Текст книги "Год жизни (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Повариха сходила на кухню, вынесла полбуханки чёрствого хлеба и отворив дверь, бросила его Волчку, который спокойно лежал у большой квадратной палатки...

Поев, я поднялся, поблагодарил хозяев и сказал, что мне надо идти.

– Куда ты? – всполошился первый мужичок, который бывал на сейсмостанции. Оставайся ночевать. Место найдётся, ужином покормим...

Я вежливо, но решительно отказался: – Я всего на пять дней свободен. Потом моя смена на сейсмостанции и поэтому, мне надо быть в посёлке через два дня...

Волчок, увидев, что я снова надел рюкзак, удивился и был явно разочарован – ему здесь нравилось.

А мне не хотелось оставаться среди малознакомых людей, разговаривать о ненужных мелочах, зависеть от чужого распорядка и привычек...

И потом, я уже привык к свободному одиночеству...

...Отойдя с полкилометра от стоянки геологов, я стал что – то весело насвистывать и собака посмотрела на меня с недоверием.

А мне было хорошо.

Я сэкономил на обеде почти час и впереди было ещё полдня светлого времени, за которые я мог попасть в интересные красивые места. Я радовался весне и свободе, своему здоровью и даже тому, с каким деловым видом трусил впереди Волчок!

И вдруг замурлыкал песню: – А я простой, советский заключённый и мне товарищ серый, брянский волк...

Закончив петь, я засмеялся вслух, а Волчок нервно оглянулся...

Вскоре, снова начался лес, появился снег лежащий местами в тени деревьев.

Продравшись сквозь чащу ельника, растущего полосой по дну распадка, я вошёл в заросли ольхи с редкими соснами и тут, вспугнул двух сохатых – наверное поднял их из лёжки.

Они, мотая головами и стуча копытами по валежнику быстро скрылись в лесу.

Волчок, примчавшийся на звук откуда-то справа, пустился догонять их.

Через короткое время, я услышал снизу, из пади лай и только решил посмотреть чем это облаивание закончится, как появился он сам, на галопе, торопясь и часто дыша. Но увидев меня собака перешла на рысь, и больше далеко от меня не убегала. Видимо лоси напугали его своими размерами и грозным видом.

Пройдя ещё километров пять, я остановился ночевать в глухом сосняке с еловым подростом, в тени которого, толстыми пластами ещё лежал снег...

Как обычно, я собрал изрядную кучу дров для ночного костра, потом развёл огонь, натопил воды из снега и стал варить глухаря, нарезав мясо на куски, а кости бросил Волчку.

Собака искренне этому обрадовалась и долго виляла пушистым хвостом, одобряя мои действия...

Уже в темноте, я поел сварившейся глухарятины, чуть припахивающей хвоей и ягодами. Насытившись, привычно попил чаю и устраиваясь на ночлег, сняв сапоги, вынул сырые портянки и оставшись в шерстяных носках, вновь обулся.

Потом, вырезал палочки из веток ольхи и повесил портянки сушиться над костром. Влажная ткань сразу заледенела, потому что температура воздуха была минусовая. Во время перехода по еловым чащам, перебираясь через глубокие снеговые поля, я несколько раз набрал в сапоги талого снега и поленился вовремя переобуться – иногда, перед ночлегом, очень спешишь выбрать хорошее место для стоянки...

... Ночь была холодная и ветреная, я неважно спал и под утро, когда ветер утих, наложив гору сухих дров на костёр, наклонив палочки с портянками поближе к костру, заснул, в полудрёме видя эти "флаги" развевающиеся над огнём...

Когда я проснулся, уже светлело в дальнем углу неба – холодный рассвет привычно поднимался над землёй и над кострищем торчали только голые палочки – портянки сгорели...

Я чертыхнулся, поднялся шмыгая просторными без портянок сапогами, сходил в кусты и вернувшись, стал кипятить чай...

