Текст книги "Год жизни (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Вскоре медведи скрылись, а я долго еще стоял и, судорожно открывая и закрывая рот, вдыхал воздух, как рыба на песке.

Немного переждав, я, дрожа всем телом, пошел дальше и успокоился окончательно не раньше, чем захлопнул за собой двери бригадного жилого домика...

Он, рассказывая это мне смеялся и говорил, что теперь он постарается не выходить далее пяти километров от поселка без ружья.

Вот вам и утверждение: "А летом медведи не кусаются!"

...Слышал я еще рассказы о встречах с медведем. Один знакомый говорил, что он встретил как – то медведя неподалеку от города.

– Дело было осенью, и со мной была собака – восточносибирская крупная лайка темной масти, смелая и злая. Гуран, так звали собаку, убежал куда – то в гору, а я отвлекся и стал собирать смородину. Вдруг с другой стороны куста возник медведь и страшно рявкнул!

Я обмер и глупо смотрел, как медведь, поднявшись на задние лапы, приближался ко мне, а у меня не было сил передвинуть ноги, и я обреченно ждал развязки.

Медведь был уже рядом и надвигаясь, казалось, зависал надо мной!

На моё счастье, откуда-то подскочил Гуран и принялся хватать медведя за "штаны" – длинную шерсть на задних ногах. Тут, медведь ещё пуще заревел и стал, отбиваясь, ловить Гурана, который яростно метался вокруг, не давая зверю возможности подойти ко мне...

Я же в это время, тупо смотрел, как они дерутся, отступая от меня все дальше и дальше.

Потом подошел к березе, у которой стояло мое ружье, не зная зачем достал длинный нож охотничий и воткнул его в ствол дерева! Да так и стоял, пока медведь с собакой не скрылись из глаз и я не очнулся окончательно...

Вот что может страх сделать с человеком!

...Остается к рассказанному добавить ряд моих размышлений.

Видимо на человеческую психику сильно влияют в этом случае страшные пугающие рассказы о медведях – людоедах, а человеческая фантазия эти случаи раскрашивает яркими красками подробностей.

И человек, "подготовленный" таким образом, не в состоянии преодолеть в себе этого "порога" обреченности и как правило, такие охотники и лесовики становятся жертвами медведей.

Уверен, – если человека готовить к встрече с медведем не запугивая его рассказами, да еще дать ему хорошее оружие, то он обязательно выйдет победителем из любой схватки со зверем.

Тогда этот человек, конечно, не будет поражен ужасом и не будет панически бояться, а может быть даже, напротив, будет стремиться встретить хищника и попробовать свои силы в единоборстве с ним...

Замечу еще, что люди, которые охотились когда-нибудь на тигра, идут на медведя совершенно спокойно.

Сегодня тринадцатое августа. На днях рискнул подняться на правый крутой скалистый склон распадка, по которому течет Курумкан. Погода стояла отменная и благоприятствовала восхождению: было не жарко, сильный ветер отгонял мошку и тянул по небу низкие облака, из которых по временам чуть капал дождик.

Главная тяжелая часть дороги была – дойти до скал, через нередко мало проходимые заросли кедрового стланика, по камням, прячущим опасные для ноги щели под толстым покровом мха. Выше – легче, наверное потому, что ощущение опасности придает смысл движению, возбуждает и заставляет собраться.

Тугой, упругий поток воздуха обдувал разгоряченное работой тело, дышалось легко, а сверху открылся такой вид – трудно отвести взгляд.

Где – то внизу, тонкие желто пыльные дороги, тесемками выписывали зигзаги, по которым туда и обратно редко – редко прокатятся медленно и беззвучно выкрашенные в яркий охристый цвет, "игрушечные" грузовики, "Магирусы".

Прямо напротив, через неширокую долину, громоздятся сопки противоположного склона, а дальше, на горизонте стоят чистые, безлесные заснеженные вершины, покрытые скалами и каменистыми осыпями...

