Текст книги "Год жизни (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Annotation

О жизни в дикой природе и драме человеческого одиночества.

Кабаков Владимир Дмитриевич

Кабаков Владимир Дмитриевич

Год жизни. Роман. Полный вариан..

Г О Д Ж И З Н И

Роман

(Дневники одиночки)

«Все, что человек говорит и пишет, все, что он производит, все, к чему он прикасается, может и должно давать о нем сведения»

Морис Блок

Французский историк XXв.

Пишу при свече; в доме полутемно, длинные тени расползлись по углам, радио включено, и женский голос, пробиваясь сквозь помехи, поет грустно, спокойно; за окном темные силуэты елей четко выделяются на снегу, подсвечиваемые полной луной, а дальше, на грани неба и земли, проступают очертания горных безлесных вершин, выстроившихся в ряд: часовые тишины в долине небольшой речки Кавокты. Там, на вершинах, наверное, дует ветер, луна равнодушно и прямо светит на каменные россыпи гребней, внизу щетиной елей, то густой, то редкой, обозначилась долина – замкнутая и безжизненная. Среди елей, засыпанных на полтора метра снегом, только соболюшки, проворно и мягко двигаясь, чертят пунктиры своих дорожек, спеша по делам неотложным и скорым; тайга досматривает зимние сны. Олени, сохатые, изюбри еще с осени ушли на южные склоны, где зимой светлее, теплее и снегу втрое меньше; за ними перекочевали в сосновые боры и «санитары леса», серые разбойники, волки.

...На берегу речки на южной стороне стоит дом, в котором живут двое и с ними собака: на пятьдесят километров вокруг – ни души, а в домике тепло, чисто, на полках расставлены книги и журналы. Два стола. На обеденном зажжена свеча, и горит керосиновая лампа, в углу, направо, у стены, двухэтажные нары. За столом, разложив перед собой стопку чистой бумаги, опершись на полусогнутую руку, что-то сосредоточенно пишет человек лет тридцати трёх, бородатый, с длинными тёмными волосами.

...Где-то далеко, далеко за горами стоят города, на улицах светло и многолюдно, прохожие, больше молодые, не спешат, прогуливаются, равнодушно обозревая встречных. Около кинотеатров особенно светло и оживленно, воздух полон звуков: скрип тормозов, рокот моторов, шуршание шин по асфальту заглушают громкие разговоры ни о чем, грошовые новости и пьяный бред, тихие и дрожащие голоса влюбленных и раздраженно-скрипучие голоса супругов, ругающихся из-за мелочей.

Все это давно забыто теми, кто населяет речную долину. Их двое, и их устраивает тишина и одиночество, и связь с миром не потеряна потому, что люди неотделимы от природы. Они – часть ее, они работают, грустят, говорят. Не отрекаясь от чистоты и безмолвия за окном...

На сейсмостанцию «Кавокта» прилетел двадцать первого марта, на вертолете.

Высадились...

Пестря, моя лайка, которого я вытолкнул из салона, отполз от страшной, рубящей воздух лопастями пропеллера, машины, и теперь, ошалело крутя головой, сидел в сугробе, далеко от вертолетной площадки. А мы, выгрузили вещи и продукты на снег и пошли к домику. Вертолетчики, заглушив мотор ждали нас. Игорь, улетающий на базу, погрузил свои пожитки, а Нестер, Коля и я сфотографировались на фоне дома, пожали руки, и вот, вертолет, громадной стальной стрекозой, поднимается над землей, делает разворот и уходит на север, на базу. Мы – я и Нестер, остались одни на Кавокте... Этого дня я долго ждал, извелся, нервы на пределе, и ... случилось так, что я здесь...

Тут наверное уместно рассказать, как я оказался на БАМе...

Последнее время, я работал слесарем на Иркутской ГЭС. При этом, я каждый выходной, с собаками бродил по пригородным лесам, пытаясь сделать себя свободным от рутины обязаловки, каковой представляется мне всякая работа за деньги. Невольно вспоминается высказывание древнеримского оратора и политика Цицерона: "Работа за деньги – это удел раба". Я уверен, что с того времени в жизни, мало что переменилось...

