой" увлекается чтением, но об этих буднях в присутствии мало знакомых людей упоминать не принято.

Другое дело поделиться с кем-то, как и сколько вчера выпили и как на "рогах" пришел домой, и кого вчера провожал и как "это было". Знаком с ребятами я недавно, общих тем конечно нет, водки я не пью, не флиртую и даже не делаю вид, что мне это все приятно, поэтому со мной знаться просто неинтересно.

Лица некоторых ребят особенные, а двое так просто красавцы – приятно на них поглядеть. Об этих двух постараюсь еще написать.

Девятое июля.

Не брался за дневник месяц, а кажется прошла вечность.

Сейчас все поворачивается на круги своя, и надеюсь продолжить начатое, то есть довести планы до логического конца.

Следует основательно заняться самовоспитанием, потому что разболтался, время уходит, работаю мало и ленив стал через меру.

Погода на дворе удивительная, – середина июля, а вот уже третий день идет снег, вперемежку с дождем. Временами, глядя в окно, можно сказать, что на дворе злая, холодная осень, так густо валит снег, а на горах снег лежит все три дня, внося необычное разнообразие в летний ландшафт. Вдобавок, холод стоит необычайный для этого времени года даже здесь, где и так, слишком жарко не бывает.

Количество жителей в нашем распадке возросло – приехали "полевики" – гидрогеологи и, поставив пять палаток, живут в них. О каждом из них постараюсь написать позже и подробнее. Напарником по сейсмостанции работает Володя Кондаков, как выяснилось, из разговоров, мой близкий сосед в городе, и возможно мы раньше часто встречались, не обращая внимания друг на друга, – сказывалась разница в возрасте и увлечениях.

Сегодня, наконец, собрался в лес: выйдя в восемь утра, поднялся по ключу вверх. Дошел до границы леса и испытал необычайный подъем и прилив жизненных сил, вдыхая хрустально чистый воздух высокогорья, оглядывая открывающиеся взгляду просторы.

Перекусил у ключа на солнцепечной горушке, сидя под деревом на мягкой подстилке из опавшей хвои и слушая лепет прозрачно-ледяного ключа, стремящего воду с камня на камень, с уступа на уступ вниз, в долину поросшую темным лесом.

Зачерпывая ладошками ключевую воду, думал, что этот бодрящий напиток теряет свою целебную силу в долине и возбуждающе действует только здесь, на высоте две тысячи метров.

Пестря радовался и веселился вместе со мной и самозабвенно преследовал тревожно свистящих бурундуков. Два бурундука, спасаясь от Пестри, пробежали буквально в полуметре от моих ног, а я, затаив дыхание дивился легкости и грации, с которой они неслись по земле. Возвращаясь, неподалеку от станции, нашел рог сохатого, сброшенный этой весной и не потерявший ни жесткости, ни плотности живых рогов.

Весит он, примерно пять килограммов и длиной сантиметров шестьдесят, с шестью отростками. Принадлежал он, как мне кажется, бычку, годов четырёх отроду. Медвежьих следов не встречал, хотя очень бы хотел верить в то, что недалеко от станции живут медведи.

Постараюсь ходить в лес почаще и вообще буду стараться вернуть себя в рабочую колею: латынь, философия и так далее.

Сегодня шестнадцатое июля.

Событий накопилось за этот промежуток времени изрядно и начать с чего-либо трудно. Попробую на авось, как говорят, "во время езды" ухватить нить повествования.

Вчера был в библиотеке и взял Тютчева, Гете "Фауста" и "Схватку" Юлиана Семенова. Семенова прочел и читая, размышлял, чем он мне не нравится? Конечно, проще ответить коротко: тем, что он из благополучных и романтик, но попробую покопать глубже.

Возьмем его рассказ "Еще не осень".