Забравшись ещё выше, прыгая с камня на камень, обдуваемый душистым ветром, я, вдруг поймал себя на мысли, что ощущение восторга испытываемого мною, возвращает меня во времена юности и беззаботности: подумалось, что поэтому недаром написано так много стихов о горных вершинах и о вдохновении, охватывающем человека, стоящего высоко и далеко от обычного бытового ландшафта, и обычной равнинной суеты.

На вершине, а точнее, за границей склона, вдаль, расстилалось плато, заросшее стлаником – где реже, где гуще, а за ним – падь, по которой бежал ключ, впадающий в Муякан.

И снова, сколько не вглядывайся в округу – во все стороны вершины, вершины...

Рассматривая окрестности в бинокль, увидел крутые склоны, изрезанные морщинами распадков с ключами, бегущими по их дну.

Кое-где, несмотря на конец лета, видны были широкие наледи; совсем далеко, сквозь синеватую дымку, вздымалась отвесная скала, высотою метров в четыреста. .

...Такая жалость, что летнее время уже уходит, а я не могу обследовать, хотя бы часть этих гор и этих лесов...

Прервало мои грустные мысли квохтанье тетерки, которая, припадая, убегала – улетала от моих собак. Подойдя ближе, разглядел в камнях птенцов, которые совсем маленькие ещё и поэтому не летают и затаились здесь от собак.

Но при моем приближении, они взлетели неожиданно, растопорщив перышки на месте будущего хвоста.

Пройдя еще немного, видел "покопки" медведя совсем свежие и поэтому, двигаться стал медленнее, осторожно, осматриваясь и чутко прислушиваясь. Видимо здесь, изредка проходила медведица с медвежонком, которая по весне очень часто приходила на тоннельный "ствол", прямо к рабочей столовой.

... На станцию вернулся часов через шесть...

Спокойно и хорошо было на сердце: переоделся в чистое и сухое бельё, помылся, хорошо, с аппетитом поел и через некоторое время заснул, улыбаясь в полудреме, вспоминая всё увиденное за этот день.

...На душе снова неловко и сумрачно: никак не удается построить жизнь, так как хочу: то надо долго приготовлять еду, а то сонливость нападет.

Надо работать, а вместо этого падаю на раскладушку и лежу закрыв глаза час – другой, слушая музыку, пока не засну. Подумал, что пока есть возможность слушать передачи на английском языке, надо поскорее разделываться с латынью и приниматься за английский.

Очень жаль того времени, которое в моей жизни просочилось сквозь пальцы в обывательском времяпрепровождении, во времена блаженной юности.

Но сильно также осознание относительности всего происходящего и наверное, веря в эту относительность, не убиваюсь особенно. Жизнь есть жизнь!

Еще, впервые пожалуй за последние два месяца, стал замечать, как начинаю уставать от однообразия жизни: возобновились приступы беспричинной хандры, когда вдруг настроение падает и делать что то – читать, и писать, – не только нет желания, но даже смотреть на ручку и книги противно, так же, как видеть довольные и беззаботные лица вокруг.

Однако, надо усвоить раз и навсегда, что мое плохое самочувствие никак не может служить причиной осуждения образа жизни и образа мыслей людей, меня окружающих.

Последнее время, стал много равнодушнее к порядку, а иногда, не залезая в спальник, сплю прикрывшись теплой уютной овчинной шубой, а рядышком свернувшись посапывают Муся с Тимошкой. Тимошка заметно подрос и вовсю играет с мамкой в "войну", топоча лапками по полу и грозно горбя спину.

На улице много мошки и собаки, даже днем, норовят залезть под крыльцо. В это время, на крыльцо, на солнышко, изредка выходят Муся с Тимошкой...

Однажды, мне пришлось вызволять Пестрю из под этого крыльца.

Подозрительная Муся нападала на него под крыльцом, не давая тому выбраться и отступить. Тимошка в это время, застрял где-то среди ящиков в сенях и угрожающе шипел, а мамаша, от этого испуганного шипения, еще более разъярилась.

Кое – как удалось отбить благодарного, "напуганного" Пестрю от кошки-фурии!