И вот, я начал уставать от бессмысленной и тяжёлой работы за мизерную оплату К тому же и в семейной жизни наметился раскол. Жене, стала надоедать наша бедная, но самостоятельная жизнь. И то, что для меня было естественным, ей стало казаться искусственно придуманным. Наше затворничество ей стало надоедать и она захотела немного развлечься, хотя в семье было уже трое детей, и двое из них – погодки, малыши, едва научившиеся ходить. Начались ссоры и скандалы и последней каплей переполнившей чашу моего терпения, был случай, когда я придя с работы, жену не застал – она ушла в гости, вместе в малышами. Пришла она поздно, неся на руках детей и смущённо улыбаясь объявила, что была в гостях у наших соседей по Нахаловке, где было весело, все пили вино и танцевали...

Естественно я взорвался и получился большой скандал. После этого, я перестал доверять жене, потому что не верю в случайные поступки и знаю, что если отношения в семье разлаживаются, то это не случайность, а изменение одним из партнёров, отношения к другому. И конечно, в этом виноваты обе стороны, только в разной мере. Мне казалось, что я не переменился, и значит переменилась моя жена...

Как раз в это время, мой знакомый, с которым мы изредка ходили в лесные походы и работавший в институте Земной Коры, рассказал мне, что там набирают сотрудников для работы на БАМе, на сейсмостанциях, с хорошей зарплатой, но с длительными командировками...

И я решился,– в несколько дней уволился с ГЭС, и поступил в институт. Как раз, в эти дни, наш маленький домик, в Нахаловке, затопил ручей, покрывшийся полуметровой наледью, и расползшийся на несколько десятков метров от своего русла. Лёд подступил к нашему домику, и в какой -то момент, вода, пробившись сквозь лёд, затопила пол внутри жилища на десять сантиметров. Мы ходили по дому в резиновых сапогах, спасая имущество и детей... Пришлось срочно эвакуироваться в трёхкомнатную квартиру матери, которая жила в ней одна...

Таким образом, я освободился и от формальной причины переживаний по поводу моего отъезда – семья поселилась в большой квартире с удобствами и я мог уехать на БАМ, не переживая за условия жизни жены и детей...

Нина провожала меня в аэропорту, в феврале, но было такое необычное потепление, что перед выходом на взлётную площадку, перед дверьми, стояла глубокая лужа. Казалось, что в городе началась уже ранняя весна. Я надолго запомнил чёрно-белую картинку – жена машет мне рукой стоя в дверях, между нами лужа талой воды а я ухожу по направлению к самолёту, старясь перебороть внезапную тоску и сожаление по уже свершившемуся факту отъезда, и надолго...

...Воздух вокруг прозрачен и тих, небо высокое и голубое, вершины – одна рядом с другой и слева, и справа, и спереди, и сзади. Наша долина, в вершине которой стоит сейсмостанция, здесь, делает поворот влево и незаметно спускается к магистрали, уходя среди гор, через большой замерзший водопад, вниз.

Нестер, теперешний мой напарник мне рад, – я рассказываю свои новости, он – свои. Обедаем, делаем набросок плана работ на ближайшее время, а работы много, на всю весну хватит. Ближе к ночи, Нестер заводит электродвигатель и весь вечер, при свете электрической лампы читаем и разговариваем.

На станции порядок, дорожки расчищены просторно, а с улицы не хочется заходить в дом: тихо-тихо кругом, слышно, как на речке, бегущей метрах в пятидесяти от дома, подо льдом плещется быстрая, холодная вода. Горизонты кругом ясные и широкие: высота на которой мы обитаем – около полутора тысяч метров. Первое время, от этого, немножко побаливает голова...

Засыпаю быстро и сплю спокойно, и утром бодрый, вскакиваю с нар, одеваюсь и растапливаю печку. Разогреваем вчерашние щи, завтракаем и отдыхаем, а потом моем полы и убираем все лишнее из дома. После уборки обедаем, и я, взяв лыжи, иду знакомиться с окрестностями...

