Текст книги "Год жизни (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Уходить от костра не хотелось. Тёмные силуэты кустов вокруг, казалось, таинственно двигались, то, отстраняясь, то, приближаясь, в зависимости от силы и высоты пламени в костре.

Мы, осторожно ступая, почти в полной темноте, непривычной после яркого пламени костра, на руках, спустили лодку к воде и поплыли к сетям, ориентируясь, по чуть заметной линии противоположного берега.

Я грёб, а Жора держал бечеву с металлическим якорем на конце, опущенным почти до самого дна. Но первый раз мы промахнулись и проплыли мимо сетей. Пришлось разворачиваться и повторять заход.

На сей раз, зацепив сетку, дошли вдоль неё до начала, стали проверять улов, поднимая сеть к поверхности и перебирая руками бечеву с поплавками.

Глаза постепенно привыкли к темноте, и я первым заметил, что – то, серебром блеснувшее в глубине, движущееся вместе с сетью к поверхности.

– Ага, попался! – обрадованным голосом произнёс Жора и повозившись с сетью, подал мне тяжёлого, словно литого из текучего, живого металла, серебристого карася.

– Вот так красота – не удержался от восклицания и я. – А какой он жирный да толстый.

– Это ещё что?! – подхватил мой напарник – это ещё сравнительно небольшой, всего граммов на восемьсот. Тут такие чушки бывали... Едва из воды вытащишь...

Карася бросили в мешок, на дно лодки и продолжили осмотр сетей.

Мы оба, подхваченные общим чувством азарта, уже не замечали окружающую нас таинственную ночь, разговаривали громко, увидев мелькнувшего в глубине карася, кричали во весь голос: – Ещё один! Ещё карась!..

Для меня рыбалка – большое чудо, наверное, ещё потому, что сам я не умею рыбачить, не знаю ни повадок рыб, ни рыболовного снаряжения.

Толя Копейкин, мой напарник по сейсмостанции, всегда одинаково шутил надо мной, когда я в этом признавался, и лукаво улыбаясь, повторял: – А чё тут уметь – то? Наливай, да пей!

И каждый раз я хохотал, представляя себе пьяных, не стоящих на ногах рыбаков, зная, что для многих, рыбалка – это повод, чтобы съездить на природу в хорошей компании и там напиться от души...

В первую проверку, в наши сети попало восемь почти одинаковых по размерам рыбин. Я радовался, как ребёнок, запуская руку в мокрый мешок и щупая круглые, блестяще – серебряные, скользко – чешуйчатые бока карасей.

... Причалив к берегу, мы привязали мешок с рыбой к ветке прибрежной ивы и рыбы, погрузившись в воду, задвигались, отчего казалось, что мешок ожил...

Поднявшись к полу прогоревшему костру, мы подбросили дровишек и задрёмывая стали ожидать рассвета...

К утру стало прохладнее, и когда во второй раз мы проверяли сети, то иногда, по телу пробегала невольная дрожь, заставляя нас, то поочерёдно, то вместе, тягуче зевать...

... Во второй раз мы вынули из сетей шесть карасей. Я, смеясь, говорил Жоре, что их словно по одной килограммовой мерке вырастили, а он, вздыхая, отвечал мне, что трёхкилограммовых уже всех повыловили.

...Вскоре, на востоке, появилась алая полоска зари и по воде, протянулись серые полосы тумана, становящегося всё гуще. Комары тоже исчезли – наверное, улетели немного поспать, и потому, мы обессиленные беспокойной ночью заснули, а когда открыли глаза, то солнце уже поднялось над вершинами деревьев, и остатки тумана быстро разгонял по воде, начавшийся утренний ветерок. Комары тоже, словно устали от ночных поисков "пищи" и исчезли, попрятавшись в камышах и густой осоке, растущих на прибрежных отмелях...

Мы, почёсываясь и позёвывая, любуясь наступающим светлым и чистым днём, вновь заварили чай, попили горячего, сладко – терпкого напитка и нам стало легко и весело.

Вздымавшийся на другой стороне реки горный хребет, картинно отражался своими крутыми каменистыми распадками в гладкой воде, а трава и листья деревьев и кустарников вокруг, поражали яркостью зелёного, чистого цвета...

