Текст книги "Дети Революций... (СИ)"

Автор книги: Владимир Кабаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Кабаков Владимир Дмитриевич
Дети Революций... Полный вариант книги

Смерть Патриарха.

10

и дал мне Господь две скрижали каменные, написанные перстом Божиим, а на них [написаны были] все слова, которые изрек вам Господь на горе из среды огня в день собрания. 11 По окончании же сорока дней и сорока ночей дал мне Господь две скрижали каменные, скрижали завета, 12 и сказал мне Господь: встань, пойди скорее отсюда, ибо развратился народ твой, который ты вывел из Египта; скоро уклонились они от пути, который Я заповедал им; они сделали себе литый истукан. 13 И сказал мне Господь: [Я говорил тебе один и другой раз:] вижу Я народ сей, вот он народ жестоковыйный; 14 не удерживай Меня, и Я истреблю их, и изглажу имя их из поднебесной, а от тебя произведу народ, который будет [больше,] сильнее и многочисленнее их. 15 Я обратился и пошел с горы, гора же горела огнем; две скрижали завета были в обеих руках моих; 16 и видел я, что вы согрешили против Господа, Бога вашего, сделали себе литого тельца, скоро уклонились от пути, которого [держаться] заповедал вам Господь; 17 и взял я обе скрижали, и бросил их из обеих рук своих, и разбил их пред глазами вашими. 18 И [вторично] повергшись пред Господом, молился я, как прежде, сорок дней и сорок ночей, хлеба не ел и воды не пил, за все грехи ваши, которыми вы согрешили, сделав зло в очах Господа [Бога вашего] и раздражив Его; 19 ибо я страшился гнева и ярости, которыми Господь прогневался на вас и хотел погубить вас. И послушал меня Господь и на сей раз. (Библия. Второзаконие.

Глава 9.)

Первого марта 1887 года, через шесть лет после убийства царя Александра Второго, группа молодых студентов решила убить его сына, царя Александра Третьего...

Сумерки медленно спускались на обледенелую площадь перед громадой Исаакиевского собора. Студенты, продрогшие, промерзшие от промозглого тумана, но испытывающие внутреннее напряжение от волнующего ожидания предстоящего покушения, шумной толпой ввалились в трактир. Зябко потирая руки, они пили обжигающе горячий чай, когда в трактир, громыхая сапогами и сабельными ножнами вошли жандармы.

– Господа, – обратился к студентам молодой, щеголеватый пристав, – вы арестованы! Прошу не сопротивляться и не усугублять своего положения.

Тут же на них надели наручники и увезли в жандармское отделение. Один из заговорщиков уже несколько дней был под пристальным надзором сыщиков охранки, что и помогло арестовать всех участников заговора.

Прождав до утра вестей о результатах покушения, но ничего не получив, Александр Ульянов ушел со своей квартиры и провел день у друга, соученика по факультету биологии.

Вечером в дверь квартиры постучали. Пришли арестовывать...

Мария Александровна, мать Александра, приехала в Петербург на седьмой день пути из Симбирска. По приезду, она написала прошение на имя царя с просьбой разрешить ей встречу с сыном. Александр Третий разрешил, написав на прошении резолюцию: "Я думаю можно разрешить свидание, чтобы мать могла увидеть, каков ее "прекрасный сын".

Надо думать, Мария Александровна в прошении описала множество положительных качеств, обладателем которых был её сын Александр Ульянов.

И действительно, Александр был замечательным молодым человеком: серьёзным, умным, правдивым. Он окончил симбирскую гимназию с золотой медалью (как, впрочем, и его брат Владимир). Поступил в Петербургский Университет на биологическое отделение и первые годы вовсе не интересовался политикой. Большую часть времени он проводил над микроскопом и лишь последнее время увлекся чтением "Капитала" Карла Маркса. Участвуя в студенческих демонстрациях, которым яростно противостояла полиция, он вдруг осознал всю жестокую сущность самодержавия.