Идти на лыжах легко и быстро, попадаются одни только собольи следочки, но их много, поэтому лес не кажется пустым, хотя в сосняках сейчас, конечно, населённее. Ельники вообще мрачноватые и малозаселенные, тем более зимой и при таком снеге. Задаю и не могу ответить на вопрос,– чем питается соболь в этих ельниках? Надо посмотреть и подумать.

Трехчасовая прогулка восстанавливает силы, поднимает настроение, а это сейчас для меня важно: последние годы постоянно нервы напряжены, и голова забита невеселыми мыслями. Но по-прежнему, надеюсь обрести здесь утраченное равновесие, найти цель, которая оправдывала бы существование не этом свете.

...Второй день на станции прошел в работе: сделал пару подсвечников, отремонтировал крепления на "голицах", широких лыжах из ели, сделанных Игорем; в сенях обрубил лед с потолка, поправил двери и нарубил дров на полмесяца. Первый раз сменил ленту на регистре сейсмографа. Нестер предварительно ознакомил меня с аппаратурой, повторяя, что торопиться в таком деле не стоит, все надо делать тщательно и аккуратно. Определенно у него данные педагога, хотя бы на школьном уровне.

...Целый день шел снег, то сильнее, то тише, облака по-летнему, отдельно одно от другого, то появлялись, то исчезали среди вершин. К вечеру прояснилось, на небе показалась луна, и похолодало ощутимо. Сейчас времени – двенадцатый час ночи, а на улице светло, на небе проступают редкие яркие-яркие звезды. Завтра собираюсь с утра пойти в лес осматривать и знакомиться с окрестностями. Неизвестно, как долго придется здесь прожить.

Днем перечитывал "Буллет-Парк" Джона Чивера и "Сто лет одиночества" Маркеса. Первый выписывает, и, видимо, правильно, бесцельность, ограниченность человеческой жизни в городах, бессмыслицу отлаженного сытого быта. "Мрачноватый реализм".

Второй тоже пишет невесело об одиночестве, но, в отличии от первого, его стиль можно назвать "мрачным темпераментным романтизмом". Маркес щекочет нервы сытых обывателей страстями и чудесными проявлениями характеров сильных, яростных латиноамериканцев. Помимо литературных достоинств книга обладает всем набором животрепещущих тем в гротескной их обработке, и поэтому доступных для широкого круга читателей...

Начал читать книгу Ф.Штильмарка "Таежные дали". Кстати, это тот писатель, который в лагере, отбывая срок, под одобрительный гул уголовников, написал знаменитый в семидесятые годы, приключенческий роман, "Наследник из Калькутты". А в качестве соавтора взял себе одного из уголовных авторитетов, который и помог издать роман...

А в "Таёжных далях" – много интересных для меня деталей охоты и охотничьей жизни:

Говорит Илья Чертовских, охотник-промысловик:

"Белку и соболя надо бить по головке. Не разрешай собаке хватать упавшего зверька. Лучшей собакой считается зверовая лайка, которая выслеживает крупного зверя. Обычно это крупные, выносливые собаки. На белку и глухаря они даже голоса не подают или лают мало и не азартно... Если такая собака еще и соболя "следит", то ей цены нет. Собаке при натаске не разрешают лаять на рябчиков и тетеревов. Один знакомый рассказывал, что он, заморозив рябчика, бил им собаку по морде, и после этого собака стеснялась даже смотреть в сторону рябчика.

Обычно в тайгу берут двух собак. Внешний вид, считает Илья, не играет никакой роли. Лучшие дрова для ночного костра – лиственница и кедр, редко сухая ель и никогда пихта. Обувался Илья тщательно, не спеша. Для стелек берут чесаную болотную осоку. Ночуют, обычно на собачьих шкурах и, сняв верхнюю одежду, покрываются козьей шкурой. "Значительно удобнее рюкзака", – утверждает автор.