Жора сделал для себя и для меня, удилища, из длинных и ровных стволов прибрежной ивы, приладил к ним, быстро и умело, катушки спиннингов, предусмотрительно прихваченных им из дома.

Я совсем не умел забрасывать блесну, но, вспомнив шутку Копейкина, улыбнулся: "Не боги горшки обжигали"

...Тем не менее, я не столько рыбачил сам, сколько смотрел, как это делает Жора.

... Закинув блесну, широко размахнувшись, далеко и точно, он начинал энергично крутить катушку спиннинга, иногда по ходу энергично поддёргивая удилищем. Я, несколько раз замечал, как из под плавучего острова, чёрной тенью, хищно выскакивала щука, пытаясь схватить, стремительно несущуюся под водой, к лодке, блесну, мелькавшую светлыми боками.

... Наконец одна из щук догнала блесну и, клацнув зубастой пастью, заглотила железку и обманутая, повисла над водой, в недоумении тараща глаза и извиваясь всем телом.

Жора ловко подхватил её сачком, снял с крючка и бросил на дно лодки. Хищная рыбина открывала зубастую пасть, переворачивалась с боку на бок, но потом затихла, "уснула", как говорят рыбаки.

... Через время и я поймал небольшую щучку и был рад и взволнован до того, что руки у меня тряслись, и я никак не мог зацепить её сачком...

... Солнце поднималось всё выше и отражение широкой искристой дорожкой пролегло по водной поверхности озера. Я успокоился, сел поудобнее и стал просто смотреть, как Жора, вытягивает одну за другой щук, хотя и небольших, но быстрых в воде и жадных, а потом, трагически разочарованных, "зевающих", и бьющихся в лодке.

Поймав штук десять щучек, Жора предложил перекусить. Было уже одиннадцать часов утра и время от рассвета пролетело незаметно.

Перед тем, как пойти к костру, мы ещё раз проверили сети. В них оказалось всего три карася, но видно их было в прозрачной, просвечиваемой солнцем воде издалека, и потому мы быстро с ними управились.

Снова развели костёр, вскипятили в который уже раз чай, поели.

В это время к костру подошёл незнакомый мужик, лет сорока пяти, заросший щетиной и одетый в ватник и резиновые сапоги.

– Привет рыбаки – радушно поздоровался он с нами и мы в ответ вежливо ответили ему тем же, с опаской гадая про себя, кто он такой – не рыбинспектор ли? Словно почувствовав наше скрытое беспокойство, мужик отрекомендовался: – Я живу тут недалеко, на метеостанции, приплыл на лодке, по протокам, сетёшки проверить...

Мы обрадовались, что наши подозрения не оправдались и налили ему горячего чаю и предложили бутерброд с колбасой. Он от еды отказался, но чай взял и отхлёбывая стал разговаривать.

Узнав, что я "геолог", то есть сейсмолог, он отметил между прочим, что знает многих из нашего начальства, потому что они у него на метеостанции иногда останавливаются, когда проезжают мимо...

Разговорились, и я спросил про жизнь здесь, до начала Стройки.

– Сейчас всё переменилось – со вздохом отметил он. – Раньше здесь вообще никого не бывало, кроме медведей, лосей и волков. Охота была царская. Я как приехал сюда, завёл себе щенков из под хороших собак, из Уояна. Там раньше одни тунгусы – охотники жили. Ну и собаки у них были отборные, не то что сейчас...

Он разочарованно вздохнул.

– Выросли здоровенные зверюги – продолжил мужик, отхлебнув чай из кружки. – Как-то раз, летом, они, в протоке, вдвоём волка догнали и задавили, прямо в воде. А как заматерели, один раз вообще чудное случилось!

– Мы, как – то пошли в местную таёжку, оленей посмотреть и если удастся, то стрелить... Зашли в распадок, а собаки где – то вдруг отстали. Потом слышим, грызутся между собой, где – то под горой. Мы туда бегом...

