Текст книги "Касатка и Кит (СИ)"

Автор книги: Владимир Царицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

15.

– А вчера мне анекдот рассказали…

Олег Митин был как всегда пьян, но в меру. Они возвращались с корпоратива в двенадцатом часу ночи. В такси их помимо водителя было четверо. Олежка сидел рядом с водителем и травил один анекдот за другим. Он был как всегда без супруги – Ленка укатила в Египет и вернуться должна была только к рождеству. Вообще, Митины по-современному жили, не дружно, но мирно, к скандалам не стремились. Ленка все знала о любовницах мужа. Она не закрывала глаза на Олежкины интрижки, просто ей было все равно. Она и сама не отличалась особой верностью. Наверняка, в Египет не одна поехала.

Олегу тоже это было по барабану. Короче, современная семья, каких, к сожалению не так уж и мало. Жили супруги каждый своей жизнью, и разводиться не собирались. Олеговы деньги крутились в Ленкином бизнесе. Коттедж достраивали на берегу Полынки в престижном районе.

Да и пацан у них рос, скоро школу должен был окончить. Смышленый паренек и очень самостоятельный. Папа Олег и мама Лена планировали отправить его в Кембридж.

Латышев расположился сзади. Рядом с ним сидели Женька и его жена

Наталья. Наталья уже с трудом сдерживала зевоту, иногда прикрывала рот рукой.

– Смешной анекдот! Но из прошлой совковой жизни. Значит так: приходит военный в ресторан. Или в столовую? Не важно. Просит официантку: мне, пожалуйста, котлету по-киевски и борщ. А она ему: у нас на второе ничего нет. Как нет? – удивляется военный. А так, – отвечает официантка, – съели все. Борщ – пожалуйста, а второго нет, извините. Хоть самой ложись! Гы-гы-гы!

– И в чем соль? – озадаченно спросил Женька.

– А я еще не закончил. Посмотрел военный на официантку и как рявкнет: отставить первое! Две порции второго! Гы-гы-гы-гы-гы!

– Пошляк ты, Олежка, – сонно отреагировала Наталья.

Латышев тоже счел анекдот пошлым. К тому же, он слышал его еще классе в восьмом.

– Останови, – сказал он водителю, – я выйду здесь.

– Так мы ж не доехали, – удивился Митин. – Тебе еще пара кварталов до дома.

– Пройдусь. Свежим воздухом хочу подышать.

Водитель прижался к обочине.

– Может, не стоит? – озаботилась Наталья. – Ночь. Хулиганов полно. А ты, Никита, выпивший…

– Нормально, – отозвался Латышев, открывая дверь. – Это мой район. Меня тут каждая собака знает. Да и пушка у меня при себе. -

Он похлопал себя по боку.

– Газовая пукалка, – усмехнулся Олег.

Женька придержал его за рукав, спросил тихо и настороженно:

– У тебя что, опять голова болит?

– Просто хочу прогуляться перед сном. А голова не болит.

Совершенно. Твой эскулап – просто чародей какой-то! Спасибо, что привез его ко мне.

– Он тебе еще не звонил? Ну, насчет…

– Да нет пока. Не звонил.

– Значит, после праздников позвонит.

Небо было черным, малозвездным. Зато фонари горели все и ярко.

Прохожих на хорошо освещенной улице было мало, и автомобили редко проезжали по шоссе мимо Латышева. С неба падали огромные хлопья снега и тихо опускались на его непокрытую голову; Никита не надел шапку, нес ее в руке. Он думал о Касатке.

"Касатка… Почему я о тебе думаю? Зачем вспоминаю? Зачем мне кажется, что ты идешь рядом со мной? Снег. Какие огромные снежинки!

Нет, не снежинки, это целые хлопья, содружества снежинок, семьи…

Много семей. Они и на тебя падают, Касатка… Ты любишь, когда на твои ресницы падают снежинки? Наверное, любишь. Ты любила бродить по лужам босиком. Ты писала, я помню. И наверное, любишь, когда с неба падают снежинки и опускаются на твои волосы, на твое лицо… О, господи! Какая же ты… другая"

Латышев вдруг вспомнил, что все его женщины терпеть не могли непогоды – снега, дождя, ветра. Быстро под зонтик, быстро в укрытие, домой. Дома тепло и уютно, там нет этих противных снежинок и капелек дождя, которые падают на ресницы, попадают в глаза – мокнет лицо, подтекает тушь. Это же катастрофа! Зачем? Прочь с улицы, дома лучше.

