Текст книги "Строчка до Луны и обратно"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Я набрался храбрости и сказал, что приду.

Потом Люба помолчала, как-то странно посмотрела на меня и неожиданно спросила:

– Ты крышку на парте утром заменил?

Я почувствовал, что лицо мое пылает.

– Я все знаю, – проговорила Люба. – Под партой капли крови были, а у тебя палец платком перевязан… Это же ты привинтил. Правда, ты? Признайся.

Что оставалось делать? Кивнул головой.

– Вот видишь. И что те слова ты вырезал на парте, я тоже знала.

Это меня вконец ошарашило:

– Знала? Откуда же?

– Догадывалась. По тебе видела.

– Что же ты приходила ко мне домой? – спросил я. – Да еще и помогать хотела.

– Ну и что же.

– И на Новый год приглашаешь.

– Ну и что же. Ведь ты понял, что я не такая, как написал. Правда же?

– Ну, допустим… Понял.

– А это самое главное. Так придешь на Новый год?

– Ты в самом деле, не смеешься надо мной?

– Конечно, не смеюсь. Обязательно приходи… А палец сильно поранил?

– Чепухня!

– Все равно перевяжи чистым бинтом. И смотри, водой не промывай. Смажь йодом…

Мы расстались на перекрестке. Она прошла несколько шагов, затем обернулась и чуть-чуть помахала мне рукой.

Я проводил ее взглядом до угла. Затем, счастливый, пошел домой.

Уважаемый человек

Марки из серии «Животные и птицы» Гарик принес в прозрачном пакетике. Сначала ребята подумали, что он просто так принес – показать, – но Гарик сказал Васе Зотову, с которым сидел на одной парте:

– Возьми насовсем. Вот слона бери. И оленя.

Вася даже не поверил:

– Насовсем? Такие марки! А тебе что за это?

– Ничего не надо, – ответил Гарик и вслед за этим протянул Мишке Анохину – зубоскалу и самому сильному мальчишке в их классе – тоже две большие, с ровными зубчиками марки: орла с кривым, страшным клювом и полосатого тигра. – И ты бери. Насовсем. За так.

– Ничего марочки! – одобрил Мишка и хлопнул Гарика по плечу. – Не знал, что ты такой. Гвоздь-зубило!

И Вовке Жутикову, редактору стенной газеты, Гарик подарил две марки. И Вовка, конечно, был доволен.

– Спасибо! – сказал он. – В честь чего это такие хорошие марки раздаешь?

– Да просто так. Мне дядя целый альбом подарил, а у нас свои марки есть. Еще дедушка, когда живой был, собирал. Зачем мне эти? Все раздам. Сегодня вот зверей и птиц принес.

– Силен! – удивился Вовка. – И не жалко?

– Не жалко.

– А чего, хорошее дело, раз так, – вслух подумал редактор. – Я об этом в газету напишу.

– Как хочешь, – пожал плечами Гарик.

В тот день в их пятом классе все мальчишки и девчонки получили марки. Кто по две, кто по одной. Сколько кому досталось. Наташа Волкова – председатель совета отряда стала было отказываться, не хотела брать, но попугай горел на марке такими разноцветными красками, что не устояла Наташа – взяла и «большое спасибо» еще сказала.

На другой день Гарик принес в прозрачном пакетике марки из серии «Живопись». Тут никто уже не отказывался. Марки были очень большие, продолговатые, красивые, просто глаз не оторвать. Может, кто-то и в обиде был, что другим марки лучше достались, но никто не мог упрекнуть щедрого Гарика в том, что он кого-то обделил подарком. Даже Катя Мышкина, самая тихая и незаметная девочка в классе, и то получила миниатюрную копию знаменитой картины Репина «Не ждали».

Целую неделю раздавал Гарик марки своего дяди. У Мишки Анохина больше двадцати штук набралось.

Мишка по-приятельски подмигивал Гарику и говорил.

– Если кто станет к тебе задираться – сразу мне говори. Ух, гвоздь-зубило! Понюхает у меня! – И Мишка показывал свой крепкий, увесистый кулак.

