Текст книги "Крот в аквариуме"

Автор книги: Владимир Чиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

* * *

В начале мая 1980 года Спектр на очередной встрече с цэрэушником сообщил, что через месяц он уходит в отпуск, и передал ему фотопленку с содержащими служебную тайну материалами Информационных бюллетеней ЦК КПСС, которые он, как военный атташе, имел право получать на один день под расписку в секретариате посольства. Тогда же Скотцко, как и положено, проинформировал штаб-квартиру ЦРУ о его отъезде в Москву и вскоре получил ответ. В нем говорилось:

…Перед Спектром необходимо поставить следующие четыре задачи:

– выявление планов использования Советским государством ядерного оружия в случае возникновения международных конфликтов;

– уточнение организационной структуры Вооруженных Сил СССР, командного состава, видов и родов войск;

– определение состояния боевой подготовки войск и обеспечение их новыми видами вооружений и боевой техники;

– сбор сведений об организации и постановке гражданской обороны в Советском Союзе.

Далее указывалось:

На случай невозвращения Спектра из отпуска снабдить его полным комплектом нашего снаряжения и условиями связи через тайник «Киев», а также вооружить еще одним усовершенствованным малогабаритным, приемо-передающим устройством быстрого действия. Оно будет доставлено вам в ближайшее время вместе с инструкцией по его использованию и графиком проведения радиосеансов связи на наше посольство в Москве в июле – сентябре 1980 года. Работу нового аппарата под названием «Брест» проверьте вместе со Спектром в Нью-Дели.

О результатах апробирования и мнении Спектра о работе радиопередатчика ближней агентурной связи просим информировать.

На последних двух встречах Скотцко и Спектр провели два пробных радиосеанса с направленным выстрелом на американское посольство в Дели. Поляков отозвался о работе миниатюрного радиопередатчика с искренним восторгом (несколько лет назад он говорил о подобном устройстве американцам).

– Это просто фантастика! Без какого-либо риска, – сообщил он своему оператору, – я передал в ваше посольство за две секунды сразу несколько разведдонесений. Вот если бы раньше вы снабдили меня такой коробочкой, я завалил бы вас информацией…

– А что вы передали нам за два радиосеанса связи? – поинтересовался Скотцко. – Я спрашиваю вас об этом для того, чтобы не тратить время на очень сложную расшифровку закодированного в автоматическом режиме текста. О его кратком содержании мне необходимо проинформировать Лэнгли.

– Можете сообщить, что я закодировал сведения, касающиеся различных направлений деятельности офицеров моей резидентуры, ее нового состава и новых должностей прикрытия. Кроме того, я впервые сообщил подробные сведения о том, что в рамках моего разведаппарата начала действовать группа технической службы по перехвату информации. И раскрываю вам весь ее состав. Вот вкратце и все.

– Я благодарю вас, мистер Поляков, за все это и передаю вам для подстраховки еще один радиопередатчик с комплектом аккумуляторных батарей и подзарядником к нему. Полагаю, что мы еще встретимся перед вашим отъездом из Индии. Когда мы сможем это сделать?

Спектр задумался, потом ответил:

– Девятого августа. В день атомной бомбардировки Нагасаки и отставки вашего президента Ричарда Никсона.

Накануне отъезда Полякова в отпуск Скотцко передал ему схему расположения в Москве тайника под названием «Киев» и места постановки графической сигнальной метки под наименованием «Ботинки».

– Но зачем мне все это? – возмутился Поляков.

– Что все это? Вы имеете в виду «Ботинки» и «Киев»? – засмеялся американец.

– В том числе и они мне не нужны! – со злостью бросил Спектр. – Я это серьезно говорю! Зачем мне ваши «Ботинки» и «Киев», если в прошлый раз вы дали мне удобный карманный радиопередатчик «Брест»?!