А еще лучше – сидеть в полутемном зале уютного ресторанчика, лениво потягивая коктейль, и перемывать косточки своим самым лучшим

"подругам". А не бродить по лужам. Тем более, босиком.

Никите вдруг показалось, что все его бывшие любовницы на одно лицо – одинаково холеные, укутанные в дорогие меха и упакованные в модные импортные шмотки, одинаково красивые и одинаково… скучные.

Такое складывалось впечатление, что и не было у него кучи любовниц, была только одна – приходящая и уходящая.

"Касатка! – мысленно воскликнул Кит. – Ты совершенно другая! Как хорошо, что ты другая…"

И тут же мысленно усмехнулся:

"Кому хорошо? Твоему мужу?.. Мне-то что с того, что ты не такая, как все?.. И все-таки, хорошо. Просто – хорошо, что ты есть, и что ты – другая"

Кит вошел во двор своего дома. Многие окна были освещены.

Некоторые ярко, в некоторых мерцал работающий телевизор. Некоторые были занавешены плотными светонепроницаемыми шторами, но свет все равно пробивался в щелки. Было понятно, что там не спят. Кто они, эти люди? Чем они сейчас занимаются? Смотрят телевизор? Сидят за столом и поздно ужинают? Или выпивают… А может, они любят друг друга? Вот в эту самую минуту. Лежат в постелях и… любят.

Как-то не так, как всегда подумал про это Кит. Подумал о сексе, но мысленно назвал секс любовью. Нет, кто-то, конечно и просто сексом занимается, а кто-то любит…

Кит грустно взглянул на темные прямоугольники своих окон.

Почему-то ему вдруг расхотелось идти домой. Он закурил и присел на скамейку рядом с заваленной снегом детской песочницей. Закурив, подумал:

"Собирался свежим воздухом подышать, а дышу никотином…"

– Мужик! Закурить дай!

Латышев поднял голову. Прямо перед ним стояли двое парней.

Высокие…, нет, не высокие – длинные. Годков эдак по шестнадцать обоим. Что-то он их в своем дворе не встречал никогда. Впрочем, кого он знает в своем доме? Он даже не знает тех, кто живет на одной с ним лестничной площадке. Парни ухмылялись. Наверняка не курить они хотели. Просто приключений искали. Латышев прикинул – парни молодые, но какие-то щуплые, узкоплечие. Наверное, о спорте слышали только то, что он есть. Если что, справиться будет не сложно. Он даже свою газовую пукалку, как ее обозвал Олег Митин, доставать не стал.

Встал, выпрямившись во весь рост, отметив, что он ненамного ниже парней, а уж ширину плеч и вовсе сравнивать нечего. Глубоко затянувшись, Латышев щелчком отправил окурок в темноту и, усмехнувшись, назидательно произнес:

– Не курю, ребята. И вам не советую. И вообще просто обязан вам сказать, если ваши родители так и не удосужились втолковать вам эту простую истину. Курить вредно, юноши. На каждой пачке сигарет написано: "Курение вредит вашему здоровью". Читали? Или вы еще читать не научились?

– Ты че, мужик?! – явно обрадовался один из парней и ринулся, было в драку, но второй искатель приключений, видимо, углядев что-то во взгляде и усмешке "старпера", потянул приятеля за рукав:

– Стой, Дэн. Успокойся. Нету и нету. – И добавил тихо: – Пошли, ну его на хер! Ненормальный дед какой-то, не видишь, что ли?

– Нет, а че он… оскорбляет, – "Драчун" тоже, по-видимому, все уже понял, но уйти просто так…

– Пошли, пошли. В киоске сигарет купим.

– Да причем здесь сигареты! Дело в принципе.

– Пошли, – с силой потянул "драчуна" приятель.

