Текст книги "Билет до Монте-Карло (СИ)"

Автор книги: Владимир Буров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

   – Скажем тогда просто: не может быть изобретена телега, если никто не изобрел колес.

   – Можно долго или коротко украшать свое произведение – всё равно это будет корыто для рубки капусты.

   – Если раньше никто не изобрел колес.

   – Тогда и телега не зря.

   – Здесь три звездочки.

   – Ставь.

   * * *

   – В рассказах нет никакой сложности, если в них ничего не менять, даже названия.

   – Сложности появляются, если попытаться что-то изменить в них.

   Пока. Увидимся позже.

   – Рано прощаться, Том.

   – Да. Леопард. Что с ним делать?

   – Пусть гуляет, а. Том? Раз уж убежал?

   – Действительно, почему он должен есть кого-то, а потом умереть раньше времени?

   – Разве должен умереть леопард ради рассказа, который вам подарят?

   – Я думаю, Бен, мы сможем жить, не убив леопарда.

   Рассказ не может жить без леопарда.

   Не наоборот.

   – Всё, что ли, пока?

   – Закончи, Бен, теоретической фразой, пока не выветрилось шампанское. Всё равно никто не слышит: так как мы гуляем по ночному городу.

   – Вот так всё начинается. Теперь, прежде чем сказать теоретическую фразу, надо сказать пару фраз о теоретических фразах.

   Первая. Когда недавно по телевидению Армена Джигарханяна спросили, почему он редко выступает по телевидению, в отличие от некоторых других актеров, он сказал, что если выступать часто, то пропадает ощущение тайны, а дальше самое главное, дальше он сказал:

   – Тогда какой смысл.

   Вот, так сказать, и вся недолга.

   Вторая. Фраза, так сказать. Эрнст Неизвестный, рассказывая о своём ДРЕВЕ ЖИЗНИ, сказал, что его нельзя придумать, его можно только создать в конкретной форме.

   Так и любой рассказ.

   Теперь теоретическая, так сказать, фраза.

   Противоречия отдельного рассказа нельзя исправить в нем, ибо они исправляются другими рассказами. Если исправить в нем, то получится противоречие по отношению к другим рассказам. Таким образом противоречия, непонятности связывают рассказы между собой. И получается: если нет ошибки, то ее, естественно, и нет, а если она есть, то ее всё равно нет, ибо дальше пишется в соответствии в этой ранее сделанной ошибкой или противоречием.

   И вот теперь эта самая теоретическая фраза, но не наша, а одного человека:

   – И даль свободного романа...

   – Как, Том, хорошо?

   – Хорошо.

   Пропущенная часть

   Зачеркните запятую и поставьте знак вопроса, как это положено.

   – Он уже стоит.

   – Где?

   – Запятая стоит при условии существования правила, что здесь должен быть обязательно знак вопроса.

   – И всё-таки: где он.

   – Ясно, где.

   – Хорошо. Или хорошо?

   – Это напрасно.

   – Это напрасно?

   – Если не отстоять знаков препинания, их присутствия или отсутствия, то это будет началом разрушения рассказа. В этих рассказах даже названия нельзя менять. В других можно, здесь нельзя.

   – Почему?

   – Изменив название или некоторые имена, можно думать, что ничего не изменилось.

   – Что изменяется?

   – Ничего. Дерево как стояло, так будет стоять, такое же, как было. Только без корней.

   – Ладно. Получаются очень неустойчивые рассказы.

   – Да.

   – Это плохо.

   – Это хорошо.

   – Почему?

   – Что плохого?

   – Плохо, что, зачеркнув запятую, грубо говоря, предмет или рассказ исчезает. Было ли в нем тогда, спрашивается, что-то?

   – Простой пример опровергает это распространенное мнение.

   – Этот?

   – Да, написано здесь.

   Если у костюма, приготовленного модельером к показу, сделать маленькую дырочку или выдернуть несколько ниток на ткани, то он уже не пригоден к показу, следовательно, уж нет и того, что было. Ничего, можно сказать, нет. Был костюм, и вот раз – и нет его. Маленькая дырочка – и ничего от него не осталось. Поэтому надо беречь.

   – Отсутствие знака вопроса.

   – Да. Ну там и еще есть всякое другое похожее. Отсутствие знака вопроса тянется далеко.

   – В каменный век?

   – И даже дальше. Можно привести и другой пример:

   – Предлагая устранить противоречия, неправильности, вы предлагаете мне...

   – Я предлагаю вам...