А на следующей неделе, в четверг, Гарик принес целый блок ароматных жвачек в блестящих розовых обертках. Мальчишки гурьбой окружили его – не пробиться. Будто это знаменитый киноартист явился к ним в класс. Жвачек, правда, на всех не хватило, но те, кто ближе был, порасторопнее, те щедростью Гарика попользовались. Весь урок двигали челюстями и с одобрением поглядывали на пятую парту, где, розовый от удовольствия и внимания, сидел бескорыстный даритель марок и жвачки.

А потом так и повелось: входит Гарик в класс – ребята скорей к нему, здороваются, руки тискают, улыбаются во весь рот, а сами тем временем ждут – не принес ли он еще чего-нибудь? И Гарик редко когда не оправдывал ожиданий ребят. То набор спичечных этикеток достанет из портфеля, то даст всем полюбоваться толстой, серебристой открыткой, справа посмотришь – красивая девушка подмигивает тебе, чуть повернул карточку – она уже куда-то вдаль задумчиво смотрит.

Много ли прошло времени, а как все изменилось в жизни Гарика! Совершенно изменилось! Раньше и внимания на него не обращали, а если и вспоминали, то больше на собраниях – двойку по истории получил, дежурил плохо, на уроки опаздывает, общественные поручения не хочет выполнять. Никакого уважения не было к Гарику, так – балласт, последний человек, темное пятно пионерского отряда пятого «А».

Теперь – все иначе. Кто теперь Гарик? Самый уважаемый и популярный человек в классе. Все перед ним заискивают, рады доказать свою преданность. И если бы кто-то посмел тронуть его, то не один лишь Мишка Анохин встал бы на защиту товарища – может, всем классом побежали бы выручать Гарика.

Тогда обо всем этом и задумалась Наташа Волкова. Первая задумалась. Недаром же пионеры председателем отряда ее выбрали! «Что же такое получается? – удивилась Наташа. – Люди уважения и авторитета добиваются хорошей учебой, общественные поручения выполняют, а тут ничего этого и в помине нет. Учится Гарик по-прежнему, только что, например, двойку по русскому схватил, на уроки, как и раньше, опаздывает. А поручили сделать политинформацию – забыл. Вот какая петрушка вышла: Гарик все тот же, а уважения ему и славы – другим такого и не снилось! И за что? За марки, этикетки, за то, что жвачкой угостит!»

Когда Наташа ясно об этом подумала, то разволновалась так сильно, что до двенадцати часов не могла заснуть.

В школе она рассказала о своих мыслях Вовке Жутикову.

Редактор стенгазеты озадаченно почесал в затылке и вздохнул:

– И правда: вроде что-то не так… Вот штука какая! Что же теперь делать? Я заметку о Гарике написал. И на машинке уже отпечатал.

– Какую заметку?

– Положительную. Что вот хорошим товарищем стал. Некоторые пионеры начали марки теперь собирать. Хорошее дело. Полезное. Развивает общий уровень.

– Ой, Жутиков, – еще сильнее огорчилась Наташа, – уровень, может, и развивает, а вот чувствую: не так что-то. Не знаю, надо ли такого, как Гарик, поднимать на щит?..

Вовка опять завздыхал:

– Что делать-то? Жалко. Хорошая получилась заметка. На третий столбец планировал.

– Нет, обожди пока, – сказала Наташа.

В тот же день она собрала заседание совета отряда. Думали-рядили, как быть и что делать. Тогда и получил Вовка Жутиков, как редактор и человек, имеющий доступ к пишущей машинке своего деда, срочное задание – отпечатать в количестве тридцати восьми экземпляров вопрос-анкету для учеников класса.

Для Вовки отпечатать эти анкеты было плевое дело. Закладывал сразу по четыре экземпляра. Час работы – и готово!

На другой день Вовка принес в школу пачку белых листов. Сверху на каждом из них были напечатаны вопросы:

«Как ты думаешь, за какие качества надо уважать человека?»

«Достоин ли уважения человек, который учится неважно, а к общественным обязанностям относится спустя рукава?»

«Что ты думаешь в связи с этим об ученике нашего класса Гарике Шумейко?»

А после вопросов следовала приписка: «Свою фамилию можете не подписывать».

Вовка, когда печатал на машинке анкеты, улыбался про себя: не все, наверно, захотят ответить на такие нелегкие вопросы. И захотят ли портить отношения с Гариком? Может, кто-то и под защиту его возьмет?..

