355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Брюханов » Заговор графа Милорадовича » Текст книги (страница 2)
Заговор графа Милорадовича
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 04:15

Текст книги "Заговор графа Милорадовича"


Автор книги: Владимир Брюханов


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 39 страниц)

ВВЕДЕНИЕ
От Петра до Павла: гонки на карусели

Все реформы в России за последние триста лет происходили по совершенно сходному сценарию: сначала – военное поражение, демонстрирующее глубину военно-технической отсталости России, затем – реформа, призванная ликвидировать эту отсталость. Так было со времен разгрома Петра I под Нарвой и вплоть до провала Советского Союза в Афганской войне и в гонке вооружений с Соединенными Штатами.

Петру досталась страна, пребывавшая в течение нескольких предшествующих веков в добровольной и достаточно прочной изоляции от Западной Европы. Торговые связи, поддерживаемые через Архангельск, особой роли не играли, а немногочисленные иностранцы, добиравшиеся до центра России, никаких просветительских задач не решали, да им этого и не позволяли. Ближайшие соседи на западе и северо-западе – Швеция и Речь Посполита – были уже традиционными противниками; их интересам также никак не соответствовало проникновение в Россию новейших технологий. От южных морей Россия была отрезана враждебной Турцией, взявшей на себя главенство и над остатками татарских завоевателей.

Последствия изоляции оказались более чем плачевными: достаточно указать, что, например, первая домна была построена в Европе в 1443 году, а в России – не ранее 1636 года. Чистых двести лет отставания!

Петр понял, что его поражение под Нарвой вовсе не случайность и не только гнусные происки внутренних и внешних врагов (как постарался представить дело его великий предшественник Иван Грозный, оказавшись в аналогичной ситуации). Не имея в руках современной военной техники и не освоив ее тактического применения, невозможно было надеяться на успех в борьбе со Швецией – одной из самых передовых и сильных тогдашних европейских держав.

Реформы Петра, вполне заслуженно прозванного Великим, отличались глубиной и коварством замыслов, неуклонной волей и жестокой решимостью при исполнении. Начались они с неслыханных по масштабам акций промышленного шпионажа.

Самолично обшарив Западную Европу, организовав там эффективнейшую деятельность собственных эмиссаров и резидентов, завербовав множество перебежчиков и агентов влияния и используя взаимные противоречия западноевропейских правительств, Петр проник во все секреты западной технологии и обзавелся кадрами, способными внедрять их в России.

В конце жизни Петр считал свой успех невероятной удачей и отказывался понимать вопиющую глупость европейцев, явно не оценивших, какого врага они взрастили на собственную голову – это вовсе не вольная трактовка с нашей стороны, а действительно мнение самого Петра, неоднократно им высказанное.

Авангардом петровских преобразований стало дворянство, только в небольшой степени состоявшее из старой знати. Тогдашний служилый класс был плоть от плоти детищем прежнего режима: сами с рождения привычные к зуботычинам и унижениям, дворяне оставались корыстолюбивыми, беззастенчивыми и жестокими служаками, готовыми унижать и попирать налогоплательщиков, а ради сиюминутных благ лихо рисковать и собственными, и, главным образом, чужими жизнями. Петровское дворянство было рекрутировано изо всех сословий российского народа, и к концу царствования Петра представляло собой весьма внушительную силу – суммарное число их самих и членов их семейств достигало около 2 % численности всего населения.

Всю мощь этого аппарата Петр подчинил задаче создания новейшей промышленности, судостроения и содержания гигантской армии, также подвергшейся коренной модернизации. Затем дополнительно была поставлена задача строительства новой столицы и прочих укреплений на завоеванной территории.

Прямые военные расходы в 1701 году достигли почти 80 % тогдашнего государственного бюджета, и никогда позже не поднимались до такой рекордной отметки!

Зато и достижения Петра оказались впечатляющими: выход к Балтийскому морю, который до сих пор умудрилась сохранить Россия, и новая столица, по сей день остающаяся одним из красивейших городов мира. Эти достойные памятники Петру и позволили успешно скрывать до нашего времени, что вся деятельность Петра завершилась грандиозным и чудовищным крахом. А все дело оказалось в цене, которою Петр заставил собственный народ оплатить эти баснословные успехи.

