Текст книги "Некого больше убивать (СИ)"

Автор книги: Владимир Черноморский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

17

Так получилось, что жену и собаку Стивен обрел одновременно. Вызвал его однажды Фрэнк Марлоу и, боднув ежиком воздух, сообщил, что мэрия состоит из идиотов, а потому, вместо того, чтобы ловить преступников, Стивену придется на три дня стать учителем в школе.

«Очень даже нам повезло, что ты – русский, – сказал Фрэнк. – Пойдешь в школу, которая на четверть состоит из твоих соотечественников, и будешь им внушать по-свойски, как нехорошо встречаться с драг-дилерами и курить травку».

Школа называлась Стайверсон, учились там собранные со всего Нью-Йорка записные отличники. А то, что среди них так много было детей иммигрантов из России, объяснялось, скорее всего, тем, что, во-первых, детям этим довелось поучиться там, где программа обгоняет американскую, минимум, на два года, а, во-вторых, в семьях русских евреев всегда был культ учебы – как условие самосохранения и самоутверждения среди тамошнего антисемитизма. Глупо было этим детишкам, проводящим по 10 часов за учебниками, чего-то такое внушать о вреде наркотиков, но воля уходившего в небытие мэра Динкинса распространялась на всех, и Киршона бросили на ее исполнение.

Там, в 11 классе и встретил Стивен свою сероглазую девочку в золоченных очках, мягко и застенчиво улыбающуюся полными влажными губами, с густой копной черных вьющихся волос. Совсем уже взрослую – с высокой грудью, с круглой, туго обтянутой джинсами попкой. Подняв девушку на уроке, Стивен спросил, как она будет реагировать, если к ней подойдет драг-дилер. На что она ответила: драг-дилер не может к ней подойти, мала вероятность. «Действительно, – подумал Стивен, – тому достаточно посмотреть на нее, чтобы не возникать». А после уроков он сам к ней подошел с вопросом, как она будет реагировать, если к ней подойдет переодетый полицейский. «Вы хотите спросить: узнала бы я в вас полицейского? Ни за что не узнала бы. Я бы подумала, что вы – драг-дилер, и ушла бы от вас подальше», – рассмеялась девушка, повторив его идиотские рекомендации.

– Что же теперь не уходите?

– Теперь-то я знаю, что вы – полицейский.

– И вас это не смущает?

– Нет, конечно, – продолжала смеяться девушка. – Парень вы – симпатичный и от драг-дилера можете защитить.

Так они и познакомились. И стали встречаться. Родители Инны Стивена ненавидели. Для них, еще не состоявшихся американцев и вэлферщиков, она была единственной надеждой на светлое будущее. Они спали и видели ее в Гарварде или Принстоне, а потом удачливым врачом или адвокатом. А вот для нее Стивен был единственной надеждой выбраться, наконец, из окружавшей ее беспросветной нищеты, из нескончаемой семейной депрессии. Может быть, она еще не любила его, но хотела выйти за него замуж как можно быстрее, и была рада, что первым университетом, согласившимся ее принять с полной стипендией, был Колумбийский. Это означало, что не уедет она от Стивена.

А для Стивена сразу не стало никого дороже Инны. Не так много лишнего времени на его работе, но каждый свободный час он стремился провести со своей сероглазой школьницей. Иной раз, улучив полчаса, он подъезжал к ее школе к концу занятий и следил, как она добирается до станции метро, любовался ее походкой, радовался, если она шла, улыбаясь. На выходные дни он придумывал экзотические экскурсии и, приезжая за Инной поутру, мрачно сдвигал брови и говорил заупокойным голосом: «А сегодня, девушка, вам предстоит увидеть нечто страшное – имения Лонг-Айленда».

– А что там такого страшного?

– Страшно то, что нам никогда не стать владельцами какого-нибудь из них.

Конечно, Инна любила своего «копа» – такого доброго, такого сильного, чуток нескладного, чуток лопоухого и сильно бровастого.