   – Ну, напр., зашить дыры.

   – Это хорошо!

   – Но эти дыры – рукава. Для того, чтобы совать туда руки, так сказать. Чтобы надевать сей костюм.

   – Чтобы носить.

   – Чтобы читать.

   – Чтобы понимать.

   – Чтобы пользоваться.

   – Смотрим – дыра. А это карман! Здорово придумано. Ха-ха. Слова, выдумка. Написал чепуху, а потом придумал, что это хорошо.

   – Во-первых, придумать нельзя. Рассказ можно только написать. Но в общем верно. Ибо назад не вернуться, чтобы исправить ошибку, исправление возможно только в будущем. В-третьих, почему не реально, почему воображение – это Только?

   Мы говорим Только о воображении. Именно оно и есть обсуждаемая реальность.

   Увидимся позже. Пора обедать.

   – Папа, иди обедать, – сказала Анна.

   Потом опять прибежали.

   – Папа, иди обедать, – сказала Лина.

   – Да иду, сказал же.

   Я иду.

   Опять забыл. Надо же поставить подпись. Сколько можно врать, почему я должен подписываться псевдонимом Б? Напишу правду Ф. Хоть в рассказе пусть будет правда.

   Да и почему Ф. Напишу, как есть: В. Фабрикант.

   Но в начале рассказа всё равно будет псевдоним Б. Зачем псевдоним?

   Псевдоним – это часть рассказа.

   – Скажи, Бен, еще какую-нибудь веселую фразу, да пойдем.

   – Что-нибудь о современности? – сказал Бен.

   – Да, что-нибудь о политике. Чтобы не говорили, что мы не интересуемся.

   – Ну, вот. Сразу об истории, про современность и о политике.

   – Что?

   – Ну вот же написано.

   – Знают ли крестящиеся, что на самом деле они осеняют себя пятиконечной звездой?

   – Эта фраза может взбодрить, – сказал Том.

   – Пойдем.

   – Пошли.

   Пример:

   – Да ну, какой еще белый лев. Откуда ему тут взяться.

   Без знаков вопроса, потому что нет той ситуации, представимой ситуации, где идет разговор. Нельзя определить того места, где он идет.

   Это не ситуация, а ее оттенок. Это мысль без ее произнесения. Это жизнь без возможности в нее вмешаться. Это жизнь, но может быть объявлено, что это смерть.

   Распространенность пятиконечной звезды

   1) Если (пока, может быть) считать, что повестей Белкина пять, т.е., что От Издателя не повесть, то получается, что А.С.П. не просто переставил Выстрел и Метель вперед других повестей, написанных раньше, Метели и Выстрела.

   Последовательность написания Последовательность расположения в книге

   Гробовщик Выстрел

   Станционный смотритель Метель

   Барышня-крестьянка Гробовщик

   Выстрел Станционный смотритель

   Метель Барышня-крестьянка

   Если расположить последовательность по времени написания по концам пятиконечной звезды так, что Гробовщик будет находиться у левого нижнего конца, Станционный смотритель у левого среднего, Барышня-крестьянка у верхнего, Выстрел у правого среднего, Метель у нижнего правого, и считать эту последовательность 1, 2, 3, 4, 5, то это будет еще не звезда, а расположение по кругу. Но если соединить между собой цифры 1-3-5-2-4 – получится пятиконечная звезда. Эта последовательность (1,3, 5, 2, 4), образующая пятиконечную звезду, не будет новой последовательностью, т.е. не так А.С.П. расположил повести в книге.

   1,3,5,2, 4 – это не отражение последовательности 1,2,3,4,5, а само зеркало. Закон симметрии. По которому образуется новая последовательность – 4,5,1,2,3, т.е. последовательность расположения повестей в книге. Первая по времени написания повесть Гробовщик переставляется на 3-е место, третья по времени написания Барышня-крестьянка – на 5-е, пятая по времени написания Метель – на 2-е, вторая по времени написания Станционный смотритель переставляется на 4-е место. Когда повести так переставляются – образуется пятиконечная звезда. Она – результат перестановки.

   Переставить повести так как сделал Пушкин – значит, перекреститься.

   2) Когда тот, кого звали две звезды, слуга того, кого звали две молнии, стоял перед жителями села Горюхино, то виден он был, как:

   – ... ноги на подобие буквы хера и подбочась наподобие Ферта ... . (История села Горюхино – А.С.П.)