Вдруг, Волчок, лежавший метрах в десяти от костра, под ёлкой, вскочил и косясь в сторону еловой чащи, подошёл ко мне поближе, насторожённо вперил взгляд туда и обнажив белые клыки, утробно заворчал. Я на всякий случай, подтянул ружьё к себе и ждал в напряжении, гадая, что могло так напугать собаку...

Волчок порычал ещё какое-то время, потом постепенно успокоился, лёг и снова задремал...

"Интересно, кого это он там услышал – думал я, прихлёбывая терпкий от крепости чай?

– Волки, должно быть, или медведь. Они уже поднялись из берлоги и сейчас бредут по тайге в места летнего обитания, голодные и злые – еды в эту пору в тайге для них нет. Иногда они нападают на лосей или оленей, подкрадываясь к ним по насту..."

Я ещё какое – то время был настороже, но потом забылся, задремал, вспоминая, что нечто подобное, уже бывало в моих таёжных походах.

Когда я охотился зимой на Белых Озёрах, однажды, в долине соседнего ручья, Рика – моя молодая собака похожая на маленького львёнка из-за густой гривы и коренастого сложения, вдруг, выскочив из еловой чащи, намётом прибежала ко мне и развернувшись, поднявши шерсть на загривке дыбом, начала глухо лаять, оборотившись в сторону, откуда прискакала:– Бух, Бух, Бух...

Я хотел погладить и успокоить её, но она вывернувшись из под моих рук, не отрывая взгляда от ельника, продолжала бухать – так собаки обычно лают на крупных хищников...

Я заинтересовался, не поленился вернуться в чащу и увидел там, среди ёлок, следы двух волков, которые на махах, только что проскакали мимо и убежали за ручей. Я понял, что они выслеживали Лику, но она их учуяла и примчалась ко мне за подмогой...

...Когда проснулся, солнце уже поднялось над лесом, и я вскочил, дрожа от холода – костёр прогорел полностью.

Даже не попив чаю на дорожку, я собрал рюкзак и быстро, пошёл в сторону сосновых лесов, темнеющих на склонах предгорий.

На ходу разогрелся, но идти без портянок в хлябающих сапогах, было очень неудобно. Сапоги вертелись на ногах в разные стороны и даже слетали, когда я переходил глубокие влажные полосы снега...

Солнце поднялось над лесом, большое и чистое, повисло в тёмно-синем, глубоком весеннем небе и под его лучами снег начал таять.

Вскоре, совершенно неожиданно вышел на разъезженную, грязную лесовозную дорогу и пройдя по ней километра два, увидел впереди, на большой поляне среди чистого сосняка, временный посёлок лесорубов.

Навстречу мне выскочили две крупных собаки – лайки и Волчок, пошёл рядом со мной, опасаясь драки с превосходящими силами противника...

Городок был безлюден и только в столовой суетился молодой азербайджанец в грязном белом переднике.

Я вспомнил, что мой знакомый, Петя Лыков, работает в лесу, где – то в этих местах и когда спросил о нём повара, тот сказал, что Петя здесь, но сейчас, как и все на лесосеке.

Азербайджанец показал мне домик, где жил Петя и я, войдя внутрь, скинул рюкзак, ватник и сапоги и взобравшись на нары, заснул чутким сном.

Разбудил меня шум трактора за стеной и только я успел одеться, как вошёл Петя, улыбающийся и довольный, пожал мне руку и пригласил на ужин, в столовую.

За ужином, Петя познакомил меня с ребятами из бригады и они удивились, что я "вышел из леса". Обычно, в это время в лес никто не заглядывает...

Им тоже был непонятен мой восторг перед наступающей весной и необъятными таёжными просторами, таящими столько тайн и чудес...

После ужина все собрались в нашей избушке и я рассказал о своём походе, умолчав, однако, о встреченной зимовейке и шкурках соболя в мешке.

Стали вспоминать интересные и страшные лесные встречи.