И как всякий характерный, цельный человек, уже не мог делать вид, что судьба порабощенного народа его не интересует. Со страстью молодости он окунулся в водоворот конспиративной деятельности и нашел свое место в студенческой боевой организации, поставившей целью убийство царя. Александр даже написал манифест на будущую смерть царя: "...Дух России жив и правда не забыта в сердцах её сыновей... В ....... 1887 года царь Александр Третий был казнен".

Оставалось только проставить дату...

Когда Мария Александровна увидела Александра в камере свиданий тюрьмы, она, не удержавшись, заплакала. Он похудел, его лицо заострилось и глаза лихорадочно блестели из-под густых бровей. Александр обнял мать.

– Прости,– проговорил он дрогнувшим голосом, – я не мог иначе. Я не мог спокойно жить и учиться зная о страданиях миллионов людей вокруг меня.

– Но ведь это страшный Путь,– вытирая слезы платком, возразила Мария Александровна.

Сын твердо ответил:

– Другого пути нет!..

Суд проходил в присутствии сенаторов. Полиция и жандармерия окружили здание суда, не впуская посторонних. Мария Александровна сидела с дочерью Анной и смотрела на пятнадцать подсудимых, которые обвинялись в самым страшном преступлении: попытке покушения на императора.

В ходе судебного заседания Александр отказывался отвечать на вопросы, но, услышав о смертной казни для всех участников заговора, в своем последнем слове, сказал:

– Нашей целью было освобождение несчастных русских людей. Против правления, которое подавляла и подавляет свободу, убивая любое стремление работать для процветания народа и его просвещения. Законным средством, единственным методом борьбы является – террор. Террор есть наш ответ на государственный терроризм. Это единственная возможность уничтожения деспотизма и получения народом политических свобод...

Заканчивая свою короткую речь, Александр сказал, обращаясь к товарищам, сидящим позади него:

– Я не боюсь смерти, потому что нет смерти почетнее, чем смерть за общественное благо!

– Как хорошо Саша говорит, – шептала Мария Александровна дочери.

Её глаза загорелись. Сын, обычно молчаливый и сосредоточенный, вдруг проявил себя как оратор и вожак. Во время допросов и суда он старался всю вину взять на себя, спасая друзей. А ведь он даже не был в числе метальщиков бомб. Он был химиком, ученым, который делал бомбы, как Кибальчич делал это для народовольцев.

Наступило утро восьмого мая 1887 года. Прохладный ясный рассвет проник в камеру через прикрытое снаружи козырьком окно. Александр не спал всю ночь, ходил по камере и вспоминал Симбирск, высокий берег Волги, безбрежную степь за рекой, спокойное течение громадной реки...

"Жизнь прекрасна, нет слов, – думал он, – но ведь я биолог и знаю, что все погибнет, сменяясь и обновляясь. Умру и я, рано или поздно, – это уже не имеет значения...

– А на смену придут другие борцы, которые будут знать, как бороться и победить тиранию. Я прожил короткую жизнь. Но грусть умирания надо перебороть надеждами на возрождение Отчизны"!

В коридоре звякнули ключи, раздались шаги и приглушенный разговор.

"Это за мной" – подумал Александр и, надев тюремный халат, застегнул его на все пуговицы...

Вошел караул во главе с офицером.

"Собирайтесь – коротко приказал он и сердито уколов глазами, отвернулся. Солдаты с винтовками, поблескивая штыками, стояли полукругом у входа в камеру.

Рыжеватый, худой солдатик, что посмелее, искоса заглядывал в камеру, рассматривал приговоренного и думал: "Поеду в деревню, в отпуск, будет что рассказать – солдатик зевнул украдкой.

– А он и на злодея – то не похож, хотя сам, наверное, из чувашей или из татар. Глаза-то вон какие узкие... И бледный... Боится значить умирать – то..."

Ульянова повели на плац, где уже ждали другие приговорённые и рота конвоя. Александр шел и вдыхал полной грудью, свежий, тепло-влажный, весенний ароматный воздух. На востоке уже разлилась светлая заря, оттесняя серую мглу к западу.

