Текст книги "Ищите ворона… (СИ)"

Автор книги: Влада Урошевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Какой смысл, – не мог успокоиться Димче, – какой смысл прокалывать шины.

– Ты насчет шин лучше бы помолчал, – сказал Боян, повернувшись к нему.

Все собрались вокруг машины, рассматривая колеса. Издалека можно было подумать, что люди пришли поклониться священной машине: группа верующих просит совета или прощения грехов или хочет принести жертву неподвижному существу. Черная курица зарезана, ее кровь течет из-под каменного ножа, шаман ошеломленно смотрит на окровавленную печень – он видит в ней знаки смерти, близкой погибели. Все склонились перед идолом с широко раскрытыми глазами – все знаки указывали на то, что он не принимает их жертвы, не хочет услышать их мольбу, у буйволиц не будет телят, засуха уничтожит посевы, поля останутся пустыми. Было ясно: бог подземного огня разъярен.

– Здесь есть шиномонтаж? – спросил Боян.

Ему ответили, что есть парень, который ремонтирует шины для тракторов, но сейчас его нет – поехал на пасеку. Кого-то послали его искать, а пока что все уселись в тени у Дома культуры, двигаться на жаре не хотелось, все усилия потеряли смысл. Жители деревни неоднократно пытались завести разговор, но Боян молчал, Майя грызла ногти, и даже у Димче не было сил отвечать на вопросы, которые ему время от времени задавали.

Собаки лениво сгоняли мух, подергиваясь различными частями тела; лишь иногда, когда муха впивалась в морду, они клацали челюстями, пытаясь поймать кровопийцу. На холме отчаянно ревел осел.

– Кстати, мы не сказали вам, – вспомнил вдруг старый рассказчик и показал свои два желтых зуба. – Был еще грузовик с людьми, вчера вечером тут проезжал. Тоже спрашивали про Гарваницу. Вроде, цыгане, точно не знаю. Что это всех в Гарваницу потянуло, уж не ярмарка ли там?

Жители деревни попытались улыбнуться шутке своего юмориста, но по хмурому выражению лица Бояна почувствовали, что смеяться нечему.

– Так мы туризм у нас не разовьем, – печально сказал человек в тренировочных штанах. – Если узнают, что тут колеса режут…

Наконец-то появился парень, который разбирался в шинах.

– Можно сделать побыстрее? – нервно спросил Боян.

У парня был большой шрам на левой щеке над губой, поэтому эта сторона лица у него постоянно улыбалась.

– Сделаем, – сказал он, поворачиваясь к Бояну грустной половиной лица. – Нет проблем.

– Послушай, – наклонилась к Бояну Майя, – тот, кто говорил: Франс, Франс…

– Да, кажется, мы услышали часть истории о печальном конце капитана Деклозо… Я тебе рассказывал, из дневника полковника.

– А те, что прокололи нам шины…

– Это те, кто добрался до его карты.

– Ты думаешь, это опасно?

– Для тех, кто роется там, в храме Митры, полном снарядов, да. Нам нужно поскорее добраться туда и предупредить их.

Наконец шины заклеили. Закончив работу, парень со шрамом предложил показать дорогу к Гарванице – и его тоже посадили в машину.

– Нет проблем, доедем, – сказал парень. – Поезжай сейчас налево, вот по этой дороге, что идет в гору.

Дорога была плохой – очевидно, ею много лет никто не пользовался: ливнями на проезжую часть нанесло гальку, камни, в некоторых местах из-за этого едва можно было проехать. «Рено» Бояна опасно качалось, подпрыгивало и ревело. Вокруг на склонах холмов стояли осыпающиеся скалы цвета шлака, торчащие из земли, как руины каких-то древних крепостей; между ними росли кусты можжевельника.

Боян был вынужден ехать медленно и осторожно. Дорога шла в гору. Местами она сузилась до едва проезжей колеи: с левой стороны ее ограничивал склон, с правой – овраги.

Больше часа машина переваливалась с камня на камень – перед ними открывался поворот за поворотом, казалось, им не будет конца, в машине стало неописуемо жарко, все молчали, боясь открыть рот от пыли, на ямах все внутри переворачивалось..