Петя был хорошим охотником, вырос в прибайкальской тайге недалеко от нынешней большой стройки. Он и здесь, по первому снегу брал отпуск и уходил соболевать, но, не имея своего, законного охотничьего участка, делал это крадучись и осторожно. Найдя "ничьё" зимовье, он выставлял капканы, на чужом "путике" – охотничьей тропе в тайге, вдоль которой ставились ловушки, и каждый день ходил их проверять. Иногда, соболюшка попадала в капкан, чаще нет, но несколько штук, молодой охотник за сезон ловил...

Однажды, Петя, сбившись с пути, заночевал в тайге у костра, а утром, отойдя метров пятьдесят от ночёвки, увидел свежие медвежьи следы – хищник караулил человека всю ночь, но к костру выйти побоялся.

Он истоптал в том месте снег, ходя ночью по кругу, пока охотник задрёмывал у большого костра...

В другой раз Петя пошёл проверять дальние капканы, но назад возвратился напрямую, срезав петлю на тропе.

Следующим утром, он пошёл по вчерашним своим следам, и в сосновом перелеске, рядом со своими следами, нашёл медвежью лёжку. Снег под брюхом хищника протаял до земли – медведь долго лежал, головой по ходу следа, ожидая возвращения человека...

– Он ждал меня, чтобы наброситься, задавить и съесть – с дрожью в голосе подытожил рассказ Петя!

Все невесело засмеялись...

В балке – так называют брусовые домики лесорубов – было жарко, потрескивая, топилась металлическая печка и в углу, на верёвке, сушились портянки. Люди, разместившись на широких нарах, внимательно слушали рассказы и сопереживали рассказчику...

– Но самое страшное, мужики, – продолжил свои воспоминания Петя – было тогда, когда я, неожиданно встретил в тайге хозяина участка на котором я нелегально охотился и капканил...

– На время я увлёкся установкой капкана и вдруг, подняв голову заметил мелькнувшую среди сосен фигуру человека.

Я остолбенел, потом, на дрожащих ногах отошёл от капкана и спрятался за дерево.

Мужик был с карабином, но без собаки и шёл по моим следам. Заметив меня, он снял карабин с плеча и ждал.

Я постоял, постоял за деревом, а потом вышел на чистое место и пошёл мужику навстречу.

Меня била дрожь, но я подошёл поближе и поздоровался. Потом объяснил, что выскочил из посёлка в лес на недельку, что было правдой...

Мужик оказался спокойным человеком, поверил мне, а когда я продолжил, объясняя, что завтра выхожу в посёлок – даже улыбнулся и пригласил меня в гости, в базовое зимовье. Я конечно отказался...

– Я догадываюсь, в каком моём зимовье ты живёшь, – как бы, между прочим, проговорил он на прощанье и помахав рукой, ушёл своей дорогой...

Петя, сделав паузу в рассказе, подбросил в печку дров и потом закончил.

– Я в тот же день собрал свои капканы, забрал спрятанные в зимовье шкурки и вечером же, стал выходить на трассу, ловить попутку до посёлка – зимовье стояло недалеко от дороги...

Все молчали, представляя, как бы они сами себя повели на месте Пети...

Печка трещала смолистыми дровами и гудела трубой, как паровоз.

Ветер снаружи, плотной массой воздуха, порывами, ударял по двухскатной крыше домика и бревенчатые стены в этот момент чуть вздрагивали ...

Другой лесоруб – Виталий, тоже охотник, но местный, с Витима, вспомнил недавнюю историю загадочной смерти охотника – тунгуса Алексея Соловьёва, из таёжной деревни на Витиме... Фамилия русская, но такие имена давали раньше тунгусам при крещении, русские священники...

– Тут история тёмная – начал Виталий. Этот Алексей был здоровый парень, хороший охотник и смелый человек.

Был у него друг, тоже местный, русский, Пётр Акулин. Они иногда вместе охотились и если надо, то медведя добывали сообща...

– Друзья друзьями, а как напьются, то начинают драться, да до крови. Чёрт знает почему.