А.С.Пушкин писал про Петра I: «все состояния, скованные без разбора, были равны пред его дубинкою. Все дрожало, все безмолвно повиновались».

«Не все ль неволею сделано?» – горделиво вопрошал сам Петр в одном из позднейших декретов. Действительно, все было сделано неволей – и притом самой страшной.

Одной единственной дубинки, которой царь самолично лупил встречных и поперечных, было, конечно, недостаточно.

При Петре каждый государственный служащий был буквально рабом вышестоящего начальника, а представители низших слоев населения, вроде бы не имеющие никакого отношения к государственному аппарату, были в полной личной зависимости от любого представителя власти. Насильственной мобилизацией была собрана не только беспрецедентно огромная армия (ее численное превосходство стало решающим фактором в Полтавской битве), но и фабричный контингент уральских заводов и других многочисленных предприятий новейшей промышленности. Мало того, даже руководство этих фабрик было невольниками государства в гораздо большей степени, чем через два века их преемники – «красные директора».

Добившись впечатляющих военных успехов, Петр столкнулся с совершенно неразрешимой проблемой: государству было не по карману содержать столь громадную армию – она более чем втрое превышала предельную норму, какую могли выдержать европейские государства в XVIII веке – 1 % численности населения. Демобилизовать же ее оказалось невозможно.

В Западной Европе тогда были общеприняты наемные войска. На время войны государи, запасясь соответствующими денежными средствами, нанимали такую армию, какую им и позволяли эти средства. На постоянной службе находились только высококвалифицированные профессионалы, составлявшие костяк армии военного времени. Но даже и среди последних многие владетельные господа в мирные дни удалялись в собственные замки, освобождая казну от необходимости их содержать. В военное время было принято вербовать солдатские массы и путем упомянутого наема, и обещанием военной добычи, и патриотической пропагандой, и попросту насильственно. В последнем случае используемое пушечное мясо было, конечно, наименее надежным. Удобство, однако, состояло в том, что при прекращении войны основная часть войска возвращалась к своему постоянному бытию, от которого отвлекалась только на время. В России все это оказалось невозможным.

Петр мобилизовал все ресурсы, установив беспрецедентную систему принуждения. В частности, большинство деревенских жителей, не исключая и сельских священников, приписали к ближайшим поместьям (в отношении священнослужителей это было вскоре исправлено), принудив их содержать дворянина, также пребывавшего на службе, в порядке общеобязательной государственной повинности.

Нужно обладать невероятным цинизмом или глупостью, чтобы утверждать, что крестьяне могли придти в восторг от подобных перемен. Пополнять же ряды крепостных демобилизованными квалифицированными солдатами, прошедшими через кровавые битвы, было просто невозможно: они бы в пух разнесли всю эту систему насилия – особенно, если бы их лишили привычной системы армейского довольствия.

К каким ужасающим разрушительным последствиям может приводить неуправляемая демобилизация огромной армии – это России предстояло испытать осенью 1917 года. Но и много раньше это было очевидно всякому здравомыслящему человеку.

Армию, таким образом, необходимо было сохранять. Но государственных средств катастрофически не хватало. Это привело к следующему экстравагантному решению: в конце царствования Петра страна была поделена на территории, отданные в распоряжение отдельным воинским частям. Последние должны были взять на себя сбор налогов, а также самоснабжение, не зависящее от центрального государственного аппарата, на основе принципов действия оккупационной армии, захватившей чужую враждебную страну.

Любой русский солдат мог сапогом распахнуть дверь любого российского жилища и безропотно получить пищу, ночлег и женщину. Отпор мог дать лишь начальник более высокого ранга, оказавшийся внутри – и тут уж горе самоуправщику! Впрочем, по внешнему виду российских жилищ было трудно впасть в ошибку.