"Тяжело умирать весной" – подумал он, серьёзно и грустно вглядываясь в фигуры товарищей. Лица их были желты и словно немного помяты после бессонной ночи. Глаза из тёмных впадин надбровий глядели тревожно и испуганно.

Вдруг загремели барабаны и все вздрогнули!

"Как в страшном, нереальном сне, – отметил Александр, и стал вслушиваться в приговор, который зачитывал незнакомый, рослый полковник в золотых эполетах. Несмотря на представительный, бравый вид, голос его при чтении дрожал от волнения и прерывался, когда полковник в сумраке рассвета вглядывался напряженно в неясный текст.

– Приговорены к смертной казни через повешение! – наконец закончил он.

Вновь зарокотали барабаны, и в этот момент порыв ветра, перелетев через стену, пронёсся по двору, пошевелил полами солдатских шинелей, раскачал верёвки виселиц над невысоким помостом...

Крупный, сильный студент, стоящий первым в ряду приговорённых, вдруг грузно упал – повалился в обморок. Засуетились конвойные. Доктор, дрожащими руками совал какую-то склянку под нос упавшему...

"Чудовища, – думал Александр, и гневно сжал кулаки. – И эта орава вооруженных людей против нас, безоружных, отчаявшихся...

– Нет! Всё правильно! Те, кто управляет этим, кто стоит во главе, кто благословляет все это – достойны смерти!.."

Вдруг из-за спин солдат быстро вышел священник в тёмной длинной рясе, с серебряным крестом в руке.

– Целуйте и Господь вас помилует – бормотал он несмело, переминаясь с ноги на ногу и протягивая крест в сторону Александра. Тот сердито глянул на священника и твёрдым голосом произнёс: – Не надо! Ну, зачем вы!

Священник стушевался, застеснялся и почему-то шепотом попросил полковника: – Ради бога, отпустите, не могу больше!

Видно было, что он здесь впервые и всё происходящее его пугает...

Не слушая, полковник поднял руку. Загремели барабаны. Палач в теплой поддёвке, в брюках, заправленных в начищенные хромовые сапоги, приземистый, круглолицый, с отвислыми, бритыми щеками, картинно, в развалку подошел к первому приговорённому, лицо которого в этот момент побелело.

Силясь что-то проговорить, он только мычал и отшатывался. Помощник палача, вынырнув откуда-то из-за спины, обхватил арестанта сзади, прижав руки. Палач ловко, привычно надел на голову осужденного полотняный мешок, а помощник, связал руки за спиной.

Словно оглушенный, приговорённый не сопротивлялся.

Палач, сильной рукой ухватил несчастного за локоть и повлек к виселице! Александр вглядывался в происходящее... Сердце его заколотилось и в голове мелькнула злая мысль: "Животные!"

Загремели барабаны... Палач выбил подставку из-под ног и умирающий, закачался на веревке, ещё некоторое время извиваясь.

Но вскоре тело обмякло и повисло неподвижно...

Пока читали приговор, пока откачивали упавшего в обморок свет залил округу и стали видны отдельные кирпичи в кладке стены, мрачная тюрьма с решетками на окнах, серые облака, медленно плывущие по небу от горизонта...

Александр был последним в строю приговорённых.

Когда к нему подошёл палач, он словно в тумане увидел его бесцветные глаза, зло глянувшие из-под густых бровей, почувствовал тошнотворный запах водки и чеснока.

Когда палач одел ему на голову мешок и связывал руки, он не удержался и произнес: – Скотина!

Палач дернул его посильней и Александру захотелось сопротивляться, проявить себя, но усилием воли он сдержался...

"Все там будем" – мысленно повторил он поговорку, которую часто слышал от их дворника в Симбирске.

Мешок мешал дышать полной грудью и он, уже не сдерживаясь, произнёс: – Да быстрее ты...

Александр не успел закончить. Тело, потеряв опору, повисло, шейные позвонки хрустнули, волна боли и яркого света залила сознание и Александр Ульянов, судорожно пытаясь протолкнуть воздух сквозь охваченное петлей горло, конвульсивно задергался и безмолвно затих...