– Адрес и схему тайника мы даем вам на тот случай, если вы вдруг не сможете воспользоваться аппаратом ближней радиосвязи. Скажем, вы потеряли его или он вышел из строя. А в обозначенный на схеме день закладки тайника вы сможете сообщить не только о выполнении нашего задания, но и о том, что аппарат не действует, и тогда наши операторы в Москве передадут вам через тайник новый, к тому времени, возможно, более усовершенствованный и меньший по размерам микропередатчик. Кроме того, мне поручено подарить вам новейшую энциклопедию рыболова-спортсмена с закамуфлированными в ее обложке письмами-прикрытиями и с инструкцией по зашифровке тайнописных сообщений. Все это необходимо иметь на всякий пожарный случай…

Поляков кивнул в ответ.

Американский разведчик сделал паузу, потом добавил напряженным голосом:

– А еще меня просили передать вам, чтобы вы вели себя в Москве предельно осторожно…

Одаренный способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц Поляков понял, что произошло, наверное, что-то серьезное.

– Дело в том, – продолжал Вольдемар, – что в американской печати недавно была опубликована статья об одном из офицеров ГРУ, который работал в представительстве СССР при ООН и который в начале семидесятых годов добровольно предложил свои услуги ФБР…

У Полякова по спине поползли мурашки, в глазах потемнело, жесткий ком встал в горле, не давая вымолвить и слова. Сделал глотательное движение, но ком-спазм прочно перехватил дыхание. Перед глазами с непередаваемой четкостью проносились картины двадцатилетней давности в Нью-Йорке. Они виделись ему уже десятки, а может быть, и сотни раз с той поры, и всегда казалось ему, что он сделал тогда все правильно. Он даже и мысли не допускал, что может произойти когда-нибудь утечка информации из американской спецслужбы.

Глядя на американца с болезненно-мучительной тревогой, Поляков через некоторое время, горло по-прежнему сдавливал ком, еле слышно спросил:

– Как это могло произойти?

Скотцко пожал плечами и неохотно ответил:

– Мне об этом ничего не известно. В печати об этом ничего не было сказано. – Сделав небольшую паузу, он нервно добавил: – Если с вами что-то случится или что-то решите в самый последний момент перед возвращением на родину, то знайте, мистер Поляков, вы всегда желанный для нас человек. Мы всегда рады будем принять вас у себя на постоянное местожительство хоть в Нью-Йорке, хоть в Вашингтоне. Короче говоря, в любом городе Америки. Сегодня я почему-то уверен, что такой день наступит и тогда мы открыто сможем посидеть вместе на Бродвее и выпить хорошего виски…

Поляков пронзительным взглядом посмотрел на американца, потом совершенно спокойно обронил:

– Нет, мистер Скотцко, вы не дождетесь этого. – На последнем слове он поперхнулся, а откашлявшись, приподнял голову, выражение его лица было отрешенным.

– Но вы же сделали для нас так много ценного, что вполне могли бы со спокойной совестью безбедно жить в Америке, – продолжал уговаривать его Скотцко.

– Нет, не хочу я жить в Америке! – твердо ответил Поляков.

– Почему?

– Потому что все, что я делал и делаю здесь и в своей стране, это не только для Америки, а и для моей Родины, – привел свой последний аргумент Поляков.

– О-о, какой вы патриот! – удивился Скотцко. – А вы никогда не задумывались, какой может стать ваша судьба, если в России – на вашей Родине – узнают о вашем сотрудничестве с нами? Вот скажите, что ждет вас там в таком случае?

Ответ последовал незамедлительно и зло:

– Братская могила – вот что ждет меня там в таком случае! Я родился русским и потому должен умереть в России!

Глава
6. Змеиное жало генерала

То, что сделал Поляков для Запада, помогло нам выиграть не только «холодную войну», но и предотвратить «горячую». Его роль для США была неоценимо высока, и он играл ее до конца…

Джеймс Вулси, директор ЦРУ в 1993–1994 гг.