   Почему жители села Горюхино так испугались этого вида, ибо слов того, кого звали две звезды, они испугаться не могли: он был нем:

   – ... я нем у ыв ж ети ртом-с. – Видимо, только и мог он сказать.

   Хотя можно найти в его буквах, в его системе чтения букв и еще интересные мысли. Сильно сказано, но не до такой степени, чтобы:

   – Горюхинцы, как громом пораженные, повесили носы – и с ужасом разошлись по домам.

   Чтобы узнать это, надо перекрестить свое отражение в зеркале. Или, что то же самое, перекрестить другого человека, других людей. Тогда вы увидите две буквы, которые и будут означать место, где увидели себя жители села Горюхино. Читайте это всем знакомое сочетание из двух букв, смысл которого ужасен.

   3) Правая рука поднимается ко лбу, опускается на живот, потом идет на правое плечо (это правое плечо отражения в зеркале), потом на его левое плечо и опускается в исходное положение. Получается сочетание из двух букв. Вот эта фигура.

   Вид ее нарисован в бумажной книге, изданной в 1994 году, а здесь я могу объяснить ее вид, как:

   – Это половина пятиконечной звезды, отделенная от ее нижних ножек горизонтальной чертой. Три треугольника – один наверху и два по бокам. Две буквы А и Д. Читается АД.

   Тот, кого звали две молнии (NN), послав поверенного, перекрестил жителей села Горюхино.

   Отражение фигуры – пятиконечная звезда без двух нижних уголков – вниз – это шестиконечная звезда. Имеется в виду и верх и низ, соединенные вместе.

   Фигура ада – три треугольника, или верхняя часть, состоящая из трех углов пятиконечной звезды, есть на рисунке Пушкина про казнь декабристов. И что удивительно, одна из этих линий – идет с неба.

   Пока всё. В книге дальше идут Семнадцать рассказов Владимира Фабриканта, но их надо перепечатывать. Переписывать.

   16.09.2021

   –

   ХIII

   ЧТО МЫ УЗНАЛИ ИЗ УТРЕННИХ ГАЗЕТЙ

   Какую газету я получу завтра?

   Р. Сильверберг

   В каждый дом на Редбау Кресченд доставили Нью-Йорк таймс от 1 декабря. Доставили сегодня, 22 ноября, то есть намного раньше времени. Раньше обычного. Я спросил жену, ты уверена? Мне газета показалась обычной, когда я ее просматривал.

   – Может ли быть сегодня ли быть сегодня 1 декабря?

   – Нет, – сказала жена, подавая мне соль.

   – А это что?

   – Так ты уверена, что сегодня не 1 декабря?

   – Конечно, дорогой, потому что вчера было воскресенье, а сегодня понедельник 22 ноября.

   – Не очень ясно. Ты не можешь быть уверена, что воскресенье было именно вчера.

   – Вот видишь. Сейчас это уже неизвестно точно.

   – Тебе опять кофе?

   – Разве я пил уже сегодня кофе?

   – Извини, мой милый, я думаю, что да.

   – Не знаю, не знаю. Не думаю. Мне хочется кофе так, как будто я не пил его еще сегодня.

   – Действительно, и я не знаю, – сказала жена. – Я даже уверена, что сегодня ты еще не пил кофе.

   – Можно позвонить Джерри Вэсли, – сказала она, – он, наверное знает, какое сегодня число, ибо он страховой агент.

   – Сегодня 22 ноября, – услышал я четкий голос.

   – Хорошо. Спасибо, – сказал я.

   – Я думаю, что сегодня 22 ноября, – сказал я жене, – потому что Вэсли...

   – Не успел я отойти от телефона, как он зазвонил.

   – Какое сегодня число? – спросил Джерри Вэсли.

   – Какое? – ответил я вопросом.

   Оказывается, он застраховал кого-то 1 числом.

   – Разберемся сами, – сказал я.

   – Будем думать, как это сразу приходит в голову, как заработать на этом денег?

   – Ну давай посмотрим, что тут можно сделать.

   – Люди обычно ездят на скачки, – сказала она.

   – Что-то не очень верится, – сказал я, когда мы купили на ипподроме талоны, или как они там называются, или назывались.

   – Я думаю, что мы выиграем.

   – Пошли тогда.

   И мы выиграли. Все лошади именно так, как было написано в газете, которую мы взяли с собой.

   Потом мы поставили на несколько лошадей в нескольких заездах.

   Опять выиграли. Потом поставили все деньги, что у нас были с собой. Выиграли мы прилично. Много это уже не казалось, ибо мы только и думали, что еще придумать.