Немого отвлекусь и вспомню историю, которую увидел по телевидению в одной из педагогических программ. Тетя и дядя, оба уверенные и образованно-эрудированные, толковали о "социальном и асоциальном ребенке" и в доказательство, как надо делать и чего делать не надо воспитывая ребенка, представили сценку: мальчик лет шести "из хорошей семьи" должен был составить по заданному плану фигуру из кубиков, крепящихся друг к другу штырями.

В первом случае мальчик, поддерживаемый доброжелательным воркованием образованной тети, уложился во время, остался доволен и изображая на листочке красками свое настроение, провел ряд волнообразных полосок светлыми жизнерадостными красками и при этом улыбался, да и тетя была довольна.

Во втором случае, тетя скрипучим голосом поправляла малыша, резко не одобряла ложные ходы мальчика и тот, в конце концов, не только не смог уложиться во время, но, кажется, вовсе отказался заканчивать незамысловатую конструкцию и немножко поплакал, а когда тетя попросила его изобразить своё настроение красками, мальчуган сквозь слезы, плохо видя лист, ляпал черной краской черные кляксы на белом фоне.

Тетя и дядя, комментируя оба случая, как дважды два доказали, что тех, кого воспитывают по первому способу, будут со временем людьми "социальными", а кому удел воспитание, подобное тому, что было во втором случае, с большой степенью вероятности можно предсказать "асоциальность".

Не комментируя выше приведенную программу, хочу сказать, что Юлиан Семенов напоминает мне мальчика из первого примера: он пишет светлыми красками на белой мелованной бумаге под одобрительное воркование читателей и судя по всему, вполне "социальный молодой человек".

Вернемся к его рассказу "Еще не осень". Напомню содержание. Некто Серебровский, стареющий мужчина, лет 50 с небольшим, уединился в хижине на берегу "водохранилища". Совсем не важно, море это или озеро, главное, вода есть и есть рыбная ловля, описание которой сильно смахивает на описание рыбалки в ранних рассказах Хемингуэя.

Многозначительные рассуждения о том, клюнет или нет и небольшое описание борьбы с русским "марлином" – щукой. Затем небольшой гастрономический экскурс, увязанный с воспоминанием, связанным с былой рыбалкой и "простым", но добрым другом, искренним человеком, который открыл ему в далекой Астрахани секрет "царской ухи".

Затем небольшое отступление на описание аппетитного завтрака и похода за молоком, в соседнюю деревню, который окончился "неожиданной встречей с художницей Катей из Суриковского, на натуре".

Небольшая пикировка со злой, но обаятельной и даже красивой девушкой. Катя, уяснив, что перед нею не чурбан неотесанный, а человек довольно грамотный, увязалась провожать "деда" до доярок, но на беду в поле на лугу встретили дочку знакомого бакенщика Настю, которая за год превратилась из "олененка" в красивую девушку и судя по всему, "дед" ей тоже нравился своей душевностью.

Девушка, ревнуя Катю к деду, пообещала принести Серебровскому молока, а тот, вынужденный поэтому отложить поход к дояркам, ко всему отказался дать закурить Кате и, недовольный, не оглядываясь, ушел к себе в лес, где "отсыпался" и собираясь искупаться, вдруг обнаружил за спиной Катю, которая, укорив его за обидчивость, "легла в мох, утонув в нем, зажмурила глаза и тихо, словно засыпая, прочитала" опять же стихи, четверостишье, которое легко подхватил Серебровский, а читатель после этого эпизода может предположить, что Серебровский как минимум профессор университета.

И в таком духе далее...

Затем в рассказе появляется еще парочка молодых непосредственных, то есть "социальных", молодых людей, один из которых "поэт" и немного умник, с фигурой борца. И они, ближе к ночи, после посещения Божьего храма (живопись 17 века) плавают, дурачатся и танцуют на берегу водохранилища, а Серебровский у костра делает простенький шашлык, конечно, не такой, как у него на даче, когда к нему на день рождения приезжали друзья из академии...

И смотрит, как веселятся молодые. Потом Катя предлагает идти к нему в дом, он мямлит что-то и глаза ее из добрых вдруг делаются злыми.