Может из соперничества, а может просто силы некуда девать...

– Но за Алексеем водился грешок. Ведь в тайге ничего не скроешь, это не в городе.

Он парень был на ногу быстрый и собак имел хороших. И вот перед началом сезона, по самым лучшим участкам пробегал ходом и как сливки снимал – добывал ранних соболей...

Об этом многие догадывались, знали, но поймать его никто не поймал, да наверное и не хотел связываться – Алексея, многие побаивались...

– И вот как – то раз, года два назад, по весне, встретились друзья уже после охотничьего сезона, напились и как всегда подрались в конце, и разошлись – их участки рядом были...

Поутру, Пётр, пошёл к Алексею похмелиться и мириться и увидел, что сидит около зимовья собака и воет, а рядом лежит Алексей, уже мёртвый и неподалёку валяется его карабин...

– Пришлось Петру выходить в деревню, сообщать о смерти... Следователь, на вертолёте прилетел из района, допрашивал Петра, что да как...

– Пётр говорит: – Да не убивал я! Зачем мне? Мы же с ним друзья – приятели были...

– Так ничего следователь и не добился, улетел назад и тело Алексея забрал – говорит для экспертизы.

А потом слух по деревне прошёл, что признали Алексея самоубийцей...

– Конечно, всякое может быть, но я в это не верю – закончил рассказ Виталий.

Все надолго замолчали, а потом стали расходиться спать...

– Завтра на работу – пояснил Петя, хотя назавтра была суббота. Лесорубы старались побольше денег заработать или дни к отпуску приплюсовать. Стройка торопилась на восток, а лесорубы готовили площадки для работ...

Я долго не мог заснуть и всё думал о судьбе этого Алексея...

Мир тайги, за последние годы изменился, и изменились отношения людей в тайге. Раньше охотничий участок был семейной собственностью. Обезличить тайгу не смогли самые тупые чиновники. Сейчас не то...

...Государство подмяло под себя личность гражданина страны, лишило инициативы, – обезличило его. Главные начальники леса сегодня сидят в Москве, но они просто чиновники. Они не знают леса и его законов, и не хотят знать. Они не охотники, не охотоведы и даже не лесоводы.

И так везде. Во всех министерствах. Там, где управляют специалисты, там дела идут неплохо. Но специалистов наверху всё меньше, а управленцев всё больше.

Мне вспомнился афоризм Лао-Цзы: "Там, где появляются понятия справедливости и несправедливости – появляется зло..."

Перефразируя можно сказать: "Там, где появляются чистые управленцы, воцаряется номенклатурный беспорядок и некомпетентность"!

Благодаря управленцам сидящим в министерстве, охота превратилась в дорогостоящий спорт и количество охотников резко уменьшилось...

Охота всегда была средством освоения, познания мира, его узнаванием и уроком жизни. А сейчас, множеством запретов, и потому, охотничество превратилось из трудного, но удовольствия, в казённую обязанность.

Раньше в лесу жили по принципу: "Закон тайга – хозяин медведь".

Ты боялся делать плохое, потому что от опытного взгляда лесовика ничего нельзя скрыть и никто не скроется... А сейчас?

Я как – то встретил на своём участке охотника с собакой. Его собака нашла меня на склоне горы, а хозяин шёл низом распадка. Я увидел мужика и крикнул ему, а потом спустился вниз и мы, вскипятив чаю, попили – поели, поговорили...

На участке, я бывал редко и потому, не рассердился, когда встретил тут постороннего. Но мужичок испугался и чувствовал себя виноватым...

После этого, мужик никогда не появлялся больше в районе Белых озёр...

Собака у него была замечательная. Крупная, ростом почти как волк, чёрной с белыми пятнами масти, спокойная и умная. Звали её Бой. Этот Бой, на пару с другой крупной лайкой местного лесничего – Грумом, сгоняли с гор крупного изюбря и останавливали на льду реки, вцепляясь с двух сторон в морду уставшего быка – рогача. Хозяину оставалось только подойти поближе и дострелить зверя....