Внезапно они увидели грузовик. Пустой, он стоял посреди дороги. Дальше проехать было невозможно – когда-то дождевой поток стащил на дорогу огромный дубовый пень, потом вокруг пня, корни которого поднимались, как щупальца раздавленного чудовища, собралась куча гальки, перемешанной с сухими ветками, создав препятствие, преодолеть которое было невозможно.

– Это грузовик, который Максуд взял у себя на работе, – сказал Димче. – Настоящая развалина, я же говорил. Удивительно, что он сюда дотащился.

В грузовике никого не было. Они стояли рядом с ним, смотрели по сторонам. Из зарослей можжевельника доносилось стрекотание кузнечиков, раскаленный воздух дрожал над сухой землей, мелкие зерна шпата сверкали, как крошечные зеркала.

– Отсюда до Гарваницы недалеко, – сказал парень, который их сопровождал. – Если перейти вон те холмы…

– Ладно, – сказал Боян. – Пошли.

– Мне что-то идти совсем не хочется, – сказал Димче, глядя на холмы, возвышавшиеся над ними. – Если кто-то совсем с ума сошел…

– Сошел или не сошел, их нужно спасти, – сухо сказал Боян. – В любой момент они могут дорыть до взрывчатки. Как мы будем себя чувствовать, когда подумаем, что могли бы им помочь. Сейчас важно их вытащить, остальное – потом.

– Я знаю, что говорил с излишним пафосом, – пробормотал Боян, когда Майя остановилась рядом с ним, чтобы перевести дух после долгого подъема.

– Не важно, в главном ты прав. Мы должны что-то сделать.

Они шли друг за другом по голому холму, находя путь между скалами. Время от времени перед ними оказывались следы давнего человеческого присутствия: полузасыпанные траншеи, укрытия, брустверы, которые время уже почти разрушило и лишило смысла. На земле, рядом с раздробленными камнями, лежали почти неузнаваемые ржавые гильзы, но с какой войны они остались – уже нельзя было узнать: металл был деформирован и от ржавчины стал цвета почвы. Земля возвращала в свою вечно голодную утробу прежнюю руду, медленно, но верно забирая то, что было когда-то у нее отнято и использовалось в совершенно бесплодных, неестественных целях.

Высота холма оказалась обманчивой: то, что снизу виделось вершиной, становилось, стоило только дойти до нее, всего лишь едва заметным возвышением, с которого начинался новый подъем.

Раскаленный камень пах серой, клочки жесткой и острой травы встречались все реже, земля под ногами была неплодородной и спекшейся, как будто под ней некогда бушевал разрушительный огонь, испепеливший все вокруг. Они шли молча, тяжело дыша, глядя на землю перед собой, чтобы не смотреть на пространство, поражавшее своей непобедимостью. Боян, который шел впереди, оглянулся, чтобы посмотреть на остальных. Последние остатки разбитого племени направлялись в запретное святилище, к которому до этого никто не осмеливался приближаться. Они были полны решимости нарушить самый важный запрет и тем самым вызвать гнев подземных богов – чтобы наступил окончательный и бесповоротный конец света, надвигавшийся в течение многих лет. Их заметили: хозяин подземного мира пробудился от своего векового сна и, разъяренный дерзостью безумных смертных, прокричал свое проклятие, за которым последовал ужасный грохот.

Еще не успев ничего услышать, они ощутили взрыв: воздух угрожающе набух и задрожал, будто хотел убежать от чего-то. В следующее мгновение все вокруг загрохотало, воздух раскололся, как стекло, ошеломленные холмы подскочили. Потом раздалось несколько последовательных раскатов грома, как будто что-то необъятное рухнуло в бесконечную бездну. Органы чувств ощущали, что происходит что-то выходящее за пределы их понимания, и отказывались выполнять свою задачу – быть объективными наблюдателями. Утроба гор сжималась в конвульсиях, геологические слои извивались, по земле пробегала дрожь, словно в последнем отчаянном усилии пыталось подняться смертельно раненое гигантское существо. Долины повторяли безумные проклятия подземного мира, не понимая их, только откликаясь бессмысленными криками.

Окрестности, которые до этого момента были ленивыми и равнодушными, стали злыми и угрожающими.