– Целая гирлянда – пробормотал полковник, глядя на тела повешенных, особенно отчетливо видимых на фоне наступающего яркого весеннего дня.

Он поморщился и зябко передёрнул плечами – полковник был циник и даже немного гордился этим...

Все присутствующие зашевелились, задвигались, заговорили полушепотом.

Резкие команды нарушили тишину утра и солдаты, гремя оружием и топая сапогами, строем двинулись к выходу с тюремного плаца.

Худой солдатик, часто оглядываясь, уходил за ворота, смотрел на повешенных и ему вдруг стало страшно. Он перекрестился украдкой и подумал: "Ведь только что были живые, а сейчас уже, как большие куклы без голов" – мешки скрывали лица и головы.

Его губы невольно шептали: – Господи, спаси и помилуй...

Император Александр Третий сидел за своим рабочим столом в Зимнем Дворце и читал показания террористов, схваченных в начале марта. Сквозь зашторенные окна кабинета прорывался луч яркого весеннего солнца и, высвечивая пылинки в воздухе, пересекал комнату поперёк.

Когда император поднял голову от бумаг, луч солнца отразился в его орехового цвета глазах. Мотнув головой, он резко встал, прошелся по кабинету взад-вперед, легко и уверенно неся свое мощное тело атлета.

Потом опять сел, и кресло заскрипело под его семипудовым телом...

...Террорист Александр Ульянов, выступая на суде, говорил: "Я несу моральную и интеллектуальную ответственность за подготовку покушения и отдавал этому все свои знания и способности".

Царь подчеркнул эту фразу и написал удивительно несоответствующим его уверенному виду, неловким почерком: "Эта твердость даже трогательна". А потом вслух произнес: – Но правильно, что повесили!

Отложив ручку, он откинулся на спинку кресла и ушел в воспоминания о событиях пятилетней давности...

...После убийства отца – царя Александра Второго, все были шокированы, испуганы, растеряны. Победоносцев писал ему в одном из писем: "Проверяйте все запоры на всех дверях, когда вы ложитесь спать. Проверяйте, не обрезаны ли провода на сигнально-тревожных звонках..."

Александр Александрович криво усмехнулся, погладил привычным жестом бороду: "Кто-то, тогда советовал помиловать террористов, но я был за повешение, что впоследствии оказалось очень правильным".

Царь вспомнил утро казни убийц отца...

Была, как и сейчас, ранняя весна, морозное утро. Колотый лед и снег высоченными кучами лежали вдоль дороги.

Две телеги с осужденными, которых было всего только пять – казнь беременной приговорённой женщины отложили – двигались посреди зевак, настроенных против цареубийц.

На первой телеге ехала маленькая Софья Перовская, испуганный до полуобморочного состояния молодой Рысаков и гордый, ничего не боящийся Желябов.

На второй спокойный, сосредоточенный Кибальчич и рядом, силящийся порвать ремни и освободиться, Михаилов.

Гремели барабаны, шли войска. Боялись, что оставшиеся на воле террористы попытаются отбить своих товарищей. Но предатели, очевидно, выдали всех. Хотя Желябов на суде говорил о множестве исполнителей, ссылаясь на то, что это первая удачная попытка...

Царь Александр Третий встал, заходил по кабинету, чуть поскрипывая сапогами.

Мысли продолжали свой привычный бег: "Казалось, что все кончилось. А тут вдруг эти...

А этот Ульянов, говорят, из семьи порядочных служащих. Сын статского советника. Да и остальные почти все из дворян. Как так получается?"

Царь вздохнул: "Ничего не остается, как казнить. На силу – силой..."

В кабинет постучали и вошел сын Николай, девятнадцатилетний юноша, робкий, застенчивый:

– Папа, мы собираемся в Царское Село, – сообщил, спросил разрешения сын.

– Мы собираемся в теннис играть.

– Поезжайте, – махнул рукой отец.

Сын тихо вышел.

– Наследник, – коротко констатировал царь вслух и подумал: "Слаб и нежен, как девчонка".