   Мы решили, что нужно купить те акции, которые упадут к 1 декабря.

   2

   Наступило... предположим, 1 декабря. Мы думали, что события будут те же, что были 22 ноября. Мы хотели получить по акциям.

   И действительно, всё было, как тогда 22 ноября: происходили события 1 декабря.

   Как можно выиграть в таком мире? Что получили, то и пришлось отдать.

   Хорошо еще, что мы мало потратили.

   – Как мы должны были поступить? – сказал я жене, когда мы возвращались с биржи без денег.

   – Можно было догадаться, что 1 декабря будут события 22 ноября.

   – Так я так и сделал.

   – Да ну тебя.

   ХIV

   ШАХМАТИСТЫ

   Ну, понятно – он, конечно, намекал на

   тело моей жены.

   Джек Ритчи

   – Не забывайте, сержант, что вы имеете дело с человеком, который как все платит налоги.

   – Муниципалитет несет ответственность, мистер Воррен, – сказал сержант Литтер.

   – Напрасно вы думаете, сержант, что я убил ее.

   – Что вы с ней сделали, – спросил он.

   Сказал бы я тебе, что я с ней сделал, но как-нибудь позже.

   – Сержант, ваши люди работают так, как будто они знают, что найдут здесь клад.

   – Я кишками чувствую, что Это здесь.

   – Сержант Литтлер, может быть, чашечку кофе?

   – Вы очень добры, мистер Воррен. Извините, что причиняем вам беспокойство.

   – Да ничего, работа есть работа. Прошу вас.

   – Спасибо, Воррен. И всё же признайтесь, что вы позволили вашему соседу Фреду Триберу спрятать труп жены, которую он убил в вашем доме. Или саду.

   Я в это время тоже пил кофе и чуть не поперхнулся. Я-то думал, что они ищут...

   – Он, что же, убил свою жену?

   – Представьте, да. Что, впрочем, вам известно не хуже моего.

   – Извините, мистер Литтер, но я этого действительно не знал. Чтобы Фред убил свою жену, не могу поверить. Зачем ему это?

   – Зачем?

   – Да?

   – Чтобы она не орала и не мешала вам по вечерам играть в шахматы.

   – Так вы предполагаете, что он закопал ее в моем саду?

   – Или подвале. Сейчас мои подчиненные ломают пол и стены в вашем подвале. Но вы не беспокойтесь, мы потом сделаем как было.

   – Как было?

   – Да, рассказывайте, мистер Воррен, как было. Иначе вы будете соучастником.

   – Не знаю ничего. Не убивал Фред жены, наверное, она уехала куда-нибудь. Почему вы решили, что он убил ее?

   – Мы получили по почте письмо.

   – Письмо? Кто его написал? Или вы верите анонимкам?

   – Нет, мистер, Воррен, это не анонимка, как вы изволили выразиться. Письмо подписано Вильма Трибер. Она предупреждает нас, что муж грозился ее убить, если она не будет ложиться спать пораньше для того, чтобы он мог идти к вам играть в шахматы.

   – Мистер Литтер...

   – Я вот только не понимаю, ваша жена рано ложится и крепко спит, чтобы не мешает вам с Трибером развлекаться за шахматной доской? Где она сейчас, кстати?

   Ну и ну, подумал я, договорились же мы с этим болваном Трибером, что сначала я убью свою жену, а потом, позже, уж он. Всё испортил. И жену даже предупредил заранее, что убьет ее. Связался с таким.

   – Видите ли, мистер Литтлер, не знаю, как даже вам сказать. Я не знаю, где она. Несколько дней ее уже нет дома.

   – Правда?

   – Да, мистер.

   – Так выходит, и вы свою жену убили, что ли?

   – Нет. Я ее не убивал.

   – Ай да ребята, ай да шахматисты. Вы решили играть женами. Вам стало скучно играть в шахматы, и вы решили сыграть женами: кто первый убьет свою жену. Ваша история войдет в учебники по криминалистике. Я это вам гарантирую! – вдруг заорал сержант. Мы вышли в сад. Фред Трибер, который отирался у забора и почему-то не был арестован, как услышал, что я убил свою жену, побледнел и зашатался. Почему, непонятно, уж на похоронил ли он свою жену на самом деле на моей земле. Договорились же...

   Дело было так.

   Я сказал своей жене, что хотел ее убить из-за нахальства и вредности и что теперь мне выпал жребий, теперь, я не только хочу, но и должен убить ее.