Проказница Рика, стоит чуть отойти, тащит все со стола, – видимо придется как – то "учить" негодницу.

...Сегодня днем, в десяти шагах от крыльца, собаки загнали на невысокую лиственницу белку. Грамотно ее облаял только Пестря. Остальные собаки не горят рвением и гавкают более для приличия. Женя стрельнул эту белку, а Пестря, тут как тут, подхватил ее с земли уже мертвую и пустился с белкой в зубах, наутек. Не слушается меня совершенно! Кое – как отнял её, полу раздавленную и измусоленную собакой. Видимо тоже придется учить...

Размышления:

Хотелось бы попробовать написать большую статью о культе личности, начиная с предыстории, но отсутствие материалов делает возможным только план: думаю, что можно начать с описания корней и последствий древних тираний и проанализировав проблему власти вообще, перейти уже к культу личности в наши дни, привлечь эмоциональную оценку единоличного властвования в творчестве Достоевского, Толстого, Герцена и других писателей и философов.

...Взялся перечитывать дневники Толстого. Очень много верных пророческих мыслей и наблюдений. Читая их, ощущаешь, как тяжело и мучительно жил Лев Толстой последние годы своей жизни. Какой – то непрекращающийся кошмар, и чем ближе к концу, тем тяжелее.

Сегодня шестнадцатое августа. Осень приближается, хотя днем, по – летнему ещё греет солнце, но по ночам стало заметно холоднее.

Вода в реках по – осеннему кристально чистая, и дно речек отдает желтизной. Днем, на солнце, вода на перекатах чуть заметно блестит золотом, предвещая приход скорый золотой поры – осени. В природе, как мне кажется, постепенно разливается состояние одиночества, усталости, сдержанной печали, и умирания.

Птицы уже не шумят и не поют на все голоса. А может за лето, человек просто привыкает к их пению и перестает замечать их гомон.

Цвет хвои на окружающих сейсмостанцию лиственницах из сочно – зеленого перешел в просто зеленый. Впечатление, что деревья устали носить красивые одежды и готовы сменить праздник лета на будни зимы. Наступает пора пресыщения!

Сегодня двадцатое августа. Идет дождь. В окно вижу хмурое небо и деревья, раскачиваемые ветром. Мои собачки, почему – то ходят под дождем. Второй день подряд заставляю себя сесть за стол и заняться серьезно латынью ли, писать ли важное письмо домой или просто внимательно почитать. Но, как говорят в народе, "все валится из рук".

И причина, наверное та, что я засиделся здесь не выходя далеко от сейсмостанции. Печатные и письменные знаки опротивели и скорее всего, я устал от однообразия и монотонности быта, – необходимо на время сменить ритм жизни.

Читал пьесы Толстого и рассказы из последних. Еще читаю Тютчева, и нравится, но времени очень мало и видимо, унесу эти книги в библиотеку.

Читаю также Платона, но жалею, что у меня только первый том, а впечатление большое от диалогов и чтение доставляет удовольствие.

Тимошка растет и делается "чудным" котом: глазенки маленькие, глубоко сидящие, шубка пушиста, усы и брови белые и элегантные, характер диковатый и драчливый.

Мама – кошка Муся ежедневно приносит Тимошке несколько мышей: некоторых ест сама, а некоторых скармливает сынку.

Оборудовали на моем спальнике лежанку и днем спят, а по ночам охотятся – житье завидное. Собаки начинают привыкать к кошке, а кошка привыкает к собакам.

К осени, в окрестностях появились проходные белки и Пестря их отыскивает и облаивает, хотя и без страсти.

Один день белок вокруг домика скопилось множество. Они идут откуда-то сверху, через речку и уходят в сторону гор над Муяканом.

Видимо в тайге, с нашей стороны Курумкана, кедровые орехи не уродились и потому белки сотнями, снимаются с родных мест и путешествуют в поисках пищи...

Рику интересуют больше бурундуки, на белок она пока не лает, а я ее не неволю, – пусть растет и развивается. Время подойдет, и она непременно залает на кого надо.