А все решилось, когда Стивен подарил Инне на день рождения щенка-лабрадора. Сидели они в кафе в Гринич-Вилледже, и Стивен вытащил из сумки некое крошечное существо и поставил на стол. Растерявшийся щенок, зажмурил глаза и, поковыляв по столу, опрокинул бокал с вином. Потом принюхался и стал вино лакать.

– Ну, это наш человек – любит выпить! – восхитился Стивен. – Назови его Бахусом.

Страшно обрадовшись поначалу щенку, Инна погрустнела: «А куда его девать-то?… Родители… Ты понимаешь…» И тогда Стивен протянул ей на своей большой ладони коробочку с бриллиантовым кольцом.

Через год у них родилась Сандра, которую уже взрослый пес принял вполне покровительственно и добровольно взял на себя обязанность развлекать ее, пока папа ловил бандитов, а мама грызла гранит юриспруденции.

А нынче Сандра уже хотит в школу, Инна работает в «Морган-Стэнли», а Бахус стал совсем солидным и мудрым, способным на бурную радость, только когда вся семья в сборе. Вот, как в этот день христианского праздника.

18

…И все было хорошо, пока Стивен в понедельник вечером не включил программу новостей на 1-м канале и не увидел лежащий в овраге искореженный автомобиль, и не услышал следующее:

«Авария со смертельным исходом случилась три часа назад на Соу Милл-парквее. Двигавшаяся на высокой скорости машина марки «ягуар» внезапно затормозила. Как оказалось – на неизвестно как возникшей линзе льда, протяженностью всего пятьдесят ярдов. Однако их оказалось достаточно, чтобы автомобиль сильно занесло, перевернуло, и он, разбив бортик ограждения и пролетев в воздухе еще пятнадцать ярдов, упал на крышу. Водитель, им оказался 45-летний Майкл Пельц, погиб. Майкл Пельц – исполнительный директор всемирно известного артистического агентства «Стар девелопмент», основанного в 1924 году его прадедом Джозефом Марчиком. Происшествие расследуется дорожной полицией графства Вестчестер».

Стивен пулей выскочил из дома, а через минуту он, уже с мигалкой, мчался по Вест-сайд-хайвею.

Прибыв в Управление полиции, он, предъявив удостоверение инспектора, потребовал протоколы аварии. «Лейтенант, – сказали ему, – иди разбирайся у себя в городе». Тогда Стивен показал временное удостоверение ФБР…

Протоколов было два. В первом, составленном дорожным патрулем, сообщалось, что, исходя из произведенных замеров и показаний водителя машины, следовавшей сзади, машина «ягуар», номер S8D74, двигалась со скоростью примерно 60 миль в час. Машина резко затормозила на 15-м ярде ледяной линзы, и ее мгновенно занесло в сторону ограждения, разрушив которое, она, дважды перевернувшись в воздухе, упала на крышу. Сработала подушка безопасности. Дорожный патруль прибыл через семь минут после аварии по вызову из машины, шедшей следом. Водитель был мерв. Тело его доставали с помощью дисковой пилы. Водитель машины, следовавшей за «ягуаром», сообщил, что впереди «ягуара» шла машина марки «хонда-аккорд» серого цвета, номер свидетель не запомнил, и она, как показалось свидетелю, затормозила первой. Машина эта не остановилась.

Второй протокол только что пришел из патанатомии Маунт Сайнай госпиталя. Там сообщалась, что смерть наступила от кровоизлияния в мозг в результате сильного удара. Зафиксированы переломы основания черепа, позвоночника в районе четвертого позвонка.

Стивен громко выматерился по-русски. Потом спросил у дежурного: «Вам известно, откуда он ехал?»

– Конечно, у него тут имение, в восьми милях. Я туда ездил часа два назад, чтобы сообщить жене.

– Как ее зовут?

– Грета.

– Телефон знаете?

– Да, пожалуйста.

Стивен позвонил. Трубку подняла женщина.

– Здравствуйте, – произнес Стивен. – Я говорю с миссис Пельц?

– Нет, я здесь работаю. Меня зовут Вера, – ответила женщина с сильным русским акцентом.

– Я – офицер ФБР Стивен Киршон. Скажите, миссис Пельц уже вернулась из госпиталя?

– Да.