Предупрежденный сотрудником ЦРУ Вольдемаром Скотцко о происшедшей утечке информации о предательстве одного из офицеров ГРУ, Поляков, словно раненый зверь, почувствовавший смертельную опасность, только и думал во время полета из Дели, как уйти от беды. Тяжелейшие размышления не отпускали его ни на минуту, в конце концов ему стало так страшно, что мысленно он заметался от одной крайности в другую – явиться с повинной в органы безопасности, сразу же после возвращения в Москву, а потом – в первом же европейском аэропорту дозаправки самолета плюнуть на все, оставить вещи в багажном отсеке – и прощай Россия! Но, вспомнив мать и сыновей, он тут же отгонял эту нелепую и чудовищную мысль.

Прилетев в Москву, Поляков на другой же день поехал в «аквариум». Появившись там, он сразу же попал в атмосферу отчужденности и холодности, которую невозможно было не почувствовать. А недавно откомандированный им из Индии Григорий Альдубаев при случайной встрече демонстративно отвернулся, не говоря уже об отдании чести генерал-майору в форме.

Ранее Альдубаев, как Сенькин и Римский, сообщил Леониду Гульеву о подозрениях в отношении Полякова: что только он мог выдать всех его агентов в Индии. И что после этого за ними была установлена слежка, а спустя некоторое время одни из них были арестованы, другие – сами отказались от сотрудничества с советской разведкой. Что касается самого Альдубаева, то под надуманным предлогом Поляков просто освободился от него. Точно таким же образом несколько ранее он избавился и от своего многоопытного старшего помощника, капитана первого ранга Анатолия Римского.

От всех способных и успешных офицеров и всех недовольных его характером генерал Поляков под разными предлогами освобождался. И это были не только капитаны первого ранга Альдубаев, Римский, Сенькин, но и офицеры рангом пониже – Горнизов, Миронкин и Перминов, которых он ни за что ни про что без согласования с Москвой откомандировал из Индии. В поведении самого Полякова окружающие все чаще стали замечать неблаговидные поступки – сутяжничество, обман и дезинформация. А самоуправство и жестокость Полякова были известны многим военным разведчикам, работавшим с ним «в поле». Знали они и о том, что их начальник обладал способностью использовать свои умственные способности для того, чтобы разрушать личности других, не считаясь ни с их заслугами, ни званиями. У него была неутолимая жажда влиять на окружавших его людей и наслаждаться своей властью. В его мире существовали только серые люди, многие из которых, по его мнению, были все продажны и все жулики. Офицерам, хорошо знавшим его, казалось, что он ведет себя так высокомерно, а порой даже по-хамски только потому, что за его спиной стоит некто, кто позволяет ему вести себя подобным образом. А этот «некто» был не за спиной, а всегда перед ним, перед его глазами, и звали его Сергей Иванович Изотов, который занимал в ГРУ высокую должность управленца кадрами.

Именно от этих недовольных им офицеров исходила угроза его положению, Поляков это чувствовал и очень страшился. А тут еще, как назло, едва успев появиться в «аквариуме», генерал-майор Александр Хоменко нашептал ему о том, что его серьезно подозревают в «засветке» нелегалов в семидесятые годы.

– Неужели ты все еще не понял, почему отправили тебя сначала на преподавательскую работу, а потом в Индию? Это же чтобы проверить тебя там! Они же тебя за нос водят! – поддел его Хоменко…

Сообщение генерала-коллеги дамокловым мечом повисло над головой Полякова, и теперь ему необходимо было держать себя в состоянии непрерывной нервной приподнятости, не подавая вида, что что-то его тревожит. Но тяжелые мысли не покидали генерала Полякова: «Начнется вдруг опять расследование, и кто знает, чем оно может закончиться? А если еще и КГБ возьмется за это дело, то несдобровать и о последствиях лучше не думать. Это уже все, труба мне. Так уж жизнь устроена. Кто победил, тот и прав». И снова, как когда-то, он уничтожил большую часть предметов шпионской экипировки, привезенных из Индии. И снова возникла у него мысль покаяться и прекратить сотрудничество с американской разведкой раз и навсегда, не боясь шантажа со стороны ЦРУ. «В Москве им не достать меня, – сказал он самому себе. – А если чекисты выйдут на меня, то скажу, что было когда-то такое, но все уже давно забыто. Да, только явка с повинной может, пожалуй, смягчить меру наказания, не применяя ко мне расстрельной статьи 64 [79]79
  Измена Родине в форме шпионажа.