Я, думая обо всём этом заснул очень поздно и когда проснулся, то солнце стояло высоко в ясном небе и Пети в домике уже не было.

Все уехали на работу.

Я услышал за дверьми собачье рычание и вышел наружу. Солнечные лучи нагрели заснеженную землю, появились лужи – проталины и запахло отогревшейся сосновой смолой. Волчок, прижавшись к стене дома испуганно вздыбил шерсть, а рядом, наступая на него, стояла рыже – белая, крупная и сильная собака, скаля острые зубы и готовясь перейти от угроз к действиям.

Я прикрикнул на шустрого незнакомца, и он отошел в сторону, кося на меня злым глазом. "Какой красавец – подумал я. Чей это интересно?"

Зайдя в столовую, я попил чаю, поел и расспросил дежурного по лагерю об этой собаке.

– Это Вася – тракторист, купил щенка в питомнике восточносибирских лаек, в

Улан – Удэ и привёз сюда – рассказывал дежурный, сидя напротив меня и попивая чай. – Красивый пёс, но бестолковый. Вася собирается его на унты пустить. Глуп, как пуп...

– И это не первый случай – продолжил он. – Я знаю многих охотников, которые растили щенков из питомника. Они вырастают красивые, как на картинке, но к охоте не приспособленные...

– Вася, в начале зимы, случайно встретил медведя – шатуна. Так этот кобель так испугался, что умчался в лес, оставив Васю с медведем разбираться. Василий имел только дробь в стволах, поэтому стрелял в воздух и медведь ушёл...

А могло быть и хуже...

Дежурный вздохнул: – Разве это собака, которая хозяина бросает?

... Доев завтрак, я попрощался с дежурным и сопровождаемый довольным Волчком, пошёл напрямик, через холмы, на трассу. Надо было возвращаться на базу. Отсюда ходу до сейсмостанции было часов восемь...

Февраль 2003 года. Лондон

Амнунда

Мы с Юрой Соколовым, работали лениво и не потому, что не хотели скорее закончить, а потому что устали.

И надо было, как – то переломить ситуацию. Вот мы и решили сходить в лес – на время поменять обстановку.

Договорились с директором Дома Быта, в котором мы делали интерьеры и наружную рекламу о небольшом "отпуске" и мигом собрались в поход.

Юра Соколов – так звали моего друга – был художником и приехал на БАМ, можно сказать по комсомольской путёвке. Правление Союза художников Ленинграда, направило его в служебную командировку, в подшефный Тоннельный отряд, который строил знаменитый Северо-Муйский тоннель. В этом отряде много ребят приехали из Ленинграда...

Мы познакомились с Юрой ещё зимой, когда он с журналистом из журнала "Вокруг света", забрел к нам в избушку, на радоновых источниках, километрах в шести от посёлка Тоннельный. Журналист искал отряд лавиньщиков – вот они по ошибке и пришли к нам – сейсмологам. Я угостил их чаем, объяснил ошибку, и попутно рассказал немного о нашей работе.

В следующий раз Юра пришёл уже один и остался на целый день. Мы сходили на горячие радоновые источники, искупались, а потом сидели и разговаривали, попивая чай с вареньем, которое мы с напарником Толей сварили по осени сами, из смородины, растущей в двадцати шагах от домика, на берегу таёжной речки...

Позже Юра предложил мне помочь ему сделать интерьеры в поселковом Доме Быта, и я согласился. Моя вахта на сейсмостанции продолжалась пять дней, а когда работал мой напарник, я отдыхал и мог делать, что захочу. Вот я и решил подработать в качестве художника по интерьерам, под началом Юры...

...Мы с вечера собрали рюкзаки, приготовили патроны для моей двуствольной ижевки и проснувшись на рассвете, вышли на трассу, ловить попутный "Магирус" – так назывались немецкие самосвалы работавшие на Трассе.