Если зверь уходит на малоснежные участки – скоро упадет большой снег. Если много соболя, то ни белки, ни рябчика к весне не будет. Ноговицы – суконные длинные "гетры", пристегивающиеся к ремню. Идеальный состав охот бригады – 3 человека" – говорит автор...

...Я, позавтракав с утра, прихватил несколько галет с конфетками и отправился на обследование левого притока Кавокты.

С утра дует ветерок и морозно. Ветер дует в лицо, идти труднее: снег, выпавший вчера, мешает, но терпеть можно. Пройдя километра два-три, вышел на чистое место – это вершина Кавокты, но и дальше, по прямой нет гор – это, видимо, перевал в долину Янчукана. Теперь будем знать хотя бы приблизительно, где и что в этой стороне долины.

Встретил пару следов соболей, один свежий, но по следу не пошел: моя задача определить, где я нахожусь и осмотреть окрестности...

К обеду становится теплее. Снег свежий, подтаял снизу. Идти на лыжах очень трудно. Снег налипает на лыжи, одежда и лицо покрыты снегом, упавшим с веток елей, ноги дрожат: видимо, сказывается высокогорье. И к тому же с утра поел испорченную кашу: в животе урчание и недовольство.

Дойти до правого притока не хватает сил, и я поворачиваю домой. Два часа, я уже дома... Схема Кавокты в вершине примерно такова. Вода в реке кое-где на поверхности даже зимой.

Кругом, куда хватает глаз, ельники, кое-где стоят невысокие лиственницы.

Долина на повороте Кавокты в форме овала, около семи километров в окружности. Пространства в пределах видимости покрыты нетронутой белизной снега. И высота снежного покрова в этих местах около двух метров...

Сегодня снова шел снег до двенадцати дня. Завтра, двадцать шестое марта, начинается моя пятидневка. Двадцать четвёртого марта наблюдал лунное затмение...

Прошла неделя, как я живу на станции. За это время успел дважды сбегать на лыжах в окрестности; радиус походов где-то километров шесть-семь.

Растительность кругом небогатая: ель, тальник (редко), ольха (редко), береза (очень редко), лиственница – десятая часть растительности, а в основном – ельник.

Животный мир с выпадением снега состоит в основном из соболя, реже – горностай; мышь нет-нет да проскачет, наделав на белом лёгкие многоточия; кедровки и мелкая птичка кое-где оставляют на снегу свои следы. Куропатки живут в вершинах ключей, в кустарниках полярной берёзы...

Вот, пожалуй, и все.

Снег в конце зимы лежит слоем больше двух метров, не меньше, а наддувы и того глубже...

Горы особенно красивы в солнечный день, когда небо голубое, воздух прозрачен и холоден, а вершины близко-белые, неприступные, охраняют тишину, величавы и равнодушны.

Горы молчат и долина тиха, ничто не смеет шевельнуться в этой сказочной тишине, только резко и коротко трещит лиственница на морозе, но до гор эти звуки не доносятся.

С одного склона долины до противоположного километров пять, а на белой покати видно невооруженным глазом, как бежит собака, а можно подумать, что соболюшку тоже можно увидеть, если присмотреться.

Ночью при ясной погоде те же вершины отодвигаются, становятся меньше гораздо, наверное потому, что темное небо мы охватываем взглядом почти полностью; горы темно-синими призраками стоят на горизонте, подсвеченные скрытой за ними встающей луной.

Звезды мерцают, их намного больше обычного, да и яркость их вдвое превосходит всегда виденные. Окна домика на уровне поверхности снега, и Пестря, подойдя к окну с улицы, напряженно и немного удивляясь смотрит в комнату, наклоняя то влево, то вправо голову, слыша звуки, но не видя в зеркально отражающем стекле, что там, внутри, и скоро ли будут кормить собаку.

Солнце к весне светит ярче, а здесь, на высоте тысячи двухсот метров, солнечная радиация особенно ощутима.