Наташа от Вовкиной работы сразу пришла в хорошее настроение.

– Какой ты молодец, Жутиков! Да с этими анкетами мы теперь полную информацию получим. А уж Гарика-добродетеля как под увеличительным стеклышком рассмотрим!

– А многие, думаешь, напишут? – спросил Вовка.

– Поглядим, – сказала Наташа. – Сегодня можно раздать, пусть три дня думают, а в понедельник приносят. Правильно?

– Три дня хватит, – кивнул Вовка. – Самые интересные ответы мы потом в газете поместим.

– Хорошая мысль, – согласилась председатель отряда.

В классе новость об анкетах встретили по-разному. Кто-то посмеялся, кто-то задумался. Мишка Анохин сказал:

– Без подписи? Ладно, напишем! Это нам раз-два – и в мамках!

Сам Гарик, внимательно прочитав вопросы, насупил лицо, оглянулся тревожно.

– Не робей, Гаря, – по-приятельски хлопнул его по плечу Мишка. – В обиду не дадим!

В понедельник Вовка еще до уроков сбегал в пионерскую комнату и принес оттуда красный ящик с прорезью – урна для голосования.

– Чтоб не смущались, – объяснил Вовка и поставил ящик на подоконник. – Захочет кто, подойдет, опустит листок, и порядок! И в руки никому не надо отдавать.

У этого ящика на переменках много толпилось народа.

– Освободи дорогу! – кричал Мишка. – Валерий Крутов идет! Великие плоды раздумий в ящик положит!

– Нет у меня ничего, – смущался Валерка.

– А выверни карманы. Выверни!

Валерка не знал, что и делать. А ребята смеются, ждут – пришлось вывернуть карманы.

– Значит, раньше положил, – заключил Мишка и приставил карий глаз к щели урны. – Вот твой лист! Вижу! Ух и написал сильно!

– Ничего я не писал, – упрямо говорит Валерка.

– По-русски не писал. Ребята, он по-немецки: дер, ди, дас!

– Нет, он пустую опустил. Чернила кончились!

– А может, карикатуру? Валерка на это мастак…

Много веселых разговоров было у ящика. Гарик к окну старался не подходить. Как только раздавался звонок на перемену, поскорее выскальзывал в дверь.

Про анкеты знала и классная руководительница Алла Ивановна.

– Как будете зачитывать? – спросила она председателя совета отряда.

– Я думала посмотреть сначала, что написали, – сказала озабоченная Наташа, – а ребята хотят, чтобы сразу доставала из ящика и читала вслух. Алла Ивановна, можно так?

– А почему же нельзя? Раз пионеры настаивают, пусть так и будет.

– А если что-то неправильно написано?

– Ничего, Наташа, вместе-то как-нибудь разберемся. Зачитывай, не беспокойся.

– Вы у нас после уроков останетесь?

– Посижу в уголке, – сказала Алла Ивановна. – Мне самой интересно послушать.

И вот прозвенел последний звонок с уроков, однако из класса никто и не думал уходить. Алла Ивановна неслышно прошла к последней парте, и Наташа поставила на стол красную урну.

– Кто и что написал в анкетах, никому не известно. И сколько там анкет, тоже не знаем. Начнем читать? Поднимите руки.

Только Гарик не поднял руку. Он сидел и внимательно смотрел на крышку парты.

Волкова оглядела ребят, остановилась на Гарике:

– А кто против?

Гарик и на этот раз руку не поднял.

– Все – за, один воздержался, – подвела итог Наташа. – Достаю первую анкету. – Она размотала проволочку на кольцах, открыла сбоку дверку и вынула сложенный лист.

– Муху в форточку выгоните, – послышался голос Мишки Анохина. – Мешает.

Ребята заулыбались, а Наташа сказала:

– Анохин, ты же не в цирке! Слушайте. «Уважать человека надо за хорошие качества. А если человек плохо учится и поручений не выполняет, то я сильно уважать его не буду. Но если он знает приемы самбо и карате, то я все равно уважать буду, хоть он и последний двоечник будет. А Гарик парень мировой. С ним хорошо дружить. Вот и все мои ответы».

– Это кто же, интересно, такой? – спросил Мишка. – Гвардеец! Гвоздь-зубило!