Зверская политическая ломка, осуществленная Петром, не подвергалась в последующие века объективной оценке и осуждению в должных масштабах. Критика петровского режима стала лишь уделом отдельных исторически образованных мыслителей. Так, например, известный российский философ и идеолог Г.П.Федотов писал в парижской эмиграции в 1927 году: «Сейчас мы с ужасом и отвращением думаем о том сплошном кощунстве и надругательстве, каким преломилась в жизни Петровская реформа. Церковь ограблена, поругана, лишена своего главы и независимости. Епископские кафедры раздаются протестантствующим царедворцам, веселым эпикурейцам и блюдолизам. К надругательству над церковью и бытом прибавьте надругательство над русским языком, который на полстолетия превращается в безобразный жаргон. Опозорена святая Москва, ее церкви и дворцы могут разрушаться, пока чухонская деревушка обстраивается немецкими палатами и церквами никому не известных календарных угодников, политическими аллегориями новой Империи. Не будет преувеличением сказать, что весь духовный опыт денационализации России, предпринятый Лениным, бледнеет перед делом Петра. Далеко щенкам до льва».

Между тем, параллели между петровским и большевистским режимами должны рассматриваться не эмоционально, а конкретно и содержательно. Этого по сей день не потрудились сделать российские историки. Еще бы: одни специалисты занимались социально-экономическими особенностями царствования Петра I, а совершенно другие – «военным коммунизмом» 1920–1921 гг., причем в недавние времена – в условиях жесточайшей цензуры, которой подвергалась информация о самых крупных и нелепых провалах коммунистического строительства. А ведь и Петр I, и Ленин с Троцким и Сталиным действовали в совершенно сходной обстановке и принимали абсолютно аналогичные решения.

Большевики тоже в начале 1920 года пришли к решительной победе над непосредственными военными противниками (хотя чуть позже выяснилось, что политические осложнения с Польшей и вовремя не захваченные Крымские перешейки затянули крупные военные действия еще почти на год) и тоже столкнулись с необходимостью демобилизации огромной армии, созданной жесточайшей принудительной мобилизацией.

О Петре большевики ничего толком не помнили – как и положено по российским традициям, зато хорошо знали негативный опыт своих предшественников, просчеты которых совсем недавно постарались обратить себе на пользу, захватывая государственную власть в 1917 году. Поэтому вместо демобилизации в 1920 году они стали переводить Красную армию на трудовой фронт: восстановление железных дорог, рудников, шахт и заводов, пришедших к этому времени в полный упадок, а также на самоснабжение – непосредственную сельскохозяйственную деятельность, а главное – на усиление принудительной реквизиции продовольствия у крестьянства.

Интереснейшей и позже тщательно скрываемой особенностью этого периода, названного существенно позднее (подчеркиваем это!) военным коммунизмом, было то, что его создатели и идеологи совершенно искренне считали его самым настоящим коммунизмом, обещанным всему человечеству в качестве светлого и вечного будущего! Летом 1920 года, в условиях тотального развала финансовой системы, готовился даже декрет о полной и окончательной ликвидации денег!

Вся затея с коммунизмом окончилась крахом, встретив решительное сопротивление населения, в том числе – тех же трудоармейцев (не путать трудоармейцев 1920–1921 гг. со ссыльными немцами, которых с 1941 года именовали так же!). Коммунизм оказался не постоянным, а временным, а потому и приобрел стыдливую и лживую кличку военного. Последовавшая с 1921 года вынужденная демобилизация армии существенно подорвала монолитность режима и закрепила (хотя тоже, как оказалось, временно) компромисс между коммунистическими властями и населением, получивший название НЭПа.

В.И.Ленин, просто не пережил этого краха, а его полнейшая политическая растерянность в последние месяцы жизни вполне очевидна. Менее очевидно то, что в это время он подвергся фактически бойкоту и изоляции со стороны всех прежних соратников, не исключая собственной жены. В обоснованность его советов уже никто не верил, и абсолютно никому не интересно было выносить их наружу. Ему буквально завязывали глаза и затыкали рот – отсюда и все перипетии с его так называемым «Завещанием», где он со своей стороны постарался всех облить грязью.

Влияние Л.Д.Троцкого – второго по значимости большевистского вождя 1917–1921 гг. – падало пропорционально сокращению численности Красной армии, которой он командовал, и снижению ее роли. Сам он утратил и авторитет, и собственную веру в победу, и волю к политической борьбе, которую он впредь вел с бестолковостью и упорством сломанного механизма.