Латышев демонстративно достал пачку, прикурил сигарету, потом зажигалку и сигареты сунул в карман пальто и выжидающе посмотрел на парней. Они ретировались. "Драчун" неохотно оставлял поле несостоявшейся битвы, но тот другой, более понятливый, тянул приятеля настойчиво. Через минуту за углом дома раздался их нервный смех. Латышев прислушался к своим ощущениям. Коленки немного дрожали, но не от страха, от возбуждения.

"Захотелось подраться? Старый дурень! Связался с пацанами. Ну, накостылял бы им. А зачем?.. Почувствовал себя молодым? Впрочем, старым я себя и не чувствовал еще. Но драться… Как давно ты не дрался, Кит? Лет двадцать?.. Нет, меньше. Это было…"

Это было в девяносто третьем. Латышев только-только вселился в новую квартиру в этом доме. Ремонт еще не сделал и мебели был самый минимум. Практически, голые стены, звукоизоляции – ноль. А за стенкой жил сосед алкаш. Напьется и воет по-волчьи всю ночь напролет. Сначала Латышев стучал в стену. Потом вышел на площадку и позвонил в дверь. Никто не открыл. Тогда он утром дождался, когда сосед проснется и выйдет за опохмелкой, поймал его, сгреб за грудки и объяснил что к чему. Казалось, тот все понял. Утихомирился, но ненадолго. Дня через два снова начал выть. Как-то раз Латышев вышел из себя и бросился разбираться. Долго звонил, но никто не отвечал.

Рванул со злости на себя дверь, а она открытой оказалась. Латышев оторвался по полной. Собственно, драки не было, было одно лишь избиение. Бедняга и не думал сопротивляться, уж тем более, отвечать.

Лишь втягивал голову в плечи, мычал что-то нечленораздельное и пытался прикрыться руками. Да, по большому счету, и избиения-то не было. Так, врезал раз несколько… Вскоре беспокойный сосед Латышева продал квартиру какой-то многодетной семье, а деньги наверное пропил. Теперь видимо бомжует, воет где-нибудь в подвале. Или на помойке. Как бездомный пес. А скорей всего, его уже нет в живых – спился или пришибли. Бомжей часто убивают.

А драки…, все драки были раньше. Молодость у Никиты была бурной, и драк было предостаточно. Но теперь Латышеву вдруг расхотелось о них вспоминать. Ему захотелось домой. Там наверняка его ждало письмо от Касатки.

И оно было, Кит оказался прав.

"Здравствуй, Кит!

Боюсь, я плохая советчица.

Умная? Кит, ты назвал меня умной… Да еще отличницей! Кит, ты ничего не помнишь. Впрочем, я уже успела в этом убедиться.

Отличницей я была в школе. А в институте я была самой обычной студенткой, и ни какой не отличницей. Уже на первой сессии я завалила один экзамен. Истмат. Потом пересдавала. И на последующих сессиях бывало, заваливала. Со всеми это случалось, и я была такая же, как все, не выделялась. Иногда прогуливала лекции, иногда стеклотронила чужие проекты, если не успевала сама, пользовалась "шпорами", много чего не понимала.

Но до учебы была жадная и дотошная. Всегда хотелось во всем разобраться до конца. Приставала к преподавателям с вопросами, пыталась найти ответы в учебниках, смотрела конспекты. Даже у других брала. Думала, вдруг это я не записала в тетрадку, пропустила что-то. Но когда докапывалась до истины, могла любому все объяснить. Не хуже преподавателя. Потому и шли ко мне наши одногрупники. Меня даже прозвали – "Света-Дом

Советов". Наверное, ты не помнишь это мое прозвище.

Так что, Кит, советы я давала, но советы относительно изучаемых предметов. Были и другие советы, чисто девичьи.

Что одеть на вечеринку, идет ли этот цвет… И другие, подобные.

Но, конечно, со мной и по чисто жизненным вопросам советовались. Но что я могла посоветовать тогда? Я советовала, да, но советы эти основывались на моем, не ахти каком большом, жизненном опыте.

Правда, тогда нам всем – не мне одной, нам всем – казалось, что мы все знаем о жизни. Или почти все. Мы строили из себя взрослых. Ведь мы были почти самостоятельными – жили вдали от родителей и в основном на стипендию. Не хватало.

Подрабатывали. Крутились, как могли. И принимали решения.