   – Какой жребий? – спросила она.

   В общем, кончилось тем, что я отправил ее жить в загородный дом, что есть у меня. И она согласилась. Триберу я сказал, что убил ее и закопал у него в саду. Несколько раз он приходил, и мы спокойно играли в шахматы. Мы договорились, что свою он убьет через год, чтобы не возникло подозрений. И вот на тебе. Куда он ее дел? Но куда он ее дел? Неужели, действительно, закопал на моем участке? Наверное, он побледнел, потому что понял, что мою жену будут искать у него в саду.

   Хороший у него сад. Наверно, больше испугался не из-за того, что найдут там мою жену, а за свой распрекрасный садик, что его перевернут вверх дном. Какая сволочь. Георгинов ему жаль.

   – Шелдон, – позвал Литтлер, – давайте копать теперь и тот сад.

   Они потащились к Триберу. Именно потащились, потому что очень устали у меня. Но добросовестно перевернули и у него всё, и дом, и сад. Трибер бледный и угрюмый, сидел на скамье в саду и смотрел, как всё перекапывается.

   Но и у него ничего не нашли.

   – Куда он дел тело своей жены? – который раз спрашивал я себя.

   Когда полицейские ушли, так ничего и не найдя, я сразу заснул убитый, до того этот день надоел мне.

   Утром в заднюю дверь постучали. Это был Фред. Он выглядел печальным, но на всякий случай, видимо, сказал:

   – Делать нечего, Альберт, давай хоть партию сыграем.

   Послать его к черту? Да уж больно вид у него был несчастный, что я не стал ему ничего говорить.

   – Всё-таки жаль, Альберт, что ты убил свою жену, – сказал Трибер, когда я сидел задумавшись над очередным ходом.

   – Жаль, – сказал он машинально, продолжая думать.

   – Ты знаешь, Альберт, я свою жену решил не убивать. Я сказал ей, что ты убил свою и тебе надо помочь. Сначала моя Вильма очень возмутилась. Потом согласилась. Написала письмо в полицию, ну, для того, чтобы ее тело искали у тебя в саду, ну, потом, когда узнают про твою жену, что она пропала. Ты успеешь перетащить ее тело из моего сада в свой: его-то второй раз проверять не будут. Я как услышал, что они хотят искать твою, чуть сознание не потерял. Хорошо же ты ее закопал, что они не смогли, как ни искали, наткнуться на ее тело.

   Раскрыв рот, я сидел, нагнувшись над доской, и смотрел на Фреда.

   – Где сейчас твоя жена, Фред? – спросил я.

   – Ты меня извини, Альберт, но я отправил ее туда, где никто не будет искать ее.

   – Так куда, Фред?

   – Как-то давно, Альберт, твоя Эмили заходила к нам и забыла ключи от твоего загородного дома. Я хотел тебе вернуть их, но они куда-то пропали, и я забыл про них. А тут, как нарочно, когда я рассказал Вильме, что ты убил свою жену, они и нашлись.

   – Значит, ты отправил ее в мой загородный дом?

   – Да, Альберт, извини. Но это ради тебя, – прибавил печально Фред.

   Что они сейчас там могут делать, подумал я и сказал:

   – Ходи, Фред, твой ход.

   – Да я уже сделал, Альберт, ты не заметил?

   – Да и я сделал, Фред, это ты не заметил?

   – Ну ладно, давай быть внимательнее.

   – Давай, – сказал я.

   XV

   – Стоять! Стоять! сказала.

   – Стоять, Лина! – кричит она. Очень и очень громко.

   – Анна балует.

   – Анна, не надо баловать.

   – Папа, я упала!

   – Вставай, вставай, Рыбанька.

   – Где Лина?

   – Да вот она идет.

   – Да-а?

   – Да. Давай ручку.

   – Сама.

   – Здесь скользко.

   – А Кау де?

   – Вон пасется.

   – Да-а?

   – Да.

   – Идем, папа.

   – Идем, рыба.

   – Рыба-Киса.

   – Да.

   – Давай так.

   – Так лучше?

   – Да.

   – Ну, если лучше, буду нести тебя.

   – Да.

   – Ну да.

   XVI

   ПОСЛЕДНИЙ ВОПРОС

   – Извините, мне показалось, что

   вы смутились. А может, даже испугались.

   Право, не стоит. Вы же умный парень

   Хэл Эллсон

   Каков центр Нью-Йорка после десяти вечера?

   После десяти вечера центр Нью-Йорка напоминает заброшенное кладбище – вы можете обойти целые кварталы, не повстречав ни души.

   Да и Бродвей не хуже.

   Стрикленд остановил машину, чтобы зайти в бар. Протиснувшись сквозь веселящуюся толпу у стойки, он сказал:

   – Мне Две Вишни, пожалуйста.

   Этот коктейль, подумал Стрикленд, больше всего подходит мне. Сегодня он мне нравится. Я ему нравлюсь. Плохо тем, кому не надо в этот довольно поздний час заходить в офис, подумал он, ибо что тогда им делать. Жаль их. Мне надо быть в офисе. Хорошо хотя и грустно. Нет, не грустно, ибо не всем везет, не всем так везет, что свое дело они считают самым интересным.

   Пройдя направленные на входящих видеокамеры и охрану из нескольких полицейских, Стрикленд подошел к лифту. Потом оказался в своем офисе, которым восхитился его сын, когда однажды он привел его сюда. Из офиса было многое хорошо видно.

   – Ого-го, – сказал тогда его сын, – это ваше?

   – Да.

   – Отличное место. Ты правильно сделал, что купил новый плащ, когда доказал, что им нужна твоя работа. Этот новый плащ подходит твоему офису, – сказал его восьмилетний сын. – Ты молодец, папа.

   Посмотрев с очень большой высоты на Нью-Йорк, Стрикленд сел, наконец, в кресло. Вдруг он услышал шаги по коридору. Очевидно, кто-то шел к его двери. Странно, но Стрикленд заволновался. Он понял, что это идет не полицейский. Кто-то шел тяжело и медленно ступая. Кто это, подумал Стрикленд? Может быть, это сумасшедший, сбежавший из больницы? Как он мог пройти? Сюда. Странно.

   – Кто это?

   – Здравствуйте, – сказал вошедший.

   – Здрасте, – робко сказал Стрикленд.

   – Как жизнь?

   – Как в Африке, – с юмором ответил С.

   – Шутить изволите?

   – Можно вас спросить?

   – Говори, человек.

   – Вы не обидитесь?

   – Я за этим и пришел.

   – Вы пришли, чтобы не обижаться?

   – Верно, человек.

   – Ну, что ж, тогда вопрос вам понравится. Я хотел узнать, не сумасшедший ли вы?

   – Хороший вопрос, как говорят, – сказал вошедший, удобно располагаясь в кресле. – Я надеюсь, это не последний вопрос.

   – Хочется, чтобы последнего не было. Так веселей.

   – Я пришел сюда не для того, чтобы веселиться, а чтобы не злиться.

   – Это тоже весело. Хотя и не очень ясно, – сказал Стрикленд. – Я не буду злиться это точно, ибо я больше боюсь, что я боюсь.

   – Это не страшно. Полицейские, которые сидели вниз, погибли не потому, что они испугались, а потому, что разозлились. Первый разозлился потому, что я сказал ему:

   – Да пошел ты. К черту, когда он приказал мне остановиться. Он сказал:

   – Ах ты чучело, я сейчас тебе ноги оторву.

   И я оторвал ему ноги.

   – Он? – спросил Стрикленд.

   – Что?

   – Что дальше, потом?

   – Второй выхватил револьвер и хотел – ну, я не знаю точно, что он хотел сказать, возможно, он хотел сказать так:

   – Что ты наделал?! Возможно и так:

   – Убью, гад! Потому что ты оторвал ноги моему напарнику. Я оторвал ему руку, в которой он держал револьвер.

   Стрикленд сглотнул слюну, которая появилась у него во рту.

   – Как вы?

   – Дальше?

   – Да всё и дальше было просто: они меня не боялись. Наверно, они думали, что это шутка, что я шучу.

   – Вы не шутите? – спросил ошеломленный Стрикленд.

   – К сожалению, нет, – ответил незнакомец, раскуривая трубку.

   – Вы жалеете, что у вас нет – как это – чувства юмора?

   – Да, я жалею, что у меня всё получается всерьёз. Я думаю, что надо иметь хоть немного Шутка. Я пришел, чтобы вы попробовали научиться меня этому.

   – Именно я?

   – Почему нет? Любой так может сказать: почему я? Хотя я могу вам ответить так:

   – Вы лишены чувства юмора. Более того, вы даже против юмора. Как Наполеон. Поэтому вы можете меня поучить. Начнем.