– Анохин, веди себя… – Наташа строго взглянула на Мишку. Первая анкета ей не понравилась. Ведь ее автор фактически оправдал Гарика. То-то повеселел он, глаза заблестели. Наташа достала новый лист. – Читаем дальше. «Я сразу скажу о Гарике Шумейко. Да, я стал хорошо относиться к нему. А что тут плохого? И меня не интересует, почему он стал добрым ко всем. Мне с Гариком хорошо. Марки начал собирать, вкусную жвачку жую. И не волнуюсь. Разве лучше, если бы стали принципиальничать и воспитывать его? Только озлобили бы. А Гарик сам разберется во всем. Если голова есть. А если дурак от рождения, то ничего ему не поможет».

Наташа закончила читать и вопросительно взглянула на последнюю парту. Алла Ивановна спокойно качнула в ответ головой – продолжай, мол.

– Следующая, – со вздохом сказала Наташа и вдруг улыбнулась – узнала свою собственную анкету. – «Честность, отвага, трудолюбие – вот черты, за которые следует уважать человека. А если он к делу относится спустя рукава, учится плохо и пионерских обязанностей не выполняет, то за что его уважать? А Гарик не понимает этого и старается заработать авторитет самым дешевым способом – задабривает и подкупает ребят. И некоторые клюнули на такого дохлого червяка. Им тоже надо задуматься и исправить свое поведение».

– Подписи нету, но автор известен, – пошутил Мишка.

– Теперь поглядим, что здесь, – с удовлетворением сказала Наташа. – Красными чернилами написано. «А может быть, Гарик очень умный парень, и специально затеял такую игру? Посмотреть, как мы будем перед ним на задних, лапках стоять. Может такое быть? Может. Вот и надо подумать, что это за комедия у нас в классе происходит». Интересная, между прочим, точка зрения, – заметила Наташа. – Читаю дальше: «Если я не стану Гарику подавать руку и не буду хвалить его, то какая мне польза? Кто-то будет жвачку жевать, а я, как дурак, буду слюнки глотать и ушами хлопать? Нет уж! Ура Гарику! Пусть побольше новых жвачек приносит!»

– Гаря, слышишь? – весело спросил Мишка. – Учти.

А Гарик покраснел и опять опустил голову.

– Не будем отвлекаться, – сказала Наташа, – так до темна просидим. Слушайте: «Я считаю, что история с Гариком – это боевая проверка всех нас, пионеров. Заряжены ли наши ружья, не отсырел ли порох в пороховницах? Итог? Печальный. Порох у нас сырой и ружья к бою не готовы. Позор нам!»

– Во дает! – крякнул Мишка.

На этот раз Наташа не посмотрела сердито на Анохина. Рука ее опять нырнула в ящик.

«Мне кажется, надо уважать всех людей. Только самых-самых плохих не за что. А наш Гарик хороший. Мы в одном подъезде с ним живем. Он спускает мне конфету с балкона на нитке и ничего не просит взамен. Еще у Гарика хорошие пластинки. Он громко заводит их, а я стою на балконе и слушаю. А за учебу он возьмется и всех перегонит. Гарика я очень уважаю. Мы с ним за одной партой сидим».

– Вот и расписался! – Мишка подмигнул пунцовому от смущения Васе, сидевшему рядом с героем дня.

А Наташа Волкова даром времени не теряла – достала новый листок:

«Я долго думала над вопросами анкеты и старалась понять, что заставляет Гарика поступать таким образом? А не потому ли, что мы затюкали его, и жизнь Гарика сделалась без радости? А теперь к нему хорошо относятся, уважают, и он успокоился, поверил в себя. А потом, я думаю, он обязательно встанет на правильный путь».

– А вот – новое мнение, – сказала Наташа, – «Как не стыдно Гарику! Разве так авторитет зарабатывают? Мне дедушка рассказывал, это когда он на целине был, провалился под лед трактор. Никто не знал, что делать. А один парень стал нырять в холодную воду. Три раза нырял и все-таки зацепил какую-то железную веревочку за что-то, и трактор вытащили из речки. Вот за что можно уважать человека. Он герой! А Гарика за что уважать? За то, что он раздает кем-то подаренные ему марки? Но, во-первых, раздаривать подаренное тебе неприлично, потому что ты обижаешь того, кто дарил, да еще, во-вторых, чужую доброту хочешь использовать корыстно».

