Текст книги "Ищите ворона… (СИ)"

Автор книги: Влада Урошевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Боян понимающе улыбнулся.

– Хорошо, вы знаете, что я из Индии. Александр Великий принес туда театр. На санскрите театральный занавес называется «яванака», а это слово сначала означало «иностранец», причем пришедший из ваших краев, да, македонец, грек, что-то в этом роде. А зачем Александр пошел в Индию? Чтобы соединить две самые дальние точки ромба, ромбоида, разделить его на две части. Вот и все. А ромб, разрезанный на две части, дает два треугольника, соединенные основаниями. Это алхимические знаки огня и воды. Добавьте по одной черте, и мы получим знаки воздуха и земли. Значит, в звезде Давида присутствуют алхимические символы для четырех элементов. Вы следите за моей мыслью?

Боян утвердительно кивнул.

– Вы умный человек. Мне Робер и раньше о вас рассказывал. В сущности, театр – это место конфликтов и перемен. Огонь и вода соприкасаются, происходит действие. И что получается? Битва стихий, драма. Македонская и индийская цивилизации соприкасаются, и рождаются театр, драма, действие. В результате этого контакта на северной границе Индии возникли цивилизации, чьи скульптуры эллинистичны, но улыбка на их лицах – буддийская. И вообще, не исключено, что славяне пришли из Индии – приход Александра дал им толчок, они начали двигаться, переселяться… Да, им потребовалось много времени, чтобы добраться сюда. И в азбуке, да, как вы ее называете, в глаголице, есть много индийских элементов, я ее не изучал, но стоит только посмотреть… Я, может, говорю немного путано, но то, что я хочу сказать, крайне важно, поэтому я перескакиваю с темы на тему.

– Хочешь виски? – спросил Боян.

– Я не пью спиртного. Нет, не по религиозным соображениям, просто… я думаю, что алкоголь вносит в душу беспорядок. Мы не должны допускать, чтобы нашими мыслями овладел хаос. Итак, о чем я хотел сказать. Вы знаете, что, да, думаю, Робер рассказывал вам о том, что… я занимаюсь некоторыми вопросами… присутствием индийской мысли в Европе в прошлом. Вы знаете, в восемнадцатом веке в Париже существовало общество ученых людей «Посвященные братья Азии» – ты слышал о нем, ведь так? – они открыли эти четыре точки, необходимые для всего света: Египет, Армения, Индия, Македония… Они назвали их «священными точками Великой Истины». Они нарисовали их на карте и точно определили, где находятся. Ясно, что линии, соединяющие эти места, пересекаются под прямым углом и создают крест. На карте четко обозначено место в Македонии – оно дальше на юг, недалеко от греческой границы, в горах. Они решили поехать туда, чтобы увидеть это место. Можешь себе представить, как трудно было в то время добираться сюда… Здесь была турецкая империя, иностранцам не доверяли… Небезопасные дороги, ужасные гигиенические условия… Беззаконие, взяточничество, ненависть к европейцам… Но они тщательно подготовились, причем в строжайшей секретности, собрали рекомендации, письма, выдавая себя за торговцев, заинтересованных в покупке сурьмы, открытии рудников, и – пустились в путь.

– И приехали сюда, – сказал Боян.

– Да. Существуют их письма, в которых они описывали, как далеко продвинулись. Последнее из Скопье.

– Правда? – спросил Боян.

– Вот оно, – сказал Мукунда, – я нашел его в одном частном архиве и снял для вас копию. Я думал, что вам оно будет интересно.

Похлопав себя по карманам, он нашел то, что искал – это были несколько страниц письма. Подал их Бояну. На них немного нервным и скачущим почерком было написано следующее:

Наши просвещенные братья,

мы отправляем это письмо через благородного жителя Дубровника Николу Маринова, который через несколько дней уезжает отсюда в свой город с караваном, груженным шерстью; из Дубровника он отправит письмо с каким-нибудь судном, направляющимся в Марсель или Тулон, и нам остается надеяться, что через месяц или два оно прибудет к вам.

Мы находимся в Скопье. Нам кажется, что мы подошли к Воротам Востока – минареты мечетей своей высотой спорят с тополями, купола хамамов вздымаются в небо, как гигантские плоды, выросшие среди домов. Хотя мы уже дней десять путешествуем по Османской империи, кажется, что мы сейчас только добрались до истинной Азии – географически мы находимся в Европе, но вокруг уже начинает чувствоваться дыхание Азии. Это Азия, которая забыла или отодвинула в сторону свои великие философские и религиозные идеи, немного приземленная, но все же Азия. Это, конечно, очень волнует и возбуждает. Византия и ислам смешиваются здесь самым невероятным образом: в зданиях, в движениях людей, в видах, которые открываются перед нами, присутствует невыразимая тайна, которая делает город удивительной загадкой, невероятно сложной для решения и привлекательной именно этой сложностью.