В голове обрабатываю планы на осень, – если не помешают обстоятельства, постараюсь их осуществить.

Вчера вечером ходил в ближний лесок, и собаки – Рика и Пестря, загнали белку на невысокую, тонкую лиственницу, лаяли азартно, подзадоривая друг друга и я решил помочь им.

Взял камень и стал стучать по стволу. Но белка была крупная, уверенная в своих силах, сердито цокала, суетливо бегала то вверх, то вниз по стволу и после очередного сильного удара камнем она, сильно оттолкнувшись от ствола, прыгнула вниз чуть не на головы собакам, красиво планируя, широко расставив лапки и управляясь полётом хвостом, как рулем.

Достигнув земли, она мигом проскочила почти в ногах у собак и влезла на следующий ствол.

Собаки подняли гвалт, прыгали, толкали друг друга, но торопились и белку упустили.

Я снова стал ударять по стволу, и снова храбрая белка совершила свой грациозный полет, чтобы попасть на нижнюю ветку соседнего дерева, и снова собаки загалдели и запрыгали вокруг. Наконец, белка в третий раз, слетев на землю затаилась где – то в куче валежника в щели под валежником.

Собаки бегали вокруг этой кучи и недоумевали, а Рика, небольшенькая собачка, влезла под стволы валежника и сыскав щель, в которой затаилась белка, сердито фыркая и отдуваясь через нос, стала раскапывать ее. Белка, чуя смерть, рискнула прорваться. Рика схватила ее, белка цапнула в ответ Рику за морду и пока та разбиралась, за что и почему, белка, чуть помятая, но живая, влезла вновь на дерево.

И все – таки собаки поймали ее, когда она в очередной раз была на земле, спрыгнув с дерева. Пестря ухватил белочку поперек хребта, чуть придавил и отбежал, отгоняемый моими сердитыми окриками, оставив зверька на траве. Это был крупный, черного цвета белка-самец с пушистым черным хвостом.

Сегодня двадцать четвёртое августа. Несколько дней назад заметил: осень берет власть в природе. Неожиданно резко похолодало, стали лить дожди, то днем, то вечером, а то и ночью. Двадцать первого числа, в горах что повыше, выпал снег и вершины стояли непривычно серо – белыми.

У нас же в долине, в это время шел холодный крупный дождь; к вечеру вызвездило, подул холодный, пронизывающий сырой ветерок. К утру температура упала ниже нуля, на траве и хвое лиственниц осел тонкий иней, тропинка в сырых местах подстыла и чуть слышно похрустывала под ногой, тонким ледком.

На южных склонах вдруг объявилась малозаметная доселе, краснобокая брусника, еще с кислинкой, но приятная на вкус. В сосняках тут и там можно увидеть шляпки моховичков, маслят и изредка груздей.

Белочки по утрам и вечерам кормятся, спускаясь на землю, покусывая тут и там питательные и аппетитные грибки.

Собаки тоже стали активнее. С утра пораньше устраивают беготню, разогреваясь и разминая ноги по росистой травке, радуясь отсутствию мошки.

В доме стало холодно: днем холоднее, чем на улице.

Но я долго терпел, мужественно противился холоду и наконец не выдержав, растопил печь первый раз за лето.

В начале, изрядно наглотался дыму, зато через два часа в комнате стало тепло, и я в тонкой майке и тапочках сижу и пишу дневник...

Работаю по – прежнему один, но приятно, что никто не мешает: хочешь читаешь, а когда надо работаешь, никому не мешая, никого не обременяя.

Ближе к зиме, в природе все делается значительно спокойнее, словно обитатели тайги, задрёмывают. Летняя суета с загораниями и купаниями отходит на задний план.

В лесу стало тише, небо темнее, а люди становятся смирнее; как у Тютчева: "Ах! Умаял меня этот длинный день".

В который раз взялся перечитывать Лермонтова "Героя нашего времени" и вновь с удовольствием. Много метких, жестких замечаний о жизни и о людях, много картин природы и все написано поэтической прозой, хотя изобилие тонкостей и некоторая цветистость не дает до конца сосредоточиться на психологии героев.