Сами. На основании собственного опыта. Бывало, советовались друг с другом, но больше по мелочам. Хотя, эти мелочи казались нам главным.

А потом началась настоящая взрослая жизнь. И какая-то часть из нас, наверное, большая часть растерялась. И чем дольше мы жили, тем все больше и больше нам хотелось стать детьми. Мы стали понимать, что ничего не знаем. Кто-то из древних сказал: Я знаю, что ничего не знаю. Это так. Вопросы, которые в юности казались нам плевыми, оказались неразрешимыми. А чтобы ответить самому себе на некоторые из них, наверное, надо прожить всю жизнь до конца. И то, не факт, что узнаешь ответ.

И я растерялась, Кит. Я тоже растерялась. Нет, что касается работы, тут все было понятно. Нас хорошо учили в институте, многое дали. Не все, конечно, но и потом хорошие учителя нашлись.

Как-нибудь, я расскажу тебе, Кит, как я карабкалась по служебной лестнице, как набиралась производственного опыта. А рядом с производственной жизнью шла другая, личная, о которой, как я быстро поняла, совершенно ничего не знаю… Мне приходилось принимать какие-то жизненные решения, но я не уверена, что принимала правильные решения. Я вообще ни в чем не уверена. Я такая же, как ты – сомневающаяся, если не сказать… Нет, не буду говорить. Короче говоря, я – плохой советчик.

И все-таки я попытаюсь, Кит…

Не буду много говорить о семье. Прости, что вообще заикнулась.

Это не мое дело. Каждый живет так, как ему нравится. Тебе нравилось быть одному, ты так и жил. Разонравилось – заведешь семью. Для мужчины твоего возраста это не поздно. Еще все успеешь. Женишься на молодой, она тебе ребенка родит. Ты успеешь сделать кого-то счастливым. Если захочешь…

А вот любовь…

Я долго, я очень долго, Кит, думала над вопросом – существует ли любовь? Но не после того, как ты решил его задать мне. Я давно уже задала этот вопрос сама себе. И пока не знаю ответа.

Все-таки, думаю, любовь существует. Иначе… Разве можно не верить Бунину, Чехову, Толстому, Тургеневу? Они писали о ней.

Они так красиво и так правдиво о ней писали. Хотелось верить, это было не похоже на выдумку. И, наверное, они любили сами.

Если бы не любили, не смогли бы так писать о любви. Не было бы тогда многих их произведений. А может, мы бы даже не знали этих имен…

Просто ни ты, ни я не встретились с любовью.

Вот, написала, и как в омут с головой бросилась. Призналась, что в моей жизни не было любви.

Спросишь, почему я тогда замужем? По расчету? Нет, Кит, по глупости. Так получилось…

Ты мне написал о своей неудачной попытке завести семью, а я расскажу тебе, как я вышла замуж.

Я была молодой и совершенно неопытной. Я жила в поселке, где и выбора-то никакого не было. Мне было трудно одной среди полупьяных, а порою просто пьяных мужиков. Все хотели добраться до "комиссарского тела". Был один парень. Красивый. Ко мне относился с симпатией. И мне он нравился. Нравился, но не больше… Егор… Он позвал меня замуж. И я согласилась.

Мы стали мужем и женой. А потом у нас родился Павлик, и семья стала полноценной. Только… Знаешь, Кит, я не разу не слышала от Егора слов любви. Он их стеснялся, что ли… Иногда…, редко, я задавала ему такой ненавистный для всех мужчин вопрос: ты меня любишь?

Ответ: любишь. Это все, что я слышала. Любишь… Как бы нехотя.

Как бы: ну, люблю, люблю. Отвяжись…

Любила ли сама? Сначала была симпатия, потом ждала, что любовь придет. Не пришла.

Так и прожила с нелюбовью всю свою жизнь. Теперь могу сказать

– всю жизнь. Знаю, ничего уже не будет впереди. Никто не ждет, никто не желает подарить мне любовь. Поздно.

Но, знаешь, Кит, так тоже можно жить. А что? Так многие живут. Вот и ты… Прожил же, не страдал. Наверное, где-то что-то у нас с тобой не так в душе и в организме. Не дано. Ни любить, ни быть любимым. Природа кое-что забыла, когда нас создавала.