[Закрыть]Уголовного кодекса».

Но Поляков не воспользовался тогда этим шансом, хотя и понимал, что его предательство бесследно не пройдет. Он понимал это еще и потому, что в своей диссертации о проблемах агентурной связи сам же утверждал, что рано или поздно наступает разоблачение – сколько веревочке ни виться, а конец все же будет. И тем не менее он все же отмежевался от своего «научного» вывода, решив наперекор всему идти по своему скользкому пути: «Где наше не пропадало! Девятнадцать лет назад при моем пиковом положении беду пронесло, может быть, и теперь пронесет…»

С беспокойным ожиданием чего-то неприятного и сжигаемый все возрастающим, острым любопытством о причинах вновь возникших подозрений к нему, Поляков отважился проверить это через своего покровителя, генерала Изотова. Чтобы все выглядело правдоподобно, он решил действовать как бы в унисон с кадрами о локализации нежелательного распространения ложных слухов и сплетен о нем Горнизовым, Альдубаевым, Сенькиным и другими офицерами, с которыми работал раньше за границей.

Начальник управления кадров встретил его сухо, пожал вяло руку, кивнул на стул около стола и начал рыться в своих бумагах. Когда нашел какую-то справку, положил ее перед собой и только после этого равнодушным тоном спросил, не поинтересовавшись даже о делах его в Индии:

– Ну что там у тебя случилось?

Поляков долго рассказывал, как недружелюбно его приняли коллеги в центральном аппарате, что для него, генерала, крайне болезненны непонятные подозрительные взгляды, намеки и сплетни о вновь запущенных кем-то ложных слухах о его якобы вине в провалах агентурной сети в Америке.

– С ума можно сойти от всего этого, – заключил он, вопросительно глядя на Изотова. – Надо, Сергей Иванович, не позволять злым языкам трепать мое имя, – добавил он, заерзав на стуле.

Сергей Иванович не знал, что сказать в ответ. Потом обезоруживающе улыбнулся, передернул плечами и растерянно произнес:

– А может, ты, Дмитрий Федорович, перегрелся там, в Индии?

Полякову это не понравилось.

– Не до шуток мне сейчас, Сергей Иванович…

– А при чем тут шутки, Дмитрий Федорович? Ты же сам дважды телеграфировал мне из Дели о плохом состоянии здоровья, что надо тебе срочно выехать в Москву за счет отпуска. Вот и займись здесь своим здоровьем! И ни о чем другом не думай. Все остальное выбрось из головы! Не верь ты всяким слухам!

Поляков попытался вымучить на лице беспечную улыбку, но, убедившись в тщетности своих попыток, бросил с раздражением:

– Если бы вы только знали, как надоела мне вся эта возня с двадцатилетней давностью провалов разведчиков-нелегалов в Америке! Что же мне все-таки делать? – тяжело выдохнул он.

– Да плюнь ты на все и отдыхай!

– Ну вот, опять вы со своими шуточками. Я приехал сюда не отдыхать, а лечиться!

И сколько бы Поляков ни пытался «расколоть» Изотова о причинах новой волны подозрений в отношении его виновности в провалах разведчиков-нелегалов и агентов в 1962 и в последующие годы, он вернулся восвояси несолоно хлебавши…

* * *

Так уж получилось, что, когда Поляков был у начальника управления кадров, в это же время в кабинете руководителя военной разведки находились контр-адмирал Римский и генерал-майор Гульев. Они вели разговор, как раз связанный с предательством Полякова и продолжающейся утечкой информации об источниках военной разведки в Индии. К тому времени Анатолий Алексеевич Римский по заданию первого заместителя начальника ГРУ генерал-полковника Анатолия Георгиевича Павлова завершил анализ всех информационных донесений Полякова из США, Бирмы и Индии, а также контактов и вербовочных разработок иностранцев. Доложив материалы изучения всей оперативной деятельности подозреваемого в измене Родине генерала-разведчика, Римский [80]80
  Из рассказа А.А. Римского в 1993 году.