Сразу бросается в глаза, что к стенам больших общественных зданий, хамамов и постоялых дворов приклеились, как ракушки к остовам старых кораблей, бесчисленные крошечные лавчонки, иногда построенные из совершенно не подходящих и ветхих материалов, но очень живописные на вид. Эти лавки, как и рынки, полны товаров, привозимых из Леванта – из Анатолии, Сирии, Египта – и все это богатство смешивается с ужасающей бедностью части жителей города. Огромное количество нищих, калек, несчастных, просящих милостыню молча, только вперяющих в нас взгляд, – и других, которые лопочут и делают самые удивительные гримасы, тянут к нам руки, предлагая нам что-то купить или воспользоваться услугами, привлекая нас речами, которые мы не понимаем. Когда мы выходим на улицы, нас сопровождают слова удивления, выкрики, иногда даже жесты ненависти. Все сливается в плотную толпу ослов, мулов, бродячих собак, разных бездельников, торговцев, крича расхваливающих свои товары, разных оборванцев и старух в чадре. Вокруг распространяются запахи, тяжелые, с чем-то коварным и угрожающим в своей природе – среди них мы узнаем мускус, корицу, гвоздику, душицу и неизбежный бараний жир. Ужасно много мух – на фруктах с рынка, на еде в трактирах, на лицах слепых; похоже, что это никого не беспокоит. Все воспринимается с восточным фатализмом: вещи таковы, каковы они есть, и ни у кого нет сил даже подумать о том, чтобы их изменить.

Рынок – это сердце города: на его улицах чувствуешь, как оно бьется, то быстрее, то медленнее, как дрожит в лихорадке. Если отойти немного подальше от этого бьющегося пульса хаотических движений, то попадаешь в сплетение улиц, живущих совсем другой жизнью. Восток здесь проявляет себя иным, но не менее удивительным образом: высокие стены, окружающие сады, в которых дома иногда едва различимы среди обильной зелени, они скрыты от любопытства прохожих, от внешнего мира. Во дворах растет смоковница, айва и мушмула. Среди цветов бродят павлины.

В городе много следов старых зданий, иногда только стены, которые мало что могут сказать о происхождении и назначении бывшего тут строения. Через реку проложен мост, красивый и старинный; на закате его желтый камень приобретает благородный янтарный цвет. Христиане говорят, что мост римский или византийский, а турки – что его построил какой-то их султан. В любом случае непонятно, зачем его вообще построили, потому что на правой стороне реки почти ничего нет – мечеть, несколько водяных мельниц и бесконечное пустынное поле с турецкими кладбищами, заросшими травой. Можно сказать, что по мосту идут только редкие крестьяне, которые несут выращенное ими на рынок, и проходят похоронные процессии. На мосту сидят нищие, которые при нашем появлении отчаянно кричат и машут своими костылями, показывая свои отвратительные струпья и гниющие язвы на теле.

(Странно – побывавшие в Египте говорят, что все гробницы и некрополи находятся на западном берегу Нила; так и здесь: город находится на восточном, а кладбище – на западном берегу реки.)

К югу возвышается гора, частично поросшая лесом. Нам сказали, что на ее склонах находится старинный монастырь, воздвигнутый здесь какими-то византийскими вельможами, но мы не поехали его осматривать – слишком опасно. Вообще, здесь на нас смотрят недобрым взглядом, и если бы нас не защищали письма, которые мы возим с собой, мы вообще не могли бы чувствовать себя в безопасности.

Первые две ночи мы провели на постоялом дворе, где ночуют погонщики верблюдов, которые водят верблюжьи караваны, но больше не могли выдержать из-за шума и ужасной грязи. Сейчас мы живем в доме богатого еврейского семейства – условия здесь гораздо лучше, и мы можем говорить с ними по-испански: они говорят на невозможном испанском, который привезли со своей бывшей родины. Здесь мы чувствуем себя в большей безопасности, хотя очевидно, что домовладельцы сами боятся за свое существование – как только стемнеет, они запирают ворота, закрывают оконные ставни и не пускают никого, сколько бы кто ни кричал или стучал.