Владимир Ульянов теперь каждое утро ждал, когда откроется аптека, в которой продавались газеты.

Девятого мая, придя домой, он открыл её на последней странице, где печатались объявления, и со слезами на глазах прочел: "Заговорщики казнены" и увидел имя брата Александра...

Бросив газету на пол, он заплакал и, размахивая руками закричал:

– Я им отомщу за эту смерть! Я клянусь!

16 июля 1918 года, в Екатеринбурге. в бывшем доме купца Ипатьева, был казнен царь Николай Второй (Романов) вместе с женой и пятью детьми. Первоначальный план суда над самодержцем в Москве, был отменен ввиду надвигающейся опасности окружения Екатеринбурга бело-чехами.

Смертный приговор вынесенный бывшему царю, на заседании Уральского Совета был немедленно приведен в исполнение...

...После отречения последнего царя от престола в марте 1917 года, жизнь в России потекла своим чередом...

Николай Романов поселился в Царском Селе, под охраной, приставленной к нему решением Временного правительств.

В это время, бывший царь Николай Второй, вдруг почувствовал необычайное облегчение. Ему нравилась обычная мещанская жизнь в кругу семьи, когда не надо было никуда торопиться или мучительно думать, принимая непростые решения.

Не надо было ничего решать, зная, что за каждым решением стоят судьбы, а часто и жизни тысяч и тысяч людей...

Громадная тяжесть ответственности свалилась с его плеч. Он играл с детьми в домино, читал им вслух "Графа Монтекристо", копался в саду, молился и спал так тихо и спокойно, как никогда прежде.

Однако, в глубине души, он знал, что за все уже содеянное придется отвечать, отвечать не перед Богом, а перед людьми, и не на том свете, а на этом...

В середине августа, когда в Петербурге стало неспокойно, его, вместе с семьей и небольшой свитой: адъютантами, поварами, парикмахером и даже двумя спаниелями, перевезли в Тобольск.

В октябре 1917 года произошла Пролетарская Революция!!!

Спокойно прожив некоторое время в Тобольске, по решению Уральского совета, царь и царица, а затем и их дети были перевезены в Екатеринбург.

По дороге в новую ссылку, они проезжали село Покровское, родом из которого был "друг семьи" Распутин.

Они видели его дом и лица его детей в окошках этого дома...

Здесь, в последний раз пересеклись пути судеб трех человек, которые ещё так недавно определяли жизнь Российской Империи...

Проехали Покровское, но царица Аликс долго ещё сидела неподвижно, глядя прямо перед собой и с грустью вспоминала Старца.

"Вот и снова встретились – думала она, смахивая набежавшую слезу.

– Он ведь нас предупреждал, что когда он умрет, то на нас обрушаться несчастья, но пока он жив и молиться за нас – все будет хорошо...

А какие безобразные и бедные эти русские дома, эти русские деревни, эти русские поля..."

"И неужели Григорий, – она смущенно улыбнулась и поправилась – неужели Старец здесь родился, здесь вырастал?

– А в молодости, он наверное, был особенно силён и красив" – она вновь смущённо улыбнулась и вздохнула, вспоминая, зелёные, необычные глаза Григория, пристальный взгляд, широкие плечи под рясой, крупные, жилистые руки с широкими ладонями...

Царица вспомнила тот день, когда узнала, что Старец не ночевал дома и на следующий день тоже не появился.

Тогда сердце её стукнуло и забилось быстро – быстро.

"Убили! Негодяи! Подлецы!" – пронеслось в голове. Она тогда позвонила Горемыкину и потребовала найти Старца!

Царица продолжала вспоминать: "Как они его все ненавидели, как клеветали на него, говорили, что он развратник!.."

"Да! Он нравился женщинам – уже привычно, у который раз защищая память о старце Григории. – Но ведь такие святые люди не могут не нравится тем, кто верит в добро и справедливость молитв к Богу!" Она это знала, потому что тоже была женщина. Когда он, в первый раз коснулся её плеча своей тяжелой ладонью, её словно электричеством ударило и она, сдерживая дыхание, постаралась быстро уйти.