   – Последний вопрос, – быстро сказал Стрикленд, – вы уверены, что у меня достаточно нехватки юмора, чтобы учить вас? Я люблю юмор, господин...

   – Шоу.

   – Я люблю...

   – Все. Начали. Вы начинаете первый.

   Лучше начать, подумал Стрикленд, лучше, конечно, начать. Но как?

   – Сэр.

   – Да, сэр.

   – У вас пуговица на рубашке едва держится.

   – Тогда я оторву совсем пуговицу от вашей рубашки, – сказал Шоу, и с мрачным удовлетворением откинулся в кресле.

   Стрикленд удивился, но пуговица с его рубашки с треском отлетела и упала на пол.

   – Сэр, вы, видимо, не поняли, это была шутка, я вас обманул, все пуговицы на вашей рубашке держатся хорошо.

   – Следовательно, вы меня обманули. Так. За это я дам вам в лоб.

   Стрикленд машинально схватился за голову и тут же нащупал вздувшуюся на лбу шишку.

   – О, да! – подумал он. Что делать? Дать ему тоже по уху, что ли? И Стрикленд мысленно треснул по уху незнакомца. Но тот, увы, не пошевелился, и даже ухо, по которому мысленно хватил его Стрикленд, не покраснело.

   – Что вы молчите, Стрикленд? – сказал Шоу.

   – Сейчас, сэр, я думаю.

   – Ну, на тебе еще по уху, чтобы быстрее думал. – И Стрикленд почувствовал, что ухо у него горит, как огонь. Правое ухо. Если смотреть от незнакомца.

   Неинтересно, подумал Стрикленд. Я думал, что мы честно будем. Кто кого быстрее разозлит. Но у меня почему не получается.

   Стрикленд напряг всю свою волю и мысленно неожиданно ударил сидящего напротив него человека в солнечное сплетение. Тот, задрав глаза к потолку, выпустил струю дыма. Стрикленд с разбега мысленно ударил его ногой в челюсть. Ничего. Тот сидел как ни в чем не бывало и даже закинул ногу на ногу.

   Что делать, что же делать, похоже, бить его бесполезно. Главное, спокойствие, подумал Стрикленд.

   – Вы дурак, – сказал он.

   – Да? – И Стрикленд получил хороший удар по другому уху. Он схватился за свое правое ухо и почувствовал, что оно распухло.

   – Если вы и дальше будете продолжать молчат, я оторву вам правую, если смотреть от меня, ногу.

   – Извините, но это какая-то скучная игра. В одни ворота.

   – Вам скучно?

   – Конечно, скучно.

   – Ну, тогда вот вам шутка: я сказал, что оторву вам правую, если смотреть от меня, ногу, но это я пошутил, я оторву вам левую, если смотреть от вас, руку. – И оторвал. Стрикленд увидел свою руку валяющуюся на полу. Он ужаснулся – так Шоу может разобрать его на части.

   Зазвонил телефон.

   – Я возьму, – сказал Шоу. Он подошел к столу, за которым как прикованный сидел Стрикленд и взял трубку.

   – Заканчивайте, – услышал Стрикленд чей-то голос в трубке.

   – К сожалению, у нас не получился разговор, мистер Стрикленд, – сказал Шоу, – придется просто оторвать вам голову. Я должен идти.

   Стрикленд посмотрел ему в глаза. Они улыбались где-то в глубине.

   – Шутка, ибо не могу, время кончилось, идти надо, – сказал Шоу. И пошел к двери.

   Он попался, подумал Стрикленд. Он обманул, значит, и мой обман сработает. Он быстро встал и с разбега ударил уже подошедшего к двери Шоу ногой в челюсть. Шоу, проломив дверь, вылетел в коридор. Не успел Шоу очухаться и встать, как Стрикленд нанес ему несколько профессиональных каратистских ударов в солнечное сплетение. Шоу, казалось, умер.

   – По уху, наверно, уж бить ни к чему, – сказал Стрикленд, глядя на распростертого Шоу. – Может, ноги ему оторвать? Или лучше голову? – И Стрикленд шагнул к голове Шоу.

   – Ну ты, озверел, что ли, это уже не смешно, – сказал Шоу, открывая глаза.

   – А, ты жив еще, – и Стрикленд шарахнул приподнявшегося голову Шоу по уху, то тому, которое попалось ему под правую руку, ибо левой-то у не него не было.

   Через несколько дней, когда Стрикленд встречал сына после уроков в школе, сын

   – Папа, рука у тебя вырастет? Без руки ты не сможешь водить машину.