Если отвлечься от сюжета и следить за мыслями и построением романа, то тяжело, не отдыхая, читать подряд хотя бы двадцать страниц: много событий и характеристик новых героев.

Отношение Лермонтова к жизни критичное, по – молодому злое и есть вера в людей сильных и не от мира сего – признак неудовлетворенной мечтающей молодости, бунтующей и не желающей поверить в неизбежность всех уравнивающей, смерти...

...Собаки сопровождают меня в столовую, на Восточный портал и терпеливо ждут, пока я выйду и попотчую их сладким кусочком. Сегодня Рика удивила меня сообразительностью – кинул ей сухую корочку, она взяла зубами и обмакнув в соседнюю лужу, съела его.

Сегодня третье сентября. Вечером, как всегда, ходил на источник и лежа в ванне, почувствовал, что идет дождь. Пришел домой и тотчас лег спать.

Утром проснулся необычно поздно, в половине седьмого и приподнявшись на постели, увидел в окно, что ветерок проносит по воздуху "белый пух", и сейчас же подумал: "Ну, вот начало осени".

Еще подумал и добавил: "Поздней осени".

Так и получилось, что ранняя осень длилась две недели, с 20 августа по 3 сентября. Все это время лес, окружающий станцию, меняет окраску: лиственницы прибавляют к зелени хвои, в начале чуть – чуть заметный желтый тон. Березки и большие, и карликовые быстрее поддаются похолоданию и почти все приобрели светло – желтый, а местами светло – красный цвет. Похоже, что кто-то раскрасил крошечные листочки акварельными, лёгкими, но яркими красками...

Похолодало заметно, и, главное, значительно холоднее стало днем.

На горах вот уже вторую неделю идет снег и вершины покрыты снегом, видимо уже на всю зиму. Вот и выходит, что здесь, снегу я не видел менее двух месяцев, потому что последний "весенний" снег шел 7 – 9 июля...

Ходил в лес на днях и упиваясь холодным чистым воздухом, смотрел по сторонам, видел приметы осени и думал, что каждый год с приходом этого времени года, испытываю в душе легкое чувство грусти по ушедшему, невозвратно, времени, – я вновь, на год ближе стал к смерти и дальше от времен детства и юности. И грусть эта щемит сердце и заставляет чаще задумываться над будущим и больше любить прошедшее...

И, главное, по осени обостряется чувство одиночества, которое в обычное время бывает едва ощутимо, хотя не забывается надолго. Но сейчас, постоянное ощущение заброшенности; нельзя сказать, что меня пугает или угнетает состояние одиночества, далеко нет.

Сознаю уже давно, что к этому отношение должно быть, как к явлению неизбежному. Но бывает, я забываю о том, что жизнь конечна, и гибель человека очень часто случайна и зачастую нелепа. Осенью, когда схлынет летняя суета, каждый думающий человек обязательно стоит перед проблемой подведения некоторых итогов.

К тому же, сегодня, я буквально остался один.

Ребята – гидрогеологи уехали все на попутных машинах в Нижнеангарск и в округе наступила осенняя тишина, изредка нарушаемая лаем моих бестолковых и голосистых собак. Для них, да и для меня райские дни наступили: еще достаточно тепло, но уже нет мошки, которая летом нудит у лица, не давая людям да и животным расслабиться. Причину этого "онтологического" зла невозможно объяснит через рациональные аргументы. Для чего на земле существуют эти кровососущие – один бог знает!

Сегодня одиннадцатое сентября.

Лес вокруг станции, побитый ночным морозцем, стал необыкновенно нарядного цвета – золотого, и склоны окружающие мой домик, тоже золотые. Это лиственница, отгуляв свой летний праздник, готовится к зиме, собираясь сбросить хвою и предстать перед трескучими морозами голой и одинокой. Днем температура не поднимается выше +15, ну а по ночам и ближе к утру моросит холодный мелкий дождь.