Эхо еще недолго пыталось убежать с места происшествия, проползая и пролезая между скалами, потом спряталось за ними и успокоилось.

Все оставались стоять там, где были застигнуты взрывом. Несколько мгновений ничего не происходило. Потом за скалистой вершиной небольшого холма, поднимающегося на горизонте, словно перевернутый каблук сапога, показалось, медленно вырастая, синевато-пепельное облако пыли.

Майя подошла к Бояну.

– Как ты думаешь… – спросила она и указала на столб дыма, вырастающийся над холмом.

– Тех, кто пытался войти в митреум, больше нет в живых, – сказал Боян. – Мы опоздали.

– Вот это вдарило, – сказал парень, который клеил им шины, шрам на щеке у него искривился, придав лицу выражение то ли сожаления, то ли бессмысленного удивления. – Что там случилось?

– Я говорил, чтобы они не ходили, – поспешил высказать свое мнение Димче. – Не годится так, с кондачка. Вот дураки, кто теперь будет их кости разыскивать.

Все собрались в группу, как будто напуганные пространством, показавшим, что, несмотря на свою голую простоту, оно таит в себе жестокие ловушки.

– Что теперь делать? – спросила Майя. – Я не могу туда идти. Не могу видеть… Что-то надо делать. Но что?

И она вдруг подошла к Бояну и спрятала лицо в его объятиях; плечи у нее тряслись в конвульсиях, она бормотала что-то непонятное, мешая слова со всхлипами.

– Нет, – сказал Боян, успокаивая ее. – Мы туда не пойдем, возможно, часть взрывчатки не сдетонировала и еще взорвется. Наверняка мы уже никому помочь там не сможем. Но надо кому-нибудь сообщить, в полицию или еще куда. Как-то надо объяснить, кто там погиб. Не знаю, как это сделать.

Майя подняла заплаканное лицо и посмотрела на место взрыва.

– Ты думаешь, что никто… – она не смогла закончить вопрос.

– Уверен, – ответил Боян. – Такой взрыв…

– Ужасно, – сказала Майя, и ее лицо вновь исказила судорога. – Все разом погибли, так бессмысленно…

Они стояли на каменистом склоне, не зная, что предпринять, не осмеливаясь ни пойти к месту взрыва, ни вернуться, на всех тяжестью давило осознание своего присутствия при чем-то непоправимом, что изменило не только будущее, но и прошлое, превратив некоторые, казалось бы, маловажные детали в мрачные и предвещающие зло пророчества.

Время от времени они смотрели на место взрыва, словно ожидая чего-то.

Внезапно до них донеслись далекие голоса. Кто-то кричал. Слабые, потерянные человеческие голоса метались среди холмов. Огромное пространство поглощало их – они казались далекими отголосками давних восклицаний.

– А это еще кто?! – спросил парень со шрамом. – Вон там, там, смотрите, бегут.

По склону холма – не с места взрыва, а гораздо левее, появляясь из долины, покрытой кустарником, бежали маленькие человеческие фигуры, машущие руками и помогающие друг другу. Двое из них тащили третьего, держа его под мышки, за ними ковылял четвертый.

– Так это же Максуд, Мемед, Джемо, – закричал Димче. – Это они, богом клянусь! Живые!

– Они живы, – сквозь слезы заулыбалась Майя. – Это же чудо! Они живы!

– А кто четвертый, – спросил Боян. – Четвертый-то откуда взялся?

– Это шейх, – весело воскликнул Димче. – Они и шейха взяли! Наверняка он сотворил какое-нибудь волшебство, вот они и спаслись!

Они пошли, а когда между ними осталось с десяток шагов, то побежали навстречу друг к другу. Обнимались, смеясь, возбужденно и чрезмерно жестикулируя, похлопывая по плечам, все говорили разом, выкрикивая бессмысленные фразы и повторяя одни и те же слова. Тем не менее постепенно из нагромождения обрывочных рассказов кое-что стало понятно: что они переночевали в грузовике, что утром, после долгих блужданий и сомнений, они дошли до того места, где, по их мнению, надо было копать, начали, но тут появился черный джип; они подумали, что это полиция и спрятались в овраге, наблюдая за приехавшими, потом поняли, что и те явились с той же целью, а затем вдруг что-то ужасно сверкнуло, загремело, все взлетело в воздух, вокруг падали камни… и они поняли, что с этими незнакомцами случилось то, что могло случиться с ними.

