Текст книги "Касатка и Кит (СИ)"

Автор книги: Владимир Царицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

8.

Утром, как она обещала Анюте, поговорить не удалось.

В начале восьмого позвонил Ляпин и сообщил, что выезжает в

Комсомольск-на-Амуре один. Чуйкин на вокзал не пришел. Или проспал или вообще передумал ехать в командировку. Или что-нибудь случилось.

– Я Васе домой звонил. Никто трубку не берет. Проспал, наверное, и опоздал.

– Давно звонили?

– Да только что. И раньше… полчаса назад и десять минут назад.

"О, господи! – подумала Светлана Андреевна. – Только бы он с собой ничего не вытворил…"

– А может, Василий Иванович и не собирался ехать? Вы видели, он билет покупал?

– А как же! Мне некогда было, Вася сам вызвался, взял мой паспорт и поехал в жэдэ кассы. Купил, один билет мне отдал, а второй я в его руках видел.

"Может, Чуйкин себе не в Комсомольск билет взял, а сразу… Ведь решил же он в свой Калининград ехать" – мелькнула спасительная мысль. Но тут же она вспомнила красные глаза Василия Ивановича и какую-то отрешенность во взгляде. Не решимость, а отрешенность. Ей стало страшно.

– И что мне делать, Светлана Андреевна? – глупо спросил главный инженер. – Ну…, в смысле, – какие будут указания?

– А сейчас ты что делаешь? – раздраженно спросила Корчагина, перейдя на "ты".

– Еду. Поезд уже тронулся…

– Ну и поезжай! – Она повесила трубку и тут же набрала номер мобильного телефона Кабирова. – Але! Ты где?

– Э-э-э, дома еще. Сейчас собирался…

– Собирайся быстрее и дуй к дому Чуйкина. Я сейчас тоже туда подъеду.

– А что случилось-то?

– Не знаю.

Завтрак Светлане заменили два глотка растворимого кофе (молоть зерна и заваривать было некогда) и сигарета, которую она прикурила, ожидая, когда прогреется мотор тойоты.

– Что случилось?

Сергей подъехал к дому Василия Ивановича одновременно с ней.

– Сейчас поднимемся и узнаем. Чуйкин на втором, кажется, живет?

– На первом. О! Да ты в обнове? – Кабиров кивнул на ее ноги, обутые во французские сапоги, которые только вчера ей принес в кабинет. – Ну, как? Подошли?

Светлана отмахнулась.

На несколько длинных звонков никто не отреагировал. Тишина.

– Может надо милицию вызвать? – скорее себя, нежели Кабирова спросила она.

– Светка, ты объясни толком, что случилось-то!

– Понимаешь, – начала она, – вчера ко мне Чуйкин зашел…

– Ну да. Я с ним в твоей двери столкнулся. И что? Он странный был. Заплаканный что ли. Ты его обидела?

– Не я. Ему… Постой… Тихо! Кто-то шебуршит. – Корчагина снова позвонила. Что-то упало и с грохотом покатилось по полу прихожей.

Или где-то дальше. "Черт!" – услышала Светлана голос Василия

Ивановича и облегченно перевела дух: – Живой, слава богу!

– А что, все так серьезно?

– Т-с-с! – Светлана приложила палец к губам и сказала тихо: -

Васе жена изменила.

– Тамарка что ли? Не удивлен. У нее глаза порочные.

– Не знаю, не встречались… Чуйкин очень переживал, плакал вчера у меня в кабинете. Вообще, не в себе был. Я и подумала, что он с собой в таком состоянии что угодно мог сделать. Слава богу…

Дверь открылась, Чуйкин не стал спрашивать: "Кто там?". Просто открыл и, повернувшись, молча пошел в комнату. Уселся в кресло и попытался закинуть ногу на ногу; это у него не получалось – нога все время соскальзывала. Рядом с креслом стояла пепельница, полная окурков и валялся опрокинутый стакан. Литровая бутылка из-под водки откатилась к порогу. Видимо ее пнул Вася, направляясь к входной двери, полупроснувшись от настойчивых длинных звонков. В комнате было жарко, грязно, душно и сильно накурено.