Подходим, а там лосиха лежит и брюхо собаками располосовано – кишки вывалились, а кобели между собой дерутся – чья добыча. Мы попробовали подойти, да куда там, кидаются на нас, на своих хозяев...

Он допил чай, посмотрел на озеро, помолчал и продолжил: – У зверовых

собак это бывает. Они когда зверя – подранка доберут, то садятся около и никого не подпускают, грызут своих и чужих. А величиной и силой, они были, как волки...

Так вот тогда, мы их кое – как от лося отвлекли. Потом, когда ты на лося сел, собаки успокаиваются. Мол, теперь это уже твоя добыча...

Мужик невесело улыбнулся и продолжил: – Однако, со временем перевелись

эти собачки. Один убежит куда, другого украдут. Остался у меня один Карай.... Я в нём души не чаял – рассказчик грустно вздохнул. – А он мне отвечал взаимностью. С ним мне хорошо было в лесу. Он был как ручной волк...

Мужик сделал паузу и долго смотрел на противоположный хребет...

Мы тоже молчали...

– А тут Стройка началась, – продолжил он, наконец. – Метеостанция стоит на берегу Муякана, недалеко от берега. Зимой машины, пока хорошей дороги ещё не было, ездили по льду. Карай, как заслышит мотор, так на реку карьером, а там, летит за машиной, пытается обогнать и остановить. Это у зверовых собак инстинкт такой. Многие такие собаки машин не любят и гоняются за ними...

Рассказчик снова помолчал. Видно было, что вспоминать эту историю ему тяжело, но и поделиться горем, тоже хочется...

– Как – то раз, я дрова около дома рубил. Слышу, мотор гудит на реке. Карай намётом туда. У меня, словно сердце чуяло, остановил работу и слушаю.

– Вдруг, Карай лаять перестал и завизжал. Я хватаю ружьё со стены – сердце

уже почуяло беду – и бегом на реку. Вижу, лежит Карай на снегу, и самосвал этот немецкий, уже за речным поворотом скрывается. Я заорал, чтобы остановился, стрелил раз по кабине и побежал наперерез, напрямик через мысок, там река крутит. Выскакиваю из перелеска, а он у дальнего берега, далековато уже, уходит. Я навскидку, по кабине опять. Пуля по металлу стукнула, взвизгнула и ушла рикошетом... Я себя не помню, вернулся к Караю, а он уже не дышит, хотя ещё тёплый и кровь из носу бежит на снег. Я поднял его на руки, отнёс к дому...

Метеоролог помолчал, поставил кружку, вытер ладонью рот.

– А водила этот, змей подколодный, испугался, перестал сюда ездить, а потом и вовсе уволился и в город уехал... Я бы этого водилу убил, если бы встретил... Я узнал кто он такой...

Мужик, помолчал, а потом перевёл разговор на другую тему.

– Ну что, нарыбачили чего?..

Мы ответили, что поймали штук пятнадцать.

– Ну, на жереху хватит – подбодрил он нас. Вот раньше рыбалка была – он мечтательно вздохнул.

– Бывало сети со дна не поднять. Рыбы тут в озёрах было несчитанно. Он снова вздохнул: – Я помню, в этих речках, да и в Муякане и тайменя и хариуса было очень много. А в Верхнюю Ангару, омуль осенью на нерест заходил косяками, длинной в несколько километров, аж вода кипела. Тогда, в эти дни, "саковали" и солили омуля на зиму, по несколько крапивных мешков. Саковать – это, значит, ловить большими сачками с берега – пояснил он привычно.

Метеоролог ещё раз что – то послушал внимательно в стороне протоки,

поблагодарил нас и закончил разговор: – Будете в районе метеостанции, заходите...

Он махнул рукой, повернулся и ушёл по тропинке, вдоль берега, скрылся в кустах...

– Жалко мужика – вдруг прервал молчание Жора, сосредоточенно глядя надалёкие горы.

– Ведь он жил тут до начала Стройки, как король. Был сам себе хозяин, был известным человеком здесь, всеми уважаемый...

– А сейчас? – после короткой паузы вопросил он, и сам себе ответил -

– Десятки тысяч человек, машины, трактора, экскаваторы даже.