Все были счастливы, кроме слепого Мемеда, который ругался и умолял вернуться – его ботинки свалились у него с ног и остались где-то среди камней; он отчаянно пытался убедить тех, кто его вел, вернуться, но этого им совсем не хотелось делать.

– Купишь себе другие туфли, – весело бросил ему Джемо. – Скажи: слава богу, что остались живы. С обувкой разберемся.

Они стали договариваться, как пойти в полицию и что там сказать. Джемо и Максуд осторожно избегали вопроса о том, как здесь оказались Боян и Майя.

Когда они начали спускаться, шейх, который знал Бояна по ксероксу и чей черный костюм теперь весь побелел от пыли, подошел к нему и после долгих колебаний смущенно пробормотал что-то, чего Боян не понял.

– Я хотел спросить, действительно ли вы пришли сюда, чтобы предупредить нас, – повторил копировальщик талисманов.

– Мне казалось, что нужно что-то сделать, – ответил Боян.

– Я думал, что вы просто любопытны, – медленно сказал знаток магических формул. – Но вы, оказывается, еще и хороший человек.

25.

После летнего отдыха жители снова наполняли Скопье. Появилось много девушек, демонстрирующих загорелые тела, еле прикрытые летними платьицами. Уже начались распродажи кроссовок и купальников. Боян проходил мимо кафе «Рим-Париж»: посетителей пока было немного, без обычной живости, только несколько новоиспеченных бизнесменов с короткими стрижками, в черных футболках и золотых цепочках на шеях вели деловые беседы, слишком громко разговаривая и преувеличенно жестикулируя. В одном углу, уткнувшись в газету, сидел Коле.

– Эй, – сказал Боян, – ты что, все еще в Скопье?

– Ух, – отмахнулся Коле, – этим летом я остался без отдыха. Слишком много работы. Меня перевели в экономический отдел. Транзиция, приватизация…

– А как же культура?

– Что мне культура – от нее толку нет. Туда поставят какую-нибудь молодую девицу, закончившую филфак. А я уже сыт культурой по горло. И археологией, – добавил он.

Он уставился на Бояна, сжал губы в кислой улыбке, оглянулся вокруг якобы равнодушным взглядом и опять уткнулся в газету, не приглашая Бояна сесть. Потом вдруг произнес:

– Эта твоя археология – опасная вещь. Люди гибнут. Копаешь себе, и вдруг бах! И тебя нет.

– Да, – сказал Боян, – бывает.

– Слушай, – сказал ему вдогонку Коле, увидев, как Боян поворачивается, чтобы уйти. – Мы пока не будем ничего печатать про копателей. Не время. Вообще – ни про Египет, ни про Париж, ничего. Считай свою поездку в Париж подарком от редакции. Даже если вдруг обнаружат гробницу Александра Македонского – ничего публиковать не будем. Ничего.

Боян перешел через реку по Каменному мосту – Вардар обмелел, цыганята сидели на подножьях быков моста и шлепали ногами по воде, низко над рекой летало несколько нервных ласточек.

Он подошел к стене, где Майя увидела таинственный знак, но там его ждало разочарование: стену побелили, и на ней висела новая вывеска кондитерской, находившейся в здании, – «Шехерезада». От знака не осталось никаких следов.

– Вам что-нибудь отнести? – крикнул ему один из носильщиков, дремавших на своих тележках в тени стены, решив, что Боян остановился, чтобы нанять необходимую рабочую силу.

Боян дошел до хозяйственного магазина. Там на свернутых рулонах металлической сетки сидел Максуд и щелкал семечки.

– Как дела? – спросил Боян, проходя мимо.

– Погоди, погоди, – Максуд спрыгнул с сетки. – Давай посидим где-нибудь. Я так и думал, что ты придешь. Пойдем, угощу тебя лимонадом.

– В другой раз, – сказал Боян. – Что нового?