– Простите, я немного… не в форме, – хрипло произнес кадровик и мутным взглядом посмотрел на посетителей, пьяно улыбнулся Светлане

Андреевне: – А супруга моя, Тамарочка, ушла… П-ф-ф, – выдохнул он.

– Вот такие дела. Вчера поговорили и… Насовсем ушла. И я скоро уйду. Бр-р-р… уеду. Куда мне идти? Только уезжать… В

Калининград. Я говорил, кажется… А Тамара со своим…, с этим, пусть здесь живут. Зачем мешать… молодым… Хи-хи-хи.

Корчагина вздохнула и повернулась уходить.

– Светлана Андреевна! – окликнул ее Чуйкин. Она остановилась;

Чуйкин смотрел на нее почти трезвыми глазами. – Вы правильно сказали

– третий лишний. Он должен уйти.

– Я так сказала?

– Ну, подумали… Какая разница?

Она хотела закурить на улице, но решила, что уже и так вдоволь надышалась никотином в квартире Васи Чуйкина. "Интересно, – подумала она, – а что бы сделал Егор, если бы я ему изменила и он бы узнал?

Покончил бы с собой? Или тоже напился бы?.."

– Сейчас в офис? – спросил Сергей. Светлана неопределенно пожала плечами. – Ну и правильно, – объяснил он по-своему ее жест. – Чего там сейчас делать?

– Как это?

– До Нового года пять дней каких-то осталось. Из них только два рабочих. Считай… – Кабиров почему-то грустно посмотрел в белое небо, – уже полтора… Какая работа сейчас у производственников? Все уже давно к празднику готовятся. На участках тишина; уже больше месяца как намыв прекращен и земснаряды на приколе. Ремонт… Да какой там ремонт! Резину тянут. Потом в феврале начнут по-настоящему. Ты ж сама из линейщиков вышла, знаешь как оно. Вот у нас, коммерсантов… Эх-хэ-хэх! Ни вздоха, ни продыха! Ни зимой, ни летом, ни днем, ни ночью…

– Поплачь, поплачь.

– А то правда, отдохнула бы? Что ты, в самом-то деле? С утра и до поздна в офисе или по участкам мотаешься. Или дома тебе делать нечего?

– Может, ты и прав…

– Нет, правда! Приехала где-нибудь так к обеду, пистон вставила кому надо, и езжай себе. Я понимаю, в сезон, а сейчас-то?..

– Может, ты и прав, – повторила Светлана и посмотрела на часы. -

Поеду, вставлю, как ты выражаешься, пистон, а потом… Ты-то куда сам?

– По точкам. У меня дел!..

Собственно говоря, Кабиров был абсолютно прав. В офис она могла и не приезжать. Кто получил от нее задание, выполнял его. Кому было положено находиться в командировке, был где-то далеко. Кто и без ее указаний знал свою работу, делал ее. Или делал вид, что делает. И все же она приехала. Походила по кабинетам, показалась подчиненным, проверила их работу. Но, в общем-то, больше дисциплину. Зашла к себе и, включив компьютер, убедилась, что писем нет. Потом поехала домой, сказав Марине, чтобы она ее не дожидалась, а после работы спокойно шла домой. Если кто-то будет искать директора в течение дня, пусть звонит на мобильный. Если знает номер. А если не знает, пусть Марина его не называет, а сама ей позвонит или сбросит эсэмэску. Вроде все…

Анюта приготовила обед. Отведав его, Светлана удовлетворительно отметила про себя, что Паша не промахнулся с выбором жены – готовить будущая невестка умела. Что там еще, какие еще есть у девушки таланты – об этом Светлана узнает, конечно. В свое время…

Поблагодарив Анюту за вкусный обед, она сказала:

– Я обещала поговорить с тобой.

– Да, Светлана Андреевна…

– Вот что, – подумав, сказала она, – одевайся, поехали.

– А посуду помыть?

Светлана махнула рукой:

– Потом. Оставь. Мы ненадолго, тут рядом.

Ехали действительно недолго – минут пять. Остановившись возле одной из новостроек, Светлана вышла из машины и позвала девушку за собой.

– Когда Павлик уходил в плаванье, – сказала она, – он мне рассказал, что вы решили пожениться…

Глаза Анюты вспыхнули счастьем.