...Котенку Тимошке сегодня исполнилось три месяца. Он уже большой (по размерам) и дикий, по – прежнему сосет мамино молоко, а Муся, переполняясь родительской гордостью довольно мурлычет, слушая аппетитное Тимошкино чмоканье...

Собаки вчера весь вечер беспокоились и лаяли в темноту, вверх по течению Курумкана.

Сегодня утром я взял ружье и на всякий случай, и пошел вверх по берегу, и метрах в пятистах видел на тропинке, идущей по берегу, помет медведя. Но Пестря в это время, вместо медведя выследил и облаял белку.

Аппаратура барахлит вот уже третий день, и я никак не могу найти причину, хотя кажется все сделал, и подшипники вала и шестеренки часового механизма промыл и смазал, и прижимную планку протер и посмотрел, и ось барабана почистил – все напрасно.

К тому же, третий день болят зубы, чего со мной отродясь не бывало. Я думаю, что от недостатка витаминов и потому, усердно жую чеснок. Спать ложусь в десятом часу вечера и встаю в половине шестого утра. Такой распорядок дня меня устраивает.

Живу один и потому, мне немного надо: топлю печку один раз в день, а кашу себе и похлебку собакам варю один раз в два дня.

Сегодня, к вечеру поднялся сильный ветер, принес черные тучи, и пошел крупный частый дождь с грозой и молниями и трескучими раскатами грома. А ведь сегодня одиннадцатое сентября. Вчера Рика ближе к вечеру сильно нервничала, то и дело вылезая из под крыльца и, уставившись в вершину распадка, лаяла испуганно с подвыванием.

Сегодня я пошел прогуляться и в 100 метрах от дома рядом с тропинкой увидел свежие покопки медведя и подумал, что, вглядись я пристальней вчера вечером в чащу леса, может быть и увидел бы "хозяина".

Сегодня шестнадцатое сентября.

Вчера утром ходил в лес.

Проснулся в четыре часа утра, не спеша встал, помылся, поел холодного супу и, собравшись, отправился ровно в пять. Только – только начало светлеть, и на улице, откуда – то сверху, из темноты, упали первые снежинки.

Я колебался: идти – не идти и все – таки пошел, – ведь недаром я встал в такую рань и сломал свой режим, за которым стараюсь следить.

Пустившись в путь, имея впереди возможность снегопада, я совершил сразу две ошибки: надел вместо резиновых сапог кирзовые и не взял на руки ни варежек, ни даже верхонок. Об этом впоследствии сильно жалел и ругал себя последними словами...

Перейдя дорогу на перевал, я вошел в один из ближних распадков, пройдя по нему немного, стал подниматься на хребтик.

Рассвело, но небо закрывали низкие серые тучи и пробрасывал редкий снежок. Собаки вспугнули выводок рябчиков и гавкнув пару раз на них, убежали дальше, а я остановился, долго рассматривал рябчика в бинокль: он вылетел из кустов и сел на горелую лесину и не улетая, следил за мной, тревожно вытягивая шею и поворачиваясь на ветке вослед мне.

Наконец, я взобрался на самый верх горы, и оттуда, мне открылся чудный вид: кругом, насколько хватало глаз, разбросаны вершины скалистых гор, запорошенные снегом.

Червленое золото пожухлой хвои лиственниц, спокойно и мягко соседствовало с червлёным серебром покрытых снегом, каменистых осыпей.

Заросли лиственниц клиньями врезались, взбирались по распадкам почти к вершинам.

Золото лиственничных рощ, подчеркивалось нейтральностью темной зелени кедрового стланика, который составлял следующий уровень растительности.

Вспомнился предыдущий вечер, когда солнце, нависшее над хребтом, посылало прозрачное золото осенних лучей в долину, "посыпая" им золотистые лиственничные леса – получался красивый, необычный и редкий оттенок – золото на золоте...

Чем выше я поднимался по гребню, тем более величественный вид открывался: внизу подо мной лежали поселки, бежали речки, реки и ключи. Их течение ревниво укрывала тайга. И воздух на вершине, что ни говори, чище и прозрачнее, чем в долине.

