Текст книги "Зуб мамонта"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Что греха таить: и Альке хотелось скопить денег. Какая будет та вещь, которую он решится купить, он еще не представлял. Но это не так важно. Было бы на что приобрести, уж он потом сообразит!

Ничего этого тетя Кира не знала, и потому, когда Алька снова повторил, что совершенно не желает ехать в лагерь, она сказала:

– Смотри, пожалеешь, да поздно будет.

– Не пожалею. Нисколечко, – заверил Алька…

А вот другие с удовольствием ехали.

И Толик через два дня уезжал в лагерь. Он сказал, что обязательно забежит проститься с Алькой и, если будет хорошая видимость, то поведет его к себе домой – смотреть Луну. «Телескоп» к этому времени он уже закончил монтировать, и хотя прибор получился не совсем таким, как он мечтал, но все равно теперь с его помощью рассматривать ближайший спутник Земли стало удобнее.

Однако проститься с Алькой Толик почему-то не пришел. И серебряной Луне никаких помех не было – спокойно и неподвижно стояла в небе. И все же Толик не пришел.

Алька мог бы и сам забежать к нему – три минуты ходу. Но не забежал.

Днем вышел досадный случай. Пустяк, в общем-то, но тем не менее… К Альке на улице подошел Котя и сказал, что своего дурака и обжору кота Тимофея палкой будет теперь гонять, если тот посмеет подойти к рыбкам.

– А где рыбок достал? – спросил Алька.

– Не достал… – Котя уставился на Альку жалобным и просящим взором.

– А-а… – догадался тот. – Пока нет, значит?

Котя отрицательно помотал головой, не спуская с него вопрошающего взгляда.

– А на меня чего уставился? – вдруг сказал Алька, – Что у меня, магазин? Дал в тот раз пять штук, где они? Такой хозяин ты, дашь еще – и снова без толку…

Алька в конце концов, вероятно, дал бы Коте-толстячку несколько мальков, просто ему жалко было сразу отдать, а Котя (хоть и маленький, да обидчивый) неожиданно повернулся и бегом заспешил по улице к своему дому.

Алька хотел крикнуть ему вдогонку, но махнул рукой: подумаешь, фокусы будет показывать!

Случай, прямо сказать, пустяковый, но как-то неприятно было на душе. И когда Толик ни вечером, ни утром не забежал проститься, то Алька лишь печально вздохнул про себя. Досадно, конечно, но, может быть, у него просто времени не оказалось? Дорожные хлопоты. Всегда одного часа не хватает.

Уехал Толик. Что ж, пускай. Валерка зато остался. Чем не друг?

День 95-й

Алька лежал, раскинув руки, и чувствовал, как прохладная капля пота медленно скатывается по боку, заползает под спину. Сквозь лист лопушка, которым он укрывал лицо, расплывчато и мутно просвечивало зеленое солнце. На живот, что ли, перевернуться? Но и поворачиваться было лень. Душно. Жарко. Тихо. Где-то попискивает птица, гудит шмель, на улице проурчал грузовик. А рядом – частое и нелегкое дыхание старого Буяна. Вот кому жарко-то в своей мохнатой шубе!

– Говорил: на речку надо было пойти, – сказал Алька. – Сейчас нырнуть бы. С головкой.

– Купание и здесь устроить можно, – отозвался Валерка и шевельнул коленкой – согнать муху. – Кричи – кому идти за водой.

– Велосипед! – сказал Алька.

– Девять! – тотчас ответил Валерка.

– Посчитаем… – Алька приготовился загибать пальцы. – Вело-си-пед. Во, насобачился! Девять букв. Точно. – Он поднялся и босиком, в одних плавках направился к торчавшей из земли водопроводной трубе с краном. Открутив кран, наполнил водой лейку.

Валерка, растянувшийся на траве, возле кустов крыжовника, распоряжался:

– Взяли! Шире шаг! Торопись!..

«Сейчас ты у меня покомандуешь!» – со смехом подумал Алька.

Он подошел к другу и без всякой подготовки выплеснул на него чуть ли не половину лейки.

Валерка страшно взвыл и вскочил на ноги.

– Очумел!

– Нервы надо лечить, – сказал Алька и передал ему лейку. – Не боюсь.

Однако от холодной воды и у него зашлось дыхание.

«Искупались», и сразу стало легче. Валерка вылил остаток воды на Буяна, с испугом наблюдавшего за их возней. Взвизгнув, пес отбежал немного в сторону, но тут же лег снова и принялся вылизывать на боку мокрую шерсть.

Потом друзья попаслись в кустах крыжовника. Но не долго. Ягоды были еще совсем зеленые, твердые и до того кислые, что рот на сторону сворачивало.

Опять повалялись на траве, подставляя покрасневшие тела горячему солнцу. И уже в который раз вели самый милый и волнующий для обоих разговор – о рыбках.

– Хорошо, что навозили тогда с братухой стекол, – сказал Валерка. – Обещает еще аквариум сделать.

– Я тоже три банки занял, – без всякого намека сообщил Алька. – У лиры – новые мальки, у большой меченосихи – снова штук шестьдесят.

Валерка слова его понял по-своему.

– Больше стекла нет. Только на один аквариум.

– А я что, разве прошу? – сказал Алька. – И в банках посидят. Банок у нас сколько хочешь. Тетя огурцы в банках покупает, помидоры.

– Все равно в аквариумах лучше, – заметил Валерка.

– Кто спорит…

– А у меня гуппят – целая стая. Штук полтораста. Плохо, что на базаре дают за них мало.

– Мне бы тоже гуппи заиметь. Удобно. Если кому дарить, то не жалко. А вид у них приятный. Самцы особенно…

– Брось ты! – поморщился Валерка. – Дарить, дарить! Кому нужно – сами достанут. И без дарения обойдутся.

Возражать приятелю Алька не стал. Может, и прав Валерка. Не подарил бы первый раз Коте рыбок, тогда бы и второй раз не пришел он клянчить. А так чертовщина какая-то вышла из-за этого. Будто и с Толиком поссорились. Или Галку взять. Подарил. А что толку? Все равно разговор об этом завела на сборе звена. Еще и в подхалимстве обвинила.

А вообще интересно, живут у Мариши те рыбки?..

Валерка словно угадал, о ком подумал Алька.

– Галку вчера видел. Идет с бидоном, на меня и не смотрит. Задавака! Рыбок ей даришь! Давить таких надо!

Спору нет: поволноваться Гребешкова заставила Альку немало, но чтобы «давить таких» – нет, он не был согласен. Правда, вслух об этом Алька распространяться не стал, не поймет Валерка. К тому же снова начало нещадно палить солнце – языком лень ворочать. Тем более о какой-то Галке. Вот про червей-трубочников поговорить стоит. Оказывается, на противоположной от них окраине города протекает грязный ручей, вот там любители и ловят этого удивительного червя.

– Ну, когда же за трубочником пойдем? – спросил Алька. – Помнишь, и в книжке о нем написано: очень хороший корм. Тогда рыбки еще быстрее станут расти.

– Сам знаю, – ответил Валерка. – Обязательно двинем. Петр обещал частую сетку достать. Как сделает черпак, так и пойдем.

– Хороший у тебя брат, – помолчав, проговорил Алька. – Все делает, помогает нам.

– Еще бы! Он и сам видит, что дело стоящее. Если все как следует наладить – большие деньги можно грести… Он у нас хозяин! – Валерка обвел горделивым взглядом сарай, где стоял мотоцикл «ИЖ», дом под железной крашеной крышей, раскидистые яблони (на их ветвях густо висели еще некрупные – по ореху – зеленые плоды), высокие груши, аккуратные ряды кустов малины, росшие вдоль забора. – Он хозяин, – повторил Валерка.

А потом Валерка вдруг сел на траве и потер рукой шею.

– Слушай, – сказал он, – а видел за автобусной остановкой, где пятиэтажный дом построили, внизу магазин делают? Витрины железные уже стоят, а стекол в них еще нет. Надо будет почаще ходить туда. Может, скоро привезут стекла. Откроют ящик, а там вдруг битое. Куда мы с братом ездили, там два битых стекла оказались. Вот хорошо бы. Попросим так или рубль дадим. Они и позволят нам взять. Тогда братуха и тебе аквариум сделает.

– А захочет мне?

– Спрашиваешь! Конечно, сделает. Сам же видишь, как он за твоей тетей Кирой ходит. Дома уж сколько раз говорил о ней: буду жениться. Только мать ворчит: не пара, мол, тебе. А почему не пара? Она же хорошая. Красивая. Я бы хотел, чтобы они поженились. А ты?

Алька перекусил травинку.

– Я тоже не против. Пусть себе женятся. Мы тогда с тобой кто же будем?.. Зятья, кумовья… или как там?.. В общем, родственники.

– Шурины, наверно, – поморщив лоб, сказал Валерка. – Ладно, пусть женятся, потом разберемся.

– Знаешь. – Алька придвинулся ближе к Валерке, тихонько сказал: – Тете письмо прислал… этот, Вадим. Ну, бывший муж тети. Он пьяница, только мучал ее. Пишет, что приедет в наш город. Вот гусь! Я увижу его у нашего дока – палкой шибану! Ишь, мириться теперь захотел!

– Мириться? – От удивления Валеркины брови поползли вверх. – Интересно…

День 98-й

Грязный и узенький ручей они отыскали без особого труда. Вот добираться только было очень далеко. Автобусом, потом седьмым номером трамвая до кольца, еще пешком идти.

Вода в ручье была мутная, издавала неприятный запах, видно, в ручей где-то сбрасывали всякие отбросы. Но именно такая вода, наверное, и нравилась червям-трубочникам. Когда Валерка железным черпаком выволок со дна ком грязи и, тряся в воде черпак, хорошенько промыл ее, то ребята, жадно приникшие взором к частой сетке, разглядели много тонюсеньких розовых ниточек. Это и были черви-трубочники.

Валерка так обрадовался, глаза его так сияли, что он, казалось, готов был проглотить этот прекрасный комок грязи. Да и Алька с восторгом смотрел на него.

Не прошло и получаса, как поллитровые банки обоих друзей были доверху наполнены драгоценной грязью.

Обратная дорога им показалась куда короче.

Теперь оставалось главное: извлечь червячков из грязи. Нелегкая работа! Но недаром ребята и книжки специальные читали, и бывали на рыбьем базаре (чего там только не наслушаешься!), поэтому многие премудрости из хлопотливой практики аквариумистов им уже были знакомы. Знали они и то, как довести дело до конца с червем-трубочником.

– Приходи ко мне, – сказал Валерка. – Братуха и решето такое сделал. Иголка не пролезет. Выложим на него грязь, пристроим над тазом с водой и начнем выкуривать на солнышке. Сами в холодную воду полезут.

Лишь туфли Алька сбросил в передней. Прямо с банкой и вбежал в свою комнату. За столом сидела тетя Кира и незнакомая пожилая женщина с белыми волосами.

– Алик! – воскликнула тетя Кира. – На кого ты похож! Взгляни на себя в зеркало!

Алька растерялся, хотел было поставить банку на стол, но вовремя успел сообразить, что ей здесь не место. На столе блестел вычищенный, как в день его рождения, никелированный чайник, стояла красивая тарёлка с печением, в блюдечках – вишневое варенье.

– Боже! – теперь уже с отчаянием сказала тетя. – Зачем тебе эта грязь? Унеси скорее… В общем, приводи себя в порядок, умывайся – и милости просим к столу.

Пряча банку, Алька конфузливо юркнул за дверь. Надо же было ему врываться в комнату, да еще с этой банкой! И правильно сказала тетя: незачем банке там стоять. Надо сразу Валерке было отдать. Испугался, домой потащил, будто кто-то съест его грязь!

В ванной комнате он взял мыло, повернул кран и тут увидел в зеркале свое лицо. Увидел и окончательно расстроился: на лбу, как в индийских фильмах, чернело пятно от грязи, на шее и щеке полосы, хотя и не такие черные, но все равно они явно не украшали его внешности. Хорош, во всей красе показался!

Алька умылся, причесал чуб, сменил рубашку – неудобно было выглядеть замарахой перед чужим человеком. Кто же она такая, эта тетя? Может быть, какая-нибудь артистка из театра? А вдруг – из редакции журнала «Пионер»? Приехала, допустим, по каким-то делам в их город, заодно решила и на него посмотреть. Все-таки автор. Алька сам, конечно, не верил в то, что придумал, но тем не менее он почистил щеткой брюки, оправил под ремнем рубашку и вошел в комнату.

– Познакомься, – сказала тетя Кира. – Это Елена Сергеевна. Мать Вадима.

Обе женщины наверняка заметили, как сразу же потускнело Алькино лицо.

– Садись. – Тетя Кира отодвинула рядом с собой стул. – Выпей с нами чаю. Ты же любишь с вишневым вареньем. Вот печенье бери… Елена Сергеевна, – обратилась она к собеседнице, – мы с Аликом большие друзья, доверяем друг другу, и у нас, по-моему, нет с ним секретов. Как, Алик, считаешь?

Он невольно посмотрел на серого пуделя, взиравшего на них с пианино, и неуверенно пожал плечами.

– Ах, у тебя, оказывается, есть от меня секреты? Вот не ожидала! Впрочем, конечно же, есть! Ты держишь от меня в глубокой тайне, сколько в последнем футбольном матче забил голов, с кем из мальчишек повздорил и даже решил подраться. Ты скрываешь от меня, какими поменялся марками…

Альке была непонятна необычная оживленность тети, ее разговорчивость, словно больше всего она боялась сейчас молчать. А может быть, она просто волнуется? Наверное. Это же мать Вадима. Зачем она пришла?..

Алька пил чай, прикусывал печенье и внимательно слушал, о чем беседовали женщины. А говорила, главным образом, тетя.

– Я не боюсь, Елена Сергеевна, вести этот нелегкий разговор при Алике. Так получилось, что после того несчастья с Зоей я практически заменила Алику мать. И вы понимаете, что раньше, когда у нас с Вадимом начались недоразумения, ссоры, началась невыносимая жизнь, то это касалось прежде всего лишь нас – меня и Вадима. Теперь же у меня Алик. И допустить, чтобы и он, еще ребенок (при этом слове Алька поморщился), испытал горечь унижений, услышал грубое слово или попрек, простите, Елена Сергеевна, я на это пойти никак не могу. Не имею права.

– Милая Кира, – положив руки на стол, печально проговорила мать Вадима, – я вас прекрасно понимаю. И вы совершенно правы в каждом своем слове. Ведь вы знаете: я всегда ценила, уважала вас и была на вашей стороне. А сейчас только одного хочу: позвольте Вадиму встретиться с вами. Я думаю, вы найдете его другим. Времени немало прошло – четыре года. Он многое понял. Не скажу, что сейчас стал таким, каким я хотела бы его видеть. Пока нет. Но уже другой. Лучше. Ему тяжело. Вы ему очень нужны…

Теперь тетя Кира молчала. От ее живости не осталось и следа. Смотрела в одну точку, ложечкой перекатывала в блюдце ягоду. С горечью сказала:

– Я ему нужна. Теперь нужна… Когда столько всего отравлено. Но ведь можно и так спросить: нужен ли мне Вадим?.. Алик, – сказала тетя Кира, – ты, пожалуй, все-таки пойди погуляй…

Алька не протестовал. Разговор, конечно, интересный, но кое-что, а возможно, и самое главное он уже понял. Понял, что тетя совсем не спешит прощать этого Вадима. Подумаешь, радость! Правильно сказала: он теперь и не нужен ей вовсе. Может, ей Петр Шмаков теперь нравится… И еще Алька понял, почувствовал, поверил: тетя не сделает ничего такого, от чего ему, Альке, будет плохо.

Успокоенный, Алька вышел из комнаты. Ладно, пусть хоть до вечера говорят. У него дела тоже важные. Как там черви-трубочники? Из грязи вылезли?

Вылезли, оказывается. Пока не все, правда, но в эмалированном тазу, в котором доверху была налита вода, несколькими живыми комочками уже копошились чистые, розовые трубочники.

Все сооружение стояло на крыльцо, ярко залитое солнцем. Тут же, на табуретке, в белой майке, открывавшей мускулистые руки, сидел Петр Шмаков. В больших пальцах он держал тонюсенький прутик и шевелил им грязь в деревянном четырехугольном решете.

– Я уже бросал червяков в аквариум! – радостно сообщил Валерка. – Так жрут, прямо дерутся!.. А ты чего так долго не приходил?

– Гости у нас, – насупившись, ответил Алька.

Петр ничего не спросил, лишь широкую бровь приподнял, вопросительно взглянул на Альку.

– Мать Вадима пришла, – еще более хмуро пояснил Алька.

– Так, – проговорил Петр и поднялся с табуретки…

День 102-й

Шмаков уже собирался нажать ручку газа – обогнать плетущийся трактор с прицепом, когда у входа в бакалейный магазин заметил Киру. В легком платьице и босоножках, с золотистой сумкой в руке, она показалась ему совсем девчонкой. И не подумаешь, что двадцать восемь. Он всего на год старше ее. А кто скажет, что только на год? Петру и тридцать пять дают. Эх, жизнь коромыслом! Сидит она, Кира, как заноза в сердце. Попробуй вырвать – больно.

Петр зарулил на обочину, заглушил мотор. Красный шлем он снял, повесил на руку и вошел в магазин.

Кира стояла в очереди в молочном отделе. Шмаков подошел сзади и, низко наклонившись над ней, сказал с улыбкой:

– Извиняюсь, гражданочка, вы – крайняя?

– Ах, это ты, Петр.

Она как будто и удивилась, и обрадовалась, но как-то сдержанно, в меру, и даже посчитала нужным шутливо поправить его:

– Вижу: не слушаешь по радио бесед о русском языке. Вместо «крайняя» говорят «последняя».

– Точно, – уже без улыбки ответил Шмаков. – Радио слушать некогда. Мы народ занятой.

– Хочешь сказать: я бездельница? – Она подняла тонкие брови.

– Не хочу… – Он помедлил и добавил: – Какая уж бездельница! Трудно тебя в последнее время перехватить.

– По-моему, наоборот. Театр уехал на гастроли, и я, бывает, весь день дома сижу.

– О том и толкую. Утром подвез бы на работу – не выходишь, у театра ждать – тоже… Один – ноль не в мою пользу.

– Между прочим, мой дом от твоего, если не ошибаюсь, не так и далеко. Помнится, мы даже соседи… Прошу вас, девушка, три бутылки молока, двести граммов масла, творогу…

Шмаков постоял в сторонке, пока Кире взвешивали творог и масло, и когда она подошла к нему, он продолжил прерванный разговор:

– Соседи! А толку-то…

Они вышли на улицу.

– Хоть сейчас подвезу. Не откажешься?

– А стоит ли? Взгляни – погода просто райская. Лучше пройтись… Да, что-то насчет соседей я не поняла.

– Что ж непонятного? – Петр зачем-то потрогал шлем. – Занятая очень стала. Гостей принимаешь… Это кто же приходил – мать Вадима твоего?

Кира внимательно и серьезно посмотрела на Шмакова:

– Моего?.. Да, был когда-то моим. Мужем был.

– Приехать собирается? Навестить? – Петр погладил блестящий шлем, будто смахивая с него невидимую пыль.

– Возможно…

Он надел шлем на голову, нахмурился:

– Говорить с ним будешь?

– Ты странный. – Кира пожала плечами. – Человек приедет, станет что-то говорить, а я, по-твоему, должна молчать?

Шмаков взялся обеими руками за руль:

– Так ты садишься? Поедешь?

– Зачем ты сердишься?

– Ты поедешь?

– Я пойду пешком. – Она повернулась и, стройная, прямая, зацокала каблучками по квадратным плитам тротуара.

Шмаков так рванул с места, что дрогнули желтые одуванчики, росшие на узеньком газоне.

Кира не прошла и сотни метров, как Петр уже спрыгнул с седла у своих тесовых ворот, закатил машину во двор. Потом сморщился, крякнул с досады и, не заходя в дом, крупным шагом поспешил обратно по улице.

«Нет, – подумал он, – рубить сплеча не годится. И характер показывать ни к чему. Только напугать можно…»

Он встретил ее за поворотом. На этот раз она удивилась, покачала головой:

– Однако и характер у тебя… Спичка. Хорошо, что не было инспектора ГАИ, непременно оштрафовал бы за превышение скорости.

– Прости, – виновато сказал Петр и протянул руку к сумке. – Разреши – помогу?

Она охотно разрешила:

– Это мне уже больше нравится.

– Сам не понимаю, что делаю, – сказал Петр. – Как лучше хочу, а получается… Злюсь. Еще Вадим этот!.. Зачем он тебе? Разбитый кувшин не склеишь… Кира, поедем с тобой в Прибалтику? Я в месткоме еще одну путевку попробую выбить.

– Не надо, Петр. Тем более выбивать. – Она тихо улыбнулась. – На днях я, видимо, в ГДР поеду, по туристической. Еще зимой подавала заявление.

– Вот так, – обескураженно развел он руками (в сумке даже молочные бутылки звякнули). – Снова один-ноль. А в чью пользу?

– Не в его, не думай. Не беспокойся насчет Вадима. Ты абсолютно прав, когда сказал о разбитом кувшине. Не склеишь, а главное, и не хочу склеивать. А что в разные места едем – это же прекрасно! Ты Прибалтику посмотришь, я – ГДР. Отдохнем, впечатлениями обменяемся. Подумаем…

– Опять подумаем, – вздохнул Петр. – Да не хочу я думать. Надоело. Я люблю тебя.

Они подошли к дому. Кира взяла у него сумку с продуктами. Помахала у калитки рукой.

– И все-таки, Петр, думать надо. Все это очень ответственно, мы не имеем права не думать…

День 107-й

Дорогу от своей калитки до пруда Алька знал во всех подробностях. За кормом теперь приходилось бегать чуть ли не каждый день. Рыбки в аквариумах и банках подрастали, появлялись новые, и чтобы насытить всю эту прожорливую ораву, нужно было покрутиться ой-ёй-ёй! Спасибо, червь-трубочник выручал. Он мог храниться в холодной воде значительно дольше, чем нежные дафнии.

На пути к пруду ничего интересного не было. Обычная дорога: одноэтажные дома на улице, окруженные заборами всех цветов, густая зелень за ними, дальше – крутой поворот, откуда видно полотно железной дороги с бетонными столбами и натянутыми электропроводами. Потом длинная кирпичная ограда – за ней помещается лесосклад – и снова переулок с рядами домов. Тут, в середине переулка, Алька всегда настораживался. Не то чтоб боялся идти мимо Галкиного дома – нет, просто он помнил (особенно после того случая, когда она подслушала их разговор с Валеркой о базаре), что в этом доме живет звеньевая, человек, который заинтересованно наблюдает за каждым их шагом.

И на этот раз, еще шагов за тридцать до Галкиного дома, друзья понизили голос и, словно по команде, повернули головы направо. Но звеньевой нигде не было. Зато в окне с настежь распахнутыми рамами они увидели Галкиного отца; он брился, глядя в круглое зеркало. Было даже слышно, как занудливой пчелой гудит в его руке электрическая бритва. За его плечом виднелся угол аквариума с зелеными растениями. Альке показалось, что и самих рыбешек он рассмотрел.

– Видел? – кивнул он на дом звеньевой. – Аквариум у нее. Настоящий!

– Сам рыбок подарил, – усмехнулся Валерка. – Это сколько же прошло?.. Больше месяца? Точно. Как раз бы на базар скоро нести. Шесть штук отдал? Вот посчитай, сколько из кармана уплыло.

– Да ладно! – как пикой, махнул Алька длинным сачком.

– Проладнаешься! Там ладно, здесь ладно – вот и не досчитал. Хозяин!

– Не обеднею, – стараясь наступать на тень собственной головы, сказал Алька. – Вот тетя послезавтра уедет – тогда уж я развернусь! Дней двадцать она проездит.

– Один будешь жить? – с интересом спросил Валерка.

– А чего такого? Я бы не испугался. И хотел один жить, да тетя боится. Рассказала этой… матери Вадима. А та рада стараться: «Поживу эти дни у вас. Посмотрю за вашим племянником. А то голодный насидится…»

– Во радости-то! – посочувствовал Валерка.

– Куда уж больше! Хоть из дома беги.

– Смешно. Они бы ругаться должны. А выходит, не ругаются.

– Ругаться! Слышал бы, как разговаривают! Будто родные. Все на «вы». «Налить вам еще чашечку чая?», «Благодарю вас, дорогая, только полчашечки».

– Не поймешь, – сказал Валерка. А потом подозрительно взглянул на Альку. – Погоди. А не нарочно это они? Братухе голову крутит, а сама Вадима ждет не дождется…

– Не, не! – замотал головой Алька. – Железно – с Вадимом она мириться не хочет. Так его матери и сказала.

– А та что?

– Что та? Ничего. Понимает. Одного, говорит, прошу: позвольте Вадиму встретиться с вами. Поговорите.

– Де-ла… – протянул Валерка.

– Не больно веселые, – согласился Алька и плюнул на забор. – А-а, мне она до лампочки! Думает, что слушать ее стану. Ха! Кто мне такая? Поесть приготовит, и спасибо. Вольный казак! Сейчас мы с этими рыбами развернемся! Вчера только пятерку выручил. Ничего, в следующее воскресенье не промахнусь. Штук сорок возьму на базар.

– Удивил! – пренебрежительно заметил Валерка. – Я и побольше наберу!

Галку они выглядывали в окошках ее дома, а она здесь – на пруду. И чем занималась? Алька увидел – чуть со смеху не покатился. Гребешкова стояла по колени в воде и детским сачком, с каким за бабочками гоняются, добывала своим рыбкам корм. А смешней того на Маришу было смотреть. Стоит на цыпочках, у самой воды, изогнулась, ножки вместе, платье колокольчиком и рукой показывает: как же, она лучше знает, где ловить!

А Валерка в этой уморительной картинке ничего забавного не находил. Поморщился, словно от зубной боли:

– И здесь от нее нет покоя! Идем подальше, с другой стороны.

Это верно: от Галки действительно не спрячешься! Не успели они устроиться поудобнее, налить в банки воды, еще и сачки не пустили в дело – она тут как тут. Остановилась за спинами, наблюдает.

– Чего надо? – Валерка широко размахнулся сачком на длинной бамбуковой палке. – Отойди. Заеду по физии!

– И злой ты, Шмаков!

– Какой уж есть.

Гребешкова спустилась поближе к Альке и, обращаясь к нему, пожаловалась:

– А я черпаю, черпаю – ничего нет… Ой, у тебя не из марли сачок, а матерчатый!

– Ты бы еще рыболовную сеть забросила! – усмехнулся Валерка.

Подошла и Мариша. В руках, боясь расплескать воду, несла банку.

– Алик, поймай нам этих жучков.

– Аквариумисты! Жучков! – погрузив сачок в зеленоватую непрозрачную воду, проворчал Валерка. – Шли бы лучше отсюда, не мешали людям.

– Посмотреть, что ли, нельзя?

– Да гляди, – милостиво разрешил Валерка. – За гляденье денег не берем. Верно, Алик?

– Все на гроши меряете! – Галка с ожесточением мотнула каштановыми кудрями и схватила Маришу за руку. – Идем отсюда! Сачок переделаем – сами наловим.

Альке было чуточку жалко девчонок, он бы охотно наловил им корма (экий труд: сачком поводить да в банку вытряхнуть добычу!), но его друг Валерка был в эту минуту исполнен такого достоинства и пренебрежения, что Алька устыдился своей слабости. «Вообще, правильно, – подумал он, – хотят рыбок держать, так пусть сами все и делают».

День 112-й

Уже три дня прошло, как уехала тетя Кира, и в доме их теперь жила Елена Сергеевна. Алька и в самом деле чувствовал себя вольным казаком. Он не считал нужным отчитываться перед чужим человеком, докладывать, где был и что делал. За три дня они перебросились всего несколькими незначительными фразами. Поев, Алька старался поскорее убежать из дома, приходил поздно. На второй день даже обедать не явился. Елена Сергеевна выговаривать ему за это не стала, лишь заметила, что надо бы предупредить ее, раз собрался идти на речку. Она бы наделала бутербродов, яичек сварила.

– Хоть что-нибудь перехватил? – спросила она.

– Три пирожка съел, – вспомнил Алька. – Мороженое.

– А деньги у тебя были?

– Были, – сдержанно ответил он, хотя – сказать честно – для того, чтобы купить на пляже пирожки, ему пришлось занять пятнадцать копеек у Валерки. Вот так: и богатый, и бедный. В копилке – ого! Пирожков мог бы накупить – месяц жевать не пережевать. Это в копилке. А в кармане – блоха на аркане. Валерке пятнадцать копеек должен – вот сколько в кармане. Но это все ерунда: в воскресенье махнет на базар – заработает.

Однако в субботу его планы на выходной день оказались под серьезной угрозой.

Еще обедая на кухне, Алька, заметил, как постепенно нахмурилось небо, а потом на улице просто потемнело, будто вечер не ко времени наступил.

Елена Сергеевна включила свет, обошла комнаты, закрыла везде окна.

– Идти никуда не собираешься? – спросила она.

Альке не обязательно было отвечать на такой вопрос с подробностями, можно было бы отделаться и короткими «нет», «да», но Елена Сергеевна смотрела на него приветливо, спокойно, и Алька, сам не зная почему, сказал:

– В футбол договаривались играть. Тигра поспорил, что больше пяти голов не пропустит в свои ворота. – Алька даже подумал, что нужно сделать кое-какие разъяснения: – Тигра – это Валька. Наш вратарь. У него настоящие вратарские перчатки есть.

– Не повезло, – сказала Елена Сергеевна, – по крайней мере до завтра придется вам отложить этот волнующий спор. Вот-вот дождь начнется.

Наверное, и минуты не прошло, как железная крыша их дома загрохотала, будто кони из конца в конец тяжелую телегу начали раскатывать там.

– Уж не град ли? – припав к стеклу, по которому струились ручьи дождя, сказала Елена Сергеевна.

Нет, то был не град. Просто капли дождя, крупные, как ягоды крыжовника, сплошным обвалом летели сверху, из туч, низко прижатых к земле, словно там, вверху, им было невмоготу нести такое море воды.

К шуму дождя временами примешивались и звуки грома, но были они не страшные, точно долетали издалека; видно, к грому было не под силу спорить с этим сплошным густым шумом миллионов капель, падавших на крышу, землю, деревья.

Вскоре дождь попритих. Лил уже не так сильно, но небо по-прежнему оставалось темным, без единого просвета. Вот тогда Алька и подумал, что вряд ли сумеет завтра пойти с рыбками на базар. Он устроился с ногами на тахте, включил настольную лампу и забылся над книжкой. Однако недолго пришлось ему почитать: на потолке, почти над самой картиной, с нарисованным морем, обозначился мокрый кружок и оттуда на крашеную половицу свалилась первая капля. Звук этой капли и услышал Алька, тотчас и синеватый кружок на потолке заметил. Никак крыша протекает?

Удобно устроился Алька, да что делать, надо на чердак заглянуть: что там за непорядок такой?

И какой еще непорядок! Тетя Кира непременно сказала бы: ой-ля-ля! Что-то сделалось со старой железной крышей. То ли проржавела окончательно, то ли щель какая образовалась – Алька не рассмотрел как следует, высоко было. И когда рассматривать? Глиняный пол чердака в том месте, где струйкой лилась вода, совсем раскис, сплошное болото стояло. Алька растерялся, поискал глазами какую-нибудь посудину, чтобы водрузить ее посредине болота. Но в полутьме чердака ничего подходящего не приметил. Вот кадушка бы когда пригодилась! Может, для этой цели она и стояла тут?.. Впрочем, какое это имеет сейчас значение? Раз приспособил кадушку под корм – надо что-то другое подыскать. Алька кубарем скатился по крутой лесенке вниз, даже Елену Сергеевну напугал.

На первый случай решили подставить таз. Алька с той же быстротой, что вниз скатился, снова взлетел на чердак. Сзади, охая и осторожно ступая по незнакомым ступенькам, поднималась Елена Сергеевна.

Эмалированный кухонный таз недолго мог выполнять свои защитные функции: струйка воды из поврежденного на крыше места текла довольно резво. Не прошло и нескольких минут, как в тазу можно было бы вымыть не только ножи и вилки, но и высокие чашки, стаканы. Алька сбегал вниз, принес ведро. Перелил из таза – чуть не полное. Опять вниз поспешил. Открыв наружную дверь, прямо с крыльца выплеснул воду в шумящий непрекращающийся дождь. Вот удовольствие! Сколько же раз придется бегать ему выливать воду? По дороге заглянул в большую комнату. Беда! И здесь потоп. С потолка капало так часто, будто там была своя маленькая туча. Хорошо, что второе ведро нашлось: Алька поставил его на пол, под капли.

Пока выливал воду да хлопотал в комнате, в тазу, на чердаке, воды снова на полное ведро. Карусель!

Через час Алька окончательно измотался. Спасибо, Елена Сергеевна помогала ему: переливала воду из таза в ведро, сама раза три спускалась вниз.

Алька уже подумывал, не вылить ли из кадушки воду с кормом и не затащить ли кадушку на чердак, когда шум дождя по железной крыше сделался не таким плотным и громким. А потом шум вдруг совсем прекратился, лишь в таз шлепались капли да еще где-то журчало тоненько.

– Теперь молись, чтобы дождь ночью не пошел. – Елена Сергеевна улыбнулась и похлопала Альку по мокрому плечу. – А ты на работу мастак, просто силен! Сколько ведер перетаскал…