Только беспринципным карьеристам и оппортунистам во главе со Сталиным все оказалось нипочем, хотя для сохранения собственной власти им пришлось очень и очень потрудиться!

Постепенно было признано, что коммунизма человечеству не видать (и слава Богу!), но об этом многие десятилетия не разрешалось писать и говорить вслух.

А ведь все это можно было предвидеть заранее, если не понаслышке, а по существу знать историю Петра I.

Петровский режим тоже привел Россию к полному разорению. Этот факт тщательно замалчивался всей послепетровской официальной пропагандой – очень красочное проявление российской специфики!

У Петра не было ни Освенцима и Треблинки, ни Лубянки и ГУЛАГа, но он прекрасно обходился и без таких эффективных учреждений: численность российского населения сократилась за годы его правления почти на четверть! Нечто подобное периодически случалось в России и в более древние времена, но после Петра такими достижениями не мог похвастать ни один из кровавых властителей!

Массами гибли мобилизованные на строительство новой столицы в болотистой дельте Невы, истреблялись солдаты в беспрерывных войнах, умирало население от голода и эпидемий во всех концах разоренной России. Мирные труженики, отданные во власть ничем не стесняемой оккупации и грабежа, не могли и не хотели восполнять своим трудом возникший дефицит всех материальных ресурсов.

К 1725 году государство полностью обанкротилось: недоимки податей за 1724 год достигли одного миллиона рублей (при девяти миллионах расходной части бюджета), а за две трети 1725 года (т. е. сразу вслед за смертью Петра) дошли до двух третей исчисленного оклада!

Сама армия, переведенная на самоснабжение, могла действовать только на хорошо населенной территории. Поэтому попытки перейти через малолюдные степи, лежащие южнее России (вот так непреодолимое препятствие!), кончались полным провалом, и пробить выход к незамерзающему Черному морю не удавалось вплоть до последней четверти ХVIII века.

Петровская индустриализация, построенная на варварском принуждении работников всех уровней, захлебнулась – люди не выдерживали ее темпов. Потребительский рынок, способный инициировать производство промышленных товаров, был парализован – нищета населения снизила покупательные способности до минимума. На долгие годы установился промышленный застой.

Несколько по-иному сложилась судьба отечественной черной металлургии. Как и коммунисты через два века, Петр направил на эту отрасль особый нажим – и добился впечатляющих успехов. В 1725 году домна, запущенная на Нижнетагильском заводе Н.Демидова, была крупнейшей в мире! А еще через десяток лет Россия по объемам выплавки чугуна уже вышла на первое место в мире и удерживала его вплоть до начала XIX века – недостижимая мечта товарища Сталина! Беда в том, что в условиях общего застоя в самой России не было потребности в таком количестве металла. Доменному производству угрожала подлинная гибель, но выручила международная торговля.

Дешевый чугун, выплавленный мужиками, прикрепленными к уральским казенным заводам, экспортировался в Англию, где использовался в как раз происходившей промышленной революции.

Умер ли пятидесятитрехлетний Петр 28 января 1725 года естественной смертью или стал жертвой злодеяния – в любом варианте деятельность этого прославленного «реформатора» завершилась для России отнюдь не преждевременно.

Аналогия с Владимиром Ильичем более чем очевидна – и тот, и другой имели полную возможность убедиться в крахе собственных начинаний!

В 1718 году Петр казнил своего наследника-сына, 5 февраля 1722 года издал указ, позволяющий монарху самому назначать себе преемника, сам же умер, не успев назначить никого. Вплоть до царствования Павла I это обрекло Россию на произвол в престолонаследии и почти беспрерывные государственные перевороты.

Непосредственные преемники Петра столкнулись с ужасающими проблемами.

Нищета государства и его подданных была поразительной. Государственные чиновники годами не получали жалования (знакомая картина!), а его размеры заведомо не могли покрывать потребностей основной массы служащих, даже если бы его регулярно выплачивали! Каждый воровал где и как мог (хотя пойманного ждали ужасные кары!), закладывая традиции государственного управления, действующие по сей день, но это не могло разрешить все проблемы страны.