– Спросите у нее: могу ли я подъехать по очень важному вопросу, связанному с гибелью мистера Пельца?

Через минуту Вера сообщила: «Миссис Пельц сказала, что не можете. Что никто не может».

Тогда Стивен перешел на русский: «Вера, это, действительно, очень важно. Если у вас есть свой телефон, позвоните мне по номеру… 1-917-864-1415. Обязательно. Я жду».

Дежурный с восторгом смотрел на ФБРовца, свободно говорящего по-русски, но Стивену было не до этого. Через пять минут пискнула его «мобила».

– Спасибо, Вера, – сказал Стивен. – Скажите, пожалуйста… Как я понимаю, это – загородный дом…

– Да, – отвечала Вера, – мы живем в Манхэттене, на Парк-авеню. Здесь – только летом.

– А как же сейчас тут оказались?

– Решили отдохнуть в праздники.

– Не понял… Пельц что, справлял Крисмас?

– Он – вместе с Гретой, она ведь христианка.

– Ага! А чего ж тогда он вдруг уехал? Он думал вообще-то уезжать?

– Нет. Мы только собрались за столом. Да и Рэйчел приехала… Это дочь их. А тут позвонили. Кто-то с работы. Он как ошпаренный вскочил. Говорит: «Мне срочно нужно в Нью-Йорк». Грета спрашивает: «Что случилось?» Он отвечает: «Я тебе потом все расскажу». И уехал.

– Ясно. Ну, спасибо вам, Вера. Как вам там у них? Все хорошо? Ну слава Богу… Да… Уж не знаю, с праздником вас поздравлять?

– Нет. Я – православная атеистка.

«М-да!» – произнес Стивен, захлопнув сотовый. «Мерри Крисмас!» – бросил он на прощанье дежурному и выбежал, окунувшись во влажный холод зимнего Нью-Йорка.

19

«Что происходит на улице?» – удивился Гарри.

Лас-Вегас-бульвар, «стрип» – как его называют, шумел по-особенному. Доносились ликующие крики, взрывались петарды, все небо было расцвечено салютом. «Ах, да, Рождество… Значит – и Ханука… А где моя менора?… Да уж, никакого еврея из меня не получилось. Вот Рэйчел… Она всегда зажигала свечи и рассказывала Майку эту вечную историю про победу над греками и про масло, которое медленно горело. А он знал свое дело: тут же бежал ко мне и кричал `Ханука гелт!'. Я тоже когда-то кричал… Ну, и сделало это нас евреями?… Странно, почему считается, что еврей всегда между деньгами и молитвами? Чушь все это! Сколько нашего брата не хотят знать ни то, ни это, они как бы вне этих полюсов… Куда проще: родился у мамы еврейки – похоронен на еврейском кладбище. Хотя, строго говоря, так и пишется в талмудах. И я, значит, пока полуеврей. Вот-вот дозрею. Зато Рэйчел…»

А с семьей у Гарри складывалось очень хорошо. Рэйчел его любила. Он ее тоже. Хотя долго не понимал, что это так. Но ему было радостно вернуться вечером домой, зная, что эта серьезная, умная девочка его ждет. И если не видать ему от нее каленой страсти, то и ладно, она все-равно желаннее, чем вся эта шобла голливудских красоток, лживых и сиюминутных… Кроме одной… Но и ей спасибо – она была высоко, а, задрав голову, Гарри всех остальных и не замечал.

Они с Рэйчел, кажется, и не успели привыкнуть друг к другу, как родился Майкл. Счастливая мама Гарри немедленно бросила свой дом и переехала к ним, «чтобы помочь девочке». И наладился в усадьбе разудалого Джо Марчика быт по-местечковому: три поколения, муж – добытчик, женщины – хранительницы очага. После рождения сына Рэйчел чуть ли не год не покидала усадьбу, на радость старой Этель, коротавшей с ней и ребенком остаток своего трудного века.