[Закрыть]заключил:

– Одним словом, товарищ генерал армии, там, где работал Дмитрий Федорович, всегда происходили провалы агентов и раскрывались наши офицеры. Происходит это и сейчас в Индии. Что это, случайность? Совпадение? Или, называя вещи своими именами, самое настоящее предательство? Сотни разведчиков, агентов и нелегалов выдворялись, а некоторые и арестовывались в тех странах, где работал Поляков. И, как показало изучение этих фактов, всех пострадавших знал именно Поляков. Он знал их как по работе в центральном аппарате ГРУ, так и в загранточках…

Ивашутин, громко простонав, перевел насупленный взгляд на Гульева.

– А вы что скажете, Леонид Александрович? Вы ведь тоже проводили еще одно расследование по поручению Павлова?

– Нет, Петр Иванович, я не проводил никакого расследования. Меня на это никто не уполномочивал. Я был и сейчас убежден в виновности Полякова в массовых провалах наших разведчиков-нелегалов и агентов. И потому я согласен со всем тем, что доложил вам сейчас Анатолий Алексеевич… Римский одарил Гульева одобрительной улыбкой.

– Самое страшное, – продолжал Гульев, – это то, что он предавал и предает своих сослуживцев, всех тех, с кем вместе работал и кого знал по оперативным документам различных подразделений ГРУ. Я считаю, что пришло время спасать от этого мерзавца-христопродавца наше разведуправление. Не год и не два, а девятнадцать лет он водит нас за нос, а мы все ищем доказательства и молчим. Я считаю, надо что-то срочно предпринимать, иначе этот тип с генеральским званием принесет нам еще много бед и неприятностей.

– Но что именно мы можем сейчас предпринять? У нас же нет никаких доказательств его изменнической деятельности?!

– А их и не будет, если мы будем только в таком узком кругу переливать из пустого в порожнее на протяжении почти двух десятков лет. Чтобы были доказательства, их надо добывать. Но у нас нет своей контрразведки. Значит, надо срочно сообщать в «Контору глубокого бурения», я уже говорил вам однажды об этом. Вот пусть КГБ и разрабатывает его, пусть добывает необходимые для разоблачения уликовые материалы. А то, что мы долго так раскачивались и замалчивали свои подозрения, там, – Гульев указал пальцем наверх, – могут расценить как недопустимое укрывательство предателя и преступное промедление в докладе о нем в соответствующие органы.

Помрачневшему генералу армии ничего не оставалось, как признать доводы Гульева неоспоримыми.

– Поскольку вы, Леонид Александрович, докладывали мне раньше о своих подозрениях, то я попрошу вас подготовить на имя начальника Третьего главного управления КГБ, генерал-лейтенанта Душина Николая Алексеевича, короткую информацию о Полякове за моей подписью… С грифом «совершенно секретно». И напишите все это от руки, – добавил он. – Чтобы не произошло утечки информации через машинисток.

– Благодарю вас, товарищ генерал армии, за доверие.

– Надеюсь, вы оба понимаете, что мы не должны давать никому повода думать, что располагаем информацией о его двойной игре. В противном случае он заляжет на дно и тогда надолго осложнит разработку КГБ по его изобличению. Официально он остается вне подозрений.

Римский покривился и сказал:

– Я уверен, товарищ генерал армии, что он знает, что мы подозреваем его. И потому он очень осторожен сейчас.

– А чтобы он расслабился, мы должны создать впечатление абсолютной его непогрешимости.