– Ничего. Вот, работаю. Все какая-то деньга перепадает, кто-нибудь придет, я помогу, мне что-нибудь дадут – жить-то надо.

– А копательство?

– Я с этим завязал, – серьезно сказал Максуд. – Хватит. Даже если скажут – где-то есть сто кило золота – не пойду. Жизнь одна.

– Может, там вообще не было золота.

– Раз эти иностранцы приехали невесть откуда, чтобы копать, – было. Но мне это неинтересно. Было – не было, больше они меня никогда не увидят. Максуд больше не ходит ночами по холмам и по скалам. Всё, отходил свое. Господь послал нам предупреждение – вот что с вами случится… Нет, нет, я больше не копаю. И в полиции нам сказали – хватит. Орали на нас, допрашивали…

– Можно и по-другому заработать, – постарался утешить его Боян.

– Можно, только трудно. От трудов праведных нынче ничего не получишь.

– Послушай, – вспомнил Боян. – Та плитка, которую ты мне тогда показал…

– Ах, не трави душу. Я свою жену убить был готов. Глупая женщина – продала ее на рынке за двадцать марок. Обдурили ее… Ух, как я ей вмазал – только поздно было – уже продала! Ладно, бог даст…

На улице, ведущей к музею, Боян встретил Елизавету.

– Спешу, – сказала она. – Иду в Министерство иностранных дел, им нужна консультация. Только никому не говори – в Афинах произошел скандал, что-то невероятное. Никому не скажешь?

– Никому, – пообещал Боян.

– Оттуда позвонили и сказали, что какой-то сумасшедший на выставке «Культ Митры на Балканах» пытался большим молотком отбить кусок от стелы, которую мы туда отправили. Его поймали, но стела получила повреждения. Из Афин шлют извинения, им очень неудобно.

– Что он повредил?

– Какую-то надпись сбоку. Из сообщения не вполне ясно. Они говорят о каком-то знаке. Мы отправим экспертов, возможно, я сама поеду. Господи, боже мой, каких только дураков сейчас нет. И я о тебе тоже кое-что слышала…

– Да, – сказал Боян, – дураков много.

– Извини, тороплюсь. Но об этом никому, договорились?

В полдень, когда Скопье изнемогал от жары, Боян припарковал свою машину перед Архивом Македонии. На газоне под кустами лежали рабочие из «Службы озеленения», которые начали было косить траву, но жара скоро свела на нет их усердие и заставила искать тень. Вокруг неисправного гидранта, из которого с клокотанием била вода, прыгали веселые босоногие дети. Над городом дул обжигающий ветер.

Внутри здания было свежо – работали кондиционеры, и Бояну почудилось, будто он спускается в подземный мир, в котором царит не только другое время года, но и другая эпоха.

– Говорят, этот зной идет из Сахары, – сказал швейцар, поднявший голову от кроссворда в развлекательном журнале. – Кстати, вы не знаете: античное государство в Малой Азии, вторая и третья буквы – ри?

Боян прошел мимо, пожав плечами, но, сделав несколько шагов, обернулся.

– Фригия, – сказал он, сразу что-то вспомнив. – Фригийцы носили колпаки с загнутым вниз верхом.

– Мне нужно только название страны, – ответил швейцар. – Подходит.

– А, пришел, – встретил Бояна Эрол, его знакомый еще по учебе в Университете, а нынче научный сотрудник отдела документов османской эпохи. Он происходил из старой влиятельной турецкой семьи – его предки были одними из немногих турок высшего сословия, которые в 1950-х годах не уехали в Турцию.

Он отвел Бояна в отдел древних рукописей.

– Я нашел кое-что из того, о чем мы вчера говорили, – сказал он. – Может быть, это то, что ты ищешь. Восемнадцатый век, говоришь? Кто-то приезжал сюда из Франции?

– Да, – сказал Боян. – Еще до революции. Из Парижа.

Эрол показал Бояну свитки с указами, фирманами и распоряжениями султана – написанные арабским шрифтом с завитушками и подскоками; внизу на фирманах были замысловатые подписи и загадочные печати.

– Здесь переводы, – сказал Эрол, подавая ему серую папку и придвигая стул. – Надеюсь, что это то, что ты искал.