– …Я сначала решила, что жить вы будете с нами. Но потом подумала… жить молодым надо отдельно. Взяла, да и купила квартиру.

Дом уже сдан, отделка завершена. Ключи… – она достала из сумочки блестящие новенькие ключики, потрясла ими, – вот они. Там еще нет мебели, но… пойдем, посмотрим ваше будущее семейное гнездо.

Квартирка небольшая, однокомнатная. Но, думаю, на первых порах вам хватит и однокомнатной. Это вам мой подарок к свадьбе.

– Светлана Андреевна… – В глазах Анюты стояло такое изумление, словно она не могла поверить, что все это происходит именно с ней.

Не сон ли это? Светлана улыбнулась и подмигнула:

– Пошли.

Площадка перед домом напоминала картинку с обложки фантастической книги. Что-то инопланетное – застывшая лава какая-то, воронки, камни. Крупный мусор строители убрали и даже прокатились по площадке на грейдере, но там и сям торчали черные и страшные на вид концы арматуры, всюду кочки и гребни замерзшей грязи. "Вот развезет весной! – думала Светлана, осторожно обходя кочки и рытвины, стараясь не повредить свои новые французские сапоги. – Хоть бы дорожки щебенкой отсыпали. Уж не до асфальта…".

– Ну, как? – поинтересовалась Светлана Андреевна, когда они открыли дверь квартиры на восьмом этаже и вдохнули аромат новизны – легкий запах линолеума, обойного клея и еще чего-то волнующего – запахи нового жилья. Краской не пахло. Впрочем, краской и не могло пахнуть. Окна пластиковые, двери с каким-то покрытием, не крашенные.

– Светлана Андреевна! У меня нет слов.

– Когда появятся, скажешь.

– Светлана Андреевна!..

– Посмотрела? Ну, все, поехали назад. Полистаем каталоги. У меня журналы всякие есть. Подумаем над интерьером. Какую мебель купить…

– Светлана Андреевна, а можно… я здесь еще маленько побуду?

Здесь же недалеко. Я потом пешком дойду, прогуляюсь заодно.

Светлана пожала плечами и отдала ключи от квартиры Анне.

– Побудь.

– А можно, я здесь ночевать останусь? И вообще – жить пока буду.

Пока Павлик не вернется. Квартира же все равно пустует.

– Да как же ты здесь жить-то будешь? Без мебели, без холодильника? Вот купим все, тогда…

– А мне мебели не надо. Я что-нибудь на полу постелю… Вы дадите? Или из общежития матрас привезу. А холодильник… Есть лоджия, там ничего не испортится, сейчас холодно. Плита есть. Она работает? – Анюта прошла на кухню, защелкала переключателями. -

Работает! – Сообщила радостно. – И батареи теплые. Даже горячие.

Класс! И вода есть! – зашумела вода в кранах. – Только она ржавая.

Надо подольше…

– Я хотела просто показать квартиру. – Светлана тоже подошла к кухне и встала в дверях. – Но если ты так хочешь… Знаешь что, девонька, – решилась она, – а поехали. Купим кое-что из мебели, холодильник купим, все сразу. Поехали, дел у нас с тобой – море!

Весь остаток дня они провели в поездках по магазинам. Оплатили.

Привезти им обещали кое-что завтра, кое-что в субботу и кое-что в воскресенье.

– Светлана Андреевна! Вы такая… Спасибо вам огромное. Даже не знаю, как мы с Павликом с вами рассчитываться будем…

– Внука мне родите, вот и рассчитаетесь.

– А если внучку? – с опаской взглянула Анюта на свою будущую свекровь. – Ведь еще ничего не известно. Пол ребенка пока не определили, – поправилась она.

– Если первой будет девочка, это даже лучше. Но вторым вы мне обязательно моряка родите. Или третьим.

– Мы постараемся, – смущенно улыбнулась Анна.

– Уж постарайтесь, – улыбнулась в ответ Светлана. – А знаешь что, давай, ты с нового года в новую квартиру вселишься, – предложила она. – До тридцать первого все нами купленное привезут, мы все расставим, полы помоем, протрем все. А Новый год встретим у нас.