Следует "перебивка". Серебровский, убежав от любви, возвращается в тусклый мир к себе в кабинет, на двери которого висит табличка "черная с золотом": "Генеральный конструктор, академик, Серебровский А.Я.".

Вот уж действительно, может подумать читатель о герое рассказа, что "еще не вечер".

В этом рассказе, пожалуй, весь "социальный" Юлиан Семенов, у которого много известных друзей и в Испании, и на Кубе, и в Португалии, и Генрих Боровик, и Микки Таривердиев и другие. Который кругом "хороший", благополучный, ко всему верит в хрустальные дворцы в недалеком будущем... для социальных людей.

А куда же "асоциальные" денутся? Вопрос этот не касается Семенова никаким боком, потому как о таковых, в его рассказах не упоминается.

Мне кажется показательным то, что "дед" в конце концов оказывается "академиком".

В этом обаяние не только детективных повестей Семенова. В этом проглядывает весь Семенов даже в таком далеком от эмоций жанре, как международная публицистика.

Во времена Бестужева-Марлинского идеалом романтиков был сильный, одинокий трагически кончающий жизнь, герой.

В наше время романтики возвели на пьедестал героя больших личных достоинств, но социального и щеголяющего знаниями лирических поэтов, с пристрастием к охоте и рыбной ловле.

Как я уже говорил, немалую долю в выработке стереотипа сыграл своими книгами и всей своей жизнью Хемингуэй, и Юлиан Семенов, страстный поклонник Хэмингуэя, пропагандирует насквозь индивидуалиста Хэма в нашей стране, идеалом которой всегда был коллективизм.

А если серьезно, то Семенов, идя на поводу у жизнерадостного читателя, производит своими писаниями ярко расцвеченную макулатуру.

Во всяком случае, рассказ "Еще не вечер", на мой взгляд, есть набор жизнерадостных штампов, перепевы мотивов, давно сочиненных.

Напрашивается сравнение с рассказом Юрия Нагибина "Требуются седые волосы".

То, что "хороший конец" в рассказе опущен, это, мне кажется, тоже дань моде. Кто-то из философов или филологов говорил, что драма должна быть драмой или в крайнем случае, после слов "все кончилось хорошо", занавес опускается. Концовка рассказа подразумевает благоприятный для академика Серебровского, исход его позднего увлечения.

Я не стал бы возражать против "социальных" людей, если бы на примере Юлиана Семенова не видел, что быть "социальным" – это значит, прежде всего, ценить собственное благополучие. И что бы там ни происходило в мире, если душу социального человека не отягчают переживания личного плана, там хоть половина людей на других континентах умри от голода, он будет писать светлыми красками приятные волнообразные линии, будет уходить от тяжелых раздумий о смысле жизни или о несчастье людей серых и маленьких.

А эти люди, случаются сплошь и рядом в свинцовой рутине обыденного бытия.

Они не верят в охоту на экзотических зверей в заповедных лесах и рыбную ловлю, чередующуюся с едой и выпивкой с известными всему миру, друзьями...

Хемингуэй не был равнодушным к судьбам простых людей и на свой лад боролся, побеждал, и терпел поражения, а выпивка и еда – это сопутствующие обстоятельства его достаточно обеспеченных героев. Герои испанских рассказов – бедные простые испанцы, застигнутые врасплох смертью – случаем; они, конечно не совсем испанцы, но испанцы, увиденные глазами американского писателя и гражданина.

Можно, наверное, спорить о том, законченный индивидуалист главный герой Хэма или в нем прослеживаются еще черты человека из народа, но когда стараются всеми силами представить подобных героев, как борцов за счастье простых людей, мне кажется, это значит согрешить против истины, наивный романтизм.

И тем более печально, что романтизм этот, противопоставляется реализму истинно русских писателей, начиная с Гоголя и кончая Платоновым, отличительной чертой которых был гуманизм защищающийся от свинцовых мерзостей жизни.