Жора зевнул, долго молчал, потом посмотрел на солнце и спросил: – Снимаем сети и домой?

Я кивнул в ответ утвердительно...

С утра дул ветерок, и синяя озёрная волна покрылась белой рябью волнишек. Мы поплыли к сетям уже без прежнего энтузиазма – устали от бессонной ночи, от крепкого, вяжущего во рту чая, от разговоров. Хорошо ещё, днём, ветер сдувал комаров в закрытые, влажные места озеринки.

На сей раз, в сетях оказалось всего два карася.

– Может это и лучше – рассуждал Жора. – Нам ведь ещё к дороге выгребаться.

Я снова кивнул. Говорить ничего не хотелось. На меня, рассказ метеоролога произвел тягостное впечатление. Я по своей жизни на сейсмостанции знал, как трудно бывает перестроиться и привыкнуть к переменам в тайге.

Иногда, так бывает неприятно, когда после сосредоточенного одиночества зимой или весной, вдруг нагрянут гости, или знакомые, какие – то любопытствующие, часто пьяные люди...

... Выходили к дороге, тяжело нагруженными: лодка, вёсла, по мелочи всего, да ещё и рюкзак карасей...

Брели, хлюпая резиновыми сапогами по мокрой тропинке, не глядя по сторонам, сцепив зубы от напряжения, и вытирая солёный пот с бровей и с подбородка.

Подойдя к трассе, повалились на обочине на траву и долго лежали, отдыхая.

Вскоре послышался шум мотора и появился наш самосвал. К тому времени, мы поделили карасей пополам и двух отложили для шофёра. Тот вначале отказывался, но потом взял, спрятал в бардачок, и начал рассказывать, что в лагерь к лесорубам, куда он ездил, повадился ходить медведь, на помойку, за столовой.

– Собаки лают всю ночь. Медведь осторожный, ворочается в кустах, на открытое место не выходит. Собаки всю ночь без передышки лают...

Он помолчал и махнув рукой продолжил: – Убьют его ребята! Подкараулят и убьют. Спать зараза не даёт. Собакам ведь пасть не заткнёшь. Всю ночь бухают: Гав, гав, гав...

Самосвал довёз меня до самой сейсмостанции. Мы попрощались с Жорой, и я нагруженный рыбой, спустился с прибрежного склона по тропинке, напрямик, минуя дорогу.

Перейдя деревянный мост через Кавокту, я увидел, что на летней кухне хлопочут наши поварихи – готовят ужин.

Собаки выбежали меня встречать: и взрослые и щенки. Они прилежно виляли хвостами и от умиления встречей, лезли лизаться.

Когда я показал карасей "хозяйке" на кухне, она только всплеснула руками.

Из дома, на шум вышел Толя Копейкин. Он осмотрел рыбу, похвалил меня и стал по хозяйски точить кухонный нож. – Вы Надежда Петровна не беспокойтесь – проговорил он благородно. – Я сам почищу их и приготовлю к жерехе. Мы их до завтра в ледник положим, а завтра, на ужин, вы пожарите...

Чуть позже, собаки с аппетитом хрумкали выпотрошенными внутренностями больших рыбин и даже чуть не подрались. Пестря, не поднимая головы, предупреждающе зарычал, обнажив белые длинные клыки.

Щенки сразу отошли, а Рика тоже ответила утробным ворчаньем.

Я прикрикнул на Пестрю, и Рика воспользовавшись моментом, прихватила у него кусок внутренностей и отбежала, но с достоинством, к дальним кустам.

... Из дома вдруг выкатился пушистый котёнок Тимошка. Он бесстрашно прошёл меж собак, потёрся пушистым бочком о мой сапог и легко вспрыгнул на колени. Пестря, бросил быстрый взгляд на бесстрашного котёнка, но я, перехватив это предупреждение ревнивца, возвысил голос, отчитывая собаку: – Но! Но! Смотри у меня!

Пестря отвернулся, сделал вид, что это предупреждение – внушение его не касается, отошёл, и со вздохом лёг на траву, свернувшись калачиком. Из под его полуопущенных век, смотрели тёмные, внимательные глаза.