...Время подошло к восьми часам, и снег разошелся гуще, видимость уменьшилась до полу километра, собаки устали, гоняясь за куропатками, которые подпускали нас совсем близко.

А куропач, гортанно ругая собак, летал почти по кругу.

Идти дальше не было смысла, да и время поджимало, и я повернул к дому.

Здесь я совершил третью ошибку – стал спускаться в долину ручья, вместо того, чтобы идти назад по чистым вершинам.

Итог: я продирался через, мягко говоря, мало проходимые заросли стланика, ко всему еще засыпанные снегом и ежеминутно рисковал не только сломать ружье, которое цеплялось за сучки и ветки, но и голову. Мог выколоть глаза, соскальзывая в кирзовых сапогах по стволам, или по предательски запорошенным, замаскированным камням. Руки мерзли, разбухли и не подчинялись командам. Ноги промокли и мерзли, ружье якорем цеплялось за что попало и болталось за спиной, больно колотя по бокам...

Ну и ругался же я!

Наконец, спустился к ручью, но идти вдоль ручья, хотя и вниз, тоже было чуть только легче, чем вверх. Заросли и колодник через двадцать-тридцать метров прижимались к воде. Неловко оступившись, переходя в который раз ключ, я булькнул в яму, вымытую в грунте быстрым потоком и черпнул сапогом воды...

Когда я вышел к дороге, вид у меня был жалкий!

Одежда промокла насквозь, сапоги разбухли напитав воду и хлябали, на ничего не чувствующих замерзших ногах. Руки покраснели и не хотели, а точнее, не могли расстегнуть пуговицы; ружье, мокрое и залеплено хвоей и листьями.

Я почти бегом бежал к дому!

Войдя внутрь, сбросил мокрую одежду и сапоги, переоделся и хромая, вперевалку, заковылял к горячему источнику; там, мигом скинул одежду и погрузился в горячее блаженство. Ноги и руки приятно покалывало...

Прошло десять минут и сырое морозное утро забыто. Пуская пузыри, я любовался причудливыми линиями на дне, созданные ясным солнцем, преломившимся в прозрачной воде.

...Тимошка подрос и одолевает меня игривостью. Нападает на Мусю, обхватывая ее за шею лапками, норовит укусить за голову и яростно когтит ее задними ногами. А Муся отвечает изредка, притворно яростно кусает, или сменив "гнев", на милость, принимается лизать упрямого драчуна, уговаривая не дебоширить...

Рано утром, Муся просится на улицу и вскоре приносит с чердака мышь, которую отдает Тимофею, а тот с кровожадным урчанием поедает ее в темном углу.

Еще одна особенность. Если они вместе подходят к миске, то Муся терпеливо ждет, как бы ни была голодна, пока Тимофей наестся. Выяснилось, что Муся ночами ловит мышей и складывает их на чердаке, а утром достает их и скармливает сыночку.

Вчера же в обед чистил ружье и решил стрельнуть из левого ствола пулей. Пули эти были положены Аверьяновым на место высыпанной дроби и были они 16 калибра, а ружье у меня 12 калибра. В качестве мишени поставил ящик, в котором раньше были аккумуляторные батареи. Размеры его приблизительно сорок шесть сантиметров на двадцать восемь, и я, установил этот ящик на расстоянии метров в двадцать пять...

Сделал первый выстрел – промах. Сходил за вторым патроном с такой же пулей... Снова промах! Я призадумался и сходил за третьим зарядом, и снова промах! И тут – то я впервые осознал до конца опасность моего положения в недавней стычке с медведем и понял, почему медведь, только после четвёртого выстрела ушел на рысях.

Выясняется, что я позорно мазал, потому что стрелял его метров с 30, и только последний выстрел достиг цели, – я это услышал, по характерному чмоканью.

Но, наверное, и убойность этих "снарядов" была соответствующая. Отныне и навсегда надо уяснить истину, что из каждой партии снаряженных патронов надо обязательно делать пробные выстрелы – один, а лучше два-три. Нельзя жалеть времени на правильную, хорошую зарядку патронов, так как в критической ситуации, такие промахи могут стоить жизни. Кстати сказать, когда я сделал выстрел родной пулей, она прошила ящик в том месте, куда целился, и вырвала изнутри батареи клок алюминия.