Каждый из великих русских писателей не закрывал глаза на несчастья маленького, придавленного обстоятельствами жизни человека, на огромное пространство, разделяющее мечтания маленького человека от окружающей его действительности.

Какие могут быть охоты или рыбалки, когда на земле есть хотя бы один несчастный человек? Приблизительно так ставили вопрос Толстой, Достоевский, Платонов и много других русских писателей, как в жизни, так и в речах героев своих произведений.

Нет ничего нелепее, чем предположение, что герои Достоевского могли бы самозабвенно ловить рыбу, пить джин с тоником и вкушать чудеса гастрономии на фоне людских страданий, их окружающих, просто жить изысканной гастрономией, на фоне людских страданий, их окружающих.

Жизнь Достоевского или Платонова, или Булгакова, или Льва Толстого, несмотря на спокойное детство, сделало их "асоциальными", то есть способными видеть, в первую очередь, страдания людей их окружавших и страдать их болями и мучиться их несбывшимися надеждами и желаниями...

...Дела на станции идут помаленьку, новости есть. Вот хотя бы то, что я уже вторую неделю один работаю за двоих: Володю Кондакова, начальник отряда забрал на Западный портал сложить печь.

Я привез на нашей машине еще одну собаку, ласково-равнодушную, непосредственную шестимесячную лаечку Рику, которой, судя по всему, здесь жить нравится и даже новый дружок – вечно хромающий Пестря – тоже нравится.

Рика быстро обжилась на сейсмостанции, не стесняется, выпрашивает вкусный кусочек у "артельного стола", во время еды болтается под ногами ожидая подачки, не обращая внимания на строгие окрики хозяина. Вот что значит хорошее, уличное воспитание.

Но Муське, нашей кормящей кошке, собачка не понравилась своим несдержанным поведением и сегодня утром Муся наказала Рику за нахальство, стрелой кинулась на нее и под жалобно-испуганный вопль Рики вцепилась всеми четырьмя когтистыми лапами в собачью морду. Глаза не пострадали и Рика отделалась щепоткой вырванной шерсти и легким испугом, хотя, по правде сказать, для этой нахалки происшедшее не урок. Стоит кошке очутиться вне дома, Рика вздыбив шерсть на загривке сердито облаивает Муську, норовя схватить зубами, а ее новый друг, Пестря, по слабохарактерности поддерживает молодую собачку в ее злых намерениях.

Чем это кончится, я пока не хочу предсказывать.

Рика масти серой, ростику небольшого, но крепко сбита. Хвостик тугим бубликом плотно лежит на спине, ушки настороженно торчат, а глазенки озорно и беззаботно поблескивают из-под бровей.

Бедный Пестель (так зовет пестрю Толя Полушкин) опять порезал лапу и вновь на полмесяца охромел, хотя и бодрится, не отставая от Рики ни на шаг.

Вожу этих "четвероногих друзей" на прогулку и честно признаюсь с удовольствием смотрю как шустро – "топ-топ-топ" скачет по лужам, разбрызгивая воду, Рика.

Она, суёт свою острую мордочку во все щели, вынюхивая озорников-бурундуков.

Кошка Муся – детная мать, сознавая ответственность, вчера вечером обучала детишек своих первым охотничьим навыкам: поймала мышку где-то за столом в углу, принесла ее к ящику с котятами и отпустила, зорко следя за тем, чтобы мышка не убежала в норку, а котята неловко переваливаясь, то и дело теряя равновесие играли в хищников.

Рика в два раза меньше Пестри, но это не мешает ей в играх изображать сторону нападающую. Пестря, "схваченный" Рикой за горло, неловко валится на землю, изображая жертву, и с земли имитирует сопротивление, показывая крупные белые клыки, а лапами вяло отталкивая нападающего "зверя" – роль эту, талантливо исполняет малышка Рика.