Я, на всякий случай, посадил котёнка на плечо и вошёл в дом, где было уже по вечернему прохладно и полутемно...

Солнце, привычно садилось за лиственничную, зелёную рощу, на северо-западном склоне, на другом берегу Кавокты...

Зима. 1999 год. Лондон. Владимир Кабаков

Уголёк

Уголёк появился на сейсмостанции неожиданно. Я возвращался в нашу избушку после ежеутреннего купания в радоновом источнике и любовался восходом солнца. Вдруг, мои собаки перешли на рысь и исчезли в кустах за домом – оттуда доносилась какая – то возня и тявканье Рики.

Уже войдя в дом, я услышал это тявканье и вышел посмотреть – что случилось.

За домом, шагах в тридцати, под кустами, если можно так называть заросли стланика, стояли друг против друга Пестря и незнакомый кобель, чёрный, лобастый, с длинной шерстью, кое – где вылезавшей клочьями из его спины.

Увидев меня, собака завиляла мохнатым хвостом и делала при этом самые приятные жесты: прижимала уши, словно в улыбке оскаливала зубы. На меня её приветливость не произвела должного впечатления и я пытался прогнать приблудного пса, но он по – прежнему, сохраняя самый дружественный вид, обращаясь ко мне, а в ответ на воинственно – угрожающие позы Пестри – скалили зубы.

Я отстранился от выполнения своего негостеприимного замысла и Уголёк остался на станции.

Позже, я вспомнил рассказ напарника о собаке, которую он привёз щенком на нашу станцию из Курумкана – тунгусского посёлка на Северном Байкале, а вспомнив, догадался, что чёрная приблудная собака – это Уголёк, так звали эту лайку.

Уголёк, как выяснилось позже, жил какое – то время вместе с бригадой лесорубов, за двести километров от нашего домика, в глухой тайге, на берегу Муи, а когда бригада переехала на другое место, Уголька забыли, а может быть и обидели чем – то.

Тогда отважная собака преодолев двести километров по тайге появилась на станции, то есть в своём первом Бамовском доме.

Мой напарник, хозяин Уголька, строил новую сейсмостанцию на Белых Озёрах и потому, я жил и работал один...

У меня вместе с Угольком стало три собаки: Пестря, крупный пёс белого с чёрным окраса, с тяжелой, угловатой головой, хвостом, загнутым кольцом за спину, высокими сильными ногами и мрачным взглядом тёмных глаз; Рика – молоденькая собачка, не имеющая ещё года отроду, во всём противоположность Пестре – ловкая, хитрая, ласковая.

Она несмотря на небольшой рост, в обиду себя не давала и имела сильное мускулистое тело, с тяжёлым загривком – у таза с едой, она не один раз схватывалась с грубияном и нелюдимом, Пестрей. Её карие, лукавые глазки выражали веселье и любознательность, порой переходящую в любопытство не имеющее границ. За это ей от меня не один раз доставалось, правда случалось это тогда, когда любопытство превращалось в нахальство...

Теперь, к этим двум, добавился Уголёк...

Собаки, тем не менее, жили дружно и весело и как-нибудь, в другом месте я опишу эту жизнь. Но пока рассказ о другом...

Работая на сейсмостанции один за двоих, я успевал делать всё что нам полагалось, однако времени было в обрез и я прекратил ежедневные прогулки по тайге. Мне их не хватало, собаки толстели и томились от безделья.

Наконец, у меня в избушке остановились гости – гидрогеологи из института и я, улучив время и погоду, засобирался в тайгу.

Гости остались домовничать, а я собрав по полкам, непонятного происхождения патроны, вовсе не надеясь встретить, что либо существенное, отправился...

Была середина сентября – золотая пора в Северном Забайкалье, пора тёплой и одновременно свежей, без духоты, осени.

Мошка и комары, прибитые утренними заморозками, переваливающие уже на минусовую температуру, не мешали дышать, не набивались в нос и в глаза и поэтому, все прелести тайги были к моим услугам.

Одним словом – это был пир для души, для зрения, для слуха!

Лес нарядился в праздничные яркие, жёлто – красно – зелёные одежды, а тишина стояла над горами первобытная...