Втроем. Ты, я и Егор… Петрович.

– Светлана Андреевна… – потупила взгляд Анюта.

– Что, хочешь на праздник к маме поехать? – догадалась Светлана.

Анюта кивнула:

– Может, она уже отошла?..

– Съезди, конечно.

Потом они вдвоем занимались приготовлением ужина. Потом пришел

Егор. Потом ужинали…

Только поздно вечером Светлана добралась до компьютера.

"Здравствуйте, Светлана Корчагина. Новых писем: 1".

Тревожно забилось сердце.

Но Касатку ждало разочарование – письмо было от Мишки Вебера.

Даже не письмо, фотография. Мишка в белой капитанской фуражке с крабом, в белых шортах и с голой волосатой грудью стоял на борту яхты. Наверное, решила Касатка, это его собственная яхта. Фотография была очень качественной. Четкая линия горизонта, четкие очертания яхты, чьи-то длинные загорелые ноги на заднем плане, за Мишкиной спинной тоже четко прорисовывались. Кто-то загорал в шезлонге и ноги явно не мужские. Красивые ноги, ничего не скажешь. Мишка прочно стоял на палубе, уперев руки в бока и широко расставив свои кривые ноги. Прям, как бывалый мореход. Наверное, он и был таким. Волосы на

Мишкиной груди, руках и ногах – рыжие и толстые – тоже виделись очень четко, каждый волосок. А на Мишкином лице сияла улыбка, открывающая ярко-белые зубы, которых, казалось, было очень много, больше, чем у нормальных людей. Улыбка акулы, почему-то подумала

Касатка, акулы большого бизнеса. Скорей всего, у Мишки полный комплект зубов, просто они мелкие и острые. Мишка фальшиво улыбался и словно хвастался: "Вот я какой! Любуйся. Успешный и богатый. Это я, а это моя яхта. А там за моей спиной – телка. Я ее тебе, Светка, не показываю, потому что это так… Я тебе свою яхту показываю и себя любимого".

Касатка хмыкнула и выключила компьютер.

9.

Вероника никогда не закрывала дверь в ванную комнату, когда принимала душ. Из открытой двери доносился звук льющейся воды и девичье пение:

– Каламбия Пикчерс не представляет…

Пела Вероника отвратительно – и в ноты не попадала, и голос у нее был каким-то… писклявым, просто отвратительным был ее голос.

Странно… Латышев только сейчас это заметил. Раньше не замечал.

"И песня какая-то… для дебилов", – раздраженно подумал он.

Он даже сморщился, как от зубной боли. Слава богу, Вероникино пение скоро прекратилось, зато противно прозвучал ее призыв:

– Никита-а-а!

– Ну что еще, – буркнул Латышев и оторвал взгляд от монитора, от слов, написанных им еще утром: "Милая моя, далекая Касатка…"

– Любимы-ы-й! Принеси мне, пожалуйста, полотенце. И вообще…

– Там есть, – громко крикнул Латышев. – На полотенцесушителе висит. Не видишь что ли?

– Оно мо-о-о-крое, – капризно протянула Вероника.

Никита Владимирович глубоко вздохнул, сходил в спальню за полотенцем и вошел в ванную. Душ Вероника не отключила, стояла перед

Латышевым голая, стройная загорелая; струи воды ласкали молодое тело.

– Ты еще одет?.. – искренне удивилась любовница. – А я думала, что мы… в душе начнем.

Латышев молча смотрел на ее мокрую наготу, на маленькие упругие груди с напрягшимися сосками. Они у Вероники темные, почти лиловые.

Ему это всегда нравилось. Ему вообще нравились юные худые девы.

Раньше. Теперь он смотрел на голую Веронику и совершенно не возбуждался. Она казалась ему тощей, даже какой-то изможденной, а длинные черные волосы, намокшие в воде, и мокрыми прядями свисающие вниз, были похожи на змей.

– Ну, иди ко мне… – призывно проворковала Вероника. – У тебя не очень большая душевая кабина, но места тут хватит. Иди же…

– Воду выключи, – сухо сказал Латышев.