...На дворе после двух недель холода и дождей проглянуло солнце и ощущение праздника теплится где-то внутри, под слоем раздумий и воспоминаний воскрешающих в памяти летнее теплое утро, залитый утренним, солнечным светом дворик-лужайку и пару толстопузых ребятишек: Катюшка в одних туфлях на босу ногу и Костя вообще голышом, только на голове панама от солнца.

Ласково-серьезная фраза Катюши, говорящей: "Папа, пойдем попыгаем", и в доказательство непреклонности просьбы она несколько раз кивает головой. Костя тоже хочет "попыгать", хотя внятно растолковать своё желание еще не может, – ему всего год с мелочью.

И вот мы втроем идем "пыгать" на панцирных сетках, в огород. Катюша прыгает самостоятельно и умело, ей уже два года, а Костя во всем старается не отставать от сестры и тоже, правда не без моей помощи, прыгает, а точнее пытается подпрыгнуть, но не удержавшись, падает то и дело и улыбаясь, вновь повторяет попытку.

Вспоминаю, как с Катюшей катались на речном трамвае и как она, увлеченная мелодией, звучащей где-то у нее в голове, ритмично раскачивается, не стесняясь потеснить чуть-чуть соседей. А то вдруг, заинтересовавшись, берется рассматривать сережку в ухе рядом сидящей незнакомой женщине, безуспешно пытаясь выдернуть маленькими ручонками сережку из уха.

...Потом вижу, как она в мятом халатике в панаме и босиком, с опаской ступает по нагретому солнцем асфальту бульвара и вдруг останавливается, заметив малыша в коляске и как вкопанная стоит в задумчивости, запустив пальчик в нос и решает помочь катить коляску или обойдутся без ее вмешательства.

Часто вижу Костю в тот момент, когда он улыбаясь широкой и доброй улыбкой, вдруг размахивается и норовя попасть в лицо, бьет рученьками меня и смеется весело, видя, как я с трудом уворачиваюсь от его шлепков...

...Как я уже говорил, работаю один на станции, но именно так, наверное и хотел работать, когда устраивался в сейсмоотряд. Для меня наличие напарника не значит облегчение работы, или как говорят «вдвоем не скучно!».

Мне и одному не бывает скучно никогда.

И удивительное дело для большинства людей – на вопрос "Не скучно?" – отвечаю: "Не научены скучать". Действительно, столько дел можно или нужно сделать в жизни, что времени, конечно, не хватает. Какая ещё может быть скука?

Бывает и у меня "не настроение", но это не от скуки скорее всего, а наоборот, от невозможности подчас остаться один на один с собой и без суеты, сквозь полудрему подумать, что осталось позади, и как жить дальше, и долго ли еще буду обременять землю своим присутствием.

Органически я не несу в своем характере желания каждый день что-то делать и чем-то серьезным заниматься, но вот заставляю же я сам себя делать упражнения на силу, читать латынь и философию. А в чем или точнее где сокрыта побудительная причина, сказать не могу, хотя догадываюсь.

Обдумывая, я сформулировал жизненное кредо таких, как я: "Каждый из нас заполняет паузу между рождением и смертью на свой манер – один работой, другие семьей, третьи спортом или охотой, или рыбной ловлей, четвертый делает карьеру, завоевывая место потеплее под солнцем жизни и так далее.".

Но редко, кто отдает себе трезвый ответ в том, что самый умный обязательно бы не стал ничего делать, а просто созерцал бы жизнь, ее величие и единение с вечностью. Но беда в том, что человек действительно так воспитан, и подлинная, полная свобода не по плечу самому, самому сильному из нас.

И вот, человек хватается за любое дело, лишь бы отделаться, прикрыться чем-нибудь от возможности быть свободным. Вот и я стараюсь забить суетой свою жизнь до предела и тоже, этим самым, отказываю себе в праве называться человеком свободным...