Но когда Майкл немного подрос, снова оказалось, что молодой женщине и бывать-то практически негде. Ведь обычно как происходит – либо муж примыкает к подругам жены с их мужьями, чадами и домочадцами, либо жена – к друзьям мужа. А у Гарри друзей не было. Те, кто из детства, – так и остались на востоке Голливуд-бульвара, те, кто из фронтовых окопов, – жили в разных концах США. У Гарри были деловые партнеры, с некоторыми из которых сложились более или менее сердечные отношения. Но вся артистическая среда была Рэйчел в тягость. И ей, конечно же, было одиноко.

Когда Майкл подрос, Рэйчел зачастила в гости в Нью-Йорк, к родным, к подругам по ешиве. Нет, она понимала, что вернуться в этот мир уже не сможет; ей просто хотелось живого общения, принадлежности к роду-племени. Гарри не возражал, пока однажды, вернувшись, Майкл не рассказал, что ходит теперь у бабушки с дедушкой только с шапочкой на голове… И произошел скандал.

Гарри знал, почему ополчился на эту невинную «шапочку». Сегодня – кипа, завтра – пейсы, послезавтра – цицес и лапсердак… Он видел этих людей, и были они ему бесконечно чужды, намеренно отгородившие себя от общечеловеческого. Им хочется святости? Но почему, пока они, молясь, дрочились в воздух, погибли три его старших брата, отстаивая право на жизнь всем, и им в том числе, почему он должен был барахтаться в крови друзей и врагов, убивать, но не позволить фашистам истребить остальные шесть миллионов евреев?… Ах, это мирское? Суета сует? А они – стойкие, не поддающиеся соблазнам хранители традиций избранного народа?… Но Гарри считает традициями своего народа создавать голливуды и теории относительности, блюзовые рапсодии, признавать избранными всех, кого Бог наградил талантом, а не только длинным носом…

Тогда Гарри победил. Но это была горькая победа. Рэйчел замкнулась. Дни и недели проводила она за чтением книг, просмотром убогих телепередач, ухаживая за долго и мучительно умиравшей Этель. Разве что изредка она с Гарри посещала кинопремьеры и шоу, вроде вручения Оскара, позволяя одевать себя в открытые платья.

А когда мама умерла, обстановка в семье стала совсем тягостной. И Гарри, вспомнив совет Джо Марчика, вновь поехал с Рэйчел в Европу. Это был большой, длительный тур – Англия, Франция, Монако, Италия, Голландия, Греция, Германия. Они останавливались в лучших отелях, посещали музеи и театры, загорали на пляжах, играли в казино. Они завели множество знакомств, необязательных и приятных. Легко проводили время и легко расставались. Рэйчел, казалось, раскрепостилась, была и хотела быть такой же, как все.

Но Гарри понимал, что в Лос-Анджелесе все может вернуться назад, Рэйчел опять может создать себе индивидуальное гетто. И он ломал голову, как бы этого избежать.

Выход, когда они приехали домой, нашла сама Рэйчел. «Знаешь что, – сказала она супругу. – Пока мы путешествовали, я много думала, больше всего, извини, о себе. Я думала, почему не могу найти себе места, и поняла: место определяется занятиями. А мне нечем заняться. Если бы я была столь ненавистной тебе ортодоксальной еврейкой, я бы нарожала детей… А так мне по меньшей мере нужна специальность. В общем, я решила пойти учиться».

– Отличная идея! – порадовался Гарри. – И кем бы тебе хотелось стать?

– Еще не знаю. Но думаю, раз я начала разбираться в себе, неплохо было бы поучить психологию.

И началась в доме новая жизнь. Поутру Рэйчел хватала в охапку Майкла, и они вместе уезжали учиться – школу подобрали рядом с университетом. Вечером приезжали, очень довольные собой и всем происходящим. За обедом собирались всей семьей. Повар, мексиканец, доставшийся им в наследство от Джо, был счастлив тем, что его уже больше не гоняют за «некошерность», и готовил роскошные пряные блюда. Никогда Гарри так не стремился домой – быть с женой и сыном, слушать их рассказы, дурачиться, любить.

Рэйчел стала терпимее относиться к обществу. Она стала чаще ездить с Гарри на приемы, вечеринки. Будучи женщиной одновременно привлекательной и добродетельной, она пользовалась среди голливудских бонз исключительным уважением, примерно, как раритеты у владельцев больших библиотек. Гарри не помнил, чтобы хоть одно грубое слово было произнесено в ее присутствии. Жена подняла и его котировку.