Но у меня есть Пашка. А у Пашки есть невеста. Они скоро поженятся. Возможно, у меня появится внук. Или внучка. Буду жить. Просто жить, и не задавать себе больше этого вопроса.

Есть любовь, нет любви. Какая разница? Есть жизнь, а счастье можно и по-другому получать. Столько, сколько захочешь.

Я не знаю, Кит, ответила тебе или нет.

Наверное, нет.

Но это все, что я могу тебе сказать.

Касатка"

Кит долго не выключал компьютер. Сидел, забирался на какие-то сайты, забитые в командной строке. Бездумно бегал мышкой по полю, кликал. Какие-то картинки, слова, всплывающие банеры – все проходило мимо его сознания.

"Природа кое-что забыла, когда нас создавала", – вспоминал он слова из письма Касатки.

Природа? Или судьба? Или они объединились и сделали нас такими?

Слепыми и глухими. Мы не увидели Любви. Может, она была где-то рядом, а мы просто ее не заметили? Мы не услышали ее легких шагов…

Мы? Мы – я и Касатка? Мы вместе?..

16.

Утром, вернувшись с берега океана, Касатка проверила почту.

Кит ей не ответил.

"Разоткровенничалась…, зачем я так разоткровенничалась! – ругала себя Касатка. – Разве ему была нужна моя откровенность? Ему совет нужен был, а я… Кит не может в своей жизни разобраться, а я его своей душевной неустроенностью загрузила. Стала рассказывать о том, что живу в нелюбви… Фу, стыдно-то как! Зачем?.. А может, Кит обиделся и вообще перестанет писать? – вдруг подумала она. – А ведь он мог обидеться. Слишком жестко я написала: разонравилось – заведешь семью… если захочешь… жил же, не страдал… И потом: это все, что я могу тебе сказать… Жестко. Не хорошо…"

Касатка вновь перечитала отправленное ночью письмо. Натолкнувшись на свою фразу: "Природа кое-что забыла, когда нас создавала", задумалась:

"Природа. Или судьба? Или они сговорились, чтобы мы с Китом прожили жизнь без любви? Или мы сами хотели быть глухими и слепыми?

Мы?.. Почему – мы? Кит сам по себе. Я… У нас просто похожие судьбы. Разные, но похожие. Мы жили вдали друг от друга…

Вспоминали друг о друге… Я вспоминала. А Кит?.. Пишет, что я приходила к нему во сне. Мерещилась. Врет. Хочет… Чего хочет?.. А может, и правда? Может, он вспоминал обо мне?.. Нет. Неправда.

Врет… Но зачем ему врать? Это его письмо, как крик. Касатка, помоги мне! Нет, не врет Кит. Так не врут. Так жестоко не врут"

Касатка встала из-за стола, вышла из своего "кабинета", закурила.

Дома никого не было. Егор на работе, они будут работать даже завтра. Анюта на новой квартире. Сегодня должны привезти и собрать кухню. А вечером она уезжает в Артем. Дай бог, чтобы Анна помирилась с мамой, подумала Светлана.

Приближающийся Новый год не радовал совершенно. Будут сидеть вдвоем с мужем. Молча, у включенного телевизора. В двенадцать под бой курантов выпьют – она бокал шампанского, Егор бокал минералки.

Потом лягут спать. О, господи…, лягут спать! Наверняка не удастся отвертеться. Придется опять терпеть и мысленно повторять, как заклинание: лежать-то я могу, лежать-то я могу, лежать-то…

"Уж лучше, чтобы он снова запил что ли?", – мелькнула дикая и жестокая мысль. И она тут же стала себя ругать:

– Ты жестокая, Светлана. Ты очень жестокая. Ты ненавидишь Егора.

А за что? За то, что он тебя не любит? Или любит, но не так, как тебе хочется? Нельзя за это ненавидеть. Не любит и не любит. Не умеет, не хочет. И что с того? Ведь тебе самой не нужна эта любовь!

Да и сама ты Егора не любишь. Чем ты лучше его? Не лучше. Даже хуже.

Ты живешь с ним, а не любишь. Ты спишь с ним и ненавидишь его.