– Зачем? Под струями воды…

– Выключи, выключи. И на вот, – он протянул полотенце, – вытрись насухо. Одевайся и иди домой.

– Не по-о-няла… – Вероника сделала ударение на букве "о".

Латышев поморщился. Он не любил, когда говорили неправильно, даже если специально, в шутку. А уж если вообще говорили неправильно, потому что правильно не умели, его это бесило. Например, слово

"ложить", а Вероника так и говорила, его просто выводило из себя.

Надо рвать, снова подумал он. И чем скорее, тем лучше. И для его нервов и для Вероникиного будущего.

– Поздно уже, – устало ответил он. – Ты пришла без звонка, как мы с тобой договаривались. А у меня ведь и дела могут быть запланированы. Об этом ты, естественно, не подумала.

– Не стоит, – по-своему поняла Вероника отказ Латышева от близости. – А если так?..

Вероника стала извиваться в душевой кабине, втягивать и выпячивать живот, трясти круглой попкой, неумело имитируя танец живота. Упругие струи воды отлетали от ее двигающегося тела и в открытую дверцу душевой кабины выплескивались на кафель. Латышев смотрел не на танцующую любовницу, а на то, как на полу образуется лужа.

– Музыки нет, – сказала Вероника с сожалением, перестав дергаться. – Не так сексуально получается. Может, магнитофон принесешь сюда? Я тебе еще и не то покажу…

– Не надо ничего показывать. – Никита Владимирович повернулся, чтобы уйти. – Давай, уматывай. Сделай папе с мамой подарок – приди сегодня домой раньше обычного. Они будут счастливы.

– Импотент! – воткнула ему Вероника между лопаток.

Латышев повернулся и, лучезарно улыбнувшись, сказал:

– Делай скидку на мой возраст, крошка. – Вышел и с силой закрыл дверь ванной комнаты.

Он вернулся к компьютеру и закурил. По экрану перемещалась и разворачивалась во всех проекциях радужная изогнутая плоскость, почему-то это напоминало Никите Владимировичу Вероникин танец живота. Латышев тронул мышку и вновь на мониторе появились первые строки начатого письма:

"Привет, Касатка!

Помню ли я наш палаточный лагерь и песни под гитару до утра?.."

Подошла одетая в его махровый халат Вероника. Его предложение уматывать, она проигнорировала. Латышев свернул окно.

– Боишься, что выведаю твои коммерческие секреты? – Вероника снова понюхала розу и сказала, недовольно фыркнув: – Совершенно ничем не пахнет. Как искусственная.

Латышев усмехнулся и не ответил. Подумал: "просто эта роза не тебе куплена, вот ты и не чувствуешь ее аромата".

– Думаешь, я заслана твоими конкурентами?

– С конкурентами у меня перемирие и заключен договор о невмешательстве, – сказал Латышев, не поворачиваясь к девушке. – А думаю я о том, детка, что нам с тобой пора расстаться.

– Почему-у-у?..

– Ты же сама сказала. Я импотент. Зачем тебе импотент? Найди любовника помоложе. Жеребца какого-нибудь. Он с тебя сутками слезать не будет. Или ты с него. Ты же сверху предпочитаешь?

– Ты обиделся… Я же пошутила… Я со зла сказала. Но я не хотела тебя обидеть. Я так ждала тебя в душе, а ты… Я больше не буду. Честное слово! Честное…, как там говорилось… пионерское! -

Вероника приложила руку к голове, но не так, как это делали пионеры его молодости, а так, как отдают честь военные.

Латышев посмотрел на Веронику и усмехнулся. Ее лицо, лишенное косметики показалось ему очень простым и совершенно не красивым.

Наши девчонки, подумал он, имея в виду своих сверстниц – тех, из его молодости – грим и тушь накладывали не так обильно, как их нынешние соплеменницы. Кое-кто и вовсе обходился без какой-либо косметики.

Кто-то потому, что родители запрещали, кто-то, потому, что денег просто-напросто не было. Но были они, наши девчонки даже без косметики намного красивее нынешних в пух и прах размалеванных див.

Нет, вполне объективно… Никита вспомнил Касатку. Какой она была!