Вместе они часто бывали и на вилле в Санта-Барбаре. Там Гарри предпочитал купаться, играть в карты, Майкл играл с детьми Стеллы, а Рэйчел развлекало все то же общество – Мэри, Стелла и доктор Плоткин, с которым у нее появилась еще одна общая тема – психология.

Это были самые счастливые пять лет в их жизни.

Но все это рухнуло… вместе со смертью Мелинды Монтрей.

В течении нескольких недель после того, как курьер МСР-студии принес этот сумасшедший чек, Гарри не находил себе места. Он был мрачен, нигде не хотел бывать, ни с кем не хотел встречаться. Даже дома его настроение не менялось. Отобедав, он, вопреки обыкновению, даже не пытался завязать с женой и сыном какой-нибудь пустячный разговор, построить, к примеру, план на уикэнд, уговорить их пойти посмотреть новый фильм. Он забирался к себе в кабинет, наливал стакан виски и мог часами сидеть в кресле, уставившись в пространство или мельтешащий экран телевизора.

Рэйчел понимала, что что-то произошло. Порой она тоже заходила в кабинет, садилась в кресле напротив и ждала, что Гарри ей хоть что-нибудь скажет. Но он молчал. Молчал и в постели. И это стало невыносимым. Рэйчел взорвалась и накричала на Гарри, чтобы он, наконец, перестал читать кадиш по всем родственникам.

– С чего это ты взяла, о похоронах?

– А с какой стати молодой мужчина сиднем сидел бы в кресле, забыв даже о жене и сыне. Ты можешь, в конце концов, сказать, что происходит?!

Он мог. И он должен был ей рассказать.

Рэйчел Мелинду не любила. Шикса эта была для нее непонятной, слишком свободной и… слишком красивой. Рэйчел ревновала Гарри к Мелинде, чувствуя все-таки, что ничего такого между ними нет. Тем не менее, встречаясь на людях, она инстинктивно стремилась избежать ее компании, в то время, как Мелинда, напротив, пыталась с ней подружиться. Рэйчел это замечала и как начинающий психолог понимала: это от отсутствия простых человеческих вещей – семьи, детей, мужа… Но как женщина она не хотела, чтобы ее видели рядом с раскованной, ослепительной и сложенной, как богиня, Мелиндой, это было опасно, грозило потерями…

Когда Гарри рассказал обо всем, что с Мелиндой случилось, Рэйчел была потрясена. Она даже плакала, приговаривая: «Несчастная женщина!». Когда он окончил рассказывать, она произнесла: «Разве ты не мог ее спасти?…» – и оборвала вопрос. Истина – что они такое, эти люди, и на что они способны – словно вонзилась в нее. Книги, кино, газеты могут тысячи и тысячи раз описывать этих монстров, повествовать о том, как заливают они города алкоголем, заваливают наркотиками, вербуют проституток, вымогают, избивают и убивают. Но пока они не пришли в твою жизнь, ты так и не ощутишь по-настоящему весь ужас их присутствия и собственное бессилие и малодушие.

А еще Рэйчел поняла: это еще и те самые люди, что принимают ее на вилле в Санта-Барбаре, что элегантно кланяются на приемах и презентациях, водят дружбу с писателями и артистами, бизнесменами и конгрессменами, сенаторами и губернаторами… Дружбу?… И что далеко ходить, если партнер ее мужа…

– Избавься от него! – потребовала Рэйчел. – Немедленно!

В ответ Гарри только усмехнулся: «Не могу…»

– Значит ты тоже такой!

И это уже было правдой, хотя Гарри даже не упомянул о чеке на $3,000,000…

И не стало счастливой семьи. Рэйчел вновь замкнулась. Супруги по-прежнему встречались за обедом, но былой радости это уже не приносило. Изредка они занимались скучным сексом, так, что потом старались не смотреть друг другу в глаза. «Комплекс жертв», – дала тому научное объяснение Рэйчел. Она, кстати, продолжала учиться и, в конце концов, получила степень магистра в психологии и психотерапии.