– Тише, ребята, – подняла руку Наташа. – Немного осталось. «Мое мнение о проблеме Гарика…»

Услышав эти слова, Вовка радостно заерзал на месте. Это он вчера вечером размышлял в анкете о «проблеме Гарика».

«Предлагаю поставить сатирическую комедию. Давайте окружим Гарика таким вниманием, пылинки будем сдувать с него, хвалить, восторгаться, и тогда он сам увидит, как смешон в роли всеобщего благодетеля. А Гарик поймет. На контрольной он быстрее всех решил задачку. Не глупый. А когда поймет, то станет лучше. Главное, что сам до этого дойдет». Тоже интересное предложение, – заметила Наташа.

«То-то, – с гордостью подумал Вовка. – Моя анкета самая оригинальная… Ладно, послушаем, что дальше».

«У меня сестра Катька. Пять лет. Всем на шею села и ноги свесила. Скажет Катька стих: «Идет бычок, качается, вздыхает на ходу» – мама ей конфету. Станцует Катька – бабушка шелковую ленту несет. Отгадает Катька загадку: два кольца, два конца, посредине гвоздик – дед в ее копилку двадцать копеек опускает. Катька и села на шею. Вот и мы зацеловали своего Гарика, на руках носим. Какие же мы друзья! Нас всех по углам развести надо и поставить носом к стенке и три дня есть не давать!»

Даже Алла Ивановна засмеялась на последней парте. Отсмеялись все, и Наташа новый лист достала. «В душе я Гарика не уважаю. Но вида не подаю. Не перехожу грань приличия. Скажете: лицемерие? Говорите на здоровье! А я думаю, что это самая правильная и нормальная позиция современного человека».

Тут Алла Ивановна беспокойно задвигалась на парте, но стоявшая за учительским столом Наташа уже держала в руке новую анкету. «Наше поведение я лично расцениваю как беспринципное. У нас во дворе недавно осудили на десять лет одного бандюгу – хотел ограбить сберкассу. А наш сосед рассказывает, что хорошо помнит этого преступника, когда тот еще маленьким мальчиком был. Он был очень хороший мальчик, кудрявый и веселый, и все его любили и баловали. Однажды он утащил у своего приятеля свисток, потом ножик складной. А в школе шапку украл. С этого началось. Теперь – в тюрьме. А мой отец говорит, что ржавчина с малой трещинки начинается. А что мы с Гариком делаем? Только расширяем эту трещину. Мы подлизы и лицемеры. И если у Гарика вины на копейку, то у нас, как говорит мой отец, – на целый рубль!»

– Ого, – выразительно проговорила Наташа. – Серьезное заявление… Ух, язык устал. Последняя осталась. – Она вынула листок, посмотрела и рассеялась: – Тут рисунок. Карикатура.

– Знаем, Валеркина работа! – сказал Мишка.

Сначала с первых парт потянулись, за ними – другие. Через минуту у стола сгрудились почти все пионеры. Валерка Крутов нарисовал Гарика, увешанного марками, жвачками, а вокруг стоят на коленях ребята и тянут к нему руки. Смешно нарисовал Валерка. Председатель совета отряда кое-как усадила ребят на места и обратилась к учительнице:

– Алла Ивановна, вы будете говорить?

– Зачем, – качнула та головой. – По-моему, достаточно сказано. Пожелаю только, чтобы вы не забыли этот разговор.

– Тогда собрание закрываем, – сказала Наташа. – Поздно уже.

Гарик первым вышел из дверей класса. В раздевалке он быстро накинул на себя пальто, и когда Мишка Анохин сказал ему: «Обожди, провожу тебя», Гарик, низко наклонив голову, лишь отмахнулся и поспешил к выходу.

За школой Мишка все же попытался догнать его.

– Ну чего несешься! – крикнул он. – Обожди, слышишь? И носа не вешай. Подумаешь, наговорили!..

Но Гарик, не обернувшись, прибавил ходу, побежал по заснеженной улице, синевато мерцавшей в прерывистом свете фонарей.