Незаметной, но… прекрасной. Стоило только в ее глаза заглянуть…

– Со зла. Верю, – вздохнув, сказал Латышев. – Пошутила, тоже верю. И что обидеть не хотела… Но ты угадала, Вера. Не стоит. -

Он развел руками: – Ну, не стоит.

Вероника даже не отреагировала на то, что он назвал ее Верой, а не Никой, на чем она всегда настаивала.

– Но есть же медицина! Есть всякие препараты…

– Они мне не помогут.

– Но почему?!! Ведь было же все у нас просто великолепно… А, ты мне врешь, – догадалась она.

– Нет, не вру. И вру и не вру. Видишь ли…, я не просто не хочу женщину. Я тебя не хочу. Прости, это, наверное, жестоко…

– Все понятно. У тебя теперь другая соска! Кто она? Я ее знаю?

Моя подружка Анжелика, наверное?.. Я подозревала, что ты к ней неровно дышишь. Сука! Она всегда перед тобой задом крутила и титьки свои напоказ выставляла. Сисястых любишь? Кобель! Мне говорили про тебя, что ты кобелина, каких поискать. А я думала…

– Уймись, Вера…

Ника! – она вдруг услышала, что Никита снова назвал ее нелюбимым именем. – Я тебе сто раз говорила: я – Ника! А как ты, интересно,

Анжелику называешь? Анжелой? Или Анной? Ты же любитель старомодных имен!

– Уймись, Ника. Нет у меня ничего с твоей… подругой. И не будет. У меня вообще сейчас никого нет.

– Правда? Кроме меня никого? – в глазах девушки блеснула искорка надежды.

– Никого. Но и тебя нет.

– А может… Скоро ведь Новый год. Через неделю…

– Через четыре дня, – уточнил Латышев.

– Неважно. У нас есть еще время. Давай, поедем к теплому морю.

Давай, встретим его в Таиланде! Или в ГОА слетаем? Или на Маврикий?

Мне родители предлагают купить путевку. А мы купим две и поедем вместе…

– Нет…, Ника. Не поедем мы с тобой никуда. Я не хочу никуда ехать.

– Тогда давай здесь. Давай никуда не поедем. Встретим Новый год в этой квартире. Вдвоем. А, Никит?..

"Любит она меня, что ли", – подумал Латышев. Хотел спросить, но не спросил. Надо расставаться с девочкой. Без слов, без ее признаний. Просто выгнать. Пусть будет жестоко, но как поступить иначе? Видеть и слышать Веронику он больше не желал.

Он отрицательно покачал головой. Вероника наклонилась, заглянула в его глаза и увидела там… безразличие. И холод.

Она молча сняла и бросила ему под ноги халат, голая пошла одеваться. Он не смотрел ей вслед, но когда Вероника хлопнула входной дверью, закурил и подошел к окну.

Девушка вышла из подъезда и медленно побрела вдоль по ярко освещенной улице. Она шла, низко наклонив голову, смотрела себе под ноги. Наверное, она плакала.

"Жестоко… Я жесток, – подумал Латышев. – Но разве дело только во мне? Жизнь – вообще жестокая штука. Вера это поймет. Может, уже поняла… Мог ли я поступить иначе? Наверное… Но что делать? Что мне делать, если я… – Он вдруг понял: – Если я люблю другую?.."

Он заходил по комнатам. Курил, стряхивая пепел куда попало, и ходил. Из угла в угол. Останавливался, снова куда-то шел.

"Касатка! Неужели я тебя люблю? Неужели любил всегда, всю жизнь?

Неужели…"

Ему даже страшно стало.

Неужели любовь, в которую он по большому счету никогда и не верил, все-таки существует? Та самая, которая одна и на всю жизнь?

Латышев всегда легко расставался с женщинами. Легко сходился и еще легче расставался. Череда женщин, чехарда прямо… Что они думали, когда он говорил им: "Милая, поиграли в любовь и хватит.

Позанимались сексом и будет, надо менять партнеров, а то скучно станет. Давай расстанемся, пока друг другу не наскучили"? Он так говорил, такие слова или похожие, а женщины пожимали плечами и уходили, исчезали из его жизни. Уходили, не оборачиваясь… Горевали они? Кто-то уходил, весело ему подмигнув и чмокнув на прощание в щеку, или еще смешнее – в лоб. Кто-то говорил, махнув рукой: "Да и фиг с тобой!". Кто-то молча уходил… Вспоминали ушедшие его потом, думали о нем? Никогда раньше Латышев не задавал себе таких вопросов.