Вскоре подъехал один из них и молодой шофёр, приветливо улыбнувшись, открыл нам дверцу кабины. Мы, рассыпаясь в вежливых благодарностях, взобрались внутрь, На ходу уже, устроились поудобнее и стали расспрашивать водителя, как работается.

Он говорил, что работы много, но недавнее наводнение, после двух суток дождя, посмывало все мосты, и приходилось, преодолевать реки вброд, даже теперь, когда вода спала.

Посмеиваясь, он рассказал, что его друг чуть не утонул сам и утопил "Магирус" на одном из таких переездов.

– Воды было ещё полно, а он рискнул проехать и его машину, вода чуть не перевернула – снесла в промоину, из которой сам "Магирус" уже не мог выбраться...

Хорошо друг сам спасся – закончил водитель и резко притормозил перед ямой, выбитой колёсами тяжёлых грузовиков...

Проехав так, под разговоры, километров тридцать мы сошли на очередном повороте, почти на берегу Муякана.

Река в этом месте, текла, неторопливо извиваясь по всей ширине долины.

Глядя на полосу речной воды шириной метров шестьдесят, Юра хмыкнул и обернувшись ко мне спросил: – Ну, а теперь как?

"Будем посмотреть" – подумал я, но промолчал, закинул рюкзак на плечи и предложил, уже на ходу: – Давай пройдём вдоль берега и может быть из подручных поваленных деревьев, соорудим плот и переправимся...

На наше счастье, в очередном заливчике, увидели уже сколоченный плот, сделанный рыбаками, видимо, ещё по весне. Плот состоял из четырёх брёвен, сбитых вместе металлическими скобами.

Посередине, был закреплён стояк – толстый кусок бревна, на который мы взгромоздили наши рюкзаки, а сами встали на плот – Юра впереди, а я позади с шестом в руке, чтобы править.

Оттолкнулись... Течение мягко извлекло нас из заводи и понесло вниз.

Юра, стоя впереди пытался загребать, но только мы выплыли на глубину, как плот погрузился под воду и мы вместе с ним, почти по колено.

Я засмеялся, но увидев растеряно – напряженное лицо напарника, удержался от комментариев и балансируя, стараясь не упасть с невидимого под водой плота, начал грести, что есть силы. В этом месте, река делала поворот вправо и мы, стараясь держать полузатонувший плот носом к берегу, чуть оправившись от испуга, нервно хихикая и покрикивая, подгребали шестами...

Через какое-то время плот, наконец, ткнулся носом в противоположный берег и мы, вздохнув с облегчением, спрыгнули прямо в неглубокую уже воду, неся рюкзаки над головой. Ружьё, я повесил за спину, чтобы, когда начнём тонуть сами, не утопить его!

Но всё к счастью обошлось. Мы были психологически совместимой, скоординированной парой и потому, умело действовали сообща...

И потом, Бог смелым помогает...

Выжав мокрые портянки, мы переобулись, и весело болтая и комментируя неожиданное приключение, пошли в сторону Амнунды. Название реки было не-то тунгусским, не-то бурятским, и означало в переводе – наледь.

На этой реке, зимой, в сильные морозы, образовывалась громадная наледь с километр шириной и километра в три длинной. Высота льда посередине достигала трёх-четырёх метров, и потому наледь стаивала только к началу июля.

В начале лета, лёд лежал на гальке речного дна, как громадные бело – голубые катера, выброшенные неведомой волной на берега. Зрелище потрясающее, если учесть, что в июне бывают иногда очень жаркие дни, эдак под тридцать с плюсом.

Свернув, мы обошли широкую пойму речки и по прямой, перевалив по тайге небольшой гребень, стали спускаться в долину Амнунды.

Тут, на пологом склоне заросшем мелким, редким сосняком, мы и увидели удивительное сооружение, явно сделанное человеческими руками...

Надо сказать, что в этих местах, до БАМа вообще не было людей, и только по долине Муякана проходила оленья тропа, по которой изредка кочевали с места на место местные "индейцы", охотники и рыбаки – тунгусы. Между Уояном – тунгусским поселением на Верхней Ангаре и русским селом на Витиме, было километров двести непроходимой тайги...