Рекомендательные письма, которые мы получили в Париже, оказались весьма действенными – когда мы встретились с градоначальником, его подчиненные были весьма услужливы и пообещали дать нам пропуска для путешествия по внутренней части страны. Турецкая администрация работает медленно, и нам придется подождать еще несколько дней, чтобы получить необходимые документы. Ждем их с нетерпением, так как чувствуем, что находимся совсем рядом с целью своего путешествия – и уверены, что нам предстоят захватывающие открытия. Мы уже позаботились о том, чтобы найти людей, которые знают местность, куда мы направляемся, и которые будут нашими проводниками. Это славяне, христиане, которым, кажется, можно доверять. Они по секрету рассказывают, что являются потомками Александра Македонского. Возможно, так и есть – здесь все так запутано и перемешано, что, когда дело доходит до истории, никто не может с уверенностью сказать, где истина.

Мы не знаем, как долго останемся здесь, и чувствуем, как страшно далеки от Парижа, и иногда беспокоимся, что однажды можем просто исчезнуть – и никто никогда ничего не узнает о нашей судьбе. Поэтому мы заботимся о том, чтобы оставлять следы, когда это возможно и когда это не вызывает подозрения относительно цели нашей миссии. Мы выцарапываем или пишем наш знак везде, где проходим – мы надеемся, что тот, кто придет после нас, сможет по этим знакам проследить наш путь. И вызнать нашу судьбу, если мы пропадем. И достичь нашей цели, если мы не сумеем ее достичь.

Мы надеемся, что все кончится хорошо и что через несколько месяцев мы сможем по-братски обнять вас.

Ваши братья.

Боян поднял глаза от письма.

– Значит – им удалось?

– Да, они нашли место, но потом исчезли. Исчезли без следа. Больше о них ничего не было слышно. Это значит, что они нашли что-то очень важное, понимаешь?

– Что там могло быть?

– Какой-нибудь знак, может быть, что-то вроде омфала. Или какой-то скрытый подземный храм. И возможно, что все это там еще существует.

Затем он сразу же понизил голос до тихого шепота.

– Вы слышали о мумиях, найденных тридцать лет назад в канаве возле Лувра? Говорят, что их привезли из Египта. Это неправда. Они из Македонии. Мне кажется, я знаю, чьи тела были мумифицированы…

Из ванной вышла Майя в длинном шелковом платье, развевавшемся в такт ее движениям. Мукунда Лал встал.

– Это Майя, моя будущая супруга, – сказал Боян. – Она изучает археологию.

Услышав это имя, индус вздрогнул, у него на лице появилось выражение, как у потерпевшего кораблекрушение, который видел, что корабль, пришедший, чтобы спасти его, тонет сам. Но он быстро взял себя в руки: он вежливо улыбался, хотя глаза все еще смотрели трагически и потерянно.

– Я очень рад, – сказал индус. – Мы как раз обсуждали некоторые вопросы из этой области. Мне бы доставило удовольствие, если бы Вы присоединились к нам.

Майя улыбнулась.

– Я всего лишь студентка, – сказала она. – Но буду счастлива вас послушать.

– Итак, – сказал Боян, – вы ожидаете найти какой-нибудь след, который подтвердит вашу теорию?

– Да, – ответил Мукунда, – что-то в таком роде…

В этот момент зазвонил телефон. Мукунда злобно посмотрел на аппарат, который мешал ему говорить, и поднял руку, чтобы заставить его замолчать.

Но телефон все еще звонил, не обращая никакого внимания на таинственные флюиды, стекавшие с ладони индуса. В отличие от телефона в Париже, местный телефон не подчинялся индийской магии.

Боян поднял трубку. Он внимательно выслушал, и на его лице отобразилось удивление.

– Да, – сказал он, – хорошо, спасибо. Да, конечно. С первого октября. Да, спасибо.

Он повернулся к Майе.

– Это из Управления охраны культурно-исторических памятников. Говорят, что рассмотрели мое заявление… и чтобы я 1 октября выходил на работу. Не понимаю…

– Ох, да, – сказала Майя, – совсем забыла. Пока ты был в Париже, объявили конкурс на замещение вакансии археолога, и я подала твои документы. Смотри, все получилось. Поздравляю!

Мукунда Лал с нетерпением ждал, когда он опять сможет вставить слово.

– Так вот, это должно быть здесь, – сказал он, разворачивая карту Македонии.

– Я знаю, – сказал Боян, глядя на карту. – К сожалению, его больше не существует.

– Не понимаю, – сказал Мукунда. – Это место…

– Взлетело на воздух. Нет его. Ничего больше нет. Взрыв. Бух! И полетело в небо. Ничего, понимаешь, ничего!

Ошарашенный Мукунда выслушал историю, рассказанную Бояном. Затем наступило долгое молчание.

– Ладно, – сказал Мукунда, – Робер сказал мне, что вы знаете один знак, что вы видели его здесь…

– Да, типа латинского V с добавлениями.

– Именно, это знак, оставленный «Посвященными братьями Азии» в 1788 году. Своего рода путевой указатель. Где Вы его видели?