Пришла пора и Майклу учиться в старших классах. Он не мог похвастать успехами в математике, а потому среди школ, которые им порекомендовали, лучшая оказалась в тихой и благопристойной Санта-Ане. И это Пельцев вполне устраивало: полтора часа требовалось, чтобы доставить сына на уикэнд.

Но, кроме уикэндов, были еще и будни. И пять дней в неделю Рэйчел не знала, куда себя девать. Потому предложение доктора Плоткина поработать в его клинике пришлось как нельзя кстати. Работа ее отвлекла и увлекла, и очень скоро у Рэйчел оказалось множество пациентов, которым она, консультируясь с Мо Плоткиным, возвращала душевное спокойствие. Вот только себе и мужу Рэйчел ничем не могла помочь.

А нуждался ли Гарри в помощи?

Людям нужен психолог, когда их внутренний мир не может приспособиться к внешней среде, когда они не могут найти себя в заданной системе координат. Вот тогда и появляется «математик человеческих душ», специально тому обученный – анализу функций мятущихся индивидумов. Наука, правда, пока эмпирическая: сотни, а порой и тысячи натуральных ситуаций приходится рассмотреть, прежде чем выясняется, что нынче «X» и «Y» господина N сочетаются вот с таким «Z» и никаким иным. И счастлив гармонизированный господин N.

Если Гарри не знал своей «Z», то только до того, как не стало Мелинды. Вернее так: до того ему казалось, что по этой координате он может соскользнуть туда, куда ему заблагорассудится, отчего душа продолжала романтически страдать. Теперь романтика кончилась, и он понял, что нечто, называемое тремя степенями свободы, на самом деле – его место в системе, которую он себе выбрал.

Идея открыть офис в Вегасе принадлежала больше ему, чем Марти. Хотя они не раз обсуждали, что нынче посреднические услуги в шоу-бизнесе могут принести гораздо больший доход, нежели в кино. В шоу-бизнесе исчезают постоянные затраты на режиссеров и их помощников, операторов, проявщиков, монтажеров и прочей армии спецов, и можно забыть о стоимости огромного множества копий… Конечно, у шоу-бизнеса свои минусы, но доходы от него делятся между куда меньшим числом участников, и артистическое агентство становится среди них равноправным. Не то что в кино.

Несколько недель – вот и вся активная жизнь даже выдающегося фильма. Хорошее шоу может идти годами, и при этом его «звезды» одновременно светят и на радио, и на TV. И уж совсем большие дивиденды дает продвижение музыкантов и певцов: звукозапись, производство дисков. С появлением долгоиграющих гигантов это стало делом исключительно прибыльным.

Когда набирал скорость поезд рок-н-ролла, Гарри и Марти успели заскочить разве что в последний вагон. Несколько «пляжных» фильмов, в которые они внедрили парочку не ими открытых «звезд», – вот, пожалуй, и все, что удалось «Стардеву». Но зато пришло понимание технологии раскрутки талантов: участие в шоу – радио и TV – кино – сольные концерты и звукозапись. Этот путь виделся партнерам явно короче и доходнее, чем традиционный старт от звукозаписи никому не известных исполнителей. Оставалось создать площадку, питомник, где найденные их агентами таланты могли бы набираться опыта, оттачивать мастерство, прежде чем станет ясно, что в кого-то из них уже можно вложить большие деньги и запускать на высокую орбиту.

Лучшей площадки, чем Лас-Вегас, с его множеством казино, с сотнями тысяч жаждущих ежедневных развлечений туристов и придумать было трудно.

Очень давно в Древнем Риме родилась формула «Хлеба и зрелищ». Этих двух компонентов было достаточно, чтобы народ безропотно служил императору и патрициям; в Вегасе этой формулой поддерживается безропотное опустошение публикой собственных карманов. Кажется, нет больше в мире места, где было бы сосредоточено столь огромное количество больших и малых концертных площадок, артистов всех известных человечеству жанров.