Мишка остановился, вздохнул, задумчиво взялся рукой за длинное ухо шапки. И тут увидел свою тень. Она косо перечеркнула тротуар, а выше, на сугробе, вдруг уродливо, горбато ломалась.

Мишка с ожесточением дернул ухо шапки, словно собирался оторвать его, и со всего маху всадил ботинок в сугроб. «А сам-то! – зло подумал о себе. – Сам-то лучше?..»

Мишка вытащил ногу и, не отряхнув снег, повернул обратно, к дому.

Алешины письма

Димка простудился двадцатого марта. Это он точно знал. И где простудился – тоже знал. Впрочем, и его родителям было известно, что сын попал под дождь, промочил ноги, после чего отлежал шесть дней с сильным гриппом. Два раза вызывали врача. Боялись, как бы не было осложнений.

Это все было известно. Однако никто не знал и подозревать не мог – по какой именно причине Димка попал под дождь, так зверски промочил ноги и сам весь промок. Никогда и никому не признался бы в этом Димка.

В тот день он только вышел из дверей кабинета физики в коридор, как нос к носу чуть не столкнулся с Мариной из шестого «А». Он шагнул вправо, и Марина – вправо, он – влево, и она – туда же. Тогда Марина засмеялась и сказала:

– Стой на месте, а я тебя обойду.

Вот и все. Марина, может, сразу забыла о ерундовом, забавном случае, а Димка не забыл – оба оставшиеся урока он только и думал об этом.

Димка и Марина учились в одной школе, их классы и предметные кабинеты находились на одном этаже, больше того – они жили в одном и том же доме, но Марина будто не замечала Димку – сероглазого парнишку, робкого и застенчивого, немного угловатого, потому что начал быстро расти и словно сам не мог еще привыкнуть к каким-то новым изменениям в своей внешности. Марина даже не считала нужным кивнуть ему при случайной встрече.

Марина совсем не знала, как Димка грустно смотрит ей вслед, не обращала внимания и на то, как меняется его лицо, когда он вдруг увидит ее в школьном коридоре или во дворе дома.

И вот этот неожиданный, невольный трехсекундный танец друг перед другом у двери физического кабинета и ее несколько слов, впервые обращенных к нему.

Димка понимал, что этот эпизод в Маринином отношении к нему ничего не изменит. Собственно, и отношений никаких не было. Тем не менее, выйдя в тот день, двадцатого марта, из школы, он быстро пересек улицу и остановился под деревом, ожидая, когда в школьных дверях появится Марина.

Выходило много ребят, дверь на тугой пружине то и дело хлопала, но Марина все не появлялась. Потом дверь перестала хлопать, никто больше не показывался. Димка решил, что в толчее просмотрел Марину, и хотел идти домой. Но, пройдя до угла школы, он в крайних окнах второго этажа увидел склоненные головы и даже Марию Николаевну разглядел – учительницу английского языка.

«Шестой урок у них», – подумал Димка. Он потоптался на месте, поднял воротник куртки и… вернулся к дереву, где стоял перед этим. Шел дождь. Он и утром шел, и днем, в иные минуты вперемешку с мокрым снегом, под ногами было слякотно. Посвистывал ветер, качая голые, отсыревшие ветки, усыпанные, как бисером, тяжелыми, ползущими вниз каплями воды.

Димка совсем иззяб в своей нейлоновой, намокшей и быстро потемневшей куртке. Ногам было холодно. Димка уверял себя, что надо идти домой, это просто глупо стоять и ждать, но… не уходил. «Теперь уже недолго осталось», – будто кто-то другой, со стороны, нашептывал ему. «А какой толк? – говорил себе Димка. – Ладно, дождусь. А что дальше? Зачем? Посмотреть, как она с девчонками покажется в дверях школы? Ну, могу еще сопровождать ее до самого дома. Пристроюсь шагах в двадцати сзади, и так буду идти, смотреть ей в спину. Или по другой стороне улицы буду шагать. Ведь к Марине не решусь подойти. Тем более, что идет не одна, а со своей подружкой Ленкой Мироновой, которая тоже из нашего дома и живет во втором подъезде на четвертом этаже».

Так Димка и заболел, отвалялся шесть дней в кровати.