Подойдя ближе, мы осмотрели это сооружение на сваях и поняли, что это гроб– домовина, для умершего здесь, в окрестностях, человека, скорее всего охотника– тунгуса. Мы посидели немного под этим гробом на сваях, начавшим уже рассыпаться и гнить. Естественно, в домовине, уже никого не было – тело постепенно съели и растащили лесные звери и птицы...

Над нашими головами светило яркое солнце и листва чуть тронутая утренними морозцами, играла всеми цветами радуги. Вдоль реки тянул лёгкий, ароматный ветерок, а впереди на сходе земли и синего неба громоздились, далёкие и близкие горы.

Тишина стояла необычная и потому, нам невольно взгрустнулось...

"Вот жил – жил человек, а потом умер – то ли заболел, то ли медведь заел. И вот его тут, на просторе похоронили несколько лет назад, а сегодня и следа от его тела не осталось! Только эта домовина стоит полусгнившая, на ошкуренных от коры сосёнках (чтобы мелкие хищники не смогли забраться в гроб).

Вдруг, откуда-то издалека донёсся протяжный звонкий рёв и я встрепенулся, узнав песню гонного изюбря.

"Ничего себе! – восхитился я. Время к двенадцати дня подкатывает, солнце почти в зените, а олени ещё ревут..."

И действительно. Такое я слышал в первый раз. Обычно изюбри во время гона, заканчивают реветь до восхода солнца. Но здесь такая глухомань, что их никто не тревожит и потому, они ревут круглые сутки с небольшими перерывами...

Спустившись к реке, мы вышли на круглую, травянистую полянку, когда из под ног у нас вывернулся серый зайчишка, проскакал немного до противоположного края опушки и остановился, затаившись у нас на виду. Юра, увидев зайца, дрожащим от волнения голосом попросил у меня ружьё, долго целился и наконец нажал на спуск.

Выстрел грянул и заяц, упал, забился на секунду и затих. Юра исполнил танец "добытчика", и радостно блестя глазами воскликнул: – Ты видел! Я его добыл и теперь мы его съедим, сварив ритуальный супчик с зайчатиной!

Я понимал его охотничью радость. Для него – это была первая охотничья добыча в жизни и он заслуженно гордился этим...

Он, как настоящий охотник, пошёл в лес и подстрелил зайца и теперь своей добычей будет угощать меня и есть сам...

...Я считаю, что охота намного человечнее и честнее, чем выращивание домашних животных с заведомой целью съесть их сразу после «технологичного» убийства или сделать из своих одомашненных «друзей» тушёнку.

На охоте всегда присутствует момент соревновательности человека и дикого животного. Но в жизни "цивилизованного" обывателя, почему-то этот благородный процесс, почти спорт встречает негодующее осуждение. Вполне фарисейское, если учесть, что этот обыватель, заготавливая мясо впрок, промышленным способом, уготовляет смерть для миллионов "домашних" животных.

Мало того. Он всякими зверскими ухищрениями старается выращивать этих животных как можно быстрее и с соответствующими мясными кондициями!

Я знаю примеры, когда мясо изготовители на свинофермах, выкалывают глаза (тоже промышленным способом) молоденьким свинкам, чтобы они лишённые зрения, не могли "волноваться" и поэтому, мясо делалось какого-то особого качества...

Я бывал на мясокомбинате и могу заверить вас, что по сравнению с таким "цивилизованным" убийством охота – это действительно аристократическое занятие. Зверства цивилизованного человека в век всеобщей индустриализации – это не для слабонервных. Я даже написал киносценарий на тему мясокомбината и назвал его: "Мир – это ложь"!

Однако возвратимся в долину Амнунды.