Гульев и Римский понимающе перемигнулись.

– А как же быть с мнением Анатолия Алексеевича, чтобы не дать ему возможности продолжать свои подлые дела? – спросил Гульев.

Ивашутин замялся и, глядя в стену, углубился в свои мысли. В кабинете повисло напряженное молчание. Оно длилось около минуты, потом начальник ГРУ, переведя дух, твердо произнес:

– Во-первых, его надо оставить в Москве, он только вчера прибыл из Индии. Во-вторых, не допускать его к оперативной работе в Центре. В-третьих, мы назначим его на прежнюю должность в Военно-дипломатическую академию и попросим Комитет госбезопасности установить за ним наружное наблюдение…

– Но у меня невольно возникает вопрос, – начал опять Гульев, – допустим, мы оставим его на территории СССР, но как сделать так, чтобы не насторожить его и не подтолкнуть к крайней мере – уходу к своим хозяевам? Например, в американское посольство или улететь через международный аэропорт в любую европейскую страну, а потом он легко переберется в США… Дипломатический паспорт у него есть, так что… он может запросто воспользоваться этим…

– Опасения ваши справедливы, – заметил Ивашутин. – Поляков будет находиться в Москве, как докладывал мне Изотов, больше месяца. За это время он должен пройти медицинское обследование, чтобы установить болезнь то ли почек, то ли печени. Пока он будет заниматься этим, военная контрразведка заведет на него дело оперативной проверки и на законном основании получит санкцию на проведение наружного наблюдения за ним. И тогда он никуда не улетит и не забредет в американский хлев…

После этого они долго обсуждали проблему досрочного отзыва Полякова из загранкомандировки. Предлагались разные варианты, но ни один из них не устраивал Ивашутина. И тут он вспомнил, что Изотов лет пять назад информировал его о частых жалобах Полякова на нездоровье в условиях субэкваториального, муссонного климата Индии. Рассказав об этом Гульеву и Римскому, начальник ГРУ решил высказать внезапно возникшую мысль:

– А что, если использовать нам эти жалобы не в его, а в наших интересах? Пока он будет проходить медицинскую комиссию в нашей спецполиклинике, мы конфиденциально попросим главного врача, чтобы в медзаключении был сделан вывод о том, что генералу Полякову в его возрасте противопоказано работать и жить в жарких странах мира. Как вы смотрите на это?

– Вы правы, Петр Иванович. Это вполне подходящий вариант, – согласился Гульев.

– А вы как считаете, Анатолий Алексеевич? – обратился Ивашутин к Римскому.

– Это действительно будет правильный ход, – ответил контр-адмирал. Сделав короткую паузу, приглушенным голосом добавил: – Если только он не разгадает это…

– Во как! – воскликнул начальник ГРУ – Если даже и разгадает, у нас будут законные основания не выпускать его обратно в Индию…

– И все-таки я опасаюсь, что со своим загранпаспортом он может улизнуть из страны, – забеспокоился Гульев, пронзительно взглянув на генерала армии.

Выдержав немигающий, вопросительный взгляд Гульева, Ивашутин взорвался:

– Но я же только что говорил, что за ним будет пущена «наружка» КГБ! Неужели вы думаете, что цепкие ребята из этого ведомства не среагируют на его уловки? Это во-первых. Вовторых, Анатолий Алексеевич рассказывал, что Поляков предан своей семье, что он очень дорожит детьми и матерью. Вы думаете, он может оставить их на произвол судьбы?

– Нет, конечно. На это он не пойдет, – подтвердил Римский.

– А как он в материальном плане чувствовал себя в Дели во время вашей совместной работы с ним? – обратился Ивашутин к Римскому.

– Жил как все в советской колонии. Жена постоянно работала и экономила на большом и малом. Но меня всякий раз удивляло, когда он перед отъездом в отпуск делал несоизмеримые с денежным довольствием закупки дорогостоящих подарков и вещей. Многие из нас не смогли бы осилить таких расходов, какие делал он.