Разумеется, дефицитные материальные ресурсы порождали и жесточайшую борьбу за их обладание. И, конечно, это принимало формы заговоров и политических интриг, проигравшие в которых кончали свои жизни под пытками и на плахе, в лучшем случае – в ссылке куда-нибудь в Соловки или на Приполярный Урал. Лишь позже, когда материальное благосостояние привилегированных слоев заметно окрепло, смягчилась и политическая практика: Елизавета Петровна, взойдя на трон в результате заговора, расправилась со своими соперниками, но затем дошла даже до официальной отмены смертной казни.

Правление Екатерины II началось с убийства ее мужа – Петра III. Через два года жестокая расправа обрушилась на инициаторов освобождения из Шлиссельбургской крепости бывшего императора Ивана Антоновича – предшественника Елизаветы Петровны, формально царившего в младенческом возрасте, а с тех пор томившегося в неволе; при попытке освобождения он был убит. Но уже та же Екатерина, разоблачив новый заговор, созревший через десяток лет после ее собственного коварного государственного переворота, и вовсе обошлась без расправ.

Какой же выход из экономической пропасти нашли российские власти ХVIII века? И на этот вопрос есть очень естественный и вполне современный ответ: конечно, приватизацию!

Частная собственность на землю имелась в России и до XVIII века: это были вотчины, принадлежавшие потомкам старой знати – князей и бояр. На этой земле жили и крестьяне, находившиеся в крепостной зависимости от помещиков и лишенные права свободного перемещения, – такая форма отношений существовала когда-то и в феодальной Европе. При Петре подобных настоящих лендлордов было достаточно немного – в 1700 году всего 136 фамилий, состоящих из 330 лиц (Петр любил точность!), но в совокупности они обладали весьма значительной земельной собственностью и правили изрядным числом крепостных.

Петр постарался сформировать постоянную связь между дворянами, составлявшими верхние слои служащих его государственной системы, и крестьянами, которых он рассматривал как служащих нижнего уровня. В том же 1700 году таких новоявленных помещиков было только 2849 фамилий из 14711 лиц – это было самым началом создания нового класса (почти по М.Джиласу, не подозревавшему, что описывает явление, хорошо известное в истории!), и в дальнейшем их число стремительно возрастало.

В 1722 году Петр ввел Табель о рангах, придав строгий иерархический порядок всем чинам – военным, штатским и придворным; всякий служащий, достигший определенного уровня, автоматически становился дворянином. Эта мера узаконила присвоение дворянского звания всему верхнему слою соратников Петра. К концу его царствования подавляющее большинство из них получило в свое распоряжение населенные поместья.

Учитывая значительную численность дворянства, а также и то, что из остальных 98 % населения порядка только половины было при Петре обращено в крепостных (крепостного права, например, вовсе не было ни на севере Европейской России, ни за Уралом), нужно отметить, что с самого начала наделение дворян населенными землями происходило неупорядоченно и неравномерно.

При Петре все это сочеталось с упомянутой прямой военной оккупацией. На практике крестьян грабил каждый, кто мог, и так сильно, как только мог. Этим, в сущности, и объясняется главная тяжесть наследства, оставленного Петром.

Радикальными реформами, последовательно осуществленными во второй и третьей четвертях ХVIII века, крестьян, приписанных к определенным дворянам, передали последним в полную собственность: вот это была приватизация – так приватизация! При этом не было издано никакого указа, позволяющего помещикам торговать своими крепостными как частной собственностью, но такая торговля на практике полностью вошла в быт – о, эти замечательные особенности российского «права»!

Решающую роль сыграло законодательное уничтожение разницы между вотчинами и поместьями в 1731 году. В 1735 году помещичья власть усилилась разделением функций: крестьян обязали платить государственные налоги, основу которых составляла подушная подать, а помещиков, формально свободных от налогов, – эти подати собирать. В 1736 году помещики получили право самостоятельно определять наказание беглым крепостным.

К этому времени прежняя численность дворян и членов их семейств, прикрепленных к поместьям, от 15 тысяч в 1700 году выросла до 64,5 тысяч в 1737. Теперь их всех сделали не временными помещиками, а постоянными!