Боян стал читать перевод первого документа. Стиль письма турецкой администрации был претенциозен, витиеват и не всегда достаточно ясен.

Спасибо Господу за изобилие Его благодати. Уважение к его пророку Мухаммеду и роду его!

Славный властелин, господин, всегда готовый даровать и прощать, благодетель и добротворец, благословенная гордость веры и народа Мехмед-бей из славного рода Исхак-бея – пусть Господь еще больше поднимет знамена его славы и укрепит столпы его мощи – приказывает всем, находящимся на его службе и обязанным соблюдать его заповеди:

Неверным, пришедшим из земли Франция, кои находятся под нашей милостивой защитой, да не сотворит никто никакой неправды и несправедливости и да обращается с ними всякий, как если бы они служили нам. И пусть будет известно всем, кто блюдет порядок в стране и на дорогах, что они несут ответственность за все, что произойдет с неверными. И пусть непременно позаботятся предоставить им прибежище и сопровождение, где это необходимо для безопасного путешествия во все места. И пусть им подадут помощь, если они попадут в беду, и да не смеет никто относиться к ним враждебно или докучать им. И дабы никто не смел поступить с ними по-иному. А настоящее письмо каждый да сочтет правдивым и да поступит так, как в нем написано.

Дано в месяце джемазиелахир, год хиджры 1202.

* * *

Прилепскому кади, заповедь:

Дошло до нас, что неверные, прибывшие из Франции, которые с моего ведома и моего дозволения путешествуют по санджаку, сейчас находятся близ Прилепа и что они многажды там замечены и видены. И дошло до нас также, что их присутствие там вызывает беспокойство и недовольство среди правоверных, и что об этом ведутся разные разговоры. По этой причине я сообщаю вам, что они находятся там с моего одобрения и с согласия Высокой Порты. Эти неверные ищут руду, которую Господь – который единственный в царстве своем и нет другого, подобного ему, и который действует по своей собственной воле и своему собственному умышлению, – средоточия под землей, как ему было угодно и по его мудрому промыслу. По милости Господа и его воле эти руды могут стать полезными и улучшить благосостояние правоверных, если они будут найдены. Поэтому те неверующие, которые ищут их, не делают чего-то, что вызывает недовольство Господа, поскольку делаемое ими идет на пользу истинной вере, которая превыше всех остальных, даже если это не по нраву неверным. Так что пусть им не мешают в их работе и дают возможность совершить ее на благо правоверных, ибо они будут платить налог за то, что они сделают с пользой, как и все другие, кто обязан это делать. Но пусть за ними следят, чтобы не было разговоров и соглашений с гяурами и различными злодеями и отступниками, восставшими против властей, и чтобы не подстрекали народ и не делали ничего другого, кроме того, что им дозволено и что не противоречит благородному шариату. И следует извещать нас обо всем, что касается этих людей и их работы. Так что не совершай против них никакого насилия, но пиши и сообщай.

Дано в месяце раджаб, год хиджры 1202.

* * *

Санджак-бею Скопье, уведомление:

Сообщаю о событиях, которые произошли в прошлом месяце и стали причиной большой смуты и волнения среди правоверного населения, что привело к распространению слухов, вызывающих беспокойство в окрестностях. Неверные, прибывшие издалека и одетые не по-нашему, приехавшие сюда с ведома и разрешения властей, были должным образом встречены и сопровождены, чтобы с ними ничего не случилось. Таким образом, они пребывали здесь и ездили свободно, куда пожелают. И мне сообщили, что они ходили в горы и в края, удаленные от дорог, почти ненаселенные, куда не ходят люди честные и добронамеренные. И мне также донесли, что они не искали руду, как было написано в письме, которое они носили с собой и показывали повсюду, но интересовались памятниками, оставшимися от язычников, которые жили здесь еще до потопа, и даже откапывали такие памятники и входили в них после того, как откопали. При этом они не дозволяли кому-либо еще входить и избегали присутствия других свидетелей, особенно из правоверных. Мне рассказали, что они проводили там какие-то обряды, отличные от обрядов, которые совершают люди Писания. И после того, как слухи об этих неверных распространились в городе и всей округе, слухи эти вызвали недовольство правоверных, которые требовали, чтобы эти неверные были изгнаны и чтобы им не позволялось заниматься своим грязным чародейством, до меня дошли известия, что они исчезли. Чтобы найти их, я послал туда людей опытных и умелых, но они вернулись, сказав, что не нашли их следов и что они наверняка…

– Годы приведены по хиджре, – сказал Эрол, появляясь в дверях. – Это значит, – он склонился над переводами, – да, значит, речь идет о 1788 годе, месяцы июнь и июль. Это то, что ты искал?