Идти было не жарко и я, в охотку, быстрым шагом преодолел знакомый подъём на плоскогорье, по узенькой лесной тропке вышел на визирку – узкую лесоустроительную просеку – уже наверху горы и остановился.

Здесь наверху, во всю пекло солнце. И вокруг расстилались широкие горизонты, заполненные синеющей вдалеке, по горным отрогам, непроходимой тайгой.

Где-то за склоном, на восток от меня, скрывалась шумная сине – холодная река, а здесь, на неровной плоскотине, кое – где из зарослей тёмно-зелёного стланика, торчали коричнево – серые скалы – останцы.

Я замедлил движение, стал глубже дышать, по временам любуясь открывающимися видами речной широкой долины, внизу.

Визирка, пересекая потайной ключик, струивший отражающие солнечный закат мелкие воды по каменистому ложу, поднималась чуть в гору и там, делала поворот на девяносто градусов и тянулась дальше на юг.

Собаки прошлёпав по воде прячущейся во мху, появились у меня на виду и скрылись в стланике хвойной стеной стоящем по обе стороны просеки.

Я шёл и думал, что работа в одиночку меня устраивает и даже нравится, но всё– таки отсутствие возможности гулять по окрестностям, лишает меня удовольствия и здоровья одновременно...

Здесь, на высоте, воздух чист и прозрачен, солнце ласково, глаз охватывает зеленеющие пространства на десятки километров вокруг.

За речной долиной поднимались крутые отроги Северо-Муйского хребта, а за ними, в лёгкой дымке, далёкие, скалистые вершины Муйского хребта. И я сегодня чувствовал себя, как никогда сильным и здоровым, спокойным, без ненужной в жизни суеты и волнений...

Слева, из стланиковой чащи раздался лай: частое, задорное тявканье Рики; басистый, редко подаваемый голос нелюдима Пестри; размеренный и звонкий лай Уголька...

Я заторопился, продираясь почти на ощупь среди зелено-хвойной, пушисто – пахучей бахромы стланика...

Выйдя на маленькую полянку, покрытую крошевом разбитого песчаника, я увидел раскопанную медведем бурундучью норку, собак суетящихся под длинной веткой на вершине которой сидел испуганный, серо-полосатый зверёк.

При моём приближении он тревожно засвистел, собаки всколыхнулись, затолкались под веткой, задрав головы вверх и блестя глазами. В этот момент бурундучек, молнией мелькнул по стволу, скатился на землю и исчез среди корней.

Возбуждение собак достигло предела!

Мешая друг другу, они кинулись вслед зверьку, но промахнулись. Как заправские землекопы, собаки быстро, быстро двигая лапами, закопались в глинисто – каменистую почву, только песок полетел по сторонам...

Я пожурил великовозрастных дурачков Уголька и Пестрю, за детское легкомыслие. Ведь охота на бурундуков – это верх падения для уважающей себя охотничьей собаки...

– Ну хорошо – увещевал я их – этой глупой девчонке Рике, можно простить лай и погоню за бурундуком...

– Но вам то уже не первый год. Нет, нет! Стыдно друзья, быть такими легкомысленными!..

Уголёк и Пестря, понурившись стояли, слушая выговор.

Их возбуждение вызванное погоней за полосатым зверьком прошло. Они, презирая и коря себя, отошли от Рики и не скрывая стыда и разочарования, удалились в чащу, а я, посмеиваясь над незадачливыми добытчиками, продолжил путь...

Я прошёл от силы сто шагов, когда издалека раздался злой, частый лай. Вначале, я подумал, что это чужая собака, – так далеко это было от меня...

Но ни Пестри, ни Рики, ни Уголька вокруг не было видно. Пока я размышлял, кто это мог быть, лай сдвинулся с места и стал приближаться...

Я остановился, привставая на цыпочки, стал смотреть поверх зелени вершин стланика и мне показалось, что вдалеке мелькает что – то большое и тёмное...

Мелькание приближалось и метров со ста, я уже хорошо рассмотрел, чёрный силуэт зверя, бегущего по чаще...