В нём была необычайная сила, благодаря которой он останавливал боль и кровотечение у наследника, тогда как врачи ничего не могли поделать...

Да, она знала, что Старец её ровесник, знала, что он тоже любит женщин, потому что иногда перехватывала его напряжённый, оценивающий взгляд.

Аликс перекрестилась, незаметно вытерла влажные глаза платочком.

"Но зато наши дети, дочки, все носят медальон с его молитвами и его портретом. И это охранит их от несчастий и болезней, как говорил Старец...

– Боже мой! Как тоскливо и одиноко было мне даже рядом с Ники, пока не появился Старец с его молитвами, любовью и поддержкой для меня и Ники, и Бэби..."

Аликс отвлеклась от тяжелых воспоминаний, потому что наступило время обеда...

...В Екатеринбурге, царскую семью поселили в доме купца Ипатьева. Охрану осуществляли рабочие революционные войска.

Был конец апреля.

За высокой оградой цвела ароматная черемуха и теплый ветер овевал грустное лицо царя, который в ожидании детей – они приехали только через месяц – обсуждал с Аликс предположение, что его могут вывезти в Москву, чтобы подписать мирный договор с Германией.

В виду полной изоляции от окружающих, царь ничего не знал о происходящем в России и мире и его предположения были наивными до нелепости.

Опасаясь заговора монархистов, охрана ужесточила режим и даже в туалет царица и царевич ходили под охраной.

...В эти дни Николай впервые прочел роман Л.Н. Толстого "Война и мир", который вызвал в душе царя глубокий отзыв и заставил задуматься о превратностях истории!

В тоже время судьба самого царя двигалась к своей трагической развязке...

...Лето проходило монотонно и потому быстро. Каждый день казался Николаю вечностью, но в итоге проскочил май, июнь, наступил июль. Еда становилась все хуже, охрана все строже и грубее...

Николай Романов лежал в постели. Поднялась температура. Болела спина и ноги. "Боже мой, – думал он, – как быстро и неотвратимо наступает старость".

Через стену, Николай услышал, как пробежала из комнаты в комнату дочка Анастасия.

– В безик, в безик играть -приглашала она сестёр.

"Бедные девочки – грустно улыбнулся Николай. Он вдруг вспомнил отца, его мощную фигуру, спокойное, уверенное выражение на круглом, большелобом лице. – А ведь я уже перерос Папа – вдруг кольнула мысль. – Ведь он умер, когда ему было всего сорок девять. А мне уже пятьдесят один".

Николай задумался...

– Ники! – вошла на секунду Аликс – ты будешь с нами играть в карты?

– Нет, дорогая. У меня сегодня все болит. Я лучше полежу, почитаю... – Салтыков так умно, интересно пишет.

Они говорили по-английски.

Аликс, целуя Николая, прошептала: – Потерпи дорогой. Думаю, что кузен Джордж нас скоро освободит. И потом эти письма. В них же говориться, что нас не бросят на произвол судьбы наши сторонники!

В дверь заглянула Анастасия, сверкнув чёрными, как смородина глазами:

– Мама! Мы ждём!

– Иду, иду – уже полным голосом проговорила Александра Фёдоровна и осторожно прикрыла дверь.

Николай Александрович слабо улыбнулся, лёг поудобнее на правый бок, подложил правую ладонь под щеку и задремал...

Проснувшись на мгновение, через какое-то время, он окинул комнату бессознательным взглядом, вытер вспотевшее лицо большим носовым платком, перекрестился привычным, автоматическим жестом и снова закрыл глаза.

...Во сне ему привиделся Зимний дворец, их с Аликс спальня, открытые настежь окна, летний, жаркий день на улице. Он готовился к встрече с французским президентом Пуанкаре, торопился одевая мундир, и вдруг обнаружил, что сапоги, которые ему принёс камердинер, вовсе не от этого мундира. Он рассердился, обругал старика-камердинера, который покрылся красными пятнами от волнения, бегал куда-то, но нужных сапог не мог найти. Вошла Аликс и капризным голосом сказала:

– Ты, Ники распустил всех! И здесь, во дворце, и в Думе, и в правительстве. Наш Дорогой Старец советует тебе быть строже!