Ты…, я даже слова не найду, чтобы обозвать тебя. Ты – дрянь,

Светлана. Ты самая настоящая дрянь. Ведь выгоняла его! Не хотела жить с Егором и выгнала. Но он пришел…, вернулся, а ты что? Ты приняла его… Ты живешь с мужем, а сама все время думаешь о другом мужчине. Это гадко…

И тут же Касатка опять вспомнила Кита. Отчаянно подумала:

"Ну почему ты меня тогда не заметил, Кит? Почему ты не помнишь, как целовал меня? Никто никогда меня так не целовал…"

Чтобы отвлечься от грустных мыслей и чем-то занять себя, она решила убраться дома. Огляделась в поисках работы – делать было, в общем-то, совершенно нечего. Она полила домашние растения, потом собрала пылесос и принялась чистить и без того чистый палас. Но методичные монотонные движения наоборот – настраивали ее на размышления, возвращали в прошлое.

Светлана вспомнила, как еще, будучи абитуриенткой, подавала заявление на гидротехнический факультет. Шла подавать на архитектурный, но у самого порога деканата, остановилась. Вспомнила день открытых дверей в ПИСИ, когда абитура гурьбой ходила по кафедрам. Преподаватели рассказывали о профессиях, которые можно было приобрести, окончив именно этот факультет, красочно расписывали прелести будущей работы. Были организованы встречи с выпускниками. И со многими студентами и студентками она тогда познакомилась. И они подливали масла в огонь. Голова шла кругом.

У двери деканата архитектурного факультета она остановилась.

Подумала вдруг:

"Куда я иду? Зачем мне эта архитектура? Я уже сейчас не чувствую никакого призвания к этой профессии. Да я и рисовать-то толком не умею. Так, перерисовывать только…"

И пошла подавать документы и писать заявление на гидротехнический. А деканат оказался закрытым на ремонт. Света не заметила листка бумаги, приколотого кнопками к двери, на котором было написано: "Уважаемые товарищи абитуриенты! Деканат закрыт на ремонт. Прием заявлений производится в аудитории 306". И стрелка внизу листка, указывающая, что идти надо направо по коридору. Не заметила, потому что все время думала, правильно ли она решила, отказавшись от карьеры архитектора. Дернула ручку и увидела, что помещение пустое и пол застелен листками ватмана со старыми проектами. На подоконнике сидел парень и курил, пуская дым колечками. На голове у парня был гусарский кивер, сконструированный из газеты, а лицо перепачкано известью. Маляр, наверное, подумала

Света. Маляр взглянул на нее, ей показалось как-то насмешливо.

– Абитура?

Света кивнула.

– Документы подавать?

Она опять кивнула.

– Там на двери объявление висит. Не заметила?

Она покачала головой.

– Ты что, немая?

– Кха… Нет, – кашлянула, потом ответила Светлана; почему-то слова застревали в горле.

– Понятно…

– Что?

– Что ты не немая. Это хорошо. А документы в 306 аудитории принимают. Это туда… – Парень показал рукой направление и вдруг спросил: – Как звать-то, студенточка потенциальная?

Света не задумываясь, хотела честно назвать свое имя, но не успела – дверь слева открылась и из нее высунулась кудрявая голова, припорошенная известковой пылью. Усы у второго маляра были как у песняра Владимира Мулявина. И тоже все в известке. "Маляр-песняр" только мельком взглянул на Светлану и сказал напарнику:

– Хорош курить, Никитос! Пошли козла передвинем.

– Иду, Шурик. Вот только с девушкой познакомлюсь и…

Шурик снова взглянул на Светлану и поторопил Никитоса: – Пошли, пошли. Познакомишься еще, успеешь…

Света, пятясь, вышла и осторожно прикрыла за собой дверь.

Почувствовала, что уши у нее горят.

А потом, уже став студенткой, она к своему удивлению увидала среди одногрупников тех самых маляров. Никакими они малярами не были. Просто экзамены Никита Латышев (так звали того, что был в газетном кивере) и Шурик Савко (второй, усатый) сдали уже давно, окончив рабфак, а до начала занятий всех рабфаковцев обязали потрудиться на благо выбранного факультета. Света очень удивилась, что ни тот ни другой не обрадовались ей как старой знакомой. Просто познакомились, как и со всеми. Наверное, не узнали. Правда, Никита, представившись ей и повернувшись к ее новой подружке Наташке

Зиминой, вдруг оглянулся и весело подмигнул. Света так и не поняла – узнал ее Латышев все-таки или нет. Может, просто так подмигнул?