Я загорел, точнее лицо загорело, покрылось темными тенями. Днем на ходу пробивает пот, а открытые уши почему-то прихватывает морозцем.

В округе насчитал штук шесть соболей, да столько же было выловлено в эту зиму (девять штук), Игорем.

Начинаю осваивать специальность оператора, но иногда совершаю ошибки. Стараюсь не оставлять свободного времени много, пишу, читаю учебник латыни...

...Чтобы жить – надо жить, и чтобы стать философом в жизни, надо эту жизнь прожить, прочувствовать, закалить душу переживаниями и страданиями, выпадающими на долю человека ищущего совершенства и смысла жизни, человека рано осознавшего собственное одиночество в гуще людей, одиночество среди врагов и друзей, и в довершение подозревающего бессмыслицу существования, чуть прикрытую суетой обыденной жизни.

И мне кажется, что страдания формируют характер человека и у сильных, способствуют формированию личности. Слабых, страдания конечно ломают.

По поводу страданий, интересно говорил Будда. Он учил избавляться от страдания осознанием призрачности реальности в которой мы живем и тем самым становится невозмутимым и даже счастливым.

Мне кажется, что он недооценивал роль страдания в эволюции человечества. Фрейд, напротив утверждал, что человеческая культура является во многом продуктом преодоления этих страданий. А Плотин вовсе говорил, что: "Мир – это гармония добра и зла. Уничтожь зло и рухнет добро!"

...Есть ещё один способ облегчить страдания – ирония, а точнее самоирония.

Ирония, как средство облегчения бытия, предлагалась многими философами, но, кажется, иронизировать для себя – пустая затея...

То есть, когда ты иронизируешь, а окружающие воспринимают всерьез твои слова, это напоминает смех сквозь слезы, желание обмануть, замаскировать истинные чувства, покривляться для того, чтобы кто-то из окружающих проникся твоим чувством. Трезво мыслящий человек, сознающий одиночество, не может этим заниматься, рискуя потерять самоуважение.

Если человек откровенен сам с собой до конца, тогда он не унизится до заигрывания с чувством жалости или состраданием. Если он одинок постоянно, он не будет делать вид, что ищет общения, он будет нести одиночество мужественно и не станет играть роль весельчака и рубахи-парня днем, для того, чтобы плакать от тоски, ночью в подушку.

Сильный человек даже не возьмет на себя труд скрывать собственное одиночество, не будет малодушно устремляться на помощь ищущему знакомства, не станет поддакивать или кивать головой утвердительно, а равнодушно будет занят своими делами, не обращая внимания на лепет окружающих или в случае деловых разговоров отделываться односложными "Да" или "Нет".

Есть еще разновидность бесхарактерности – попытка изменить общественное или частное мнение о себе, разъясняя мотивы или причины дел и поступков, и этим стараясь доказать свою положительность.

Из этого можно сделать один, далеко идущий, вывод: хороший человек – это или бесхарактерный, что встречается чаще, или хитрец, тщательно маскирующий эгоистические мотивы. Человек с сильной волей или, как говорят, характерный, приносит окружающим страдания и обиды, попирая права ближнего на равноправие. Он своим существованием снимает вопрос о равенстве людей, доказывая абсурдность самой проблемы.

Человек, живущий вне общества, может сочетать силу воли с сознанием добродетели. В обществе всегда были и будут сильные и слабые, потому что есть возможность противопоставления.

Сила и слабость – категории относительные. Сила воли тоже относительна. Идеалом, к достижению которого стремится воля, проходя ступени развития, есть небытие, смерть, так как Абсолют воли находится за пределами существования тела.

Воспитание воли начинается тогда, когда человек преодолевает свои слабости телесные: способность терпеть голод и холод, жару и жажду, – это одна из первых ступеней развития воли. Следующая ступень труднее: осознание одиночества и воплощение в жизнь сделанных выводов. Третья ступень: воля стремится овладеть вершинами духа, и на этом пути завершением, апофеозом, является самоуничтожение, то есть уничтожение тела, этого якоря, который прочно удерживает дух от полета в надзвездные выси.

В этом я согласен с Буддой!

...Попытка дать объективную оценку явлению или предмету это шаг вперед на пути развития человеческого разума. Объективность в оценке дает возможность видеть предмет или явление с нескольких сторон одновременно, подмечая и негативные и позитивные стороны происходящего.

...Интересно, на сколько меня хватит? О доме и семье стараюсь не думать, помочь я им ничем не могу, а сам рискнуть и отчаяться могу за неделю. Быть собранным помогает чтение философских книг с описанием индийских философских школ. Хочу попробовать в течение месяца позаниматься всерьез, используя все время, и уже после попробовать обработать ряд сюжетов, которые были записаны ранее...

Сегодня первое апреля, начало весны по здешним местам, и конец моей пятидневки – первой самостоятельной в операторской работе. Недоволен тем, что не могу себя заставить в течение моей пятидневки и пока не освоюсь, заниматься только работой, читать и изучать инструкции, заниматься хозяйством и, одним словом, не отвлекаться.

Ну, а остальное меня пока не сильно интересует, хотя есть новости. Нестер, сегодня с утра уходил на разведку, узнавать окрестности и придя на станцию, не смог сдержать чувства, рассказывая, что зашел далеко и видел две отдушины в снегу на расстоянии двух метров между ними, (возможно это берлога). Говорит, еще, что соболь бегал прямо по лыжне и туда, и обратно, и... Одним словом, душевный подъем.

Днем было теплее обычного, и Пестря, вытянув лапы, то на одном, то на другом боку лежал под солнцем, принимая полезные, воздушные ванны. Я носил воду из речки, надел фуфайку и на солнышке вмиг разомлел, и стриженая наголо моя голова покрылась испариной.

Красота необычная в здешних местах, какая-то поэтическая и не видная больше никому, кроме нас двоих, так как кроме нас тут за всю зиму пролетает только вертолет, да самолёты, иногда прогудят над крышей.

Долина похожа на кратер, окружена вершинами со всех сторон: Кавокта здесь, делает резкий поворот и убегает незаметно спрятавшись в ущелье, вниз, к Ангарокану, а ущелье начинается за ближайшим лесом...

Такая жизнь мне нравится!

Выйдешь из дома, утром часов в десять – солнце поднялось, припекает, воздух чист и живителен. Дышишь, будто нектар пьешь, кругом белые-белые снега, белые вершины и голубое небо, а подножие гор обрамляет полоска темного строгого и стройного леса: кругом стоят темные ельники.

Нарисуй мне раньше кто такую картину, я вероятнее всего хмыкнул бы в усы, а про себя улыбался бы восторженности рассказчика. А вот теперь сам готов превосходные степени нагромождать...

С ближайшим вертолетом заказать машинку и бритву и обязательно убрать с лица бороду и загорать.

Отвык от электричества и привык к свечам. Удобный мягкий свет располагает к сосредоточенности, удивительно, как этого не поймут в городах. Склонен даже предполагать, что людей в очках много именно по этой причине. Видимо особенно вредно действует электрический свет на детское зрение, находящееся в стадии становления...

Многое можно пересмотреть в жизненных целях и смыслах, живя вот так, наедине с первозданной природой, подле незамутненных родников и ключей, среди снежно-морозной чистоты и безмолвия от века. Но об этом я еще напишу...

Сегодня третье апреля, и первый день, когда снег на тропинках вокруг домика напитался влагой. А где-то, в Иркутске, уже чистые, бесснежные склоны, тетерева по-весеннему бормочут...

С утра сегодня ходил "в лес": ночью прошел снежок, и утром ветерок сдувал с елей снежную пыль... Через час вышел на свежий след соболя и, подбадривая Пестрю, устремился в погоню. Соболь не спешил, петлял туда, сюда, с галопа переходил на шаг.

Следочек четко отпечатывался на влажном снегу – была оттепель. Около полутора часов после начала погони мы почти настигли соболя, он где-то рядом, и Пестря, утопая во влажно-пушистом снегу, исчез из виду, но и соболь услышал погоню, и, не отвлекаясь, по прямой стал уходить к горам. Пересек ключ и, поднявшись до границы ельника, помчался вдоль кромки леса. Пестря где-то далеко впереди залаял как-то странно без азарта, но я поверил, и из последних сил, бегом напрямик, продираясь сквозь ельничек, на лай.

Ожидания мои не сбылись. Пестря, наткнувшись на полосу рыхлого снега, барахтался в нем, обиженно и тоскливо "лаял" на это препятствие и ругал того соболя, который завлек нас в кучу снега, а сам легкий и проворный умчался дальше.

Кое-как преодолели эту полосу, но силы на исходе, солнце печет, стриженая голова и лицо покрылись потом, и закрадывается мыслишка "бросить след и уйти в дом пока не поздно", но из упрямства уже только, отбрасываю искушение и двигаюсь дальше.

Пестря тоже исчерпал запас азарта и силы. Он и метрах в пятидесяти впереди, пешком следует за собольком, опустив голову к следу: "работает на публику".

Прошли еще метров пятьсот, и я остановился: склон развернулся на юг.

Влажный снег через несколько шагов залеплял ходовую поверхность лыж; палка, с которой я шел, и та облеплена снизу несколькими килограммами снега.

Постоял немного, склонившись, опершись на палку, восстанавливая дыхание и взвешивая за и против: если я буду следовать такими темпами, то соболь шутя уйдет, куда захочет. А если он захочет уходить по направлению от моего дома, то я в такую погоду просто не смогу вылезти издалека, а дневать где-то, дожидаясь пока ночной морозец сделает снега проходимыми, мне не улыбалось.

И я повернул. Пестря услужливо лежал под соседней елкой, его и отзывать не надо было, сам сошел со следа, принимая как данность бесполезность преследования.

По южному склону до ключа по прямой было метров триста, но эти метры дались с трудом. Снег подтаял, а на глубине пять-семь сантиметров был влажным и не давал катить. Приходилось, поднимая лыжи с килограммами налипшего снега и переступать, как на снегоступах.

С грехом пополам добрался до ключа. Было жарко, хотелось пить, а совсем рядом журчала открытая вода, но на два метра ниже уровня сугробов.

"Надо будет брать с собой бутылку", – рассуждал я, сплевывая загустевшую слюну, – "и этой бутылкой, привязывая к горлышку веревку, доставать воду, как ее достают на пароходах с борта". Отгоняя непрошеные мысли, решительно перешел ключ и стал подниматься в гору на восток: идти стало намного легче, но гонка дала себя знать. Не хватало воздуха, покалывало где-то под ребрами: все-таки высота изрядная, полторы тысячи метров.

К дому подходил мокрый от пота, вспомнились тренировки, когда казалось, что уже больше не сделаешь ни движения, но проходила минута, другая, и двигаешься, преодолевая себя, терпишь.

Вот так и сегодня, сцепив зубы, дошел до дому. Но сил очистить лыжи не было. Вошел в дом, как пьяный, снял валенки, выпил целый ковш воды, дрожащими руками снял мокрую насквозь одежду и повалился на нары.

Не воспринимая окружающего, впал в дремоту. Около часа поспал, и силы вернулись, переоделся в сухое, поел каши, с удовольствием выпил две кружки сладкого чая, и будто бы не было выматывающей гонки...

Сегодня пятое апреля.

Всю ночь и половину дня шел снег, а после полудня выглянуло теплое солнце, и впервые, случайно глянув на лес, поймал мысль: лес необычный. И тут же понял, почему. Ели стояли не черные, как обычно, а стал заметен зеленый цвет, правда зеленый с коричневым, но все-таки зеленый, а это значит, что весна не за горами и приходит к нам в долину.

Шестое апреля. Я уже полмесяца на станции. Стараюсь упорядочить быт, использовать предоставленную возможность распоряжаться собой по желанию; дней семь назад, наголо остриг голову и сделал это Нестер ножницами; получилось лесенкой, и борода на голой голове вдруг стала сильно торчать в стороны. Но вот вчера и бороду постриг, сделал короче, и вид, как выразился Нестер, "стал вполне интеллигентный".

Много времени занимает латынь.

Я наконец-то намерен добить этот учебник до конца и хоть с грехом пополам почитать латинские тесты. Конечно, это не так просто. Приходится иногда заставлять себя открывать учебник. Но, надеюсь, что здесь, где для занятий условия почти идеальные, я смогу завершить задуманное.

Также, но с большим интересом занялся историей философии по "Антологии". Вчера читал диалоги Платона и впервые уловил наслаждение от чтения этого текста и мыслей, высказанных в нем. Я и раньше подозревал в себе склонность к идеализму вот в такой трактовке...

Кроме самообразования принялся с опаской восстанавливать свои физические кондиции. Раза два в день делаю отжимания от пола и "пистолет". Начал отжимания с десяти раз и хочу довести до ста раз. А приседания на одной ноге: "пистолет" называется, начал с пяти раз и надеюсь довести до пятидесяти раз. Кроме того читаю дневники Толстого и веду дневник. Постараюсь все время жизни на Кавокте использовать продуктивно...

Девятое апреля. Сегодня воскресенье. Мы с утра пошли готовить дрова: напилили х двуручной пилой бревнышки длиной метра два и затем, на самодельных "нартах", возили к дому. Всего три сушины повалили, а теперь будем с дровами до лета...

Я, сегодня, самостоятельно завел электростанцию и заряжал аккумуляторы. Дело, конечно же, нехитрое, но требует внимания и аккуратности, как, впрочем, и все, что я здесь делаю.

Всю неделю с начала апреля шел снежок. То совсем чуть-чуть порошит, то идет ночью, а раз так шел ночь и половину дня. И если идет днем, то снежными зарядами по-весеннему.

Набежит темная тучка из-за гор, высыплет на нас порцию снежинок, а потом, смотришь, солнышко проглянет между тучек, и снова из тучки выпадет снежок.

Вчера и сегодня солнце с утра заглядывает в окошко. Днем припекает, можно ходить без фуфаек, а к ночи морозец прижимает и уже вечером около -20.

А ведь где-то на Кубани пары клубятся туманом, и распускаются яблони, в Туркмении тридцать шесть градусов тепла, и кто-то пересохшими губами шепчет проклятие жаре...

Вчера вечером вдруг подумал, что люди, стараясь понравиться окружающим, делают поступки, которые понравились бы им, соверши кто на их глазах подобное.

Поэтому, мальчики в старших классах школы, влюбленные в одноклассниц, стараются перед девочками продемонстрировать бесстрашие и презрение к боли и свою смелость, чуть грубоватую, но, может быть, девочкам более симпатичны стеснительные, робкие, несамостоятельные и, может даже, трусоватые на девичий манер ребята.

Мальчики, отвергнутые или непонятые, недоумевают: соверши при них кто-либо подобное, они бы сразу и без рассуждений стали такого парня уважать, а Люба, Люда, Ира или как еще почему-то предпочла этого Ваську, Петьку или как еще, аккуратиста и чистюлю, и вовсе не мужественного.

Как правило, среди отвергнутых и непонятых мальчиков много хороших, даже лучших. А отвергнутые и неоценённые, начинают думать, что они плохие, их никто не сможет полюбить и все пропало для них в этой жизни. От этого "несчастья" они становятся еще лучше, их скромность и застенчивость очень им к лицу. Если бы они оставались такими на всю жизнь...

Читал стоиков, и меня их жизненная позиция вполне удовлетворяет, и может я найду поддержку духовную в советах и пожеланиях, высказанных две тысячи лет назад, Сенекой.

И еще я думал, что если Сенеку или человека, подобного ему, поместить в наше время и в нашем мелочном, алчущем, порой бессознательно, обществе, то этот человек, наверное, пожалел бы о том, что он родился на белый свет.