– Мне стало известно, – продолжал начальник ГРУ, – что в делийской резидентуре создалась неблагополучная обстановка по вине ее руководителя. Так ли это, Анатолий Алексеевич?

– Да, было такое, – задумчиво начал Римский. – Вы правильно сказали, вина в этом именно самого Полякова с его властным и вспыльчивым характером. Некоторых своих подчиненных, особенно таких успешных, как, например, Альдубаев, Макаренко и ряд других, он демонстративно унижал. Наиболее способных и смелых офицеров он легко сдавал американцам, а те передавали информацию о них в индийскую контрразведку. После чего местная власть одних выдворяла, а других, как, например, меня и того же Альдубаева, Поляков якобы с добрыми намерениями предупреждал, что, пока не поздно, лучше по своей инициативе ходатайствовать через посольство о возвращении в Союз. Да что говорить о нем, товарищ генерал армии? – махнул рукой контр-адмирал.

– Говорите-говорите, Анатолий Алексеевич, – торопливо попросил Римского Ивашутин. – Мне важно знать, что недосмотрел начальник управления персонала Изотов, который возлагал на этого прохиндея и подлеца очень большие надежды.

– Слушаюсь, товарищ генерал армии. Это непредсказуемый, двоедушный и скользкий тип. Во взаимоотношениях с подчиненными за границей он был часто несдержан и груб. Из-за какого-нибудь пустяка он мог не только нахамить человеку, но и обматерить его. Зато с посольскими начальниками и здесь, в разведцентре, с руководством управлений и отделов он всегда вежлив и толерантен. Вот из-за этого двоедушия его и не любят наши офицеры, а некоторые из них даже и ненавидят. Вот поэтому у него не было и нет сейчас друзей и товарищей. И это вполне понятно: друзей и товарищей у предателей не бывает, они для любого предателя опасны, могут узнать лишнее. Наверное, поэтому-то он всегда избегал общения с опытными сотрудниками наших резидентур и резидентур ПГУ КГБ, боясь вызвать у них какие-либо подозрения. Скрытный и немногословный, он всегда отрицательно относился к сотрудникам КГБ и очень опасался их.

Генерал армии, посмотрев на часы, спохватился: – Все, товарищи, спасибо вам за содержательный разговор. – Он встал, вышел из-за стола, что могло означать конец беседы или просто его обычное желание походить по кабинету, размышляя о чем-то своем. – У меня к вам, товарищи, – продолжал он, – остается все та же просьба: никто, кроме нас троих, не должен пока знать о том, что мы обратились за помощью на Лубянку. И прошу вас оказывать помощь контрразведке КГБ по разоблачению Полякова. Все запросы и просьбы, исходящие из комитета, я договорюсь с товарищем Душиным, будут поступать по соображениям секретности только на мое имя. Поэтому если кто-то из оперативных работников комитета будет обращаться к вам, то знайте, что они вышли на вас по моей рекомендации…

* * *

Генерал-майор Поляков не был бы «хитрым лисом», если бы поверил заключению медицинской комиссии спецполиклиники ГРУ о противопоказаниях работы в жарких странах. У него хватило ума и смелости подняться в кабинет начальника управления кадров Изотова и попросить у него для ознакомления медицинское заключение.

Изотов долго мялся, нервничал, пытался увести разговор на другую тему, но Поляков не был бы Поляковым, если бы позволял кому бы то ни было вешать лапшу на уши. В конце концов, он вынудил главного кадровика вытащить из папки документ. Пробежав его взглядом, не в первый уже раз, Изотов, не намереваясь передавать медицинское заключение в руки отпускника, сказал:

– Вам не придется, Дмитрий Федорович, возвращаться в Индию.

– Как это так? – вспыхнул Поляков. – На каком основании?

– На основании заключения эскулапов.

– Вы можете дать мне ознакомиться с ним? Должен же я знать, что нашли у меня врачи и от чего мне надо лечиться?