   – Смешно будет, если не вырастет, – ответил Стрикленд.

   – Папа, ты разве знаешь каратэ?

   – Смешно будет, если не знаю.

   – Какой последний вопрос ты ЕМУ задал?

   – Я его спросил:

   – Когда мы встретимся опять?

   – Что он?

   – Смешно будет, если мы опять не встретимся.

   – Ха-ха-ха.

   XVII

   – Я поем.

   – А сё? Сё там?

   – Лепешечки.

   – Да-а?

   – Да.

   – Я поем.

   – Прошу садиться.

   – Это лепёска.

   – Да. Что же это.

   – Да, это лепёшка. Я поем. Исё какао.

   – Какао?

   – Да, с молочком. Со сгущенкой.

   – Конечно. Прошу. Точнее, сейчас будет. Ох, вкусно. Да?

   – Да.

   – Рыба кушает.

   – Нет.

   – Что? Что нет.

   – Не Рыба.

   – Да-а?

   – Рыба-Киса.

   – Да.

   – Теперь, что будем делать?

   – Поедем.

   – Нет.

   – Нам надо поехать.

   – Нет, нет.

   – Может быть, всё-таки...

   – Нет, сказал!

   – Не понял.

   – Сказал, нет.

   – Ну не заю.

   – Буем играть.

   – Нам надо поехать.

   – Куда? Куда поехать.

   – По делам.

   – Нет. К бабусе.

   – Позже.

   – Нет, сейчас.

   – Иди одевайся. Я всё сказал.

   – Мама, оденьть меня. Бистро. Му уезжаем.

   – Куда?

   – По делам.

   – Опять на целый день?

   – Пока, пока.

   – Ты будешь одеваться? Я не буду тебя одевать.

   – Анна!

   – Я не буду её одевать. Я буду спать.

   – Анна! Хватить баловать, пошли.

   – Не заю!

   – А я сказал.

   – Я сказал.

   – Может быть, все-таки пойдем? Не надо валяться на полу.

   – А я сказал, хватит смеяться. Пошли.

   – Куда?

   – Что куда?

   – Куда пошли-то?

   – Я уже все сказал.

   – По делам что ли? И к бабусе тозе.

   – Да.

   – Ну пошли. Мы пошли.

   – Пока, пока.

   – А Кауся?

   – Тоже.

   Предварительно замечание: один из семнадцати рассказов я решил не включать сюда.

   XVIII

   – Папа, пощисти апельсин. Только не ломай. Почисти!

   – Сейчас. Давай.

   – У тебя руки жиные.

   – Надо помыть.

   – Почисти апельсин. Не надо ломать всё. Не смотри тивизор.

   – Я на тебя смотрю.

   – Смотри, попугай!

   – Где? Где попугай?

   – Вон он, смотри.

   – Да где? Где он?!

   – Да вот этот.

   – Где?! Я сказала – где?

   – Папа, Анна кидается большим самосвалом!

   – Где попугай, я сказала?

   – А это кто?

   – Кто?

   – Хазанов, – сказала Лина.

   – Да-а?

   – Конечно.

   – Нет, это не Хазанов.

   – Кто же это?

   – Это попугай!

   – Да.

   – Нет, это не попугай. Где попугай-то?

   – Не заю.

   – Знаешь.

   – В комнате. Мика с Соней.

   – Нет, это не попугаи.

   – Не надо кусаться, давай целоваться?

   – Нет, будем кусаться.

   – Может быть, лучше целоваться?

   – Нет, лучше кусаться! Кусай.

   – Ну ладно.

   – Исё. Кусай.

   – Тихонько?

   – Нет, сино.

   – Так?

   – Кусай исё, за ручку.

   – Цап.

   – Боно. Ах ты, папа. Теперь я буду кусать.

   – Только тихонько.

   – Нет, сино.

   – Ты сильно кусаешься.

   – Давай исё, тихонько. Давай.

   – Хватит. Поиграй лучше с Линой.

   – Я не буду с вами играть.

   – Будес, будес. Ах ты, моя дурашка.

   – Сейчас выгоню!

   – Сейчас выкину!

   – Я тебе.

   – Что?

   – По шее получишь.

   – По баске получишь.

   – Это ты получишь.

   – Нет, ты у меня получишь.

   – Поиграйте идите в куклы, детки, – сказал папа.

   – Не буду я с ней играть.

   – Лина не хочет.

   – Скажи, Лина, пойдем поиграем.