Марти сразу поддержал идею открыть офис в Вегасе еще и потому, что здесь, как нигде, структуры его отца гарантировали агентству беспроблемное существование и заинтересованное сотрудничество казино. А для Гарри новое дело было возможностью находиться подальше от Марти, к которому после истории с Мелиндой он стал испытывать неприязнь, схожую с той, какую испытывает проститутка к обесчестившему и развратившему ее сутенеру.

Гарри поселился в «Дезерт-отеле» и немедленно открыл в Вегасе артистическую школу. Однако со школой, оставшейся в Голливуде, общего у нее было очень мало. Актерское мастерство здесь было на втором плане, а на первый выдвинулись вокал, танец, цирковая подготовка. И сюда не принимали новичков. Еженедельно школа собирала запросы из казино на исполнителей разных жанров. Агенты «Стардева» отыскивали их по стране и по миру, они съезжались в школу, где проходили подготовку к конкретному шоу, так, чтобы войти в него, буквально, со второй репетиции. Параллельно в школе ставили оригинальные шоу и концерты различных групп, ансамблей, исполнителей. Они проходили обкатку в разных городах США, их представляли на радио и TV, внедряли в кино, записывали на диски, а затем их либо по солидному контракту возвращали в Вегас, либо они продолжали самостоятельную концертную жизнь под эгидой «Стардева» и с подотчетными «Стардеву» импрессарио.

Несколько лет понадобилось Гарри, чтобы заставить всю систему функционировать. Но пока он этого добивался, затраты покрывались из традиционной работы агентства на Голливуд. Этим управлял Марти. Но нельзя сказать, что он не участвовал и в лас-вегасском проекте. Напротив, день ото дня его вклад в это дело увеличивался.

Особенно это проявилось с появлением у агентства собственных шоу, ансамблей, исполнителей. Именно Марти обеспечивал им рост популярности, подъем рейтинга, спроса на них. Причем поставил это дело на научную основу.

Буквально через два месяца после открытия офиса в Лас-Вегасе Марти создал при штаб-квартире отдел маркетинга. Гарри не возражал, но ожидал, что работать там будут опытные продюсеры и голодная честолюбивая молодежь. Ничего подобного! Отдел был укомплектован, главным образом, людьми, казалось бы, совсем далекими от шоу-бизнеса – психологами и социологами, журналистами. В одиночку, вдвоем, а то и втроем они постоянно торчали в репетиционных залах с включенными магнитофонами, читали тексты, беседовали с режиссерами, артистами. Они ни о чем ни с кем не спорили, но время от времени в офис приходили анонимные циркуляры отдела с рекомендациями, как изменить тот или иной номер, песню, как переставить их в программе для достижения, как там часто говорилось, «лучшего разогрева публики». Их критической оценке подвергалось все, буквально – до цветов и фасонов сценических костюмов…

Все это вызывало недовольство постановщиков и артистов, выводило из себя и Гарри. «Почему я должен доверять твоим случайным людям? Они что, сделали в своей жизни хоть одно шоу? Что они в этом понимают? У меня лучшие постановщики, опытные, уже знающие, чем могут взять публику, артисты…» – выговаривал Гарри партнеру.

«О, кей, – согласился однажды Марти, – давай проведем опыт: выпустим на сцену парочку из твоих групп так, как хотят твои специалисты, а потом так, как рекомендуют мои дилетанты. По нескольку выступлений. Для чистоты эксперимента можно даже сделать, чтобы одна группа сначала показалась в варианте, так сказать, профессиональном, а другая – наоборот».

Эксперимент проводили в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, и команда Марти с блеском победила. К изумлению профи, которые после этого стали внимательнее относиться к рекомендациям отдела, анализировать их и обсуждать с приезжающими маркетерами. И теперь, если что-то и раздражало Гарри, так только тот факт, что во главе отдела Марти поставил Пола Келли…

Еще Марти попросил Гарри оставить за голливудским офисом все вопросы паблисити и рекламы. Возражений тут не могло быть: Лас-Вегас, естественно, не лучшее для этого место – от большой прессы далеко, редкие телетрасляции отсюда страдали убогостью и пропагандировали только игорный бизнес. А если речь шла об интертейнменте, то никому не было дела до создаваемых «Стардевом» разъездных шоу, концертных бригад и солистов, здесь в ходу были только козырные тузы, вроде Эдварда Прайса, Сатторио, Тома Джонса, выступавшие в городе постоянно или наездом.