Несколько секунд Изотов колебался, но, зная, что Поляков не отстанет от него, все же передал в его руки медицинское заключение.

Когда Поляков начал читать, Изотов стал пристально следить за выражением его лица: оно становилось то мрачным, то удивленным, то казалось вовсе сплющенным.

Бросив небрежно на стол начальника кадров прочитанный документ, Поляков [81]81
  Из рассказа Полякова Д.Ф. в процессе допроса в Следственном отделе КГБ СССР.


[Закрыть]понял, что его загоняют в ловушку, не хотят отпускать за границу потому, что здесь, на своей территории, в Москве, значительно легче проверить его связь с американской разведкой. За рубежом же для жесткого контроля за его поведением и возможного добывания уликовых материалов потребовалось бы гораздо больше оперативных сил и средств.

Чтобы убедиться в том, что медицинское заключение – это липа, он решил пройти медкомиссию в другой поликлинике – по месту жительства. Мысль о перепроверке диагноза продолжала метаться в его голове по замкнутому кругу. Видя, что Изотов не обращает на него никакого внимания, продолжая читать лежавшие перед ним документы, Поляков, чтобы отвлечь его от чтения, несколько раз громко кашлянул в кулак. Когда Изотов вскинул на него взгляд, Поляков, сохраняя невероятным усилием воли внешнюю невозмутимость, спросил:

– И что же мне делать теперь, Сергей Иванович?

– Надо пройти курс лечения, а там будет видно, – невозмутимо ответил начальник управления кадров.

На щеках Полякова заходили желваки:

– И чем же я буду после лечения заниматься?

– Скорее всего, тем же, что и до командировки в Индию.

– Это значит, что на оперативной работе будет поставлен большой крест?

– Возможно, и так, – с вежливой улыбкой ответил Изотов. На лице Полякова мелькнул страх, губы его дрогнули, и, едва удерживая себя от повышения тона, он безрадостно произнес:

– А мне, Сергей Иванович, вы не раз говорили, что у меня складываются блестящие перспективы по служебной лестнице. И что у вас, в кадрах, есть тому документальные подтверждения. Я имею в виду аттестации на меня, характеристики, представления на должность военного атташе и на присвоение мне генеральского звания. Мой профессионализм всегда ценился вами. Вы же знаете, что работа в «поле» – это моя стихия, это мое кровное, где я чувствовал себя на своем месте. А ВДА – это совсем не мое…

Изотов скривился:

– Свои мысли, Дмитрий Федорович, держите при себе. Вы, очевидно, забыли, что через год вам исполнится уже шестьдесят. А в эти годы притупляется и бдительность, и память…

При этих словах у Полякова отвисла челюсть, он раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но Изотов опередил его:

– Вы только не обижайтесь, Дмитрий Федорович, всему свое время…

– Да как же тут не обижаться, Сергей Иванович? – вспылил Поляков. – Во-первых, вам, как кадровику, хорошо известно, что генерал-майор может служить до семидесяти лет. Во-вторых, настоящий разведчик должен всегда драться до последнего и всегда бороться за свои права…

– Ну-ну, – прервал Изотов, и на губах у него заиграла кривоватая улыбка. – Уж не думаете ли вы бороться с самим Ивашутиным? Если «да», то неужели вы еще не поняли, что все мы перед ним сущие карлики? Не надо вам тягаться с ним. Вчера, когда я докладывал ему заключение медицинской комиссии, у меня сложилось впечатление, что он намеревается после вашего лечения в госпитале отправить вас обратно в ВДА…

Несколько секунд Поляков молча смотрел оцепенелым взглядом на Изотова, потом сдавил обеими руками голову, тяжело простонал и, морщась, словно от боли, вышел из-за стола.

– Что с вами, Дмитрий Федорович? – забеспокоился начальник управления кадров.

– Да так, что-то стало сильно погано на душе, – произнес он трагическим тоном и, не подавая руки Изотову, покинул кабинет.