Сегодня девятнадцатое сентября.

За окном все те же золотые лиственницы, только золото это похоже на акварель, светлое и уже прозрачное, а это значит, что скоро упадет снег.

Листва с березок и берез опала и засыпала слоями ключ, из которого мы берем воду. Хвоя лиственниц своим чередом опадет, и когда это случится, упадет на землю большой снег. И вот тогда в наши края придет зима, окончательно и надолго!

И как обычно в конце осени чувство легкой щемящей грусти сменяется непременно удушливой тоской: нет желания ни читать, ни писать, пропадает охота жить, и только переживания за детишек и жену остаются.

Для меня всегда поздняя осень была временем, когда дома солят капусту, то есть промозглые, сырые, холодные дни с ветром и без солнца; в доме беспорядок, и мать солит капусту, целый день вручную шинкуя очищенные кочаны, и мы всегда вынуждены помогать её в этом однообразном труде.

Целый день едим как попало, потому что кухня завалена кочанами капусты и самое важное в ощущении этого дня: настроение у всех нехорошее, нервное. Да и погода, как правило, в эти дни, отвратительная...

Сегодня двадцать третье сентября.

С утра светит солнышко сквозь тучи, а снежок, падая на землю из туч, светится под лучами солнца.

Вздыхая думаю: наконец остался один, совсем один, и это на всю зиму, до следующего полевого сезона. Скольких полевиков я уже проводил за это лето?

Против окна осиротело торчат остовы палаток, с которых вчера только сняли брезент, и глаз не успел еще привыкнуть к этому виду. Уезжая, ребята вошли в дом, посидели на дорожку, пожелали мне здоровья, пожали руки и поехали вперед, к дому, зимовать в тепле и уюте города.

А мне надобно теперь ждать – в начале мокрого снега, который все кругом перекрасит в белое, потом морозов, которые заставят надеть валенки, шубу и прятаться в доме, улавливая каждую струйку тепла.

Здоровье сейчас, как никогда, нормальное. Система в питании и новый режим, несмотря на обилие работ, дают возможность иногда еще почитать и пописать. Когда я один, кажется, что время использую наиболее продуктивно и устаю меньше.

Вчера пробовал заряжать пули 28 калибра в пробковом контейнере, результат поразительный: пули идут точно в цель. Вчера же ездил на машине в поселок и наконец – то застал Валеру Михайлова – начальника промыслового участка, дома.

Посидел, поговорил с ним. Был еще Юра Лобанов – штатный охотник, бородатый, маленького роста, боевой мужичок...

Оформил заявку на охотничий участок – рискнул взять себе долину горного ручья от устья до истока с прилегающими лесами и скалами. Надо будет обязательно сходить осмотреть до отъезда домой, хотя бы нижнюю треть этого ключа и прикинуть, на что можно рассчитывать.

На строительстве новой сейсмостанции на Белых Озёрах, произошли два необычных случая, связанных с медведями...

В один из обычных вечеров, ребята – строители сидели у костра и пили чай, разговаривая. Вдруг, кто-то из них заметил мелькание тёмного пятна за валежиной и приглядевшись, понял, что это медведь, подкрадывается к костру.

Поднялась паника! Все бросились за ружьями и вскоре в окрестностях, укрытых плотными сумерками, раздались беспорядочные выстрелы. Медведь был смертельно ранен первой же пулей и с перебитым хребтом, пытался уползти в лес.

Его добили, но ещё долго не могли успокоиться наперебой рассказывая, кто что видел в этот момент. Потом, тушу средних размеров медведя, притащили к костру и разделали. Тут же из филейных частей нарезали мясо мелкими кусочками и пожарили на большой сковороде, на которой обычно жарили крупную рыбу...

Второй случай произошёл через неделю. Из бани, стоящей поодаль от дома будущей сейсмостанции, кто-то украл эмалированный таз с солёной рыбой...