Но сейчас на сейсмостанции я окружен людьми: в лагере кроме меня еще пятеро. Два студента – один гидрогеолог, другой – гидролог и три химички, точнее две, а одна по штату повар, и мы, то есть трое мужиков, не ломаем головы кому варить и мыть посуду, а по удару гонга, лопатой по железке, приходим, садимся за стол и едим, разговаривая о том, о сем.

Женщины в возрасте, поэтому никакой суеты в наши ряды не вносят, а скорее, наоборот, настраивают на рабочий лад.

Вчера оставил ручку на почте и целый день сегодня ходил потерянным, видимо начинаю привыкать к возможности писать, доверяя и пытаясь перенести на бумагу некоторые мысли и воспоминания. Посмотрим, насколько я смогу привыкнуть к возможности писать.

18 июля.

Сегодня половину дня заряжал аккумуляторы, то есть, гонял бензоэлектрический агрегат. Я в этом двигателе совершенно не разбираюсь, но нужда заставила, и вот, посвистывая сквозь зубы деловито кручу свечи и воздушной заслонкой регулирую напряжение и частоту тока.

На улице перед грозой было душно, за ушами от давления изредка покалывает и к тому же я не совсем здоров. Видимо, простыл чуть-чуть и чувствую себя неважно, и настроение отсюда соответствующее.

Сейчас час ночи, но спать не хочу, к тому же в два часа менять ленту: стоит прилечь и обязательно просплю, как это было предыдущей ночью, когда вместо двух часов проснулся неожиданно в шесть утра. Все бы ничего, но с вечера часов в 10 записалось редкое и достаточной силы землетрясение, но, к сожалению, вовремя ленту сменить не удалось, и поэтому землетрясение на нижней компоненте затемнены повторной трассой.

Дней шесть шли хорошие сейсмограммы. Но все было тихо, и вот стоило проспать из-за неважного самочувствия, не проснуться в два часа, и случай распорядился именно в эту ночь выслать сейсмотолчок...

Вчера получил письмо из дому и не утерпел, вскрыл прямо на ходу, а читая, не мог сдержать улыбки: жена сердится на меня и саркастически пишет, что детишки здоровы, но мухи докучают, пеняет на нерадивость мою в домашних делах.

Калитка (новая) вместо того, чтобы усохнуть – разбухла и, видимо, расхлябалась в шарнирах, забор, поставленный мною, упал, но на сей раз наружу, то есть в сторону, в которую он еще ни разу не падал...

И тому подобные дела. К сожалению писем моих еще дома не получили, и поэтому упрек оправдан. В связи с письмом сегодня пришла в голову мысль обдумать правомочность, правоту мою в решении уехать из дому, оставив семью.

...Хочу написать о людях, с которыми сейчас живу по соседству и довольно близко знаком. Два молодых парня – студенты-пятикурсники готовят материалы к диплому – Андрей и Женя. Андрей из обеспеченной "интеллигентской семьи", как сейчас говорят, не красавец на вид, но уверенно держится и общителен и себя уважает достаточно. Работу делает, но не рвется, видимо настрой спокойный и уверен в победе.

Женя, симпатичный двадцати одного года, но бывал "в поле" раза два в редких по красоте местах и часто вспоминает свои былые походы. Он, юноша работящий и серьезно относится к проделываемым работам, хотя живет без руководителя здесь и мог бы, как Андрей не ломать себя. Но разница между ними в том и состоит, что Андрей родился в Иркутске, учился в городе и в достаточной мере конформист, – привык вперед не рваться, но и не отставать.

Такова жизненная позиция многих молодых людей, уверенных в том, что придет время, будет работа в институте, будет подготовка к диссертации и все в этом роде. Женя в силу того, что учился в уездном городе, и для него Иркутск уже шаг вперед, тоже конформист, но на новый лад.

Не стесняется больше работать, самостоятелен и, мне кажется, нацелен на "хорошую жизнь" в обычном его понимании: работа в городе, возможно в изыскателях. Но главное, что благодаря с детства привитому трудолюбию, он обязательно добьется своего и пойдет в гору (масштабы "горы" ещё неясны).