Потом была последняя, самая короткая четверть, как обычно, немного суматошная, со спешкой, повторением всего материала, волнениями из-за годовых оценок. И все равно, даже в это беспокойное время не было ни одного дня, когда бы Димка не вспоминал о Марине.

Кончился учебный год, наступили каникулы. Димка вскоре уехал в пионерский лагерь на тихой речке Матыре. В прошлом году Димка упирался, говорил, что не хочет ехать, там скучно, что лучше будет ходить в городской лагерь. Родители ожидали, что сын и теперь начнет бунтовать, но Димка на этот раз согласился без всяких уговоров. Мать и отец даже удивились – поди-ка, пойми, отчего такое! Известно же: чем старше ребята, тем с меньшей охотой едут они в лагерь, а тут – наоборот. Не понимали родители. А все объяснялось так просто: девочка Марина из третьего подъезда – русоволосая, с тяжелой, длинной косой до пояса, с большими, задумчивыми карими глазами прошлым летом никуда из дома не уезжала. А в этом году она собиралась с матерью и отцом ехать к морю. Димка сам услышал об этом. Услышал случайно. Хотя, если подумать, то, может быть, и не так уж случайно. Ведь когда Димка стоял на балконе или гулял во дворе, то Марина, если она тоже была во дворе, все время как бы находилась под его наблюдением. Он, словно локатор, направлял глаза и уши свои в ту сторону, где была она. Поэтому разве можно сказать, что и о поездке к морю Димка услышал случайно? Нельзя.

Марина и Ленка вышли во двор с тазом выстиранного белья. Они принялись развешивать белье на веревке, протянутой между столбами, и Димка, увидев их, перешел из беседки, где читал журнал «Юность», поближе к столбам с веревками. Там тоже стояла у кустов лавочка. Сидеть на ней было даже удобнее, чем в беседке. Много ли из беседки увидишь? Кусты мешают. А здесь, на лавочке, всегда можно отыскать местечко или пригнуть ветку, и все будет видно. А слышно – тем более. До столбов – рукой подать, пять-шесть метров.

Склонившись над журналом, Димка смотрел на Марину – как она брала из таза наволочку или полотенце и, держа их за уголки, сильно встряхивала, так что в свете солнца секундно вспыхивало радужное облачко мелких водяных брызг. Она вешала полотенце на веревку, вынимала из зубастого ожерелья прищепок, висевшего на шее, одну из них, затем другую, цепляла на веревке. Руки у Марины были белые, почти не тронутые загаром, и у Димки перехватывало дыхание.

Тогда и услышал Димка о поездке на юг. Что родители ее с 10 июня идут в отпуск, и все они отправляются к Черному морю. Уже и билеты были куплены.

– Счастливая, – сказала Ленка Миронова. – Море увидишь. А мне только на третью смену мама обещала путевку в лагерь достать.

– И в лагере неплохо, – заметила Марина. – Приезжаешь – столько незнакомых девочек сразу. Мальчишки. Тоже незнакомые.

– Тебя мальчишки интересуют! – засмеялась Ленка.

– Почему обязательно мальчишки? – повесив полотенце, сказала Марина. – Просто новые лица. Кто, откуда, какие? Конечно, интересно. И мальчишки тоже. Разве они не люди?

– Еще какие люди! – опять засмеялась Ленка. – Валерий Кукин, например.

– А мне Валерий не нравится.

– Валерий не нравится? – не поверила Ленка. – Да что ты, какое у него лицо, волосы. На артиста Юрия Соломина похож. И рост высокий. И стройный.

– Заносчивый очень, – сказала Марина, и Димка, услышав это, вполне одобрил ее мнение. Кукина он знал. Точно: ходит, будто лауреат какой-то. Зато Ленка не согласилась с подругой:

– Он не заносчивый, Мариночка, а гордый. Это, между прочим, большая разница. Именно гордый. Валерий умный, хорошо учится, начитанный.

– Он не добрый, – сказала Марина. – Валерий все – только для себя. Разве он кому-то от души поможет? Ни за что. Нет, и не говори. Рыцаря из него не получится.

– Смешно! – фыркнула Ленка. – Где ты сейчас про рыцарей услышишь? Не те, Мариночка, времена. Скажи уж прямо: просто он на тебя не обращает внимания. Вот на Дину Соколову он поглядывает.