Огорчённый Николай промолчал... и проснулся. Была уже ночь и Аликс сидя на кровати, в темноте расчёсывала волосы...

...Юровского била крупная дрожь.

Сегодня, на рассвете, он проснулся и уже не мог заснуть. Он думал о себе, о царе Николае, о гордой, ещё не старой и красивой императрице, о их детях выросших в роскоши самых богатых дворцов мира, а сегодня живущих здесь, среди грубых охранников. Эти мужики, у себя в караулке гогочут над непристойными шутками в их адрес, бабника и волокиты Семёна.

Одевшись, он сел за стол налил себе холодного чая и пил маленькими глотками, продолжая мечтать: "Великий день! Сегодня может быть решается судьба мира и вселенной. Совсем ещё недавно недоступный император всея Руси, царь Польши, князь Финляндский и тому подобное, падёт от моей руки!".

Юровский вдруг вспомнил 1913 год. Празднование трёхсотлетия дома Романовых, пышные торжества, крупные фотографии императорской семьи во всех газетах мира, миллионные толпы русских людей, на коленях, славят великого властителя...

"Как могло случиться, что через четыре года, его, царя Николая Второго, его очаровательную жену Александрин и даже их детей, те же миллионы русских людей ненавидели и презирали, все – от великих князей до лапотников-мужиков...

– И вот сегодня ночью, придёт расплата за столетия унижений и издевательств, рабства и роскоши!!!"

В голове Юровского всё помутилось. Он не мог усидеть на месте, вскочил, сделал несколько разминающих упражнений по системе Миллера, затем, тяжело дыша, оделся в форму, обул сапоги и вышел на улицу. Уже давно рассвело, но большой дом бывшего инженера Ипатьева ещё был тих и, кажется, необитаем.

"Они там спят. Вчера говорят до поздно играли в карты, смеялись. А сегодня придёт час возмездия и я покончу – он резко выдохнул – покончу раз и навсегда с ненавистной тиранией, которая душила и убивала все живое!"

Во рту от волнения пересохло.

– Тиран должен умереть! Тирания должна быть уничтожена! – шептал он, взволнованно шагая по деревянному тротуару вдоль караульного помещения...

Он ходил не останавливаясь, туда и назад! Туда и назад!

Юровский шептал как молитву: – Нет! Это судьба! Я должен убить российского императора!!!

...В ночь на 17 июля, царская семья была разбужена после полуночи. Приказано было одеться и спуститься в подвальную комнату. Объяснялось это тем, что город обстреливают чехи и в верхние этажи могут попасть снаряды...

Всего в подвальной комнате набралось, вместе с прислугой одиннадцать человек и даже Король Чарльз – спаниель, любимец всей семьи...

Через некоторое время в комнату вошли одиннадцать вооруженных охранников, во главе с начальником местного Чека Яковом Юровским.

Это был фанатик революции, строгий, честный, но недалекий человек, помешанный на социальной справедливости.

Побледнев, взволнованным голосом, Юровский, зачитал приказ о расстреле царской семьи...

Николай, ничего не поняв, все переспрашивал: – Что? Что?..

...Юровский выстрелил первым из своего кольта в Николая и убил его наповал.

К Юровскому, стреляя присоединились и другие члены расстрельной команды. Комната наполнилась пороховым дымом и стонами раненных. Пули, визжа, отскакивали от бетонных стен подвала, добивая свои жертвы. Все было закончено в несколько минут.

Семья Романовых, которую Ленин считал опасной и называл не иначе как "живым знаменем контрреволюции", перестала существовать...

Месть совершилась...

19 июля в газете "Известия" было опубликовано сообщение о смерти царя и о том, что его семья находится в безопасном месте. Это сообщение никого не удивило и не потрясло, кроме самых отъявленных монархистов.