Наверное, просто так…

"А судьба ведь сталкивала нас, – думала Касатка механически двигая штангу пылесоса, – сводила… Кит писал, что изначально у него было желание поступать на архитектуру. Но ведь и я вначале планировала стать архитектором. Потом передумала. И Латышев передумал. И он, и я поступили на гидротехнический. Даже в одну группу попали… И та случайная встреча, когда я приняла его за маляра… А потом два года учились вместе. Но Никита не замечал меня. И только на полигоне. Всего один вечер. Один лишь вечер… И все. Словно не было ничего. Начался новый учебный год, а Никиту я больше никогда не видела. Никогда, если не считать того случая…"

Это было в восьмидесятом…

Первое мая. Все предприятия, организации, учебные заведения и просто все желающие вышли на демонстрацию. Праздничные колонны, яркие флаги, воздушные шарики. Шум, гам, смех. Музыка… "Холодок бежит за ворот…"

Колонна ПИСИ из боковой улицы вливалась в общую, идущую по проспекту Пестеля. Касатка увидела парня, стоящего на тротуаре и о чем-то разговаривающего с двумя другими молодыми людьми. Это был

Кит, она сразу узнала его. Кит смотрел на колонну, но не видел ее.

Касатка хотела закричать: "Кит! Я здесь!", но у нее как тогда у порога деканата гидрофака слова застряли в горле. Еще одна колонна, обгоняя колонну института, закрыла ее от Латышева. Все смешалось.

Касатка попыталась пробраться к месту, где стоял Кит, но люди шли, колонны двигались. Все двигалось и перемешивалось. Вливались в русло широкой людской реки мелкие людские ручейки со всех сторон.

Праздничное шествие показалось ей стихийным бедствием. И шум, и смех и музыка – все тоже смешалось и превратилось в ее сознании в какой-то дикий рев.

Все-таки ей удалось пробраться к правому краю колонны, и она увидела его. Издали. Кит, оставив своих товарищей, медленно шел по тротуару в том же направлении, что и колонны. Он вытянул шею и крутил головой, явно отыскивая кого-то в толпе. Может, ее?.. Взгляд у Кита был каким-то… растерянным. Или ей это только показалось?..

А потом к Касатке протиснулись подружки. Светка! Ты куда пропала?.. Они потащили ее вглубь колонны. Касатка вяло сопротивлялась. Кит… Там же Кит… Вы что, не видите? Мне надо туда… Я хочу…

Ей казалось, что она говорит эти слова вслух, но поняла – молчит, губы плотно сжаты, а в горле как был комок, так и остался. Она разговаривает мысленно. Ее никто не слышит. И… не понимает.

Касатка посмотрела в сторону, где видела Кита еще раз, но его уже не было. Может, он был где-то там? По тротуару тоже шла толпа; перед глазами мелькали флаги и шары. Наверное, она его просто не разглядела в этой толчее. Но он где-то там, это точно… А подружки тянули Светку к своим. Касаткина! Пошли, ну, ты что? Скоро на площадь входить будем. Слышишь, уже институт связи приветствуют!

Это была последняя встреча Касатки и Кита…

Светлана закончила пылесосить, убрала пылесос и вернулась к компьютеру.

Письмо.

От Кита.

Короткое.

"Здравствуй, Касатка!

Спасибо, что ответила, а не послала меня подальше со всеми моими сомнениями, вопросами.

Я сейчас не готов писать тебе длинное письмо. Хочу, чтобы ты ответила на один вопрос.

Тогда в восьмидесятом, первого мая, это ты была в колонне

Полыноградского инженерно-строительного института? Нет, глупый вопрос. Конечно, ты была там. Все тогда ходили на демонстрацию. По другому спрошу. Ты видела меня? Ты звала меня? Ты кричала: "Кит! Я здесь!"

Касатка облизала пересохшие губы.

"Значит, Кит услышал мой немой призыв, почувствовал. Значит, это меня он искал глазами в толпе"

Она ответила коротко и просто:

"Да"