Мы вышли к подошве высокой горы, над которой ветерок проносил клочья тумана из-за хребта. И там, на высоте, под близким солнцем, увидели мы пасущихся оленей – маток. Они были далеко, на горных луговинах – морянах и как ни в чём не бывало ели сочную травку, переходя с места на место, как пасущиеся коровы. Я с восторгом показал их Юре.

– Ты посмотри – с волнением говорил я, – они ведь ни на кого внимания не обращают. Тут им безопасно, словно – в воплощённом раю!

Я размахивал руками, радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...

Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Наготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели постненького, энергетического мяса и запили всё ароматным, со смородинкой, чаем...

День между тем клонился к вечеру и увидев, прямо от кострища, высоко вверху на маряне, вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону, навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем, торчащим на метр в высоту из склона.

Я вспотел, то и дело останавливался, делал передышки и украдкой рассматривал с высоты, открывающуюся далеко-далеко окрестную тайгу и широкую речную долину. Вид был во все стороны замечательный.

И там, откуда мы пришли, за рекой, громоздились двух-трёх километровые горы, уже Муйского хребта.

Поднявшись достаточно высоко, я выглянул из – за камней, и увидел метрах в ста от себя, пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня, поднял голову, с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону. Стрелять из гладкоствольного ружья было далековато, и я просто любовался сильным красиво-грациозным животным, из своего укрытия...

Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он действительно напоминал по статям быка. Только был стройнее и насторожённо – энергичнее.

Он видимо заметил меня, но не убежал, а стал не торопясь уходить в противоположную сторону. Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое – то время видел его покачивающиеся рога...

Спускался я с горки не спеша, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...

Далеко внизу, полоской стали, поблескивала лента речной воды, и хорошо был виден наш бивуак с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом.

...Вскоре, на долину реки спустились сумерки и в тёмно-синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные яркие, и их постепенно становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо, словно мерцающий серебристый ковёр укрыло землю...

Мы, не спеша, разговаривая, сварили ужин, поели, попили чаю сидя у большого тёплого костра...

Природа вокруг дышала чистотой и покоем...

Откуда-то издалека, донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить...

Отойдя от костра в прохладную тишину ночи, нарушаемую плеском водных струй в реке, я продышался и приложив ладони рупором ко рту, затянул "боевую" песню – вызов изюбря.

Начал я высоко, почти визгливо – раздражительно и закончил низким басом и басом же, после короткой паузы выдохнул, в конце, как это делают изюбри...

Я постоял ещё какое – то время прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру.

Разговор продолжился. Юра рассказывал, как он путешествовал по крымской яйле и во время вьюги чуть не заблудился! Тогда, он испугался снежного бурана на всю жизнь...

– Я уже думал, что придётся ночевать в снегу, когда вдруг увидел сквозь снег очертания знакомого большого дерева, росшего на развилке. До метеостанции, куда я шёл в гости к друзьям, оставалось меньше километра по дороге, которую я хорошо помнил ещё с прошлого раза...

В костре громко щёлкнуло догорающее полено и тут, с противоположного берега реки, из темноты, очень близко, раздался громогласный рёв...

Мы вскочили, я схватил ружьё, но рёв закончился, и наступила тишина.

Юра, взволнованным голосом, полушепотом спросил: – Кто это?!" – я так же шепотом ответил, – Это бык – изюбрь... Прибежал бороться и отвечает мне... Когда надо, то они намётом несутся навстречу сопернику...

Отблески костра, оранжевыми бликами освещали часть берега с нашей стороны, а за рекой, затаилась насторожённая темнота...

Крадучись, я отошёл от костра метров на двадцать и стал вслушиваться. Через какое – то время, мне показалось, что кто-то ходит на той стороне по стланиковой чаще и трещит сухими ветками.

Я вновь напрягся и заревел изо всех сил, как можно более грозно и устрашающе. Но бык на той стороне молчал...

Я подождал ещё несколько минут и вернулся к костру, где сжавшись в комочек, в ожидании продолжения "яростного диалога", сидел встревоженный Юра.