– Сначала на стеле, воздвигнутой во славу Митры. А потом на граффити на стене в старом городе.

– На современном граффити? Невероятно. Это значит, что есть еще кто-то, кто знает тайну, кто все еще отправляет сообщения… Кто-то здесь, в этом городе, рисует секретный знак и ждет… Где я могу его увидеть?

– Нигде. Стену побелили. И стела в Афинах, на выставке… но какой-то сумасшедший несколько дней назад повредил знак.

– Кто-то уничтожает знаки, – сказал Мукунда. – Мы заметили это и в других местах. Кто-то хочет стереть путевые указатели, ведущие к точкам Великой Истины. Я опять прибыл слишком поздно.

Индус был в отчаянии. Его взгляд потерянно блуждал.

– Мне действительно очень жаль, – сказал Боян. – Я бы хотел помочь вам, но не знаю как.

– Я понял, что все напрасно, как только вы сказали, что вашу девушку зовут Майя. Всё вокруг всего лишь только морок, иллюзия. Все майя.

– Да, все Майя, – сказал Боян.

Двигаясь, как лунатик, индус пошел к двери, кивнул Майе, рассеянно протянул руку Бояну, пробормотал несколько неразборчивых извинений.

– Я был бы рад вам помочь, – повторил Боян.

– Слишком поздно, слишком поздно, – бормотал Мукунда. – Я всегда прихожу слишком поздно…

Когда Боян подошел к двери, чтобы проводить индуса, то увидел, что кто-то стоит в полутьме лестницы спиной к нему. Пожилой мужчина в темном костюме рылся, согнувшись, в открытой черной сумке. Сначала Боян подумал, что это работник электрической компании, снимающий показания счетчика, но потом сумка показалась ему странно знакомой. Когда он вгляделся получше, то увидел, что это дервишский шейх, с которым в последний раз он виделся в горах у Гарваницы.

– Извините, – шейх повернулся к Бояну, – не хочу вам докучать, но я проходил мимо, и мне сказали, что вы живете здесь. И вот…

Он запутался, говорил неуверенно и явно хотел быть любезным, но боялся, что эта его любезность не будет оценена должным образом.

– У меня есть кое-что для вас, – сказал он. – Вернее, для вашей дамы. То есть, и не совсем для нее…

Он нашел то, что искал, в своей сумке и подал Бояну. Это был крошечный кожаный кисет на тонком черном шнурке.

– Это когда… да, когда у вас родится ребенок, ну… да, когда родится ваш ребенок, пусть носит его на шее. Это будет охранять его от плохих вещей. Везде есть злой глаз, вы же знаете… Ну, вы понимаете, все такое, я уверен… Понимаете, я хочу сказать…

Передав подарок, он несколько раз поклонился и, пятясь по лестнице, чуть не скатился по ступеням.

Вернувшись в квартиру, Боян показал подарок Майе. Они открыли мешочек – внутри был много раз свернутый лист бумаги с рисунком: в шестиугольник были вписаны два треугольника, один вершиной вниз, другой вершиной вверх, почти соединенные основаниями.

– Не понимаю, – сказал Боян, глядя на волшебный талисман, – откуда он знает, что мы ждем ребенка?

– «И в небе, и в земле сокрыто больше,

Чем снится вашей мудрости, Горацио».[3]3
  У. Шекспир. Гамлет. Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]

Сказав это, Майя убрала амулет обратно в мешочек и добавила:

– Так я скоро поверю, что цвет знаменитых белых ботинок Мемеда также имел свое герметическое значение.

– К сожалению, – засмеялся Боян, – и это доказательство для науки утрачено.

По комнате время от времени проносились быстрые тени: снаружи, за окном, летали голуби.

– На самом деле, – сказал Боян, – эти треугольники…

Он подошел к стеллажу с книгами, но в тот момент, когда он протянул руку к одной из книг, Майя недовольно поджала губы и схватила его за руку.

– Давай лучше прогуляемся без объяснения символических значений.

Когда они вышли, город уже очерчивал свой силуэт косыми лучами вечера; поток света отступил, оставив высокие здания, как острые вершины на каком-нибудь берегу, обнажившиеся во время отлива.

Напротив входа на открытом и переполненном мусорном контейнере сидел большой черный ворон. Он клевал, выискивая что-то клювом, и каркал.

– Какой большой! – сказала Майя.

– Как после потопа, – рассмеялся Боян. – Кыш!

Птица посмотрела на них удивленным глазом, решая, действительно ли они гонят ее от золотых россыпей, резко каркнула, словно желая сообщить, что ей есть что сказать по этому поводу, и улетела, исчезнув в потоке света.