– Что ж, – сказала Марина. – Дина у нас в классе самая красивая.

– И тебе обижаться нечего. – Ленка подошла к Марине, отлепила у нее с синей лямочки на шее прищепку.

– Зачем ты так говоришь? – строго сказала Марина.

– Потому что это так и есть. Ты симпатичная.

– Но не красивая же. У меня – нос острый. Губы какие-то… Иногда в зеркало даже не хочется посмотреться. Знаешь, что Кукин недавно сказал мне? Я карикатуру с журнала перерисовывала на стекле, наклонилась низко, а он и говорит: «Осторожнее, стекло клювиком проткнешь».

– Ну и подумаешь! – сказала Ленка. – Это ведь шутка. А между прочим, Сережке Зимику Валерий один раз про тебя сказал, а я случайно услышала: «Смотри, говорит, какие ноги у Маринки красивые!»

Димке показалось, что Марина покраснела. Наверное, от смущения она так сильно тряхнула наволочку, что едва из рук не выпустила.

– Причем тут ноги! Я же о лице говорю. – Она прицепила наволочку и взяла с земли пустой таз. – И вообще, твой гордый, начитанный Кукин больше всего на ноги смотрит…

Димка проводил взглядом девчонок до самого подъезда. И на ноги Марины посмотрел. Тут с Валеркой Кукиным он согласился: ноги у Марины стройные. Но чего это она о своем лице всякой ерунды наговорила! Да у нее самое лучшее лицо! В зеркало, говорит, не хочет смотреться! Ну и придумала! И нос самый нормальный. Очень хороший нос. Этого пижона Кукина слушает! Да разве он что смыслит в носах? Индюк надутый!

До отъезда Марины оставалась всего неделя, потому Димка и возразить ничего не подумал, когда отец сказал, что в завкоме ему предложили для Димки путевку в пионерский лагерь.

Димка нисколько не пожалел, что поехал в пионерский лагерь. Правильно Марина сказала: это интересно – столько новых людей, лиц незнакомых. Ничего сначала не разберешь – кто, что, где, все мелькают перед глазами. Но прошло два-три дня – того уже запомнил, этого по имени знаешь, с тем за одним столом сидишь. А через неделю все таким привычным делается, будто сто лет живешь в этих уютных корпусах, на берегу тихой речки Матыры, с этими мальчишками и девчонками.

Время бежало незаметно. В двухдневный поход ходили, устраивали малую олимпиаду, играли с соседним лагерем в футбол, а еще в интересную военную игру. За эту игру Димку отметили на общелагерной линейке. Вообще-то, все говорили: если бы не Димка, то «синим» не видать бы победы, как своих ушей. Димка в разведке был. С венком из листьев на голове он лежал в траве почти на открытом месте, потому что цепь наступавших «зеленых» увидел неожиданно, когда они поднялись из лощины, и бежать к спасительным кустам было уже некогда. Все же его не заметили. Он буквально вжался в землю. И только они миновали его, удалились метров на сорок, он вскочил, свистнул и, петляя, как заяц, помчался к неглубокому, разведанному овражку. «Зеленые» увидели его и бросились в погоню. Но Димка, громко крича, чтоб услышали свои, и крутя трещетку-пулемет, скрылся в овраге, добежал до рощи и далеко оторвался от погони. А тут «синие» разобрались, где неприятель, и сами пошли в решительную атаку. Да еще и с флангов косили огнем.

После военной игры Райка Терских из их отряда подарила Димке гладкую, обструганную палочку. Во всю длину палочки винтом вилась синяя строчка из кругленьких, аккуратных букв: «Самому ловкому разведчику и самому хорошему мальчику Диме Кулешову от Раи Терских. На память».

Райка и поглядывала на него особо, а когда купались в речке, то она подплыла к Димке, подула на воду и спросила:

– Если бы я начала тонуть, ты стал бы меня спасать?

С девчонками Димка смелостью никогда не отличался, а тут он уверенно тряхнул мокрыми волосами:

– Обязательно!

– А если бы я совсем захлебнулась, и были бы сильные волны, а у тебя почти не оставалось бы сил?

– Ну и что? – тихонько плывя рядом с Райкой, сказал Димка.