– Думаю, да, – сказал Боян. – Но тут нет конца.

– Да, уведомление неполное, нижняя часть документа утрачена. В таком виде он дошел до нас.

Боян поблагодарил Эрола и покинул Архив. Оказавшись посреди обжигающего полудня после охлажденного воздуха, которым он дышал внутри, он как будто проглотил горящий факел. И вновь очутился в настоящем.

26.

– В Скопье становится понятно, что лето закончилось, когда у диких каштанов на западной стороне площади листья подсыхают, будто обгорают по краям, – сказал Боян, прищурившись.

– Точка перехода, – пробормотала Майя. – Да. А мне кажется – когда небо над горой Шар Планина на закате уже не становится цвета спелых абрикосов.

Они лежали на тахте в квартире Бояна: на Майе не было ничего – она ела дыню, сок капал ей на грудь. Боян полулежал, опершись на локоть, чтобы ему было удобнее разглядывать Майю.

– Мы похожи на семейную этрусскую пару, – сказала Майя. – С виллы Джулия, если не ошибаюсь.

– Ты знаешь, что этруски писали кириллицей, – сказал Боян, пытаясь произнести эти слова серьезно.

– Да, а наши цыгане приплыли в Охрид из Египта на плотах из папируса.

– Нет ничего привлекательнее мистификации: чем безумней теория, тем больше сторонников она приобретет. Впрочем, я сам в этом убедился, по личному опыту.

– Ты мне так и не рассказал, о чем с тобой говорили в полиции.

– Они сердиты из-за египетских украшений, говорят, что я порушил им какой-то великий план. Но, с другой стороны, мне кажется, что те, кто должен был попасться на египетскую приманку, – те же люди, которые пошли в митреум. И, по-моему, полицейские не слишком огорчились из-за смерти искателей золота – может, они считают, что это отпугнет других, которые больше не пойдут на такое.

– Ты знаешь, кто они?

– Предполагают, что это международная группа, которая давно орудовала в Македонии. Главным у них был один грек, и еще какая-то женщина…

– А эти, твои – Максуд, Джемо…

– Они копали не в том месте. Дикие люди. Не знали, что карту надо сначала сориентировать.

– К счастью. А митреум?

– Ничего не осталось, ни кусочка. Какой-то нож из необычного металла, но мне его не показали – полиция отправила его на экспертизу, что-то им неясно, а я не хотел вмешиваться, может быть, это не то, о чем я думал… знаешь, внутри было много боеприпасов, и весь склад был очень умело заминирован – всякий, кто попытался бы копать, не зная точного плана, был обречен на верную смерть.

– Работа того капитана?

– Да, капитана Деклозо. Он не мог добраться до подземного храма и сделал так, чтобы и у других не было возможности беспрепятственно войти в него.

– Но ведь существовала же карта? Та, что была у нас в руках…

– Да, карта, взятая у немцев. Ее сохранил партизанский офицер на память. У него не было детей. Его племянник, то есть сын его брата, нашел карту после его смерти. Видимо, он понял, что́ за этой картой, но не до конца. В полиции говорят, что он наркоман и ему нужны были деньги на героин. Так ему пришла в голову идея продать карту.

– Поэтому и мы попали в историю, – сказала Майя. – Но кое-что мне до сих пор неясно. Например, вот этот знак на стене, когда мы вышли из музея. И еще инцидент с маньяком, повредившим знак на стеле в Афинах, и оторванный конец турецкого документа – это просто совпадение… или нет?

– Кое-что, конечно, останется тайной навсегда, – сказал Боян. – Историю, в которой все совершенно ясно, не стоит и рассказывать. Пусть все остается как есть.