Но вот странное дело: едва Гарри отдал PR на откуп Марти, как вся медиа буквально ополчилась на его артистов. Возникал скандал за скандалом, которые Гарри, при всех его связях, не удавалось замять. То поймали их юного рок-певца Каггарда с унцией кокаина, то милая блюз-певица Салли оказывалась активисткой «Черных Пантер», то сразу шестеро танцоров устроили показательную гомосексуальную оргию в знак протеста против притеснения меньшинств. Еще кто-то сломал камеру репортеру, кто-то попытался вытащить с собой на сцену пьяную проститутку… Происшествия нарастали, как лавина, освещались до мельчайших подробностей, смаковались, обсуждались в телешоу, в спичах комедиантов.

Конечно, Гарри быстро разобрался, что все это – дело рук отдела маркетинга. Кого-то уговаривали совершить нечто шокирующее, кого-то, как Кагаррда, специально подставляли. Гарри причастность к этим скандалам в известной степени была неприятна. Раздражала необходимость деланно оправдываться во множествах интервью, грозить пальчиком, а то и выгонять, а потом принимать назад будто бы раскаявшихся злостных хулиганов. Но игра эта работала: зрительские залы после каждого такого инцидента переполнялись, имена артистов не сходили с уст. Столь быстрой популярности вряд ли можно было достигнуть, даже купив для артиста рекламу во всей периодике.

Однако как-то и Гарри не выдержал. В Сиэтле их рок-группа «Падающие капли» в середине выступления бросила в кучу свои гитары и подожгла, заявив, что на этом дерьме играть невозможно. Слушатели были повергнуты в шок, они стали требовать продолжения концерта. Тогда музыканты схватили горящие гитары и стали петь, отбивая ими ритм по сцене. Кончилось это загоревшимся занавесом, паникой, в которой основательно придавили шестерых; кончилось пожарными и полицией.

Докторские счета, штраф, а также счет за занавес составили больше 50 тысяч долларов. Разорительными стали иски придавленной шестерки – в общей сложности на 100 тысяч. Но иск по возмещению ущерба компании, изготовившей эти гитары, был просто чудовищным. Эта обитавшая в том же в злополучном Сиэтле компания потребовала за подрыв репутации… $5,000,000.

Гарри вызвал Марти в Вегас и предъявил адвокатские уведомления.

– Ты этого добивался?! Ты со своими умниками решил разорить компанию с 40-летней историей?!.

В ответ Марти весело рассмеялся:

– Перестань, Гарри! Все, что мы заплатим, это 50 тысяч медицине, копам и пожарным, ну еще пятьдесят – потерпевшим пацанам… И все. О пяти миллионах забудь. Вот, я тебе газетку привез почитать.

Статья в «Лос-Анджелес трибюн» называлась «Плачь, гитара!». И речь в ней шла о роковом невезении юной, необыкновенно талантливой группы «Падающие капли», у которой во время концерта, а он должен был, наконец-то, стать решающим в ее карьере, начали лопаться струны. Далее рассказывалось, как в страшном, неконтролируемом гневе несчастные музыканты стали сжигать свои гитары. И так до самого конца истории.

«И вот, – писала газета, – компания «Штраух и Мартинсон», которая, оказывается, изготовила эти гитары, предъявляет рок-группе, молодым, по-сути, нищим музыкантам иск на кошмарную сумму $5,000,000… Спасибо, что сознались. Теперь мы хотя бы знаем, кто делал эти гитары. Ведь никто из музыкантов этого, естественно, не упомянул, да и гнев их, скорее, был направлен не против гитар, а против лопнувших струн, изготовленных компанией, имя которой уже мы, во избежание иска, упоминать не будем»…

Дальше следовали отзывы о концерте.

«Это было что-то сверхъестественное! Такая мощь! Мне казалось, что ребята сгорят на сцене вместе с гитарами!» – заявила одна воспитательница из детского садика.