В происходящем историческом катаклизме жизнь и смерть Николая Второго – императора всея Руси, уже воспринималась как жизнь и смерть частного лица, которых в эти переломные времена истории гибло сотни, тысячи, сотни тысяч!

...Лето 1918 года. Советская Россия во главе с Лениным существовала уже около года, но положение в стране было крайне тяжелым.

Голод, эпидемии, разруха, интервенция немцев и бывших союзников. Белогвардейцы на Юге, Юденич на Северо-западе, Колчак в Сибири, японцы на Дальнем Востоке англичане в Архангельске, бесконечные заговоры социалистов, псевдо-революционеров и анархистов...

И все-таки Советы держались!

...Ленин руководил, вдохновлял, советовал, приказывал.

После Брест-Литовского договора, партию большевиков будоражило. Члены левого крыла партии, чтобы избежать позорного мира с Германией, собрались арестовать Ленина и отстранить его от власти. Бухарин через двадцать лет, уже в камере, признался в этом малодушии...

Можно говорить, что благодаря упорству Ленина, его умению противостоять мнению большинства и противодействовать обстоятельствам, помогли Советам выжить...

... Ленин приехал на митинг в открытом автомобиле. Ораторы говорили о голоде, о тифе, о приближающейся зиме, об отсутствии продовольствия. Рабочие реагировали на слова выступавших либо ропотом, либо громкими криками и хлопаньем в ладоши.

Много было молодых задорных лиц сильных, сердитых и даже яростных в сдвинутых на затылки грязных картузах.

Чуть в стороне от всех сидела женщина в черном и внимательно слушала ораторов. Одну за другой она курила папиросы...

Ленин прошел в зал, подошел к сцене, снял плащ и кепку, под аплодисменты рабочих поднялся на трибуну и начал говорить. Он сразу заметил сидевшую в стороне женщину и подумал, что где-то видел её...

Он говорил о трудностях отстаивания и укрепления рабочей власти, о многочисленных врагах, пытающихся уничтожить завоевания революции, о дисциплине и организованности рабочего класса.

– После победоносного завершения революции, мы, впервые в мире, строим государство диктатуры рабочих и крестьян. Тысячелетнее российское рабство, наконец свергнуто и мы, теперь сами ответственны за наш выбор, за наши действия!

– Голод и разруха оттолкнули от нас даже бывших союзников, а неудачные претенденты на власть, эсеры и меньшевики плетут заговоры, надеясь с помощью мировой буржуазии утопить в крови Советскую Россию.

– Но это им не удастся! Не легко было завоевать власть, но теперь, когда рабочие у власти, никто не сможет снова загнать их в старое рабство...

Грянули аплодисменты и Ленин, взглянув на женщину, увидел, что она, нервно выпуская дым изо рта, продолжает курить...

"Ну, где я её мог видеть?" – спрашивал он сам у себя.

Надев плащ и сжав в руке кепку, Ленин направился к выходу, сопровождаемый большой толпой рабочих.

Он не видел, как чуть раньше женщина также поднялась со своего места и вышла во двор, где Ленина ждал автомобиль. И выходя из цеха завода, Ленин столкнулся с этой женщиной!

Не отрывая встревоженного взгляда от его лица, она спросила: – А как вы думаете, что надо делать?

Ленин на ходу повернулся к ней, слушая вопрос, и почти остановился, взявшись за дверцу автомобиля. Женщина вынула пистолет из внутреннего кармана длинного пальто, сделала несколько шагов к нему и трижды выстрелила.

– Они убили Ленина! Они его убили! – закричал кто-то пронзительно за спиной упавшего на землю Ленина.

Из здания выбегали все новые и новые взволнованные люди. Один из охранников Ленина, выскочив из автомобиля через борт, подбежав к стрелявшей женщине, схватил её за руку, вырвал пистолет.

– Она! Она убила Ильича! – кричали в толпе и масса людей надвинулась на террористку, пытаясь устроить самосуд!

– Не сметь! Не трогать! – командовал начальник охраны: – Окружить её плотным кольцом! Нам нужно допросить её и выявить сообщников!