Боян пропустил пальцы сквозь волосы Майи, дотронулся до лица, покружил по завиткам ушной раковины и повел вниз к соскам на груди.

По телу Майи прошел легкий трепет.

– Щекотно, – тихо сказала она.

В лучах солнца, падающих сквозь большие окна на тахту, чувствовался сентябрь. Хотя был еще только полдень, свет стал легче, прозрачнее, менее материальным, он не жег кожу, а ласкал ее. На этом свету мелкие волоски, спускавшиеся от пупка Майи вниз, светились, как полевой шпат. Боян наклонился и поцеловал ее.

– Я вся липкая, – сказала Майя, уклоняясь в сторону. – Мне нужно принять душ.

Боян опустил голову и широкими мазками языка вытер липкие капли у нее на груди. Его левая нога скользнула по гладкой коже ее ног – он опустил голову ей на плечо, поцеловал в шею, за ухом, в кончики вьющихся волос.

– Не наваливайся, – сказала Майя, вытягиваясь. – Нам надо быть осторожнее – говорят, что в первый месяц беременности такими вещами не следует заниматься слишком часто.

В этот момент кто-то позвонил в дверь. Майя хотела встать, но Боян удержал ее.

– Не открывай, – сказал он, – пусть звонят, сколько хотят.

Колокольчик потренькал еще несколько раз, потом перестал; Боян и Майя услышали шаги, спускающиеся по лестнице.

Но потом снизу донеслись детские крики.

– Дядя Боян, дядя Боян, тебя ищет какой-то иностранец, дядя Боян!

– О, тебя уже называют дядей, – сказала Майя. – Дети безжалостны.

Боян натянул рубашку и высунулся в окно.

Внизу, окруженный стайкой соседских детей, стоял индус в желтом тюрбане. Боян помахал ему, чтоб поднялся.

– Это индус из Парижа. Что ему здесь надо?

– Проведи его в комнату, а я пойду оденусь в ванной, – сказала Майя и встала.

На пороге в нерешительности стоял Мукунда Лал.

– У тебя кто-то есть?

– Моя девушка, – сказал Боян. – Заходи.

– Извини, если обеспокоил.

– Заходи, – повторил Боян. – Ты когда приехал?

– Только что, я прямо из аэропорта. Мне надо поговорить с тобой. Возможно, мне следовало позвонить тебе из Парижа, но об этом нельзя говорить по телефону… Я не сказал даже Роберу…

– Садись, – предложил Боян.

Индус горел желанием высказать то, что он, очевидно, давно приготовил. Он отказался, когда Боян предложил что-нибудь выпить, и нетерпеливо перешел к главному.

– Послушай, Боян, – начал он, обращаясь к нему то на ты, то на вы. – Ты археолог, так ведь? Это как раз для тебя. С чего начать… ну, вот, дело в том, что эта ваша страна, Македония, прекрасная страна… но, ладно, об этом после. Вот карта мира… Начерти линии: Египет-Македония-Арарат-Индия – что у нас получится? Ромб. Вернее, ромбоид, удлиненный ромбоид, но тем не менее. Вы знаете книгу Фабра д’Оливе «Философическая история человеческого рода»? Великолепная книга, очень важная книга, вышедшая в начале прошлого века, к сожалению, сегодня немного забытая… ну, ладно, это не имеет значения. Видите ли, там говорится, что из-за резкого изменения положения земной оси – да, это уже случалось однажды, в прошлом, были такие периоды времени… Да, случались такие катастрофы, океан поглотил Атлантиду, это было тогда… Я понимаю, что говорю путано, но это потому, что спешу рассказать вам об этом… О том, что были четыре момента, когда цивилизация выжила, в истории о Ноевом ковчеге упоминается только Арарат, но на самом деле было четыре ковчега… Понимаешь? В Индии Рама и Кришна взяли скипетр мира, проникли в такие глубины мысли, куда только можно проникнуть, исцеляли больных, предсказывали будущее. Но это другое. Библия говорит… подожди, нет, мне надо выражаться яснее… Ведь Фабр д’Оливе доказал, что Ветхий Завет написан по-египетски, еврейский текст – просто плохой перевод… И там, конечно, упоминаются предки македонцев. Я достаточно внятно говорю, да ведь?