Вначале я подумал, что это сохатый. Но когда силуэт находился уже метрах в пятидесяти, я с волнением и беспокойством понял, что это медведь...

Он летел, стелился над высокими, на уровне полутора метров ветками стланика, подминая их под себя, как траву...

Тут я засуетился, скинул ружьё с плеча, стал торопливо шарить по карманам, разыскивая патроны с пулями...

Потом, уже не таясь, громко щёлкнув замками, переломил ружьё, бросил в отверстия патронника картонные гильзы заряженные пулями, закрыл стволы и прицелился в приближающегося зверя...

Медведь, на всём скаку вылетел на просеку метрах в тридцати от меня и я, прицелившись, автоматически нажал на курок...

Сухой треск выстрела обежал окрестности, оттолкнувшись от скал, вернулся громким эхом, утратившим чёткость реальности...

Медведь остановился, всплыл – вздыбился над просекой, повернувшись ко мне грудью. Тут из чащи выскочил Уголёк и с захлёбывающимся воплем злобы и гнева, сходу прыгнул на грудь медведя...

Завязалась ожесточённая борьба!

Медведь, стоял на задних лапах согнув спину и силился оторвать от себя собаку, отдирая её от себя и клыками, и когтями; длинная коричневая шерсть на загривке у зверя двигалась волнами в такт движению мышц и при движении, она отливала на закатном солнце, золотыми отблесками.

Уголёк беспрестанно злобно визжа дрался бешено, умудряясь висеть на груди зверя и вместе с тем, успевая драть того зубами и когтями лап.

Он был похож на злого чёртика, а медведь сильно напоминал деревенскую толстую бабу, стирающую на доске бельё в деревянном корыте.

... Здесь я очнулся, вновь вскинул ружьё и сразу же его опустил.

В стволах остался лишь один заряд, а я не хотел рисковать. В случае второго неудачного выстрела медведь мог кинуться на меня и я не успел бы перезарядить ружьё...

Решив, что из левого ствола буду стрелять только в упор, я, торопясь, вынул стрелянную гильзу из правого ствола, перезарядившись, вновь приложился целя в голову медведя и выстрелил...

...Я боялся попасть в Уголька и поэтому промазал и вторым, и третьим выстрелом...

Пестря и Рика, в это время, топтались шагах в пятнадцати от медведя, оглядываясь на меня, суматошно и испуганно лаяли, вздрагивая и прядая ушами, когда яростные вопли Уголька достигали самой высокой ноты...

Я зло крикнул на них, но собаки не двинулись вперёд ни на метр...

После третьего выстрела над стволом, искажая прицел, стали подниматься струйки горячего воздуха...

В запасе оставалась одна пуля...

Если бы я верил в бога, то я бы перекрестился, вкладывая её в ствол.

Вскинув ружьё, помня о том, что после выстрела у меня останется лишь один заряд в левом стволе, я тщательно прицелился в туловище медведя, на уровне верхних лап...

После выстрела, я услышал звук попадания пули в тело; не отрывая взгляда от прицельной планки, я видел, как струйки горячего воздуха искажали силуэты дерущихся – медведя и собаки...

Медведь продолжал, всё так же месить когтистыми лапами рыкающего по временам в ответ, Уголька...

Наконец зверь, оторвал вцепившегося в него пса и сбросив на землю, развернулся и рявкнув в последний раз, исчез в чаще...

Казалось всё закончилось...

...Я осторожно, держа ружьё на изготовку, подошёл к месту драки. На мху, на песке вокруг, валялись клочья черной собачьей и коричневой медвежьей шерсти.

Наклоняясь, я рассматривал следы, когда из кустов, появился Уголёк. Он подошёл и сразу лёг на землю.

Я осмотрел его.

Отважный пёс тяжело дышал, со стонами выпуская воздух из лёгких. Шерсть его покрывали пласты тягучей медвежьей слюны. Видимо медведь разевая свою огромную пасть, впихнул туда почти всё туловище собаки, кусая его и заслюнявил собачью спину...

Я погладил Уголька и тот со стоном лёг на бок, облизывая места на теле из которых струйками стекала кровь. Из анального отверстия тоже показалась кровь и я с ужасом понял, что пласты пены, оставлены медведем, когда он, кусая собаку за живот, видимо повредил ей все внутренние органы: печень, желудок, лёгкие...

В это время, уже далеко, в вершине распадка, страшным и яростным басом, с металлическими визгливыми нотками, проревел убежавший медведь.

Уголёк встрепенувшись, постанывая встал и не обращая внимания на мои ласковые уговоры, пошатываясь исчез в зарослях, по направлению услышанного медвежьего рёва...

Больше, я его никогда не видел...

Но на этом неприятности для меня не кончились.

Пестря и Рика, держась вместе отчаянно голосили, испуганно сновали по открытому пространству просеки, невдалеке от меня, а метрах в тридцати уже с другой стороны, то приближаясь, то удаляясь треща валежником, ходил ещё один медведь, невидимый в чаще.

"Да сколько же вас здесь?" – в отчаянии подумал я и стал безуспешно травить собак, повторяя как магическую формулу слово: – Ищи! Ищи!..

Сильный драчун Пестря и шустрая Рика, жались к моим ногам и не думая нападать на второго медведя...

Постояв ещё минут пять на месте, я решил двигаться в сторону дома и осторожно ступая, подгоняя собак впереди себя, пошёл назад к сейсмостанции.

Более часа, я медленно и осторожно, шёл до тропы, с которой перешёл на эту визирку.

Напружинившись и чувствуя, как вдруг заболела от напряжения голова, я медленно пробирался вперёд, озираясь по сторонам и часто останавливаясь.

Я опасался, что раненный медведь, может подкараулить меня в чаще и внезапно напасть...

Лишь выйдя на тропу, я заторопился, почти побежал вниз к избушке...

У сейсмостанции, я встретил своего гостя гидрогеолога и в ответ на вопрос, как погулял и что видел, я криво улыбнувшись ответил, что погулял хорошо и не вдаваясь в подробности прошёл в дом.

Почему я промолчал?

Наверное потому, что по инструкции, мне не полагалось отходить далеко от станции во время дежурства и тем более уходить в тайгу. Второй причиной, было то, что мне совсем нечем было похвастать. Я позорно проиграл эту схватку с медведем!

Много позже, пытаясь найти причину своих нелепых промахов, я отстрелял о фанерной цели пулю, из тех же патронов что были со мной в тот злополучный день.

И из нескольких выстрелов, не попал ни разу, в лист фанеры, размерами метр на метр, с расстояния в двадцать шагов!

С такими патронами можно было и в амбар промазать – так обычно шутят неудачливые охотники...

Я ждал возвращения Уголька несколько дней...

Но он не пришёл ни вечером, ни на завтра утром. Не пришёл никогда!

Я клял себя за трусость, корил, что не подбежал вплотную к медведю и не выстрелил в упор, в голову.

Но дело было сделано и оставалось только сожалеть обо всём случившимся...

...Назавтра, выбрав время, я сходил вновь к тому месту, разыскивая Уголька и заставляя собак искать следы раненного медведя.

Но Пестря, наотрез отказался лезть в дебри непроходимого стланика, а Рика и вообще не отходила от меня – "чистила шпоры", как говорят собачники...

Я подозревал тогда и думаю сейчас, что раненный зверь всё – таки задрал неистового Уголька и сам издох, забившись в чащу.

Но это лишь мои предположения...

Много позже, я рассказал об этой истории своим знакомым, каждый раз заново переживая разочарование и обиду...

Для себя, я сделал после этого случая определённые выводы: идя в лес, даже на полдня, необходимо брать с собой несколько своих, хорошо заряженных и пристрелянных пуль. Никогда нельзя быть до конца уверенным, что даже в пригородной тайге, ты не встретишь неожиданного медведя...

Остальные произведения автора можно посмотреть на сайте: www.russian-albion.com

или на страницах журнала "Что есть Истина?": www.Istina.russian-albion.com

Писать на почту: [email protected] или info@russian-albion

1980 – е годы. Ленинград.

Последний вариант книги: Октябрь 2017 года. Владимир Кабаков. Лондон