Ему всегда было все равно. Более того, он думал, что и тем женщинам, с которыми он расставался, тоже все равно. И вообще, какой смысл он вкладывал в слово любовь?.. Поиграли в любовь… Поиграли… В любовь… Позанимались сексом… Любовь – игрушка? Любовь – занятие?

Времяпровождение? Просто секс? Да! Тысячу раз да! Так он считал. У него были периоды без женщин. Короткие, но были. И никогда он не страдал от этого. Если припирало, заказывал проститутку. А так…, хотеть, чтобы каждый день его кто-то ждал дома, чтобы, как говорил

Женя Лукашин из рязановской "Иронии судьбы", перед глазами постоянно туда-сюда, туда-сюда… Латышев никогда не страдал от одиночества.

Более того, ему было комфортно одному. Всегда. Ему и сейчас-то…

Он вдруг остановился и прислушался к себе.

"Хотелось бы мне, чтобы сейчас и здесь сидела Касатка? Именно она, не кто-то другой, а именно она? Хотелось бы?.. Да. Очень. Но о чем это говорит? Да ни о чем! Ну, поговорили бы. Ну, наверное, отметили бы встречу. И в постель бы скорей всего ее уложил. А уложил бы? Да, это точно – уложил бы. Сделал бы то, что не сделал тридцать лет назад. Может быть, даже какое-то определенное время мы с

Касаткой были бы любовниками, жили бы вместе. Но… Прошло бы какое-то время, то самое, определенное, и мне бы снова захотелось остаться одному. Чушь! Бред! Какая к чертям собачьим любовь? Нет ее.

Померещилось…"

Латышев поднял с пола брошенный Вероникой халат и пошел в ванную.

Его халат должен висеть там, он его одевает после душа. И вообще – все, каждая вещь, должна лежать, стоять, висеть на своем месте.

Вероника всегда оставляла вещи где придется, и его вещи и свои.

Латышева это раздражало.

В ванной он остановился в раздумье. От халата пахло Вероникой, ее духами. Едва уловимый запах, но он почему-то сейчас был Никите

Владимировичу неприятен. Наверное, и раньше этот запах был, и, наверное, не только халат им пропитался, но Латышев никогда не замечал этого запаха. Он стоял и думал: повесить халат на крючок, или бросить в корзину с грязным бельем? Решив, что халат все-таки надо сдать в прачечную и открыв крышку корзины, он вдруг почувствовал что-то. Ему показалось – то ли боковым зрением увидел, то ли просто померещилось – из зазеркалья на него смотрели. И он сразу понял кто…

Латышев не стал поворачиваться. Он стоял с халатом в руках и чего-то ждал. Потом спросил:

– Касатка?.. Это ты?

И услышал. Нет, не ушами, в его сознании прозвучало:

– "Здравствуй, Кит…" – грустно как-то прозвучало.

– Здравствуй, Касатка. Как ты?

– "Нормально"

– И я… И у меня все нормально.

– "Я вижу"

– Что ты видишь?

– "Что у тебя все нормально. Всенормально. Вот именно – всенормально. Хорошее слово я придумала? Всенормально…"

– Дурацкое слово.

– "Почему?"

– Мне оно не нравится.

– "Но ведь все нормально?.. Ты успокоился. Ты снова уверен в себе. Всенормально!"

– Не говори так! – Латышев резко повернулся к зеркалу. Там никого не было. Себя самого он тоже заметил не сразу. Зеркало было мутным, запотевшим. Вероника как всегда забыла включить вытяжку.

Латышев крутанул рукоятку вытяжки на полную мощность и, не дожидаясь, когда водяные пары улетучатся, халатом протер зеркало.

– Всенормально, – сказал он своему отражению и бросил халат в корзину.

Потом он сел за компьютер.

"Привет, Касатка!

Помню ли я наш палаточный лагерь и песни под гитару до утра? Помню. Я помню все…"