Это нововведение произошло при Анне Иоанновне, справедливо заслужившей неодобрительный отзыв П.Б.Струве, и было закреплено и углублено ее преемниками. В 1758 году вышел указ, обязывающий помещика наблюдать за поведением своих крепостных, а в 1760 году помещики получили право бессудной ссылки крепостных в сибирскую каторгу.

Общегосударственные проблемы были разделены на множество частных, которые были переложены на плечи дворян. Каждый из последних должен был разбираться с собственными заботами сообразно своим вкусам и сообразительности.

Привлечение такой частной инициативы поначалу полностью себя оправдало: с 1701 по 1801 год государственный бюджет вырос в 25 раз. Возросла эффективность не только сельского хозяйства, основой которого стало помещичье имение, но и промышленности: застой, воцарившийся в последние годы жизни Петра, сменился неуклонным ростом.

Наполнение казны позволило перевооружить армию и организовать для нее нормальную систему снабжения, а военные расходы, относительно снизившись (с указанных 80 % бюджета до 45–50 % во второй половине ХVIII века), возросли настолько, что позволяли уже содержать постоянную армию и в мирное время. Русская армия обрела мощь и превратилась в один из решающих военных факторов на континенте. Встал на ноги (если можно так выразиться) и российский флот.

Екатерина II, правившая в 1762–1796 гг., была главой государства, после полувекового перерыва снова способного возродить эффективную завоевательную политику и одновременно воздвигать новые города, строить фабрики и дороги.

Но нет добра без худа: Россия, в буквальном смысле слова завоевав солидный авторитет, приобрела и кредитоспособность. Если Елизавета Петровна тщетно пыталась получить займы за границей, то Екатерине уже не отказывали, и результаты получились соответственные. К тому же в 1798 году Россия была вынуждена взять на себя внешние долги завоеванной Польши – оборотная сторона успешной захватнической политики. В итоге к концу XVIII века задолженность по внешним долгам достигла приблизительно 10 % российского годового государственного бюджета!

Постепенно и помещики освобождались от обременительных обязанностей государственной повинности: в 1736 году один член каждого семейства получил право открепиться от службы – чтобы иметь возможность лично управлять поместьем, а срок службы всем остальным ограничивался двадцатью пятью годами.

18 февраля 1762 года Петр III полностью освободил дворян от обязательной государственной службы – благодарные подданные тут же свернули ему шею!..

С самого начала появления помещиков в своих имениях они столкнулись с совершенно очевидным саботажем со стороны крестьян. Оброк (главным образом в денежной форме, хотя из поместий в городские господские дома доставлялось немало и натуральных продуктов) был единственно возможным способом извлечения доходов, пока помещики в первой трети ХVIII века пребывали вдали от поместий. Объявившись в имениях, они стали бороться с нерадивостью рабов.

Во второй половине века господствующей формой ведения хозяйства стала барщина: сочетание труда крестьян на своих полях с трудом на помещичьих, которые либо создались конфискацией части крестьянской земли, либо имелись у помещиков изначально – у немногих представителей старинной знати. Естественно, что инициатива внедрения барщины принадлежала прежде всего малоимущим помещикам, с самого начала испытывавшим наибольшую нужду в средствах.

Заметим, что барщинный тип хозяйства был воссоздан в ХХ веке: сочетание труда на колхозных полях с трудом на приусадебных участках стало основным принципом функционирования колхозов.

Но и труд крестьян на барщине не мог удовлетворить помещиков: «Ленивые и к плутовству склонные крестьяне при сих урочных работах многие делают пакости, а именно: когда пашут, то стараются сделать недопашку и завалить ее пластом или рыхлою землею, когда сеют, то зерна мечут непорядочно, и делают обсевки на которых местах хлеб уже не родится и бывают прогалины. Во время полотья и жнитва очень много втаптывают в землю хлеба так, что плутовства их и распознать невозможно. Чего ради при сих работах ежечасное надлежит иметь за ними смотрение», – писал в 1770 году известный «агроном» П.И.Рычков.

Разумным способом поднятия трудового энтузиазма было бы сокращение крестьянской запашки и увеличение барщинной – именно так рассуждал Н.С.Хрущев, ликвидируя приусадебные участки и тем самым по существу завершая коллективизацию советского сельского хозяйства, на что не достало сил у Сталина. Так же, разумеется, посчитали и в ХVIII веке.

Первый план полной коллективизации сельского хозяйства принадлежал не Ленину или кому-либо из его современников, и не основоположникам марксизма, а был опубликован в 1770 и 1773 гг. управляющим Царским Селом Федотом Владимировичем Удаловым.

Согласно этому проекту, предназначенному для управления казенными селениями, низовой ячейкой сельского хозяйства должно было стать производственное звено во главе со звеньевым – как и было сделано через полтора столетия. Для этой ячейки Удалов применил традиционное название – «тягло», существенно изменив его общеупотребительный смысл – под этим термином обычно подразумевалась супружеская крестьянская пара, ведущая самостоятельное хозяйство. Аналогичным образом и звеньевой или бригадир получил у Удалова наименование «хозяин», которое, разумеется, имеет в обиходе совершенно иное предназначение. Итак:

«1. /…/ определить земледельцов по тяглам для лучшей способности в работах и житья в одном дворе, на целое или полное тягло мужчин и женщин работных от 17 и до 65 лет, каждого пола по шести: из тех шести мужчин одному в тягле быть хозяином, а малолетних до 17 и престарелых от 65 лет и свыше, обоего пола, которые с теглецами будут одного семейства, тех всех счислять при том же тягле.

2. Земли на полное тягло определить во всех угодьях шестьдесят десятин, которой при том тягле быть без переделу вечно /…/.

3. Когда определено будет на тягло известное число работников и земли, то надобно определить известное число и скота; а по числу людей и земли в тягле надлежит иметь 6 лошадей, 12 коров, 12 овец, 6 свиней /…/.

4. /…/ а чтоб оное положение в непременном порядке всегда сохранялось, то должно при каждой подушной переписи оба пола работных, землю и скот свидетельствовать /…/.

18. Самовольные мирские сходы, какие прежде бывали, за бесполезностью впредь отменить /…/.

25. Потому, что хозяин в тягле имеет полную власть, то уже необходимо должен он за все непорядки и ответствовать, под лишением своего звания; а ежели кто из тяглых мужчин или женщин по многим от хозяина увещаниям и по неоднократным наказаниям будет ему преслушен, и окажется в новых непорядках, того хозяин может, объявя сотскому и управителю из своего тягла без награждения и доброго свидетельства выключать /…/, а выключенных, яко неспособных к земледелию, отдавать в солдаты, или в горную работу, с зачетом в рекруты, а в другие тягла принимать их не должно, дабы чрез сие не подать способа беспутным ленивцам в весь свой век из тягла в тягло переходить, а женщин выключенных, если они будут безмужние, отдавать на прядильные дворы и на фабрики.

/…/ У десяти тягол для необходимых надобностей должно быть по одному кузнецу, колеснику и саннику безоброчно», – и т. д.

Как видим, это классическая сельскохозяйственная коммуна, какие усиленно насаждались, начиная с 1918 года, а затем, в эпоху уже сплошной коллективизации, сменились менее коммунистической и более либеральной формой принуждения – сельскохозяйственными артелями. Россия, покрытая повсеместно сетью удаловских коммун (если бы это стало возможным) несомненно превратилась бы в настоящую коммунистическую державу!

Комплексный план учитывал все детали сельского быта и предусматривал буквально все потребности – включая необходимость использования детей для сбора колосков после уборки урожая. Во времена детства автора этих строк «Пионерская Правда» буквально надрывалась на данную тему, имея в виду, как и Удалов, сбор в пользу хозяйства, а не в свою собственную, за что, как известно, полагалось тюремное заключение!

Были у Удалова и ошибки, вызванные его недостаточным практическим опытом внедрения колхозного движения. В том числе он считал предпочтительным формировать производственные звенья из близких родственников; практика же 1930–1933 гг. показала, что в этом случае слишком мягок диктат над работниками со стороны руководства самого нижнего уровня, что усиливало «кулацкое сопротивление» колхозному труду.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю